Полная версия
Цена Человека
Цена Человека
Александр Кириллов
© Александр Кириллов, 2023
ISBN 978-5-0060-3650-5
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Рассказы
«Должники»
1
Проснувшись, он грузными шагами прошёл мимо меня на балкон. Послышался шаркающий звук переставляемой табуретки, и из оставленной приоткрытой двери потянуло неторопливым табачным дымом.
Босые ножки пробежали мимо меня и, думая, что это останется незамеченным, присели и положили возле меня твёрдый сладкий комочек. Я заглотнул его и медленно моргнул. Глядя на меня, можно было понять, что я улыбаюсь. Но шалость эта не осталась незамеченной. И когда она забралась на коленки к курившему на балконе, услышала от него строгое:
– Не стоит баловать служебного пса.
Я продолжал оставаться для него служебным псом.
Она стала водить своими маленькими пальчиками по его лицу, мускулистой шее, спине, а затем остановилась ими на двух зарубцевавшихся округлостях на его плече. Каждый раз, когда она прикасалась к ним, мне хотелось вскочить и начать вылизывать свой живот, стараясь освободить его от обжигающих частичек, которые поглощают тебя в сон. Да, сейчас я знаю, что они заставляют тебя именно заснуть. Тогда я спал долго. Так долго, как никогда до этого. Но это был не один из тех сытых приятных снов. Всё время мне снилось, что я падаю в какую-то бесконечную огромную чёрную яму. И что если я упаду на самое её дно, я останусь там навсегда.
Но уже давно ничего не обжигало, а лишь только ныло. Особенно перед большой грозой или сильным снегопадом.
Я с оттяжкой зевнул. «Да, тогда я сделал всё правильно. Я должен был поступить именно так».
По квартире начал разноситься запах кипячёного молока.
– Завтракать! – позвала хозяйка вкуснопахнущей кухни сидящих на балконе своим звонким и высоким голосом. А потом нежно, как мне показалось, добавила, что сейчас я почему-то нужен только ей.
2
Третий раз за последнюю неделю отставной майор пограничной службы Александр Григорьевич Герышев проснулся для себя неприлично поздно. Причиной было то, что с вечера он не мог долго заснуть. Всякий раз ему хотелось повернуться на другой бок. Тянуло верхнюю часть спины. Хотелось встать и ходить по комнате взад и вперёд. Ему казалось, что так ему будет легче. Но он не хотел беспокоить своими ворочаниями и бесконечными вставаниями супругу. Он считал, что она должна хорошо выспаться после трудного рабочего дня и женских домашних дел. Поэтому он терпел и провалился в долгожданный, несущий облегчение сон лишь под утро.
Проснувшись, первым делом он направился на узкий балкончик. Где, буквально протискиваясь своими широкими, но ставшими за последний год костлявыми плечами, между кирпичной кладкой и металлической решёткой опустился на деревянную табуретку и тяжело закурил.
Дочь Александра Григорьевича семилетняя первоклассница Катя, к тому времени тоже проснувшаяся, побежала к своему отцу. По пути, заметив, что отец отвернулся, опустилась возле лежащей в комнате собаки и положила перед ней конфетку. Но обхитрить отца не удалось:
– Не стоит баловать служебного пса, – сухо произнёс он, поудобнее усаживая дочурку у себя на коленях.
Он продолжал считать его служебным псом.
Машинально его ладонь опустилась на белокурую головку дочери, и его крепкие пальцы стали наматывать на себя её жиденькие косички.
Не сидеть бы сейчас майору на этом балкончике, равно как и на любом другом балконе, если бы в тот пасмурный день Хан не обнаружил на узкой горной тропе засаду и первым не кинулся на нарушителей государственной границы, получив при этом почти все причитавшиеся майору пули.
Пса уже было похоронили. Но, пролежав без движения двое суток на кушетке у полкового ветеринара, он начал подавать признаки жизни. Однако, чудом выжив, он напрочь потерял способность к суровой следовой работе, которую необходимо выполнять и под палящим зноем, и в лютый мороз.
И случиться бы с Ханом страшному. Упасть бы ему после подлого щелчка в самую чёрную и самую глубокую яму и остаться лежать там навсегда, если бы не майор, который после проведённой бессонной ночи поутру не направился бы в Штаб Части. Там он в течение нескольких часов то клал на стол к полковнику бумажку с несколькими рукописными строчками, то убирал. Доказывал полковнику, что сидящий перед ним майор не самый лучший. И что полковник ошибается в этом. Доказывал, что в части много достойной молодёжи и что застава стояла до него и простоит после. Что имеющейся выслуги, наверное, хватит на скромное существование в небольшом провинциальном городке. И что ему знакомо чувство долга перед службой, но сейчас он чувствует себя должным чему-то другому.
Выйдя от полковника, к слову сказать, без листка бумаги в руках, через некоторое время майор оказался у вольера с собакой. Открыв дверь клетки, он не строго и не по-командирски произнёс:
– Ко мне. Рядом.
Хан даже не сразу узнал своего майора. На нём не было привычного плотного камуфляжа и столь необходимых в пересечённой скалистой местности высоких берцев. На майоре были тоненькие чёрные брюки и совсем неподходящие для этих мест узконосые туфельки. И пахло от майора не службой, а утюгом из старшинской каптёрки.
Машина ждала возле ворот КПП. У сидящего за рулём УАЗика молоденького шофёра-срочника было доброе веснушчатое лицо. Супруга с маленькой дочуркой разместились уже к этому времени на заднем сидении. Когда майор с псом загрузились в УАЗик, супруга ласково положила руку на плечо к своему мужу и тихонько похлопала:
– Ничего. Значит, хватит. Может, я смогу вернуться к своему любимому делу.
* * *Маргарита Марковна, супруга Александра Григорьевича Герышева, а с недавних пор учительница русского языка и литературы в небольшой школе на окраине городка, готовила с утра кашу. Одной рукой она мешала уже почти дошедшую до готовности густую жижицу, а другой снимала с себя бигуди.
– Завтракать! – позвала она сидящих на балконе. А потом незло добавила:
– Что? Пёс нужен теперь только мне? Завтра с утра опять я должна с ним гулять?
Задачка
«Не выделяйся», – часто говорит нам сама жизнь. «Не выделяйся», – позиция большинства людей. Впрочем, это и неплохо – быть таким же, как все. Как большинство. Не хуже, ну… и не лучше. Не привлекать к себе внимание, не выделяться из стройных дружных рядов окружающего тебя общества. А есть ещё одна жизненная позиция, присущая некоторым представителем человечества: «Если что-то делать, – надо это делать хорошо». А как постараться не пересечь эту границу между хорошим и… лучшим? Лучшим, в которое превращается это хорошее в твоих руках? Если ты действительно умеешь делать своё дело хорошо. Если ты талантлив, трудолюбив, напорист и смел? Как не выделиться из толпы? Как остаться в ней своим?.. А нужно ли?
В средних классах школы мне неплохо давалась математика. Да, признаться, для рядовой среднестатистической школы она давалась мне даже очень хорошо.
Шёл к завершению учебный год. Яркое весеннее солнышко заполняло классы и коридоры. Отражалось с лакированных классных парт и мраморного пола широких школьных коридоров. Мы писали контрольную работу по математике. Перед её началом наш интеллигентный учитель, мужчина почти пожилого возраста, всегда носящий костюм и галстук, стандартно разбил нас на варианты и раздал заготовленные задания. «Шестую задачку со звёздочкой решать необязательно!» – тоже стандартно проговорил он перед началом контрольной, как будто каждый раз все безудержно хватались её решать. Я быстренько решил пять обязательных задач своего варианта, перепроверил и решил сдать контрольную, чтобы пораньше уйти с урока и выйти под лучи весеннего солнца на школьный двор. От наполнявших класс весенних, почти летних лучей в классе становилось душновато. Заметив мой настрой, учитель подошёл ко мне, посмотрел на часы, склонился над партой и тихонечко постучал пальцем по тексту шестой задачки «со звёздочкой»:
– А тебе обязательно.
Потом снова посмотрел на часы и добавил:
– Попробуй решить до конца урока.
«Ну вот, – подумал я про себя, – придётся попотеть». Переписал условие задачи на листок и принялся решать. «Раз, – подумал я и сделал действие, – два. И-и-и вот так… ТРИ!» И у меня получился ответ! Да, вот так – на «раз, два, три». Я не поверил лёгкости решения задачи (в чём «звёздочка-то»? ) и решил проверить себя. И снова «раз, два, три». Попробовал ещё раз. И снова задачка с лёгкостью решалась. Я переписал решение, которое уместилось у меня буквально на четверти тетрадного листа, в беловой вариант контрольной и направился к учительскому столу.
– А «со звёздочкой»? – удивлённо и недовольно спросил у меня учитель.
– Я сделал.
Взгляд учителя из удивлённого стал хмурым:
– Ну ладно, сдавай, – так же недовольно, а может, уже и равнодушно сказал он.
Я положил листок на край стола. Учитель уверенно проверять его не стал. Я вышел из класса. Учитель, наверное, по опыту своему знал, что эта задачка не решается на «раз, два, три», что для поиска пути её решения надо попотеть, поломать голову и потратить время. Поэтому и не рванулся проверять моё однозначно для него неверное решение. Да, наверное, эта «звёздная» задачка и не должна была так просто решаться. Наверное, её вот так никто и никогда не решал. Может, и не стоило ей так решаться, но…
* * *На следующий день первым уроком у нас как раз была математика. Мы, столпившиеся перед началом урока у двери в класс ученики, были очень удивлены тому хорошему настроению, в котором пребывал наш учитель. Он буквально летал по классу. В нём сидела какая-то огромная радость, которой он незамедлительно и восторженно хотел поделиться с целым миром. Он порхал по рядам и нервно посматривал на часы, словно хотел сам двинуть минутную стрелку навстречу долгожданному звонку на урок. И вот, наконец, звонок прозвучал.
– Проходим! Проходим! – торопил он нас у входа.
Мы зашли в класс, где нас встретила нарисованная почти на всю чёрную классную доску вчерашняя «звёздная» шестая задачка.
Без обязательных приветствий и объявления темы урока и даже не дождавшись, когда все рассядутся на свои места, учитель подбежал ко мне, схватил за руку и потащил меня к доске:
– Объясни! Объясни всем! Как! Как ты это решил! Своими словами объясни. Как всё это просто.
Не имея опыта подобного рода публичных объяснений, я как-то поначалу замялся, но потом спокойно, но всё же стеснительно показал путь, по которому я шёл к решению задачи.
– Да! Да! Как же это просто! – продолжал порхать учитель. – Да!
Он продолжал радостно порхать и летать по классу всю первую половину урока. Летал он не оттого, что для него стало откровением такое решение задачи, а скорее оттого, что такое «гениальное» своей простотой решение нашёл его, его! ЕГО ученик! Вторую половину урока он как-то вяло и с неохотой объяснял новую тему урока. Вяло потому, что все его мысли были там, в ощущении той радости, что ЕГО ученик может так нестандартно и «гениально» разбираться с математическими задачами. Урок закончился, и я вместе с моими одноклассниками уже торопился покинуть класс, как вдруг был одёрнут интеллигентным учителем:
– Постой! Подожди.
Я остался в классе и подошёл к учителю.
– У меня к тебе предложение, – начал он. – У меня сегодня уроки во всех твоих параллельных классах. Я попросил бы тебя в начале каждого урока подойти ко мне в класс и самому на уроке объяснить ребятам из других классов решение этой задачи. Самому. Своими словами. По-своему. По-вашему. По-ребячьи. Я думаю, так будет лучше. Договорились?
В некотором смущении я посмотрел на учителя. Конечно же, я не скажу «нет», я уже готов сказать «да». Правда, в отличие от многих моих одноклассников, я не общаюсь с ребятами из параллельных классов. Не знаю почему. Может, просто потому, что мне хватает того круга общения, который у меня есть. Но мне уже интересно выступить перед ними. Во мне уже зародилось бескорыстное детское тщеславие. Тщеславие, что задачку так решил именно я. Но внутри меня было ещё небольшое сомнение, и учитель словно прочитал мои мысли:
– Какие у тебя сегодня уроки?
Я достал дневник. Ведь я должен буду опоздать на каждый сегодняшний урок. Учитель изучил моё расписание.
– Да, да, да, – бежит по расписанию его взгляд, – да, да. Я с ними со всеми договорюсь. Да. Бегу!
И учитель действительно выбежал из класса и запорхал по школьному коридору. Побежал договариваться со всеми учителями, чьи уроки были у меня в этот день.
* * *– Разрешите? – робко захожу я на урок математики параллельного класса.
– Да! Да! Да! Конечно, – подбегает ко мне учитель и ведёт меня к доске. – Ребята, – обращается он к классу, – вот на доске задачка. А вот ученик параллельного с вами класса «В». И сейчас он расскажет, как легко можно решать вот такие вот сложные задачки. Расскажет, как он нашёл своё решение.
В первом классе я даю объяснение ещё стеснительно и запинаюсь, но уже начиная со второго я вхожу во вкус и даю объяснение строго и рассудительно и даже неожиданно для себя делаю в нём красивые эмоциональные паузы. Перед каждым заходом в новый класс я бегу на первый этаж к висящему там в фойе зеркалу и проверяю, правильно ли завязан мой пионерский галстук, не расхлябался ли он и не повернулся ли набок за перемену. Объясняя решение, я с наивным и нескрываемым удовольствием ловлю на себе разглядывающие меня взгляды, принадлежащие обладательницам косичек и скромных отглаженных школьных фартучков. Когда я поворачиваюсь к доске и вожу по ней мелом, за спиной я слышу, как обладательницы косичек склоняются друг к другу и по классу разносится еле слышное «хи-хи-хи-хи-хи». А когда на следующей перемене я сталкиваюсь с этими «косичками» и «фартучками» в коридоре, они снова склоняются друг к другу, нарочито стыдливо пробегают мимо меня и я снова слышу «хи-хи-хи-хи-хи». С каждым уроком и с каждой переменой мне всё приятней и приятней быть в этом дне.
* * *Есть у меня такая особенность: люди узнают меня гораздо чаще, чем я их. Не знаю, с чем это связано, но физиономия моя имеет какое-то свойство оставаться в памяти людей. Как-то, будучи уже взрослым человеком, я оказался за столом в незнакомой для меня компании. С первых же минут общения я заметил на себе пристальный добрый женский взгляд. Некоторое время мы сидели, общались, выпивали. После того как обладательница доброго взгляда немного захмелела, её взгляд стал ещё более пристальным и даже искренним. И когда желание покурить проредило количество присутствующих за столом и между мной и девушкой с добрым пристальным взглядом никого не оказалось, она пододвинулась ко мне и сказала:
– Я тебя помню.
– ??? – я поднял брови и стал делать вид, что пытаюсь вспомнить, где мы могли с ней встречаться.
– Мы учились в школе в параллельных классах, – пояснила она.
Я стал перебирать в памяти выпускную параллель, но найти там обладательницу искреннего взгляда не мог.
– Ты задачку нам объяснял, как решать, – и тут она рассмеялась.
«А-а-а, – понял я, – я не в той параллели пытаюсь вспомнить её. Не о той школе перебираю воспоминания».
Она продолжала смотреть на меня искренним взглядом и смеяться:
– Ты задачку нам объяснял. А мы… ни хрена не понимали, что ты нам объясняешь! – и дальше она просто залилась добрым смехом. – Но ты так объяснял!
Да, это была одна из обладательниц косичек. Мне стало приятно оттого, что её искренний взгляд был оттуда, ещё из почти детства, что её положительные чувства ко мне рождены были тогда, в тот солнечный весенний день. Я вспомнил его. Мне стало приятно от воспоминаний, и только кисть моей правой руки непроизвольно дёрнулась, как будто внезапно встретившись с раскалённой сковородой. Дёрнулась и сжалась. Я даже испугался, что этим непроизвольным сжатием руки я разобью бокал вина, который держал на весу. Но я просто поставил бокал на место, и это чувство быстро прошло. Я на целый вечер был обеспечен приятной собеседницей, так изначально уже положительно настроенной ко мне. И я тоже пододвинулся к ней.
Ещё несколько раз в этой жизни я был вот так опознаваем, как «мальчик, объяснявший задачку», ещё несколько раз мне выпадали минуты лёгкого общения и приятное послевкусие после них. Ещё несколько раз кисть моей правой руки непроизвольно дёргалась, словно от встречи с раскалённой сковородкой, но это чувство быстро проходило.
Я остался в памяти «косичек» тем днём. И я тоже запомнил его… На всю жизнь.
* * *После перемены предстояло дать заключительное объяснение задачки. Следующий урок был последним. Весеннее солнце за день сильно разогрело школу, и, выйдя на перемене в коридор, я оставил свою школьную форменную курточку в классе на спинке стула. Я стоял в приятном одиночестве возле большого окна, наслаждался ещё совсем недавними воспоминаниями о выступлениях в классах и хихиканьем пробегающих мимо меня «косичек». Немного неприятно для меня было лишь то обстоятельство, что, когда я в очередной раз опоздал на урок (впрочем, совершенно законно), я услышал шёпот своих одноклассников:
– Чё опаздываешь сёдня постоянно?
– Задачку объясняю в других классах, – зачем-то очень довольным тоном ответил я.
– А-а-а, вумный, значит, – как-то неприятно для меня подытожил почти коллективный шёпот.
«Но это ерунда», – решил я для себя. У меня было очень хорошее настроение в этот день.
Перемена закончилась, я забежал в класс, захватил свою курточку, спустился на первый этаж, в очередной раз поправил перед зеркалом свой пионерский галстук и побежал в кабинет математики. Через минуту я уже стоял у доски и объяснял своё оригинальное решение задачки. Кабинет математики располагался на солнечной стороне школы. И солнышко сильно нагрело его за целый день. Я решил вытереть выступивший пот со лба лежащим в кармане курточки носовым платком, при этом я продолжал объяснять решение. Я помню, что моя рука наткнулась на что-то неприятное и твёрдое в кармане, и платок я не достал, затем попытался достать его ещё раз, но снова не получилось, почти машинально попытался ещё раз – и снова нет. Неудавшиеся попытки достать платок накладывались в моих мыслях на объяснение непростой задачки. «Так, сейчас для наглядности мне следует произвести запись на доске». Я беру мел, и… все мои пальцы, оттого что я попытался их согнуть, сковываются пронизывающей обжигающей болью. Пронизывающей их целиком. Обжигающей их до самой глубины косточек, моих ещё детских пальцев. Я не могу удержать в руке мел, и он падает на пол. Я чувствую появившуюся неприятную липкость на кончиках своих пальцев. Я ещё не вижу свою кисть, но чувствую пронизывающую её боль и вижу испуганный взгляд учителя. И слышу раздавшееся на весь класс: «Кап!!!» Затем ещё раз: «Кап!!!» И ещё раз. Я понимаю, что это как-то связано с моей рукой. Я бросаю на неё свой взгляд, и от увиденного и от испытываемой боли моя кисть начинает панически, независимо от моего сознания, трястись и не может остановиться. Падающие «кап, кап» превращаются в струйки. «Кап, кап, кап, кап, кап, кап, кап». Помню первую нелепую возникшую у меня тогда мысль: «Я запачкаю своей кровью пол».
– Извините, – говорю я учителю и подставляю под правую кисть левую ладонь, которая начинает наполняться кровью.
Учитель распахивает передо мною дверь класса, и мы бежим с ним до мужского туалета, где я подставляю свою кисть под струю ледяной воды. Раковина моментально окрашивается в алый цвет. Учитель бежит в медпункт, я зачем-то думаю, что мне всё-таки надо как-то достать из кармана платок. Я пытаюсь его достать и снова натыкаюсь на обжигающую мои пальцы боль. Снова пытаюсь его достать и снова обжигающая боль. Наконец я окровавленными пальцами хватаю его за самый кончик и дёргаю. Сложенный платок раскрывается, и из него на кафельный пол туалета падает обильно покрытое моей кровью лезвие. «Зачем оно там?» Но не в тот момент и даже не в этот день я нашёл ответ на этот вопрос. Эта была задачка не для моего тогдашнего ума. Тогда я мог решать лишь только школьные математические задачки. Лишь много позже воедино сложилось в моей голове: и неосторожно оставленная мною на перемене без присмотра моя школьная курточка, и неприятное «вумный», и что за добрыми взглядами «косичек» следовало разглядеть и другие. А тогда я стоял и подставлял свои горящие болью пальцы под ледяную струю холодной воды. Подставлял под струю холодной воды многочисленные подлые порезы. Порезы горящие, подлые, исподтишка и из-за глупой зависти сделанные. А потом я сидел в школьном медпункте и на мои изрезанные пальцы обильно намазывала густую вязкую прохладную жидкость школьная медицинская сестра. Кровь остановилась, и боль потихоньку прошла. Строгая медсестра склонилась надо мной и сказала:
– Ну зачем ты так с лезвием? Аккуратней надо. Это не игрушка. Не надо его больше в кармане носить.
– Не буду, – пообещал я ей. – Извините.
«Не выделяйся», – говорит тебе жизнь.
«Буду», – отвечаешь ей ты.
Шантрапа
И снова здравствуй, дорогой читатель! Сколько мы не виделись? Неделю, две? А может, с кем-то и месяц. Всегда волнительно и с трепетом жду нашу очередную встречу. Переживаю, понравится или нет тебе мой рассказ. Будешь ли ты доволен той или иной строкой. Я пытаюсь сделать своё произведение для тебя уютной лесной тропинкой, прогулка по которой была бы для тебя приятной и лёгкой. Яркое солнце сквозь кроны деревьев проникает играющими лучами на лесные полянки. Ты идёшь по сосновому бору, а запах стоит такой хвойный и смолянистый. Вот где-то совсем рядом раскатисто заколотил на весь лес дятел. Сосновый бор закончился, и тебя встречают красавицы берёзки, чьи зелёные наряды уже подёрнуты приятной желтизной. Тебе надо перейти через речку? А я уже соорудил над ней бревенчатый мостик. Иди по нему спокойно – все брёвнышки на нём лежат ровно. Оценил журчание оставшейся позади тебя быстрой речки? Нужно подняться в горку – я соорудил тебе перильца из веток. Ты продолжаешь свой путь, наслаждаясь лесной прохладой и радующими твой глаз красками. Позади себя ты слышишь широкие взмахи крыльев невидимой для тебя птицы. А ты заметил, как впереди забавно прокатился ёжик? И это тоже для тебя. И вот ты идёшь по тропинке уже десять минут, пятнадцать, сбрасывая с себя тяжесть прошедшего рабочего дня, а может быть, и усталость целой рабочей недели, а может быть, скуку и однообразие последних двадцати лет твоей жизни.
Сегодня я хочу предложить тебе прогуляться ещё по одной такой тропинке. Я хочу рассказать тебе одну забавную историю, которая произошла со мной и моими школьными друзьями в дни нашей юности. Когда мы были молоды, наивны, романтичны и азартны ко всему новому.
Я бережно раздвигаю перед тобой ветки широкого кустарника, растущего на границе леса. Взору твоему предстаёт начинающаяся от твоих ног лесная тропа. Проходи! Не бойся. Здесь тебя никто не обидит. Этот лес твой. Смелей!
* * *Как-то утром, учась уже в старших классах, я шёл в школу. На улице за мной с большим баулом, как оказалось позже, наполненным целиком религиозной литературой, увязался невысокий, средних лет мужичек, с виду напоминавший еврея. Всю дорогу, как я ни старался от него отвязаться: и прибавлял шаг, и останавливался, он не отрывался от меня. В итоге со своей навязчивой болтовнёй он не только дошёл со мной до школы, но и зашёл в школу и вместе со мной ввалился в наш класс, где тут же переключился на моих одноклассников и продолжил уже для них свою импровизированную лекцию о каком-то сектантском течении то ли «Людей Солнца», то ли «Детей Солнца», одновременно раздавая моим одноклассникам огромное количество имевшейся у него литературы, которая в основном состояла из иллюстрированных брошюр с вольным толкованием библейских сюжетов. Первым уроком у нас была алгебра, в кабинете которой и собрался наш класс. Наша учительница математики Валечка, так мы её ласково называли, торопливо дописывала на обратных сторонах раскрывающейся доски задания контрольной работы. Прозвенел звонок, сигнализирующий о начале занятий, и мы расселись по своим местам. Валечка распахнула доску с заданиями и… к своему великому удивлению и нашему неприличному смеху, обнаружила, что в классе, где должна была начаться запланированная контрольная работа, вовсю… увлекательная лекция! Мужик, увязавшийся за мной, попав в класс, начал и активно продолжал «пропаганду» своей доселе неизвестной нам секты и не собирался останавливаться и уходить! Он продолжал свою, правда, не очень связанную эпизодами речь. Говорил о Боге. О «настоящем» Боге. О «единственно правильном» Боге, которого он сейчас нам предлагал. Почему, правда, именно его Бог был единственно правильным, понять из его речей было невозможно. Повторяя свои несвязанные речи вновь и вновь, он явно не собирался покидать наш класс и из своего баула выкладывал на наши парты всё новые и новые «кустарные экземпляры» иллюстрированных библейских сюжетов.
