Аквариум

– И сокровище, вот это береги! Ты смотри – она аж светится вся изнутри! Алмаз, а не девка!

– Спасибо, Бабушка. – тихо сказала Настя. – Прощай.

– Прощай, дед. – проговорил я.

– Бывайте, ребят. – ответил он, пряча глаза, и закрыл дверь. Через секунду из-за нее глухо донеслось. – И про растяжки мои не забудьте!

Не забудем… На душе скребли кошки. Больше мы его не увидим. Никогда. Я это знал точно.

В комнату с комиксами на стенах заходить не стали. Не хотел, чтобы Настя видела казненного Урода, да и картинки с текстами я запомнил и мог просто мысленно ей показать во всех подробностях. Так что – незачем. Только время тратить.

Быстро миновали коридор и выбрались на поверхность.

Шока, на этот раз, не было. Мы уже были готовы к тому, что увидим. Зато вчера, выйдя из подземелий метро на станции Абалинской и оглядевшись вокруг, мы сначала вообще ничего не поняли. Ждали всего, чего угодно, но только не такого.

Последние три перегона метрополитена миновали практически без проблем. Шли спокойно и не спеша. Миксеры маячили невдалеке, цокали когтями в параллельном тоннеле, но напасть так и не решились. Наверное, между двумя их группами, разделенными станцией каннибалов, существовала ментальная связь, и сильно уменьшившееся в числе стадо, живущее в перегонах до Космической, настойчиво рекомендовало соседям держаться от нас подальше. Соседи решили прислушаться к советам и нас так и не побеспокоили.

Когда впереди забрезжил неяркий свет Абалинской, я посмотрел на часы. Путь от порога клиники эстетической медицины, целый месяц бывшей для нас уютным домом, до конца линии метро занял чуть больше двенадцати часов. Могло быть и хуже. На поверхности сейчас должна уже быть ночь.

Мы устроились перекусить прямо на шпалах, гадая – вылезать сейчас или ждать утра. Сошлись во мнении, что очень высок процент того, что на выходе нас ожидает целая делегация встречающих. Рассерженный предводитель Аннунаков, который ускакал от наших пуль на станции Безымянного Солдата, наверняка привел шоблу своих горбатых товарищей и стянул со всех близлежащих районов сотни зверей. У меня в голове даже сама собой нарисовалась картинка: мы поднимаемся по ступеням, выходим на улицу через тяжелые стеклянные двери, а перед нами полукругом стоит десяток-другой высоких серых фигур, перед каждой из которых переливается волшебный полупрозрачный пульт; далее – зубастая и когтистая стена, состоящая из бесчисленных Уродов, Косяков и прочих Волосатых, а завершают композицию огромные булыжники летательных аппаратов, зависших в небе, как вертолетное звено перед атакой. Транспаранты, воздушные шары и букеты цветов в видении не присутствовали. Встреча обещала быть торжественной, но далеко не праздничной.

Поэтому, посовещавшись, мы с Настей решили, что время суток в данный момент фактор не особо важный. Решено было не ждать утра, а выходить прямо сейчас. От подземелий уже конкретно тошнило, а драться придется в любом случае, не сейчас, так через несколько часов. Не оставаться же здесь жить? Мандраж, конечно, был сильный. Спрятались в метро… Только оттянули свой конец, так сказать… Но прорываться надо. В любом случае.

Продышались, размялись, проверили оружие и экипировку, двинули наверх. Осторожно, но уверенно.

Первым сюрпризом стал тот факт, что на поверхности было светло. Поднявшись со станции в широкий коридор, в плане представляющий собой квадрат, в углах которого были лестницы выходов на четыре стороны широкого перекрестка Старо-садовой и Овсеенко, мы увидели дневной свет, льющийся из ближайшего к нам выхода. Я с удивлением посмотрел на часы. Вроде идут… Что за фокусы?

Вторым сюрпризом оказалось отсутствие радостной толпы встречающих. Перекресток был пуст. Ни кадавров, ни Аннунахеров, ни их огромных летающих камней. Мы с Настей ошарашенно застыли в дверях и, оглядевшись вокруг, обнаружили третий сюрприз. Город изменился. Его бросили. Или выключили…

Вместо низкой серой хмари и облаков высоко-высоко над нами переливалась дымчатым узором твердая плоская светящаяся поверхность, уходящая на Север, Восток и Юг, насколько хватало глаз. На Западе, метрах в восьмистах от нас лениво текла Река. Станция метрополитена располагалось на склоне берега, намного выше уреза воды, поэтому речная панорама была достаточно обширной. Туман, вечно скрывавший противоположный берег, исчез, явив нам отсутствие этого самого берега. Река оказалась намного шире, чем я помнил, а примерно там, где должны были возвышаться пологие горы, обозначавшие границу заповедника, вертикально стояла огромная стена. Тоже дымчатая, образующая идеально прямой угол с небесной плитой. Грандиозное и совершенно сюрреалистичное зрелище.

Но самое главное – энергия Хозяев. Потоки неведомого излучения, наполнявшие все пространство Города, текущие в стволах деревьев, вихрящиеся в воздухе, необратимо изменяющие людей, а потом подпитывающие, получившихся из них существ, излучения, являющегося сутью и смыслом всего, творящегося здесь, исчезли. Полностью и, видимо, навсегда.

– Да-а, – протянула Настя, разглядывая далекие, но отчетливые границы мира. – Значит, не ошиблись мы насчет коробки.

– А ты сомневалась? – спросил я.

– Да нет. Но, как говорится, пока сам не увидишь…

– Меня больше интересует, что все это значит. На нас обиделись и бросили на хрен вместе со всем Аквариумом?

– Нет. Мы им нужны. Точнее – я. – сказала Настя. – Но здесь нас ловить слишком опасно. Мы стрелять умеем, можем поранить или вообще убить.

Она помолчала задумчиво, потом продолжила:

– Периодов больше не будет, еды не будет, останутся только мутанты и люди, обреченные на голодную смерть, или что похуже, например, как в метро у Карбюратора. Не будет больше дня и ночи, исчезнет эта искусственная иллюзия времени, останутся только мертвые декорации. Испытательный полигон исполнил свое предназначение и больше не понадобится. Его можно отключить от питания, чтобы удачный результат эксперимента сам вылез наружу, прямо в шестипалые руки лаборантов. А то, что будет с остальными несчастными живыми душами, которые не пригодились, никого не волнует. Совсем.

– Значит надо вылезать. – сказал я. – Прямо в шестипалые руки.

– А куда деваться? – пожала она плечами. – Здесь мы теперь долго не продержимся.

– Ладно, тогда – сначала до Сарая, а потом к Реке. – подытожил я.

Путь до пивзавода занял минут тридцать. Город был пуст и безмолвен. Лишь один раз, когда мы проходили красивое здание Загса, прямо из его дверей выскочили двое орущих Волосатых. Молодожены… Увидели нас, начали быстро приближаться. Мы подняли оружие, но звери исполнили совершенно непонятный номер. Один из низ резко свернул под прямым углом и, громко рыча, исчез во дворах на той стороне улицы Луговой, а второй, не добежав до нас метров сорока со всей дури врезался в фонарный столб. Столб, гудя, покачнулся, а Волосатый отлетел метра на два, поднялся на четвереньки, ошарашенно мотая головой, а затем снова атаковал несчастный фонарь. И так раза три. Потом, видимо, совсем обессилел, замер на месте, смотря на асфальт и грозно порыкивая, развернулся и медленно заковылял обратно к Загсу, пошатываясь словно пьяный.

– Совсем очумели кадавры. – проговорил я. – Их же тоже, получается, кинули.

– В смысле?

– В смысле, что они не столько человечинку жрали, сколько этой местной энергией питались. Вот и тяжко им теперь, бедным…

Вобщем, стоя сейчас на пороге Сарая, мы ощущали себя практически в полной безопасности. Остатки рассудка сохранили, наверное, только продвинутые Уроды, типа Бороды, но их было мало, так что шансы встретить их по пути были невелики. Да и идти нам совсем недалеко.

Лодочная станция за пивзавдом. Именно туда мы хотели добраться и найти какое-нибудь плавсредство, чтобы плыть на нем по Реке. Есть ли там еще лодки, смогут ли они плыть в этой странной жидкости, а если смогут, то как драться со змеей, живущей в глубине? Мы не знали. Как не знали и то, что мы будем делать, доплыв до стены. Прорубать топором окно в Европу? Или нас течением вынесет? Вопросов много. Ответов нет. Их можно получить только непосредственно в процессе.

Дошли до пивзавода, свернули направо, шагая вдоль потока, бьющего из нашего склона и впадающего в Реку прямо перед нами. Не дошли до берега метров десять. Остановились. Из-за клубов зловонного пара, поднимающегося в месте слияния двух жидкостей, лодочную станцию почти не было видно. Пришлось смотреть не глазами. Кирпичная стена завода, неширокая полоса асфальта и песка между ней и урезом странной воды, а дальше – деревянные сходни, пешеходные мостки, причальные палы с пауками и катера. Разные. И большие, и маленькие. Но только пластиковые, ни одной железяки. Скорее всего, металл растворяется в едкой субстанции, которая здесь вместо воды.

Ширина потока, отделяющего нас от причала – десять метров. Разбежались, прыгнули. Можно было и пятнадцать пролететь, а может и двадцать. Мы теперь – олимпийцы. Вернемся домой – все мировые рекорды побьем, по всем видам спорта. Кроме шахмат, конечно. И керлинга…

Дошли до мостков, остановились.

– Выбирай. – сказала Настя. – Я про лодки совсем ничего не знаю…

Я внимательно осмотрелся. Катера вроде целые, потемнели ниже ватерлинии, там, где пластиковый корпус соприкасался с похожей на сопли жидкостью, но ни коррозии, ни, тем более, пробоин не видно. Только навесные моторы растворились, остались лишь крышки с названиями и количеством лошадиных сил и остальные неметаллические потроха. Осторожно прошелся по мосткам. Вгляделся в воду. Глубина здесь должна быть – метра полтора-два, но дна не видно. Может и дна нет теперь? Подумал, отодрал самую длинную деревянную доску настила, сунул в жижу полностью, почти задев поверхность рукой. Ничего не нащупал. Доска пропадала из виду сантиметрах в тридцати от поверхности. Субстанция практически непрозрачна. Отпустил свой импровизированный щуп, и он довольно быстро поплыл вдоль берега, подчиняясь течению. Я подумал еще, снял перчатку и, на долю секунды опередив предостерегающий крик Насти, сунул в жидкость ладонь. Теплая, плотная и жжется. Терпимо, но неприятно. Вытащил руку. Кожа покраснела и горела, как после крапивы. Нет, плавать в этой водичке нельзя. Максимум – пару минут. Потом облезешь до костей…

Катеров много. Люди здесь парковались богатые, зажиточные. Нам нужно что-нибудь покрупнее, так как, хоть мерзкой белесой змеи пока не наблюдается, встретим мы ее обязательно. Жопой чую.

Остановился у здоровой красивой лодки "Корвет 750". Люксовый, круизный катер восьмиметровой длины с высокими бортами. Корпус – из стеклопластика, блестящие рейлинги, вытянутый нос с широкой площадкой. Мечта!

Забрались внутрь. Все в пылищи, но вроде целое, только двигателя нет, вместо него треснувший черный колпак с надписью, утверждающий, что когда-то тут стоял трехсотсильный "Меркури". Хорошо, наверное, перла лодочка! Оторвал колпак, шланги, выбросил все "воду", чтоб не мешались. Начал искать весла, а их не было. Посмотрел даже в богато отделанной каюте, где около штурвала была прикреплена выцветшая фотография, с которой белозубо улыбался толстый бородатый мужик далеко за пятьдесят в белой капитанской кепке, симпатичная блондинка лет двадцати и две совсем маленькие девчонки с косичками. Папа и три дочки. Хотя нет. Папа, мама и две дочки, уж больно неестественно для отца волосатая пухлая рука сжала бок девушки намного ниже талии. Я смотрел на счастливые лица людей, которым предстоит родиться через тысячи лет совсем на другой планете, и в который раз ловил себя на ощущении дикой абсурдности происходящего. Стоят, позируя перед невидимым фотографом, и даже представить себе не могут, что эту еще даже не сделанную фотографию, кто-то уже видел. Давным-давно. В невообразимой глубине веков, в жестоком чужом мире… Вспомнил свою родную доченьку, неожиданно накатило подзабытое чувство полнейшей безысходности. Сзади тихо подошла Настя. Обняла, обволокла теплом и нежностью, прошептала ласковые слова… Отпустило.

Что ж ты, бородатый обладатель молодой жены, веслами-то не запасся? Оставив Настю в катере, пробежался по соседним лодкам и минут через пятнадцать вернулся с парой двухметровых весел с пластиковыми лопастями и алюминиевыми веретенами, на другой стороне которых крепились двусторонние багры. Это было лучшее, что я смог найти. Грести будет сложно. Такими веслами можно только подправлять курс этой махины, а задавать движение практически бесполезно, тем более, надо будет следить, за тем, чтобы едкой жидкости касались только лопасти. Алюминий долго не продержится. Так что, оставалось полностью отдаться воле течения Реки.

– Ну что, готова? – спросил я у Насти.

– Да. – кивнула она. – Поплыли. Бронежилеты, наверное, снять надо, а то вдруг кто-нибудь свалится?

Я подумал. Стремно как-то без брони, она уже, как вторая кожа, но Настя права – упадем в жижу, сразу ко дну пойдем. Снимаем…

Отталкиваясь от бортов паука, вывел лодку с пристани, забрался на носовую площадку и неглубокими, но сильными гребками стал поворачивать ее наискосок от берега. Течение подхватило катер, и мы начали не очень быстро, но уверенно двигаться на Север. Отойдя метров на пятьсот от береговой линии, я выровнял судно вдоль течения и посмотрел на Город.

Сколько раз я вот так плыл мимо, любуясь Им, большим, красивым, родным, спускающимся к Реке зелеными террасами кварталов. Проносясь на чьем-нибудь катере, стоя у борта пассажирской Москвы или среди машин огромного грузового парома, переправляясь в Рождественский. Светило солнце, о борт билась прозрачная прохладная вода, лицо обдувал свежий ветер, пронзительно кричали чайки. Сколько раз перед моими глазами проплывали улицы Старого города, зеленые, с островерхими крышами, из-за которых торчали золотые купола церквей и редкие новостройки, красивый ансамбль зданий пивзавода, трубы ГРЭС, бассейн ВВС, покрытый сочной травой склон под площадью Доблести, на вершине которого гордо воздел руки с крыльями в небо Склифосовский, панельные кварталы советской эпохи застройки, совсем новые районы – разноцветные и многоэтажные. А под всем этим ярко желтой полосой на фоне синей воды тянулся городской пляж. Самый протяженный на нашей Реке…

А сейчас я смотрел на труп. Как когда-то с балкона многоэтажки, передо мной раскинулась пустая высохшая оболочка, качественный, подробный, но совершенно безликий муляж, скопированный из другого времени и пространства и заключенный в огромную коробку. Это был не наш Город.

Это была обесточенная, наглухо запертая и брошенная надзирателями тюрьма, в которой доживали последние свои дни немногочисленные заключенные. Без смысла, без надежды, без времени и движения.

И мы ее покидали…

Из кабины выбралась Настя. Встала рядом, тоже смотря на открывшуюся панораму. Не читая мысли, просто так, по-человечески, угадала мои эмоции, тихо спросила:

– Как ты думаешь, мы когда-нибудь увидим его опять? Не эту дешевую порнографию, а настоящий, наш, родной Город?

– Не знаю, Настен. – честно ответил я. – Не знаю…

Мы проплывали мимо третьей очереди набережной. Здесь я ещё не был и с интересом искал отличия раскинувшейся передо мной копии от оригинала, сохранившегося в памяти. Почти все такое же. Монумент Парусника белеет над каскадом лестниц, спускающихся к пляжу, выше – одноименный дорогущий жилой комплекс из бетона и стекла, завод КинОп, давным-давно переделанный в развлекательный центр, пестреет названиями баров, фитнес и стриптиз клубов. Только недостроенный храм перед резким поворотом Речного проспекта наверх опутан чёрной паутиной и лишён крестов. Странно. Что за дело Ануннакам до нашей веры, почему так упорно они обгаживают объекты культа?

Додумать мысль я не успел. Чувство опасности сиреной ударило по ушам, подсознание бросило в глаза образ летящей прямо мне в лицо смерти, успев перед этим соорудить из электрических импульсов синапсов прокачанного головного мозга плотный невидимый щит перед этим самым мозгом, который ещё ничего не успел понять и осознать. Через неимоверно короткую долю секунды в щит ударило сразу три раскалённых куска свинца, прилетевших с берега. Вслед за ними прилетели хлопки выстрелов. Физико-химические составляющие организма уже не успевали за экстрасенсорными. Я только-только понял, что по мне ведётся прицельный снайперский огонь, а подсознание, взявшее функцию защиты моего тела на себя, уже соорудило новый барьер, тут же задрожавший от ещё двух попаданий.

Уроды. Стоят вдоль кованного ограждения набережной и внаглую расстреливают меня из снайперских винтовок. Блин, где они их тут берут? На алиэкспрессе заказывают, или Анунахеры специально снабжают?

И тут меня который раз поразила моя Настя. Я давно догадывался, что изменения, происходящие с нами, работают не идентично друг другу. В моем случае баланс был явно смещён в сторону физики, так как я типа защитник и воин, а в ее – в сторону ментально-эмоционального. Она намного острее чувствовала именно невидимую энергетическую составляющую мира. И сейчас она встала прямо передо мной на носу лодки. Я даже не успел ничего сказать или сделать, а она обволокла следующий залп с берега, развернула энергию пуль вокруг себя, словно поменяв минус на плюс, и стремительные, смертоносные конусы полетели обратно, прямо по коридорам вакуума, который они только что проделали в воздухе, летя сюда. Даже с такого расстояния мы видели бордово-чёрные брызги разлетающихся голов Уродов, в которых попали выпущенные ими же пули. Круто! Я, наверное, тоже так смог бы, но надо сначала до такого додуматься. Попытался отодвинуть Настю с линии огня, но встретил неожиданное сопротивление.

– Не дергайся! – крикнула моя подруга. – В меня стрелять не будут.

Я подчинился, и действительно, высокие широкоплечие фигуры провожали наше судно, склонившись к прицелам и ведя стволами винтовок за нами, но ни одного выстрела так и не последовало. Настя, встав на борт, сравнялась ростом со мной и полностью закрыла меня своим телом.

Мне стало как-то стремно. Вот тебе и защитник, за бабой спрятался.

– Во-первых, я не баба, а девушка! – тут же сказала Настя. – Красивая, нежная, да к тому же в положении, а во-вторых, ты разве не понял, что убить снова хотели конкретно тебя? Приказ у них, видимо, такой, – по мере сил и возможностей уничтожить бесполезного, но очень настырного Егора, который своим присутствием около меня рушит все Их грандиозные планы. Ты для них, как песчинка в презервативе. Вроде маленький, но все удовольствие от процесса обламываешь.

– Спасибо, дорогая и любимая Анастасия, за такое поэтическое сравнение! – сказал я, понимая, что она права на все сто. Это была последняя отчаянная попытка Ануннахеров избавится от меня до выхода из Аквариума. Значит все-таки боятся, и это хорошо! Ну ещё бы не бояться, если совсем недавно подопытная крыса взяла и загрызла насмерть двух из трех склонившихся над ней лаборантов. А если боятся, то шансы на успех есть. Пусть призрачные и незначительные, но это лучше, чем совсем ничего.

Следующие полчаса прошли в тишине. Мы медленно плыли на Север, влекомые неспешным течением густой жидкости, похожей на кисель или сопли. Набережная закончилась, вместо неё замелькала плотная коттеджная застройка сильных мира сего, точнее того, наплевавших на городские правила землепользования и отхапавших себе значительный участок берегоохранной территории. Над ними, на вершине берегового склона, устремились ввысь новые жилые и офисные комплексы.

– Вон там я когда-то работал, – сказал я Насте, показывая рукой на двадцатипятиэтажные красивые здания. Жилые, с офисами на пристроенных нижних этажах.

– А я их, кстати, проектировала. – ответила она, со странным выражением глядя на высокие фасады, отделанные композитом и стеклом витражей. – Рисовала эскизы, ругалась с заказчиком, ездила на стройку, а теперь вот мимо плыву… Забавно.

Ответить я не успел. Лодку сотряс удар. Мы схватились за рейлинги, глядя как вокруг судна начинает пениться река, из тягучих волн которой выскальзывает белесое длинное туловище.

"Нару муш!" – выскочило у меня из памяти непонятное словосочетание, тут же переведённое подсознанием на "демон речных вод".

Явился наконец, змей мой ненаглядный!

Я вытянул из-за спины автомат. Нацелил ствол на огромное тело с неимоверной скоростью описывающее круги вокруг катера. Блин, какой-же он здоровенный! Сейчас перевернет, как нечего делать, или тупо, как кракен, обволочет кольцами и на дно утащит. Дал очередь. То же самое, что стрелять по Дятлу. Пули исчезли в мелькающей плоти, не оставляя никаких заметных следов. Надо, наверное, в голову, только вот где она? Может ее тупо нет, а зверюшка представляет собой кольцо, как тот самый символ бесконечности, где змея съела свой хвост и стала бубликом?

Настя тоже подняла оружие, но на курок нажимать не спешила, внимательно к чему-то прислушиваясь. Я, осознав всю бессмысленность моей стрельбы, начал собирать вокруг автомата силовое поле, чтобы снабдить пули силой подсознания, но неожиданно Нару муш скрылся в глубине. Только бесчисленные водовороты то тут, то там напоминали о его недавнем присутствии.

Несколько мгновений прошли в напряженной тишине, мы судорожно всматривались в мутную воду, не зная, что значит это неожиданное исчезновение. А потом – снова удар по лодке. На этот раз намного мягче и сзади, куда-то под киль. Еще один легкий толчок, и наш катер заметно прибавил ходу, медленно, но верно ускоряясь.

Демон речных вод уперся невидимой башкой в днище катера и гнал его вперед. Сзади нас, растянувшись на добрую сотню метров, змеился пенистый хвост, среди медленных тягучих брызг которого мелькали иногда фрагменты округлого туловища. Мы посмотрели друг на друга.

– Вот так! – сказал я. – Видишь, как наш ждут. Почетный эскорт прислали.

– Скорее, конвой. – с тревогой в голосе ответила Настя.

На воде трудно определить скорость, но я думаю, что гнали мы не меньше пятидесяти в час. Змей вел нас быстро и ровно, идеально держась фарватера, поэтому весла я больше не трогал. Город провожал нас пустыми серыми кварталами высоток, прибрежными санаториями, частными пляжами, голыми корявыми деревьями садов. Промелькнула роща баобабов, на которой не было ни одного кокона с Косяками, потом началась плотная застройка таунхаусами, спускающаяся прямо к воде, и наконец впереди показался простор поляны Карбышева, на вершине которой возвышался громадный собор Кирилла и Мефодия. Я глянул на него один раз, и больше решил не смотреть. Паутины здесь было еще больше. Она оплела когда-то белые, стремящиеся вверх, стены с колоннами, заполнила разноцветные витражи, забралась на почерневшие купола. Выглядело это очень отталкивающе и как-то пошло…

А потом нам стало не до этого.

Впереди по течению выросла и стала быстро приближаться дымчатая стена. На Западе она упиралась в другую стену и потолок, образуя огромный ирреальный угол мира, и уходила на Восток, разрезая Город. Поленились Ануннаки копировать весь мегаполис, ограничились районом Холодного оврага, а все, что располагалось севернее, городом, видимо, не посчитали.

Стена нависала над нами все больше и больше. На вид – идеально ровная и твердая. Волны Реки лениво бились об нее и медленно стекали полупрозрачными кляксами. Скорость Нару муш сбрасывать не собирался, толкая катер прямо на переливающуюся медленными серыми разводами поверхность. Я крикнул Насте, чтобы она пряталась в кабину, залез вслед за ней, одной рукой схватившись за поручень, а другой крепко прижав ее к себе. Замерли, смотря, как полукруглый нос катера приближается к стене.

Десять метров, пять, три, два… Я ждал страшного удара, треска раздираемого стеклопластика и звона стекол. Но вместо этого нос вошел в серую поверхность, как нож в масло, не оставив ни разводов, ни трещин. А вслед за ним в дымчатую плоть погрузилась и вся лодка вместе с нами.

Вокруг воцарили полумрак и тишина. Исчезли чуть слышные звуки ударов волн, скрип стыков корпуса судна, пропало само ощущение движения; в один миг, без малейшего намека на инерцию. Катер словно завис в темно-сером Нигде. Зависли и мы с Настей. Тело стало невесомым и чужим, мысли застыли скрюченными образами, словно несчастные жители Помпеи, накрытые лавой, сердце встало, прекратив движение крови по венам…

Так прошла секунда, день, тысячелетие или эпоха. Невозможно определить продолжительность временного отрезка при отсутствии самого времени. Это примерно тоже самое, что пытаться сосчитать снежинки в жаркий летний день.

А потом время снова потекло сквозь нас, вмиг разморозив все материальные и нематериальные процессы. Но ни мне, ни Насте было не до этого. На нас обрушилось Небо.

Ощущение безграничного, неизмеримого пространства вокруг и над головой жестоко придавило, отвыкшие за долгие месяцы жизни в четырехугольной комнате, пусть и очень большой, тело и сознание. Дикий страх пронзил все мое естество, захотелось зарыться куда-нибудь глубоко под землю, спрятаться в шкаф, а лучше – в ядерный бункер класса Люкс и сидеть там, сжавшись в точку. Мои натренированные экстрасенсорные органы восприятия мира зашкаливали, воя сиреной тревожной сигнализации в каждой клетке, в каждом атоме тела.