Беспутная жизнь Гавриила Карпова

Катя сидела рядом с Рыбченко и безразлично глядела сквозь людей, не притрагивалась к еде и алкоголю и лишь иногда поднимала на меня свои громадные глаза. Они переливались янтарным блеском, покрытые слезной пеленой, покрасневшие от горя, очерченные темными линиями мокрых ресниц. Цвет их был совиный, необыкновенный, будто его вымешали из охры и теплого оливкового цвета. Лицо Кати было мертвенно– бледным, и оттого на нем ярче обычного горели веснушки. Рыбченко периодически отрывался от водки и касался ее плеча и что– то шептал на ухо. Очевидно, что скорбь его музы трогала его и вызывала смутный спектр чувств: от вдохновения и подобострастия до болезненных переживаний за ее маленькую, ранимую душу.

Зазвучали речи в честь покойного, ну и до «великого поэта Гавриила Карпова», конечно, дошла очередь. Все уставились на меня, знакомые и незнакомые лица, в ожидании торжественно– траурного выступления в стихах. «Он же пишет», шептались троюродные бабки с другого конца стола. Моя голова уже шла кругом от спертого воздуха кафе, вони чего– то горелого, доносившейся с кухни, мерзкой теплой водки и монотонного гудения творческого интеллигенции, напоминающего улей с тысячами занятых и важных пчел.