Корабли-призраки. Подвиг и трагедия арктических конвоев Второй мировой

О непродолжительной интервенции союзников в Россию в 1918–1919 годах быстро забыли в США, но в самой России память о ней осталась и вызывала негодование многих поколений, отравляя советско-американские отношения в период холодной войны. В 1959 году советский генсек Никита Хрущев сказал на выступлении в Лос-Анджелесе: «Мы помним ужасные дни, когда американские солдаты пришли к нам под командованием своих генералов, чтобы… подавить молодую революцию. ‹…› Все капиталистические государства Европы и Америки ополчились против нашей страны, чтобы задушить молодую революцию. ‹…› Никогда ни один наш солдат не ступал на американскую землю, а ваши солдаты ходили по русской земле. Таковы факты».

После Первой мировой войны все западные демократии со стороны наблюдали, как коммунисты сосредоточивают в своих руках власть над страной. В 1924 году Владимира Ленина на посту главы СССР сменил Сталин. В последующие 28 лет он доказал, что Черчилль был прав в своих предостережениях.

Иосиф Сталин родился в деревне на территории Грузии, входившей в состав Российской империи. В детстве его часто бил пьяница-отец, сапожник. Юный Иосиф хорошо учился в школе, но был отчислен из семинарии, после чего примкнул к большевикам, для которых устраивал ограбления банков и некоторое время отсидел в тюрьме. Хотя Сталин не служил в армии, он носил одежду военного образца – буденовку, гимнастерку, высокие сапоги. Он всегда имел при себе револьвер, прошел боевую подготовку и взял себе псевдоним Сталин – от слова «сталь».

Управленческие таланты сделали Сталина незаменимым членом молодой Коммунистической партии. Он пользовался этим, чтобы продвигаться к власти, несмотря на явную склонность к неоправданной жестокости, тревожившую даже фанатичного Льва Троцкого, которого в конце концов по приказу Сталина убили ударом ледоруба по голове. Имевшие дело со Сталиным часто заблуждались на его счет, видя в нем разумного человека, с которым можно работать. Многие из них заплатили за ошибку собственными жизнями, когда Сталин взялся за модернизацию СССР при помощи грубой силы и террора.

После Первой мировой Сталин полагал, что нужно превратить СССР из крестьянской страны в современную державу, ведь иначе враждебно настроенные соседи сумеют одолеть Союз в ходе следующей войны. История позволяет предположить, что в этом отношении он был прав, но его стратегия не учитывала ценности человеческих жизней. Сталин приказал миллионам крестьян отказаться от своей земли, чтобы в стране сформировалась огромная система коллективных хозяйств, снабжавших СССР продуктами. Крестьяне покидали свои дома, устраивались на новые заводы и осваивали новые отрасли. Несогласных расстреливали или отправляли в тюремные лагеря, сеть которых стремительно росла. Они получили известность как ГУЛАГ – по названию Главного управления исправительно-трудовых лагерей. Под руководством неопытных начальников коллективные хозяйства – колхозы – работали плохо, и возникала нехватка продовольствия. Сталин винил в этом воров, спекулянтов и других врагов государства. Он приказал Народному комиссариату внутренних дел (НКВД) устраивать рейды по деревням и выявлять преступников. Тем временем нехватка продовольствия переросла в голод. К 1934 году ГУЛАГ распух от заключенных, среди которых были как политические противники Сталина и известные деятели культуры, так и законопослушные граждане, ложно осужденные по доносу друзей или родственников, сломавшихся под неимоверным давлением, которое оказывалось с целью назвать хоть каких-то виновных. Количество советских граждан, умерших от голода и болезней и убитых палачами НКВД, «фирменным почерком» которых было стрелять жертве в затылок, достигло гигантской цифры в 6–8 млн.

Ценой столь многих смертей и страданий Сталину удалось перестроить СССР. Голод закончился. Промышленное производство расцвело. Хорошо вооруженная Красная армия стала могучей силой. ГУЛАГ превратился в источник рабского труда для возведения плотин, строительства каналов и реализации других грандиозных проектов. Миллионы молодых крестьян, родители которых не могли и мечтать ни о чем подобном, получили образование и нашли себе место в промышленности и армии. Они знали лишь советскую систему и, если не сталкивались с НКВД, вполне могли считать свою страну прогрессивной.

Никто в СССР, однако, не был в полной безопасности. В 1936 году Сталин запустил серию чисток, которые, по его словам, были необходимы для борьбы с заговором против советской власти, назревавшим внутри системы. Сотрудники НКВД казнили или отправили за решетку более миллиона человек, от старых большевиков и товарищей Сталина до чиновников советского правительства и офицеров Вооруженных сил. От них пытками добивались ложных признаний, вслед за чем устраивались показательные суды, где беспомощные подсудимые сознавались в немыслимых преступлениях, которых не совершали, и оговаривали таких же невинных людей. Даже слепо преданные государству граждане жили в страхе, опасаясь услышать стук в дверь. Чистки получили название «Большой террор». Но еще больший террор надвигался на Запад.

Сталин быстро понял, какую угрозу нацизм представляет для СССР. Гитлер называл большевизм детищем евреев, которых он ненавидел, и заявлял, что Германия нуждается в Lebensraum – жизненном пространстве, где «высшая раса» нацистов сможет размножаться и процветать. Несомненно, он имел в виду советские территории. Сталин был намерен предотвратить войну с нацистской Германией или хотя бы отсрочить ее. При этом чистки Большого террора унесли жизни более чем 48 000 советских офицеров, что заметно сказалось на состоянии Красной армии и флота.

Первым делом Сталин рассмотрел возможность создания союза с Великобританией и Францией. В апреле 1939 года он предложил трем державам заключить соглашение о защите любого независимого государства, расположенного на территории от Балтийского до Средиземного моря. Однако лидеры британского и французского правительств не желали иметь дела со Сталиным. Две страны, над которыми нависла самая серьезная угроза, Польша и Румыния, отказались впустить советские войска на свою территорию даже в целях защиты от нацизма. Поляки и румыны «не знали, чего бояться больше – немецкой агрессии или русского спасения», – иронично отмечал Черчилль. Великобритания и Франция не дали однозначного ответа на предложение Сталина. В результате Сталин решил заключить пакт с Гитлером.

Он не думал, что соглашение с Германией помешает Гитлеру в конце концов напасть на СССР, но считал, что сможет выиграть время, чтобы Красная армия успела подготовиться к войне. Сталин полагал, что в период действия пакта Германия и западные демократии могут разорвать друг друга на части, что в итоге сделает СССР сильнее любой из этих стран.

Гитлер, в свою очередь, жаждал соглашения со Сталиным. Оккупировав в 1939 году Чехословакию, фюрер хотел начать вторжение в Польшу. Он понимал, что такой шаг может привести к войне с Великобританией и Францией, и был к ней готов. Однако, если бы СССР выступил на стороне его противников, немцам пришлось бы воевать на два фронта. В мае 1939 года Гитлер отправил к Сталину нескольких дипломатов, и вскоре договор был составлен. Согласно этому документу, нацистская Германия и СССР официально обязались не нападать друг на друга в течение десяти лет. Но главным был секретный протокол. Сталин согласился не вмешиваться в ситуацию при вторжении Гитлера в Польшу. Гитлер позволил СССР занять восточную треть Польши, а также прибалтийские республики: Латвию, Литву и Эстонию. Сталин также пообещал снабжать Германию зерном, нефтепродуктами, деревом, медью и марганцем для закалки стали[2].

Советско-германский пакт о ненападении был подписан 23 августа 1939 года. В Москве Сталин поднял тост за здоровье Гитлера. В Берлине трезвенник Гитлер позволил себе глоток шампанского и, как свидетельствуют, провозгласил: «Теперь Европа у меня в руках». Во время улыбок и тостов Сталин негромко сказал своему доверенному помощнику Хрущеву: «Я знаю, что затевает Гитлер. Он думает, что обманул меня, но на самом деле это я его обманул». Новость о заключении пакта поразила западных союзников. «Ужасная новость прогремела над миром, подобно взрыву», – написал Черчилль. И все же он полагал, что советско-нацистское партнерство обречено. «Я был по-прежнему уверен в глубокой и, как я полагал, неустранимой враждебности между Россией и Германией, – писал Черчилль, – и цеплялся за надежду, что обстоятельства вынудят СССР перейти на нашу сторону». Свою позицию он подтвердил в радиовыступлении, произнеся слова, которые вошли в историю: «Я не могу предугадать действия России. Это головоломка, завернутая в тайну, которая кроется в загадке. Но, возможно, к ней есть ключ. И ключ этот – национальные интересы России». Впрочем, даже Черчилль не подозревал, как быстро и резко соглашению Гитлера и Сталина придет конец.

Вскоре после подписания пакта Германия вторглась в Польшу. Как Гитлер и ожидал, Великобритания и Франция поспешно объявили Германии войну. Сталин вошел в Восточную Польшу и Прибалтику. Он считал, что последняя послужит буфером, когда Германия все же нападет на СССР.

В июне 1940 года Сталин испытал потрясение, когда Германия всего за шесть недель завоевала Францию и вытеснила британскую армию с континента через Дюнкерк. Узнавая о поражениях союзников, советский лидер «ругался, как извозчик». Неожиданно армия нацистской Германии оказалась свободна для новых кампаний. К середине июня 1941 года немецкие войска стали сосредоточиваться на советской границе. Сталин не придавал значения предупреждениям о неминуемом вторжении немцев. Он полагал, что Гитлер слишком умен для того, чтобы нападать на СССР всего за несколько месяцев до зимы, ведь для Наполеона в 1812 году это обернулось катастрофой. В последние часы перед вторжением Сталин получил два шанса изменить ситуацию. Сначала молодой немецкий офицер пересек границу и передал советским пограничникам планы вторжения, надеясь их предупредить. Сталин приказал расстрелять его как провокатора. Затем два генерала из близкого окружения Сталина убедили его оповестить войска на границе о возможном нападении. К тому времени, однако, было уже слишком поздно: немецкие диверсанты перерезали линии связи.

За час до рассвета в воскресенье, 22 июня 1941 года, Гитлер отправил 3 млн немецких солдат штурмовать советскую границу на всем протяжении: от арктической тундры до кавказских степей. Вторжение, получившее кодовое название «операция "Барбаросса"», было крупнейшим в истории. Протяженность нового – Восточного – фронта составила более 2500 км, что примерно соответствует расстоянию от Нью-Йорка до Нового Орлеана. Предрассветные немецкие бомбардировки уничтожили 1200 советских самолетов, фактически лишив Сталина авиации и оставив наземные силы беззащитными перед натиском вражеских летчиков. Красная армия отступала по всей линии фронта или вовсе спасалась бегством. Десятки тысяч советских солдат дезертировали, а сотни тысяч сдались в плен[3]. Первые немецкие бомбы упали на Москву 21 июля 1941 года – с начала вторжения прошло меньше месяца. Сталин приказал убрать из Мавзолея мумифицированное тело Ленина и быстро эвакуировать его из столицы в рефрижераторном вагоне. Большой театр и Московский театр кукол были заминированы, чтобы в случае необходимости взорвать их. Сталин составил план собственной эвакуации из Москвы, но так и не уехал. Неподалеку от Москвы нацисты заняли имение Льва Толстого и сжигали тела погибших у могилы великого писателя. Немецкий мотоциклетный отряд устроил гараж в доме композитора Петра Чайковского. Вскоре вражеские армии оказались на расстоянии вытянутой руки от Москвы и Ленинграда. Гитлер приказал войскам не захватывать эти города, а сровнять их с землей.

Узнав о вторжении 22 июня, Черчилль написал Сталину, предложив помощь со стороны Великобритании[4]. Ситуация была неловкой, ведь в 1919 году, призывая к военной кампании против большевиков, он сравнивал коммунизм с «мерзким обезьянником» и бубонной чумой. Теперь, однако, Черчилль понимал, что альянс с СССР может помочь спасти Великобританию и одержать победу над Гитлером. «Никто на протяжении последних двадцати пяти лет не противостоял коммунизму последовательнее меня, – сказал Черчилль, выступая по радио после начала операции «Барбаросса». – Я не отказываюсь от своих слов. Но все это меркнет в сравнении с происходящим в настоящий момент». Он заявил, что Великобритания должна сделать все возможное, чтобы помочь СССР. Британский премьер действовал в соответствии с санскритской пословицей IV века до н. э.: «Враг моего врага – мой друг».

Сталин попросил Черчилля высадить во Франции морские десанты и открыть в Западной Европе второй фронт, чтобы тем самым вынудить Гитлера разделить войска. Черчилль счел это невозможным. Британская армия еще не пришла в себя после того, как ее выдавили из Франции и она бросила большую часть тяжелого вооружения при отступлении к Дюнкерку. Нацисты укрепляли французское побережье бункерами, дотами, минами, пулеметными гнездами, колючей проволокой, строили подводные заграждения. Черчилль написал Сталину, что британцы не могут вторгнуться во Францию, не потерпев «жестокого поражения».

Но советские войска терпели жестокие поражения каждый день. Сталин, кажется, не понимал, почему западные лидеры остерегаются больших потерь, и не испытывал угрызений совести, проливая кровь красноармейцев. Он приказывал идти в самоубийственные контрнаступления и корил генералов за провалы. Он требовал, чтобы войска в безнадежной ситуации удерживали позиции ценой жизни и свободы сотен тысяч человек. Только под Киевом в плен попали 452 700 советских солдат, которым Сталин не позволил отступить. Ему не приходилось оправдывать свои решения перед кем бы то ни было.

В первой переписке Сталин и Черчилль проявили любезность по отношению друг к другу. Никто из них не стал упоминать о соглашении между СССР и Германией. Но в конце концов они обменяются резкими словами по вопросу об открытии второго фронта и отправке конвоя PQ-17.

Отношения Сталина и Черчилля осложнились еще больше, когда на сцену вышел американский президент Франклин Рузвельт. Рузвельта давно интересовал СССР. В 1933 году на волне успеха после введения «Нового курса» он впервые официально признал Советское государство вопреки политике администрации четырех предыдущих президентов. Запад мало знал об ужасах сталинского режима. Американская пресса, в частности газета The New York Times и журнал Life, рисовала обманчиво идиллические картины советской жизни. Даже в 1943 году в опубликованной в Life статье НКВД называли национальным полицейским агентством, «подобным ФБР». Многие американцы по-прежнему надеялись, что сталинский режим в итоге станет более демократичным, чем тирания самодержавия. Рузвельт входил в число оптимистов.

Несмотря на официальный нейтралитет США, он нашел способы помогать Великобритании в борьбе с Германией. В частности, отправлял в Британию конвои с военным снаряжением согласно закону о ленд-лизе 1941 года. Закон позволял президенту посылать вооружение и другие грузы военного назначения «правительству любой страны, оборону которой президент считает жизненно важной для безопасности США». Официально все поставки осуществлялись в рамках займов. Как известно, Рузвельт сравнил программу ленд-лиза с готовностью одолжить шланг соседу, у которого горит дом: хотя предполагается, что сосед в конце концов вернет шланг, непосредственно сейчас это не имеет значения. Рузвельт был готов включить в программу и Советский Союз, но сначала хотел удостовериться, что его положение не безнадежно и помощь ему не станет пустой тратой сил и средств. В июле 1941 года, примерно через месяц после нападения Германии на СССР, американский президент отправил в Москву своего соратника Гарри Гопкинса, поручив ему оценить, каковы шансы Советского государства на победу. Рузвельт вручил Гопкинсу адресованное Сталину письмо, в котором хвалил «отчаянное сопротивление [Красной армии] вероломной агрессии гитлеровской Германии» и предлагал помощь от лица Америки. Это было первое из трехсот с лишним писем, которыми впоследствии обменялись Рузвельт и Сталин.

Сталин демонстрировал такую уверенность, что Гопкинс счел СССР ценным союзником. Одни только размеры государства делали его грозным противником: казалось, эта огромная территория может поглотить любого неприятеля, как поглотила она войска Наполеона, а численность ее населения позволяла призвать в армию 12 млн человек. Воодушевленный отчетом Гопкинса об оборонной мощи СССР, Рузвельт сократил планы по мобилизации американских войск, решив сформировать не 215, а 90 дивизий.

И все же позиция СССР продолжала вызывать у мировых лидеров сомнения. Из разведданных Рузвельт и Черчилль узнали, что Сталин тайно изучает возможность заключения нового мирного договора с Гитлером при пособничестве болгарских дипломатов. В конце августа 1941 года Рузвельт и Черчилль написали совместное письмо, в котором пообещали Сталину, что конвоями отправят огромный груз военной помощи в порты Мурманска и Архангельска[5]. Они хотели доказать советскому лидеру, что выгоднее заключить союз с ними, а не с Гитлером.

Когда Америка только вступала во Вторую мировую войну, Рузвельт уже размышлял о послевоенном мире, где США и СССР станут сверхдержавами. Он хотел укрепить личные отношения со Сталиным, чтобы свести к минимуму конфликт, который мог возникнуть после поражения Германии. Рузвельт отличался исключительным обаянием и полагал, что скорее сумеет расположить к себе Сталина без вмешательства бесцеремонного, антикоммунистически настроенного Черчилля. Он написал Черчиллю: «Я знаю, что Вас не покоробит моя предельная откровенность, если я скажу, что, по моему мнению, лично я смогу вести дела со Сталиным лучше, чем любой чиновник вашего Министерства иностранных дел и моего Госдепартамента. Сталин на дух не переносит всех ваших руководителей. Кажется, я нравлюсь ему больше, и надеюсь, так будет и дальше». Рузвельт полагал, что первым шагом к завоеванию доверия Сталина станет обеспечение СССР всеми необходимыми военными ресурсами, причем сделать это нужно было, не прося ничего взамен. Арктические конвои стали оливковой ветвью Рузвельта.

Не все американцы разделяли стремление своего президента поддержать Сталина. Консервативная газета Chicago Tribune называла советского лидера «Кровавым Джо». Бывший президент Герберт Гувер заявил: «Теперь мы обещаем помогать Сталину и его военному заговору против демократических идеалов. ‹…› Если мы пойдем дальше, вступим в войну и победим, то тем самым выиграем для Сталина власть коммунизма над Россией и больше возможностей для его распространения в мире».

Рузвельт пытался смягчить представления американцев о Советском государстве. Он называл его граждан борцами за свободу, а в одной речи отметил, что они имеют свободу вероисповедания, хотя на самом деле религия была объявлена в СССР вне закона, священников убивали или сажали в тюрьмы, а тысячи церквей были разрушены либо превращены в амбары, склады, свинарники[6]. «Кровавый Джо» стал добродушным «дядюшкой Джо». Черчилль назвал партнерство США, Великобритании и СССР «Великим альянсом», однако этот союз был не столько великим, сколько сугубо прагматическим. На самом деле он представлял собой сделку с дьяволом, обреченную на провал после победы над Германией. Вопрос был в том, продержится ли альянс хотя бы до этого момента.

29 сентября 1941 года Рузвельт написал советскому вождю очередное письмо, на этот раз начав его с обращения «Уважаемый господин Сталин». Президент снова похвалил Красную армию и заверил Сталина, что «будут найдены пути для того, чтобы выделить материалы и снабжение, необходимые для борьбы с Гитлером на всех фронтах, включая Ваш собственный». Через две недели Рузвельт отправил Сталину длинный список военных припасов и техники, переправляемых в СССР с конвоями, в который вошли 167 танков, 100 бомбардировщиков, 100 новых истребителей, 5500 грузовиков и внушительное количество колючей проволоки. «Все прочие обещанные военные материалы… поспешно собираются для погрузки на корабли, – добавил президент. – Три судна вышли из США вчера и направляются в российские порты. Предпринимаются все усилия для скорейшей отправки остальных грузов». Закончив послание Сталину, Рузвельт написал резкую записку в адрес чиновника, руководившего отправкой военных грузов в Советский Союз:

Прошло почти шесть недель с начала войны в России, а… мы не сделали почти ничего, чтобы отправить запрошенные ими грузы. ‹…› Честно говоря, будь я русским, я решил бы, что США меня обманывают. Прошу вас, достаньте список, и прошу, пользуясь моим авторитетом, действуйте жестко – встаньте у всех как кость в горле, но сдвиньте дело с мертвой точки. ‹…› Приступайте! – Ф. Д. Р.

Сталин ответил на письмо Рузвельта, поблагодарив его, но также подчеркнув, что американскому президенту стоит поторопиться. Гитлер бросил все силы на борьбу с Красной армией, пытаясь уничтожить ее, пока зимние холода и снег не вынудят его приостановить наступление. Как подчеркнул Сталин, советские люди приносили «тяжелые жертвы». Казалось, про себя он добавил: «…в отличие от американцев».

К декабрю 1941 года, когда японцы напали на Перл-Харбор, Красная армия единственная в Европе противостояла Гитлеру. СССР проигрывал по всем параметрам. Более 2,6 млн советских солдат уже погибли в боях, что в 20 раз превышало немецкие потери, а еще 3 млн оказались в плену, где их ждал расстрел или смерть в концлагере. Гитлеровские армии захватили треть Советского Союза.

В блокадном Ленинграде, где не хватало продовольствия и топлива, каждый день умирало по 4000–5000 человек. «Сама прозекторская полна, – записала одна ленинградка в своем дневнике 26 декабря 1941 года. – Не хватает грузовиков для кладбища – не столько даже грузовиков, сколько бензина. И главное – так мало сил у живых, чтобы хоронить мертвых».

Пройдет еще целый год, прежде чем американские войска сойдутся с немецкими на поле боя. До тех пор на передовой американской войны против нацистской Германии будут сражаться арктические конвои, такие как PQ-17, составленные из ржавых корыт вроде «Трубадура», где матросы, пока немцев не было рядом, так и норовили вступить в бой друг с другом.

Глава 2

Дьявольская зелень

В Хваль-фьорде «Трубадур» был не единственным судном с воинственно настроенным экипажем. Вечером 18 мая 1942 года лейтенант Уильям Картер, командир военной команды американского транспорта «Айронклэд», проводил регулярный осмотр судна. Он решил подождать на сходнях возвращения двух подчиненных из караула. Караульные задерживались, но Картер не видел повода для беспокойства. Он прикурил сигарету и осмотрелся. К 11 часам вечера уже стемнело, но прожектор над сходнями осветил воду – и Картер заметил, как что-то проплывает мимо. Это был пустой ящик светлого дерева с нарисованной на нем лошадью, Картер тотчас узнал его.

Двумя месяцами ранее, когда «Айронклэд» шел вдоль восточного побережья США к Исландии, представители американского консульства в Новой Шотландии поднялись на борт в Галифаксе. С собой у них было несколько ящиков шотландского виски «Уайт Хорс», предназначенного для американского посольства в Москве. Виски погрузили на «Айронклэд», соблюдая такой уровень секретности, которого обычно удостаиваются лишь планы военных действий. О появлении виски на борту знали только капитан «Айронклэда», старший помощник и Картер. Всю остальную команду во время тайной погрузки под каким-то предлогом собрали на корме. Ящики разместили в переднем правом углу первого грузового трюма. Единственный ключ доверили старшему помощнику. Казалось, были приняты все меры предосторожности, но 20 апреля случилось непредвиденное.

В тот день «Айронклэд» вышел из Хваль-фьорда в Советский Союз в составе конвоя PQ-14, состоявшего из 25 торговых судов, но заблудился в густом тумане и столкнулся с щербатым осколком плавучей льдины. Транспорту пришлось вернуться в Хваль-фьорд с метровой пробоиной в корпусе чуть ниже ватерлинии – как раз напротив грузового трюма, где были спрятаны ящики с виски. Рабочей бригаде из нескольких матросов «Айронклэда» поручили передвинуть груз, чтобы сварщики смогли залатать пробоину. Очевидно, матросы обнаружили виски и сообщили о своем открытии остальным.

Картер поспешил в трюм, и его опасения подтвердились. Воры даже не удосужились закрыть вход в отсек. Из кают-компании доносился «громкий шум попойки». Картер не удивился. Как и Говард Каррауэй с «Трубадура», он считал служивших на его судне матросов торгового флота людьми ненадежными и не заслуживающими доверия.

24-летний Уильям Картер – ровесник «Айронклэда» – был умен, амбициозен и весьма уверен в себе. Он вырос в глубинке на восточном побережье Мэриленда в семье железнодорожного рабочего, с отличием окончил колледж Сент-Джонс, небольшую частную школу с гуманитарным уклоном в Аннаполисе, неподалеку от Военно-морской академии США, и мечтал о карьере предпринимателя. Картер рассчитывал в начале 1941 года поступить в Гарвардскую школу бизнеса, но, услышав о войне в Европе, решил пойти добровольцем в армию. Как и Джим Норт, он хотел стать летчиком, но не прошел проверку зрения, в результате чего оказался в программе подготовки офицеров резерва военно-морского флота. Один из инструкторов в Военно-морской академии подсказал, что зачисление в Службу вооружений морского транспорта позволит ему сразу стать самостоятельным командиром, хотя командовать придется маленьким и неопытным орудийным расчетом, отвечающим за оборону торгового судна. Картер ухватился за возможность быстрее продвинуться по службе. Получив временное назначение в Нью-Лондон в штате Коннектикут, он сходил на свидание вслепую и познакомился со студенткой Энн Уитмор. Вскоре Картер сделал Энн предложение, и она согласилась выйти за него замуж, но свадьбу решили отложить до возвращения жениха с войны. Казалось, у Картера все шло по плану, пока он не поднялся на борт «Айронклэда».