Аквариум

"Или вчера?! – Стрельнуло вдруг в голове. – Какое, блин, число? Тридцать первое или еще нет? Вообще, там сейчас какое время суток, над кроватью-то?"

Кряхтя, выполз из своего убежища, покрытый пылью и похожий на жертву землетрясения, только что извлеченную из-под завалов. Пошатываясь, дошел до белеющих в сумрачной комнате настенных часов. Шесть – десять. Ништяк! Шесть – десть чего? Утра или вечера? Нашел телефон и облегченно выдохнул. Все еще тридцатое… Вечер.

"Надо похмелиться! – родилось в голове. – Сейчас ведь припрутся!" Включил в спальне свет, заглянул под кровать. Там валялась пустая бутылка. Внутренне содрогаясь от мысли, что он с утра выпил целый пузырь водки, поставив очередной антирекорд в своем возобновившемся пьянстве, Егор доковылял до гостиной, открыл стеклянную дверцу бара, где стояли запасы средства от пришельцев, налил полную рюмку и застыл, глядя в прозрачную жидкость, в которой странным образом смешивались быстрое облегчение от страданий сегодня и долгая мучительная расплата за это облегчение завтра. Завтра…

Завтра прилетает дочь… А он тут снова бухает… Егор поставил рюмку на барную стойку, оперся руками о длинную столешницу, прижался к ее прохладной поверхности лбом. Нет! Нельзя! Завтра надо быть трезвым. Трезвым и, по возможности, не опухшим… А если эти сейчас явятся? А они ведь явятся, к бабке не ходи!

Пошел на балкон. Курил, смотрел на белую простынь Реки, усеянную, словно клопами, темными точками засидевшихся рыбаков, на горы, еле видные в сизом морозном тумане, на хмурое зимнее небо. Смотрел и думал. Самолет по словам тещи прилетает в шесть двадцать вечера. Паспортный контроль, багаж, такси до Города; у родителей жены они будут примерно в девять, может чуть раньше. Значит нужно продержаться больше суток. Вопрос – как? Ответа не было. Точнее был, но только один. Один единственный ответ, стоявший на барной стойке, в рюмке на длинной позолоченной ножке. Прозрачный, бликующий в свете ламп, такой желанный и, в то же время, отвратительный. Егор повернулся, взглянул через балконную дверь на полную стопку водки и покачал головой.

"Не могу… Не хочу! – решимость крепла в душе и начала задавливать страх. – Пусть забирают, пить я больше не буду!" – вместе с решимостью пришло смирение и спокойствие. "Утащат – значит судьба такая. Надоело прятаться в стакане! Пошли они на хер вместе со своими нитями времени, шумерами и гребаной Нибиру!"

Решительно вылил водку в раковину, поставил вариться кофе и пошел в душ.

Ануннаки, как ни странно, не пришли. Ни вечером, ни долгой бессонной ночью. Егор не спал вообще. Его скрючил чудовищный отходняк. Этиловый спирт резко перестал поступать в организм, и все симптомы абстинентного синдрома обрушились на этот самый бедный организм с чудовищной силой.

Егор метался в холодном поту по кровати, потом замерзал до озноба, укутывался в одеяло и снова изнывал от жары. Курил, литрами пил чай с медом, пялился в телевизор, просто шлялся из комнаты в комнату, трясясь всем телом и задевая углы. Потом вновь ложился в постель, пытаясь хоть ненадолго забыться, но ничего не получалось. Было плохо и страшно. Он совершенно не боялся, что вот-вот рядом с ним соткутся из воздуха торжествующие Варяги и не удивлялся тому, что это никак не происходило. Ему просто было страшно. Без причины. Кристально чистый, абсолютный и тотальный Страх. Но он сжимал зубы, думал про завтрашнюю встречу с дочерью и терпел.

Часов в пять утра, понимая, что сейчас окончательно сойдет с ума, оделся потеплее и отправился гулять. Прошел по пустынной набережной, поднялся на пару кварталов вверх и вдруг остановился у ворот храма Вознесения Христа. Долго разглядывал еле видимые на фоне темного неба контуры куполов и крестов. Как ни странно, стало чуть легче. Даже неожиданно захотелось оказаться внутри, среди икон и свечей, вдохнуть аромат кадильного дыма и горячего воска, послушать торжественную тишину… Совершенно не свойственное ему ранее желание, но сейчас Егор от всей души жалел, что церковь закрыта и он никак не может оказаться посреди молитвенного зала.

"Вот где прятаться-то надо было, а не в бутылке!" – вдруг родилась в сознании горькая мысль…

Стоял долго, несколько часов, не замечая времени, забыв про все на свете, плавая в этом новом ощущении правильности и чистоты мыслей, которого ему всегда так не хватало. Из глаз лились слезы. Не горя, не радости. Просто слезы… Сами по себе, взяли и потекли. Егор плакал, шептал какие-то слова, неумело крестился и кланялся лику Спасителя, нарисованному над воротами. Постепенно из самой глубины подсознания начал формироваться какой-то неясный размытый образ. С каждой минутой он приближался и нарастал. Наконец Егор понял, что это не образ, а скорее звук. Поначалу очень тихий, еле уловимый, но теперь обретающий плоть и смысл. Далее – звук превратился в речь, а та в свою очередь начала дробиться на отдельные предложения, неразборчивые, но явно повторяющиеся по кругу. И вдруг в голове совершенно ясно и отчетливо прозвучали слова. Очень странный, необычный, но в то же время смутно знакомый, женский голос тихо произнес:

– Поддайся Страху, не прячься, а пройди сквозь него и обретешь Смирение и Любовь. Они тебе необходимы, так как ты избран…

Егор вздрогнул и очнулся.

Ворота храма были открыты. Попрошайки занимали свои места с обеих их сторон, мимо него прошли две старушки, заранее пришедшие на службу.

"Утро… – подумал Егор. – Я замерз."

Посмотрел на высокие деревянные двери церкви, в которых исчезли бабульки, но пойти за ними так и не осмелился, сам толком не зная почему. А ведь так хотел! Повернулся и пошел домой. Что с ним происходило последние несколько часов, он не понимал, да и не старался понять. Главное – это то, что ему стало нормально. Ушел страх, дрожь из похмельной превратилась в обычную, от холода, Ануннаки рядом не ощущались, а душа была словно опустошена. Но опустошенность эта была не тягостной, а наоборот какой-то светлой и легкой, словно усталость после долгой, но хорошо сделанной работы.

На улице уже начинало светлеть, когда Егор зашел свою в квартиру, скинул верхнюю одежду и упал на кровать. Через несколько секунд он спал. Совершенно здоровым, крепким и трезвым сном. Тем самым, настоящим, во время которого отдыхают и тело, и мозг. Сном, который ему давно и не снился. Такой вот странный каламбур…

Проснулся около пяти, бодрым и отдохнувшим. Егор вообще уже не помнил, когда у него в последний раз было такое состояние после пробуждения.

Мысли сбились в одну радостную и нетерпеливую кучу. Тридцать первое. Самолет. Дочка. Девять часов. Ануннаков – нет. Может у них уже две тысячи семнадцатый? Может они по Владивостоку или Камчатке празднуют?.. Да по хрен на них! Нету и хорошо! Хорошо! Все теперь будет хорошо!

Поел пельменей с неожиданным аппетитом, с наслаждением выпил кофе, помылся, тщательно побрил лицо. Потом возникла идея, что встречать – так по всей форме. Долго рылся в гардеробной, пока не нашел свой серый строгий костюм. Классическая двойка, еще со свадьбы. Надевал раз пять от силы, так как вскоре после бракосочетания поправился, и пиджак с брюками стали малы. Тщательно выгладил, одел и подошел к зеркалу. Костюм вместо того, чтобы, как когда-то, туго обтягивать фигуру, треща швами при движении рук и ног, наоборот, висел чуть мешковато, явно намекая, что размерчик то должен быть поменьше хотя бы на единицу.

"Пипец! Сколько ж я сбросил за осень?! – подумал Егор. – Хотя, в принципе, итак нормально. Главное, что морда не опухшая. Как ни странно. Теперь хоть на человека похож…"

В квартире, естественно, усидеть не смог. Уже часов в семь Егор нарезал круги вокруг тещиного дома. Нарезал по большому радиусу, чтобы ненароком не встретить машину из аэропорта во дворе и не напугать бывшую супругу столь быстрым появлением. Народу на улице уже почти не было. Все расселись по квартирам, готовясь к празднику. Только останавливались иногда у подъездов такси, привозя чьих-то веселых и нарядных гостей.

Ровно в двадцать один ноль-ноль Егор с замиранием сердца нажал на кнопку дверного звонка. За дверью было тихо. Непонятно… Неужели еще не приехали? Позвонил еще пару раз и уже достал телефон, чтобы набрать тещу, когда послышался звук поворачиваемой ручки замка. Дверное полотно приоткрылось, и в щели показался хмурый тесть. Увидел Егора, и его лицо приняло такое выражение, словно отворив дверь, он обнаружил на коврике перед ней большую свежую кучу дерьма.

Егор как можно дружелюбнее улыбнулся и сказал:

– С наступающим, Борис Алексеевич!

– И тебя туда же. – процедил тот сквозь зубы. – Чего хотел?

"На хер тебя послать в честь праздника!"

– А они разве еще не приехали? – Егор изо всех старался, чтобы его улыбка действительно была похожа на улыбку, а не на оскал идиота.

– Кто не приехал?

– Ну… Супруга Ваша… Дочь, внучка… И этот…

– На Кубе они. Второй день уже загорают. Там будут отмечать. – с плохо скрываемым злорадством выдал тесть.

– А Вас чего не взяли? – тупо спросил Егор, до которого толком еще не дошел смысл этих слов. Точнее, дошел, но сознание отказывалось считать его смыслом и изо всех сил отмахивалось.

– А я к ним в Марбелью летом полечу. Больно далеко мне на Кубу… Восемнадцать часов в самолете.

Егор больше не улыбался. Взгляд стал пустым и обреченным, как у больной, побитой собаки.

– А сюда они, когда собираются? – тихо спросил он, чувствуя, как в сердце кто-то медленно, но очень-очень больно вкручивает огромный холодный саморез.

– Сюда? – усмехнулся Алексеич. – А хули им тут делать, на нашей помойке? На тебя смотреть?

– Но, говорили же, тридцать первого, в шесть двадцать…

– Передумали! – отрезал он. – И моей билет купили, она с ними там в окияне купается вовсю. Все! С Новым годом! – И с лязгом захлопнул дверь.

Егор постоял с полминуты, уставившись на покрытый темно-синей краской металлический прямоугольник, все еще дребезжавший от силы удара. Потом набрал номер тещи. Вне доступа. Набрал номер, с которого ему тогда звонила дочка. Набранный Вами… Не существует…

Сел прямо на бетонный пол. Закрыл глаза. Вокруг опять бесшумно рушились и падали какие-то стены, ломались колонны, летели плиты перекрытия. Который раз летела в бездну вся его никчемная и нелепая жизнь. Егор медленно поднялся, ничего не видя в клубах пыли и кирпичной крошки, нащупал перила и пошел вниз по лестнице.

Куда он шел и что собирался делать, он уже знал

***

23:52. Первые две рюмки пошли хорошо. Опьянение Егор ощутил почти сразу. Все-таки, после подкроватного запоя прошло совсем мало времени, и какое-то количество алкоголя в крови еще оставалось. Водка была ледяной, сок – тоже. Егор закурил, выпил еще, поморщился и подошел к проруби. Стоял, внимательно вглядываясь в черную воду.

"Словно свежая, вырытая могила. – вдруг подумал он. – Сырая, холодная и бездонная…"

На душе было спокойно и даже как-то немного радостно от ощущения того, что все это сейчас закончится. Неожиданно вспомнилось вчерашнее необычное вдохновение около храма, мелькнула череда мыслей о неправильности принятого решения, смертном грехе, бесконечных муках… Мелькнула и пронеслась дальше. Егор затянулся в последний раз, щелчком отправил тлеющую искорку бычка в темноту и, не снимая одежды, опустил ноги на первую перекладину лестницы. Через секунду обжигающе-холодная вода залилась через края ботинок, и ступни онемели.

"Надо сразу нырять. – подумал он. – Так буду спускаться – замерзну на хрен и передумаю… Хотя нет. Не передумаю. Сил нет. Совсем. Больно душа тяжелая. Пипец, тяжелая… Не прав ты был, Петя. Не всех они забирают. Во мне вот разочаровались… Ну и хорошо. Я уж как-нибудь сам."

Егор хотел прыгнуть, но неожиданно спросил сам у себя:

"Какой Петя? Ты с кем сейчас разговаривал, Егорка?.. И кто – Они? Которые, во мне разочаровались…"

Что-то странное происходило с памятью. Вот – вроде только что была зима, заснеженный пляж, а вроде бы и нет. Лето сейчас… Хотя, какое на хер лето, он же перед прорубью стоит, утопиться хочет. А зачем ему топиться? А! Точно! Дочка… Так они же на турбазе? Или на Кубе? Стоп! На какой, в жопу, Кубе? Что за бред? Что, блядь, с ним творится? Откуда здесь прорубь в июле?!!!

Егор опустил глаза и увидел свое отражение в темной воде. Еле успел удивиться тому факту, что он одет в зимнее, когда разглядел за своей спиной очень высокого и страшного человека, положившему огромную руку ему прямо на голову. Хотел резко развернуться и посмотреть, кто это, но не успел. В ушах раздался громкий звон, быстро переходящий в чуть слышный, но раздирающий барабанные перепонки ультразвук, и Егор исчез…

А потом снова появился.

Точнее, проснулся.

В голове мутило. Было очень душно. И как-то необычно и подозрительно тихо.

"Ни хрена не помню. Где я вчера так накидался-то? – Вяло подумал он. – Надо окно открыть. Жарища, а я с закрытыми окнами сплю…" Он сел на кровати и сдавил голову руками. Руки почему-то были в перчатках, а на голове – вязанная шапка.

Что за бред? Егор открыл глаза. Кровати не было. Так же, как и окна, которое он хотел открыть.

Он вообще находился не дома, а на улице. Сидел на пыльном асфальте с мокрыми ногами в зимней одежде. Хотя вокруг была явно не зима. Но и не лето, которое вроде бы должно сейчас быть. Или не должно? Мысли путались, спотыкаясь друг об друга. Вчерашней пьянки он не помнил вообще. Даже обстоятельств, с которых она началась. Такое было с ним впервые. Первые рюмки-то всегда в памяти остаются…

Мало того, он не мог точно определить последние события жизни. Да, лето. Вроде бы – начало июля. Семья на турбазе, Егор работает, а по вечерам бухает в одно рыло. Депрессия, тоска, страх – все, как всегда. Но вот, что конкретно происходило, например, вчера, позавчера, неделю назад – он не помнил. Словно мелодия песни, навязчиво звучащая в голове. До боли знакомый мотив, но ни одно слово куплета или припева на ум не приходит.

Размышления неожиданно прервал резкий отдаленный звук. Егор вздрогнул, мгновенно покрывшись холодным потом. Этот звук принес с собой какой-то совершенно дикий первобытный ужас и желание бежать без оглядки, а только потом идентифицировался в сознании, как нечто, похожее на крик. Хриплый, злобный и голодный, издать который человеческое горло просто физиологически не способно. Егор был в этом уверен.

"Это кто ж так вопит-то? Собутыльники вчерашние?.."

Крик резко оборвался, и на уши вновь обрушилась тишина. Абсолютная и бесконечная. Он даже снял перчатку с правой руки и пощелкал пальцами, чтобы проверить, не оглох ли он. Нет, не оглох…

Паническая атака, давно подкрадывающаяся к нему закоулками сознания, нагло выглянула из-за ближайшего угла, а когда Егор поднял голову и более-менее четким взором осмотрелся вокруг еще раз, она кровожадно и сокрушительно обрушилась на него всей своей тяжелой кавалерией. Егора затрясло, зубы начали выбивать барабанную дробь, а сердце вдруг провалилось куда-то вниз живота.

Он сидел прямо на проезжей части посреди пустынной улицы, вроде бы смутно знакомой, но в то же время, совершенно чужой. Людей не было вообще. Как и машин. То есть, двигающихся машин. Вдоль бордюров стояли автомобили, но ехать они явно никуда не собирались. Кузова и стекла были покрыты толстым слоем пыли, так что невозможно было определить – пустые они, или набитые до отказа пассажирами. Пыль, кстати, была везде. На голых деревьях, мучительно скрючившихся на давно высохших газонах, на пустых тротуарах, на фонарных столбах и фасадах зданий. Плотная, серая пыль. Вообще, все вокруг было серым и как будто картонным, словно на глазах у Егора были очки с оптическим фильтром, удаляющим все яркие оттенки. Он задрал голову и посмотрел вверх. С проводов свисали какие-то отвратительные лохмотья. Небо, как и ожидалось, тоже было серым. Низко нависшее над домами неоднородным, чуть клубящимся туманом, оно будто куполом опускалось на землю в радиусе примерно полукилометра от Егора. Перспектива улицы уходила в этот серый туман и терялась в его молчаливой неподвижной глубине.

Он, трясясь всем телом, поднялся на ноги. Голова закружилась, резко накатила слабость, Егора пошатнуло, но он, сделав шаг в сторону, сумел не упасть. Слышно было только бешеный стук сердца и собственное прерывистое дыхание. Он стянул вторую перчатку и сильно, ногтями, ущипнул себя за кожу между большим и указательным пальцами правой руки. Боль пришла мгновенно, на коже остались две красных дуги, но Егор так и не проснулся.

"Где люди? Где транспорт? Где звуки? – Вопросительные знаки выплывали один за другим и выстраивались в неровную шеренгу. – Где я сам, блядь, в конце концов?! Что это за место?"

"Белочка, шизофрения, кома, эвакуация, ядерная зима, апокалипсис, ад? – вторая шеренга вопросов без ответов заняла следующий ряд. – И почему так страшно? Господи!"

Страх был всепоглощающим. Тот, привычный, "домашний" страх казался полной ерундой по сравнению с тем, что накатывал здесь со всех сторон.

"Что за улица-то хоть?" – появилось наконец что-то более-менее осмысленное.

Егор начал затравленно озираться, внимательно вглядываясь в фасады домов. Через полминуты начал узнавать некоторые из них, а потом сквозь полотно тумана разглядел перекресток и вытянутое здание Загса на другой его стороне. Его было трудно не узнать.

"Слава Богу, Луговая! – облегченно подумал Егор, по-детски радуясь первой появившейся определенности. И тут же снова ушел в панику – Хотя вот этой трехэтажки здесь точно никогда не стояло… И вон той свечки… Хотя свечка-то знакомая, она на Черногорской должна быть, около пожарного депо… Бред! Бред, бля!"

Снова закружилась голова. Серые дома завертелись вокруг, оскалившись темными прямоугольными пастями окон. А из этих окон на Егора кто-то смотрел. Кто-то, совсем не похожий на человека. И этот кто-то был не один. Ощущение злобного, голодного взгляда давило со всех сторон. Егор, шатаясь, прошел несколько метров, забился в щель между бамперами двух машин, уперся лбом в холодный асфальт и закрыл голову руками, сильно сжав зубы. Трясло долго. Из глаз текли слезы, из носа – сопли.

"Позорище! – подумал он. – Взрослый мужик, сидит воет, как баба!" Но выть не перестал. Скорее, даже не выть, а тихо скулить. И не столько от страха или неизвестности, сколько от такой любимой и родной жалости к себе. Егор привычно закрылся ею, как щитом, от окружающей действительности и начал свой вечный монолог. Как с ним могли так обойтись? Почему именно с ним? За что?!

Минут через пять затих. Нос был забит, а дышать ртом и одновременно взывать к несправедливости судьбы получалось плохо. Паника немного отступила.

Он вылез из своего укрытия и снова огляделся. Страшный сон не кончился. Все вокруг оставалось таким же, как было. Мертвым, серым и страшным…

– Эй! – неожиданно для самого себя вдруг крикнул Егор и чуть было не бросился обратно в свою щель. Его голос прозвучал неправдоподобно громко в ватной тишине и, казалось, разнесся по всему этому ирреальному миру, оповестив каждого из его неведомых голодных обитателей о местонахождении новенького и свежего куска мяса по имени Егор. Тут же, будто в подтверждение этому, со стороны Загса донесся уже знакомый нечеловеческий вопль.

Егор подпрыгнул и быстрым, дерганым шагом направился в другую сторону, подальше от улицы Луговой. Надо было найти людей. Срочно! Не факт, что они здесь, вообще есть, но ничего другого он придумать не умел. Просто Егор понял, что если он останется на месте, то просто сдохнет от страха. Или сойдет с ума, если, конечно, уже не сошел…

Серый туман загадочного мира с жадным интересом поглотил очередную добычу, пропитывая ее тело и сознание потоками скрытой, незаметной, но очень деятельной энергии.

13.

…С ума сойти!

Сбылась третья и последняя мечта детства. Детства, которое наступит еще очень нескоро.

Храбрым пожарником я был. Пожары, правда не тушил, но в шлеме и огнеупорном костюме побегал изрядно. Доблестным солдатом, сражающимся с иноземными захватчиками, тоже был. Только воевал не с фашистами, а немного c другими захватчиками, такими, каких, будучи мелким советским пацаном, и представить себе не мог.

И теперь вот – космонавт! Тоже не совсем такой, как мечталось, но все же…

Я с огромной скоростью мчался сквозь пустоту. Сверкающее, бескрайнее и безвоздушное пространство раскинулось вокруг. Движение ощущалось внутри, никаких внешних проявлений, типа проносящихся мимо неподвижных объектов, не было. Со всех сторон мерцал и пульсировал купол Вселенной. Мириады ярких точек звезд и созвездий, словно фантастические трехмерные фрески на круглом, многослойном и бесконечно-прозрачном потолке Храма. Храма, которым был весь обозримый космос. Белые, голубые и синие огни величественно мерцали, переплетая свои холодные лучи с теплыми – розовыми, желтыми и алыми, исходящими от других светил, создавая такие оттенки, названий которым просто не существовало в скудном человеческом языке. И через все это грандиозное великолепие огромным, изогнутым, светящимся мостом проходил туманный, искрящийся Млечный путь. Спирали нашей галактики, накладываясь друг на друга, делили мир на две половины.

Упорядоченное совершенство мироздания.

Всеобъемлющая гармония…

Меня охватило чувство, подобное которому я не испытывал ни разу в жизни. В нем смешались и детский восторг от прикосновения к настоящему Чуду, и восхищение неимоверной, сказочной красотой, и просто оглушающее, наполняющее все естество, Счастье. Вселенское счастье. Квинтэссенция наслаждения духа…

И одновременно с этим, возник неоформившийся толком вопрос. Даже не вопрос, а сомнение.

Неужели все Это могло возникнуть само по себе? Из одной единственной точки с бесконечной плотностью, которую люди назовут умным словом "сингулярность"? Из-за какого-то случайного взаимодействия элементарных частиц в монотонном и бездушном пространстве? И откуда, вообще, взялись эти частицы, запустившие само время и процесс изменения материи, превратившейся в итоге в невообразимо сложный, логичный и упорядоченный мир? Из ничего? Или все-таки стоит за всем этим совершенством чей-то Великий Замысел?

Этот вопрос, словно маленькая летучая рыба, на неуловимо короткий миг взвился над поверхностью океана Счастья, плескавшегося внутри меня, и снова ушел в глубину. Однако не растворился, не исчез навсегда, а тихо затаился где-то на дальней полке подсознания, чтобы терпеливо ждать своего часа…

Я же позволил себе еще некоторое время поблаженствовать в этом новом неповторимом состоянии, а потом с трудом и сожалением вернулся из звездной бесконечности, чтобы сделать то, ради чего, собственно, и отправился в этот полет. Сосредоточил внимание на пространстве непосредственно около меня и тут же нашел, что искал.

Прямо подо мной или, наоборот, надо мной, а может справа или слева, всеми фибрами души ощущался огромный тяжеленный шар. Черный, будто бы плоский, словно вырезанный из плотного картона, перекрывший своим темным контуром часть сияющего тысячами галактик пространства, он тоже казался неподвижным, хотя я знал, что это было не так. Шар вращался. Просто моя скорость была настолько больше, что я этого вращения совершенно не замечал.

Но через долю секунды на абрисе гигантской черной окружности появилась маленькая яркая точка. Появилась, начала набирать размер, а потом резко бросила себя в обе стороны, превращаясь в светящуюся и становящуюся все длиннее белую дугу, перечеркнувшую космос. А еще через мгновение дуга доросла до полукруга, а из той самой точки, с которой все началось, ударили вверх расходящиеся, словно зубцы величественной короны, острые теплые лучи. И вот уже не точка, а слепящее огненное око поднимается из-за черного плоского диска, раскладывая все шире и шире веер своих золотых столпов света, а тонкая дуга под ним начинает набирать толщину от центра к краям, придавая объем и существенность поверхности огромного шара. Наконец огненная сфера полностью оторвалась от полукруглого контура планеты, и освещаемый ею меридиан резко поменял цвет из слепящего яростно-белого в нежный бело-голубой.

Я мчался навстречу рассвету. Навстречу восходу Солнца над небесным телом, которое через много-много лет назовут ласковым и родным словом "Земля".

Новое утро проносилось подо мной чуть размытой чертой границы света и тьмы, двигавшейся по белоснежным облакам. Я нырнул прямо в них, резко сбавив высоту, и после недолгого полета через клубящийся пар нижних слоев атмосферы передо мной открылась лазурная выпуклая линза Тихого океана, сверкающая миллионами солнечных бликов. Позади во тьме медленно таяла громада материка, далекого предка Евразии, а впереди был бескрайний синий горизонт. Теперь я летел низко над водой, видя белые пенные гребешки волн вплоть до мельчайшего пузырька воздуха в каждом из них. Скорость была просто потрясающей. Я ушел под воду, в темно-зеленую плотную глубину, и некоторое время наслаждался полетом там, рассматривая стаи незнакомых разноцветных рыб и больших полупрозрачных медуз, через которых били, причудливо преломляясь, прорвавшиеся через облака и поверхность океана золотые солнечные лучи. Затем ушел еще глубже, километра на четыре, стелясь над неровным каменистым дном в фиолетовой темноте, где обитали совсем уж непонятные существа, обвешанные тусклыми фонариками на длинных гибких стеблях. Впереди показалась широкая впадина, шедшая наискосок с северо-востока на юго-запад. Я нырнул в нее, погрузившись еще на пару тысяч метров, но там было совсем темно и пусто. Мелькнул на самом краю зрения кто-то большой и неповоротливый, видимо, какой-нибудь родоначальник лохнесского чудовища, но быстро остался позади, так как я уже несся вверх, к свету.