Апокалипсис

– Ну не совсем сбылась.

– Ну не совсем сбылась, – усилив эмоционально, Гриня повторил мою реплику. – Конечно не совсем. С этим дипломом ты хотел устроиться на завод по производству братьев наших синтетических артикулятором-программистом, чтобы заниматься усовершенствованием алгоритмов для распознавания ими «чаго речет человек». Но тебя не взяли. Ты – ненадежный элемент, Люк. Ты не прошел испытание. Не прошел. А вот если бы я был в числе перворядцев, – Гриня замедлил речь, потом сказал – выстрелил: – я бы справился!

Похлопав меня по плечу, Гриня залился истерическим смехом. Очки от вибрации скатились по переносице. Хозяин вернул их на место, и неожиданно для нас обоих смех резко оборвался, словно внутри друга щёлкнул тумблер.

– Ладно, дружище, не парься. Ничего личного – эмоциональная разрядка. Не обижайся. О, Кей!?

– Я нашёл себя. – Речитативом повторил я.

– Да, конечно. Знаем, слышали уже.

– Это первые три слова предателя.

Реакцию Грини я предположил заранее – он удивился.

– Да ладно?! Это точно? Банальней не придумаешь. Дружище, может ты ошибся? Да эту фразу, кто только ни говорил. Я раз сто. Ты не меньше. Да блин! Эта фраза до дыр затерта! Мне кажется, ты что-то там напутал, Люк. Слишком просто для предателя такого масштаба. Блин, надо же, а! Ты погубил свою жизнь, свою карьеру из-за слов, которые говорят все, по делу и не по делу. И этот урод, предатель, оказался такой заурядной тварью, как и большинство живущих в этой грёбаной колбе!

– Гриня, друг, остановись. Эти вон жёлтым замаячили. Остынь.

Гриня, хоть и придался эмоциям, подбирал каждое слово. Если бы он сказал «грёбаное государство», то глаза у синтиков загорелись бы красным и со счета моего меркантильного друга списали бы, по меньшей мере, несколько тысяч нулей.

– Да пошли они в жопу, пучеглазые, безмозглые железяки! – неистовство Грини росло. – Люк, задумайся! Что ты натворил! Загубил жизнь себе, родителям. Каково им доживать в ссылке? Ты хоть раз об этом задумывался? Луч солнца больше никогда не коснётся их лиц. Никогда. И все из-за твоей глупости, из-за твоей прихоти. Ради чего, Люк? Ради чего?

– Что ты такое говоришь? О чём ты, Гриня? Во-первых, в секторе бывает солнечный свет. Утром и вечером. Свет полосками ложится на сектор. Во-вторых, я всего лишь не справился с испытанием. Да, последствия ужасны. Но я был ребенком. Я просто оказался слаб. Я виноват перед родителями. Но… как мне это исправить? Ошибку исправить невозможно, ошибку можно только заретушировать безупречными делами.

– Люк, мне не надо брехать. – Гриня посмотрел на меня строго, исподлобья, но с улыбкой. – Я с самого начала тебя раскусил. Сволочь, ты, Люк, редкостная сволочь. Конченый эгоист. Удивляюсь, как ты до сих пор к клумбе не ринулся землю жрать? Стальные нервы тебя сдерживают. И в перворядцы ты попал благодаря стальным нервам. И молодцом ты всегда держался благодаря стальным нервам. И в числе первых по многим предметам ты был благодаря стальным нервам. Ты единственный с нашего потока смог залезть в чан с опарышами и целых десять минут там просидеть. Ты единственный прошёл испытание «двойки ни за что». Тебе в течение года ставили несправедливые двойки по всем предметам. Учителя многие не выдержали испытания – просто перестали тебе выставлять оценки. А ты выдержал, ни разу не заартачился. Хотя в тот год это испытание только-только внедрили в учебный процесс и никто из учеников не знал о нем. Тогда с полдюжины было отсеяно. Только ты и персонаж один с параллельного класса до конца года продержались. И то он под конец начал впадать в истерику. Благодаря дорогущим таблеткам продержался. А ты – хоть бы хны! Благо я не попал в число испытуемых. Ты единственный прошел испытание «Изгой». Тебя в течение пяти минут все мы, твои одноклассники, обливали мочой, закидывали дерьмом, сгнившими овощами и фруктами, разбивали о твою голову тухлые яйца, плевали в лицо, материли тебя, обзывали землеедом и предателем. Я лично нассал тебе за шиворот.

– Дак это был ты?

– Представляешь – да! Это сделал я, Люк. С превеликим удовольствием! Помню, у Михалны по-маленькому отпрашиваюсь, а она: потерпи, сегодня будет изгой. А я: мочи нет, пашок на разрыв. А она: потерпи, потерпи, сегодня изгоем будет твой лучший друг. Так ещё беззастенчиво ухмыльнулась. Ну, я сарказм то уловил и подумал, что ради такого дела готов вечность терпеть. Я ж тебя ненавидел всей своей душонкой. Ты был лучшим. А я всегда отставал от тебя. На полшага правда, не больше.

– Ну ты и… – мне хотелось заехать кулаком по вечно довольной физиономии, но я сдержался.

– Люк, я прекрасно помню тот день. Ты на всё это никак не отреагировал. Сходил вымылся и спокойно вернулся в класс. Можешь кому угодно сказки рассказывать. Но я более, чем уверен. Ты нарочно оторвал глаза от точки и посмотрел на предателя. Ты – расчетливая, циничная скотина, Люк!

– Всё? Выговорился? Предатель сказал ещё одно слово. – Я тяжело сглотнул. – Это слово из списка запрещенных.

– Ооо! Это уже интереснее! – Гриня зажёгся. Глаза его блеснули азартом, зубы зачесались. – Так, дружище, за нули не беспокойся. – Гриня положил свою тяжёлую руку на моё плечо. – Какой бы штраф ни назначили, я тебе подарочным переводом кину на счёт. Больше сотни тысяч не должны начислить. Ради такого дела и нулей не жалко.

– Подожди, подожди, Гриня. Смотри.

– Куда? – Гриня поправил непослушные очки.

– Туда, в ту сторону. – Указывая головой, ответил я.

– Тааак. Одного на квадрат, второго – скрутили. Похоже завтра, крайний срок послезавтра трансляция будет.

– Ты уверен?

– Смотри, смотри. Первого под квадрат отправили. Второго – уводят. Однозначно: добалакались. Услышавшего – на колбасу, сказавшего – на квартет. Первый – свидетель. Второй – предатель. Участь у обоих одна – смертный приговор. Для услышавшего – незамедлительный. Он уподобился землееду – подхватил заразу. Ментальную заразу. Услышавший – случайная жертва. Но тем он и опаснее. Он не контролирует услышанное, не осознаёт его, в отличие от сказавшего. Сказавшего промурыжат пару дней – и на эшафот. Вот и созрел очередной предатель. От свидетеля хоть какая-то польза – людей собой насытит. А от предателя никакой пользы. Тело отправят за купол на съедение землеедам. Бесполезного – к бесполезным тварям!

– Землееды не едят трупы. Они вообще ничего не едят, кроме грунта.

– Да какая разница, Люк!

– Эти бесполезные твари тоже были когда-то людьми.

– Люк, ты это серьезно?

Я пожал плечами. Мне почему-то стало жаль землеедов.

– Это давно уже не люди, Люк. Возможно, они никогда и не были людьми. Люди только здесь, под куполом. За куполом – не люди. За куполом – бессмертные твари, мрази, чудовища, гниды, черти. Называй, как хочешь. Да, они похожи на нас. Потому что маскируются. Таким образом хотят соблазнить к жизни за куполом, к вечной жизни. Землееды никогда не познают смерти, а смерть – это единственное, что объединяет всех людей, без исключения. Значит, повторюсь ещё раз, землееды – не люди.

– Гриня, ты как всегда очень убедителен, но тем не менее мы не можем отрицать того факта, что землееды были когда-то людьми.

– Мы не можем отрицать факта, что они выглядели как люди, а вот были ли они людьми – это большой вопрос… Ладно, проехали. Выкладывай давай, что предатель сказал. Я уже настроился потерять добрую часть своего состояния. – От Грини повеяло сарказмом. Все то время, что мы общались, друг не переставал являть всем своим видом фирменный глянцевый оптимизм. Меня это немного раздражало. К тому же я нервничал: активно жевал губы, учащенно дышал, надолго закрывал глаза. Гриня хотел от меня всего лишь слова, а я тянул время, мне не хватало решимости.

– Люк, да не переживай ты. Все оплачу. Расслабься. Не держи его в себе. Избавься от него. Не хочешь нарушать закон? Хочешь держать планку законопослушного гражданина? Брось, Люк! Не удержав взгляд на точке, ты настолько низко опустил планку, что штраф в сто тыщ нулей – сущий пустяк для твоей, мягко говоря, запятнанной репутации. Ниже только – стать предателем. Но ты ж не такой?

Гриня тяжело вздохнул. Так туго и так объёмно он ещё никогда не вздыхал, по крайней мере в моем присутствии.

– Хочу тебе кое в чем признаться, дружище. Ради этого момента, только ради него, я отказался от жизни в Солнцеграде. Солнцеградцам категорически запрещено, под страхом смертной казни, общаться с гражданами нижних секторов. Мы бы никогда здесь так мило не посидели вдвоем, не побалакали бы.

– Может оно было бы и лучше, не сидеть и не балакать. – Я продолжал нервничать – старательно тёр взмокшие ладони о льняные брюки из нищешопа.

– Брось, Люк! Хватит уже! Дай своему лучшему другу стать первым в истории Нового Эдема человеком, узнавшего последнее, предсмертное слово одного из самых лютых предателей.

Глаза Грини горели. Да нет, не только глаза. Гриня весь горел. Его изнутри выжигало чувство предвкушения. Похоже, он даже не осознавал своего состояния.

– С какой стати первый?

– Хорошо, хорошо. Первый – ты. Я – второй. Так и быть. – С нотой недовольства протараторил Гриня.

– Это слово из списка запрещенных.

– Да-да, я понял. Ещё бы. Чего ещё ждать от предателя подобного масштаба?

– А зачем оно тебе? Не поверю, что тебе просто интересно, что ты готов потерять невесть сколько нулей просто ради интереса.

– Ты прав, дружище. – Гриня смешался. Очевидно, он не хотел, чтобы разговор складывался подобным образом. – Понимаешь, мне как «золотому» гражданину доступно всё. Мало того, я ещё и один из самых богатых граждан Нового Эдема. У меня столько нулей, что я могу себе позволить все возможные развлечения, все возможные радости нашего тесного и душного мира. Я уже испробовал всё по нескольку раз. Всё это уже настолько приелось, что я скатился до употребления старомодных напитков и вызова на дом шлюх с синей лицензией. Представляешь, да? В общем, медленно, но верно опускаюсь на социальное дно. Однако, выход нашелся. Среди «золотых» набирает популярность новое развлечение. Называется: клуб анонимных нуллионеров. В общем, собираемся по десять-пятнадцать человек, и каждый произносит по одному запретному слову. У кого окажется бОльшая сумма штрафа за произнесенное слово, тот выиграл. Остальные члены группы скидываются на оплату этого штрафа, плюс каждый перечисляет победителю ту сумму, на которую оштрафовали за его озвученное запретное слово. Адреналин зашкаливает, развлекуха высшего уровня. По секрету скажу, я уже целое состояние сколотил на этих анонимных придурках. Твое запретное слово, Люк, может сделать меня ещё богаче. Я уверен, предатель произнес очень дорогое слово. – Гриня осклабился, шмыгнул носом, принял расслабленную позу.

– Ты даже не представляешь, насколько дорогое!

– Дак и ты не представляешь. Никому не известно, какой штраф налагается на то или иное слово. Самое интересное, что размер штрафа меняется чуть ли не каждый день. Это зависит от степени вредоносности слова в конкретный текущий момент. Ну что, Люк, скажешь? Подсобишь другу?

– Нет, не могу.

– Ну может как-то завуалированно получится? Ты же уже опробовал свой навык. Хочу заметить: у тебя получилось.

– Нет, и точка.

– Жаль… Люк, я ведь твой единственный друг. Ты ничем не рискуешь. Тебе даже легче станет. Словом делиться надо, тем более с другом. И тебе хорошо – разделишь со мной тяготу ношения запретного слова, и мне хорошо – есть шанс нули нешуточные поднять.

– Это слово из списка запрещенных. – Я судорожно глотнул воздуха. – Из списка запрещенных с утраченным смыслом.

С моего лба хлынули потоки пота. Сердце застучало синкопами. Нутро обвалилось.

Гриня вмиг помрачнел – глянец сошел с его лица. Замер. На мгновение остановил дыхание. Потом вновь раздышался и медленно встал со скамьи. Вытянул руки в мою сторону, выгнул ладони (такой жест означал максимальную степень неприятия собеседника) и сказал:

– Люк, дыши глубже. Не давай ему овладеть тобой. Возьми под контроль.

Слово стремилось вырваться на язык. Перейти из состояния мысли в состояние звука. Обрести речевое выражение. Размножиться – осесть в ещё чьей-то голове.

– Но я хочу его сказать. Гриня, я постараюсь завуалированно. Железяки ничего не поймут.

– Нет, Люк, нет! Не смей! – друг кричал и умоляюще смотрел на меня. Его лицо было изжёвано страхом. – Алгоритм в глазу синтика распознает любое слово из списка запрещенных с утраченным смыслом, как бы ты его ни завуалировал.

Гриня не спеша подошёл к ближайшему активному квадрату. Нагнулся. Ногтем указательного пальца коснулся плоскости.

– Прости, Люк. Ничего личного.

– Я хочу его произнести. Почему нет? Это всего лишь слово. Тем более мы не знаем его смысла. Гриня, мы не знаем его смысла! Это всего лишь набор звуков… Бессмыслица!

Гриня провалился под квадрат.

Тяжело и часто дыша, я остался сидеть на скамье.

4.

Синтетики сопровождения ушли восвояси, вернулись в стройное скопление себе подобных. Их клиент, мой лучший друг, антимодный очкарик Нового Эдема, ушел под квадрат. Ушел подобно тому землееду, подобно недавнему свидетелю предательства. Только в отличие от них Гриня отправился туда добровольно. Под квадратом он попал в такую же капсулу, что и эдемцы-преступники. Но помчался он в ней не на колбасный завод, а туда, куда ему захотелось. Скорее всего друг поспешил домой, чтобы погрузиться в ванну с антистрессовым желе и потребить расслабляющий сидр. А может направил капсулу в Музей Отрезвления, чтобы утишить смуту, которая наверняка возникла внутри порядочного эдемца после последних мгновений нашего разговора.

Дрон-окулюс перелетел к соседней скамье, где расположились парень с девушкой, по-видимому парочка влюбленных.

Я остался наедине с собой. Одиноко сидящими система не интересовалась. Даже если одинокий посетитель зелёной зоны пробормочет вслух что-то запретное, то произойдет, как говорилось в Книге Закона, бесполезный круговорот слова: мозг, язык, уши, мозг. Обладатель слова просто убедится – это его личная ноша, личная проблема. Пустил в себя слово – обуздай его, приручи. Иначе, оно овладеет тобой и вырвется наружу.

Как только Гриня провалился, у меня пропало всякое желание проговаривать последнее слово предателя. Оно словно затаилось во мне, упокоилось. Но даже если бы я хотел его проговорить, вряд ли смог бы.

Меня одолевал страх.

Даже мысленно проговаривать слово было страшно.

Покинув зелёнку, я двинулся по главной улице города-государства. Гринина стратегия «быстро идёшь – быстро богатеешь» меня не вдохновляла. В своих пеших передвижениях я руководствовался иной формулой: не спеша идёшь – долго живёшь.

Широкая, в полкилометра, улица пронизывала прямой стокилометровой линией Новый Эдем, разделяя город на две равновеликие части. Я шел по правой половине вдоль «Шипов Земли», района маргиналов и отщепенцев. Островерхие стометровые башни района были настолько одинаковы, что если бы не комбинации нулей и единиц на их округлых рёбрах, то никакая способность ориентироваться в пространстве не помогла бы. У древних для таких случаев были навигаторы. Но и города у них были совсем другими.

Мне не нужны были ни навигатор, ни цифры на домах. Магазин, в котором работала моя девушка, я мог найти с закрытыми глазами.

– Привет, Лиза!

– Привет, Люк! – девушка в оранжевой футболке с логотипом ритейла ответила не оборачиваясь. – Проходи. Ты вовремя. Пару штук осталось закрепить. У меня уже честно говоря руки отваливаются. Партия из двухсот штук пришла. Новая серия, для девчонок. Производитель уверяет, что воплощены принципиально новые дизайнерские решения. Сам Джованни Петрачевски над дизайном работал. По мне дак особой разницы нет. Или у меня уже просто взгляд замылился? Всё. Готово.

Закрепив на стенде последнюю бирюльку, Лиза наконец-то повернулась ко мне. Её пышные длинные волосы эффектно крутанулись вслед за головой, мельком коснулись белокожего лица, выпрямились вдоль плеч.

– В зелёнке был? – девушка поцеловала меня. Влага и теплота на какое-то время прилипли к моей щеке, добавляя приятные нотки в неравные такты нашего общения.

– Ну да, – неохотно ответил я.

– Вижу, долго там пробыл. Хорошенько надышался и насмотрелся. Зеленью весь пропах. Смотри, Люк, много дышать тоже неполезно. – Лиза пронзила меня взглядом исподлобья. – Согласно новым исследованиям частое и продолжительное вдыхание зелени увеличивает риск приступа землеедства. Говорят, участились случаи. Вроде как в зелёных зонах даже штат синтетиков увеличили, чуть ли не в полтора раза. Правда, не правда, утверждать не буду.

Лиза элегантно отдалилась от меня и присела на стул за прилавок. Я двинулся вслед, успев испытать эстетическое наслаждение от лицезрения её модельной походки.

– Синтиков действительно стало больше. И приступ на днях видел.

– Ага. Всё ж таки зачастил в зелёнку, да?

Я не знал, что на это ответить. Приличный, уважающий себя и закон эдемец посещал зелёнку не чаще раза в месяц. Для здоровья, не более. Я же с некоторого времени стал ходить туда намного чаще. Какая-то необъяснимая тяга появилась у меня к желанию посмотреть и подышать. Какое-то странное умиротворение я находил для себя в этих незамысловатых действиях.

– Кстати, сегодня с Гриней видели, как одного под квадрат отправили, другого – увели. Завтра или послезавтра трансляция будет. Смотри – не пропусти! – добро улыбнулся я. Лиза не менее добро улыбнулась в ответ.

– Кстати, как тебе? – Лиза, покрутившись на стуле, прикоснулась к накладке, которая лакированным триколором красовалась у нее на месте ушной раковины. – Вчера вот поменяла.

– Тебе очень идёт! – Я потянулся через прилавок к Лизиным губам. Девушка потянулась навстречу. Мы коротко поцеловались. – У тебя этого богатства навалом, целый магазин – можешь хоть каждый день менять. А в прошлый раз у тебя вроде подвеска была, такая, серебристая с зелёным отливом? Из супермодной коллекции?

– Ну нет же, Люк! В прошлый раз тоже была накладка, двухцветная, круг в кольце. А вот до неё да, подвеска, серебристая, с фиолетовым отливом, а не с зелёным. И то и другое из супермодной коллекции. Кончай уже в зелёнку шататься! А то скоро тебе везде будет зелень мерещиться.

– Ладно, буду меньше… посещать… зелёнку.

Я задумчиво окинул взглядом помещение. Оно вдоль и поперек было наполнено аксессуарами для одноухих. Набивший оскомину рекламный слоган «красивая асимметрия лучше, чем некрасивая» сделал сеть маркетов «Небезуха» немыслимо популярной.

В магазин зашли трое одноухих. Один из них, оценив глазами обстановку, фривольной поступью подошёл к прилавку.

– Привет, красотка! Для нас бирюлек не найдется?

– Стенд с аксессуарами для мужчин сразу за подвесками из трёх благородных. – Лиза указала за спину клиента. – Вон там.

– Дак может ты оторвешь свою попочку от стула и проконсультируешь? Покажешь, расскажешь. Поведаешь о новинках. – Молодой человек опёрся на прилавок, нарочито шмыгнул носом. Осклабился. Несмотря на деланый интеллигентный вид, клиент вызывал необъяснимое отвращение.

– Новинок пока нет. Сегодня только для девчонок коллекция поступила. Для вас на следующей неделе будут. Приходите. Будет презентация. Всё покажу, расскажу.

– Да ладно, я не привередливый. Меня и старьё устроит. Но я всё равно хочу, я требую, чтобы ты взяла свою задницу в руки и обслужила меня и моих товарищей. Нам не терпится поменять накладки на подвески. – Одноухий нервно снял с правого уха квадратную накладку, клацнул ей по гладкой поверхности прилавка. Из-под накладки показалось место разрыва ушной раковины. Оно имело безобразный вид. По всей видимости гражданин не обращался за услугой косметической обработки места разрыва. – Понимаешь? Нет?… Ну нет, вы видели? – Одноухий обратился к своим. – Эта сиськастая марамойка не хочет нас обслуживать!

«Медный» гражданин с засаленной рябью на лбу и руками будто пожеванными пастью острозубого чудовища собрался было харкнуть на плоскость, но по-видимому передумал, так как за осознанное попрание плоскости он бы получил клеймо штрафника. Урод поигрался слюной во рту и неохотно её проглотил.

– А теперь прикусил свой поганый язык и извинился перед девушкой. – Я не выдержал разворачивающейся драмы и призвал урода к ответственности.

– Ой! Кто у нас голос подал? Ммм, «серебряный» гражданин в наших краях. Моё почтение. Можно вашу ручку? – я протянул незнакомцу руку, тот её поцеловал. – Закон есть закон. А теперь, серебрячок, отошёл в сторону и завалил свое хлебало, пока уважаемые люди добиваются исполнения своих прав.

Я не двинулся с места. В ответ одноухий сильно сжал мою руку, не отпускал её.

– Ты читать умеешь? Что при входе написано? Магазин самообслуживания. Консультирование не предоставляется. Иди и посмотри.

– Ух ты! У нас не простой серебрячок, – одноухий с товарищами обменялись коварными взглядами, – у нас дерзкий серебрячок!

– Повторяю для глухих: извинись перед девушкой. – Я резко вытащил свою руку из клешни мерзавца.

– А то что?

– А то твоё второе ухо тебе в задницу засуну. Нафига тебе вообще бирюлька нужна? Тебе и дырка к лицу. – Я прищурился и, что есть мочи, раздвинул рот в улыбке.

Что происходило дальше, помню смутно. Помню, что клубком лежал на плоскости, помню, что Лиза пыталась остановить обезумевшую троицу, умоляла не убивать меня.

Одноухие уроды избили меня грамотно. До летального исхода не довели, оставили целых два пункта жизненных показателей.

Государство не вмешивалось в физические разборки между гражданами. Наказывалось только убийство. Тюрьмой. В остальных случаях гражданина восстанавливала до приемлемых жизненных показателей сверхтехнологичная медицина. Такие процедуры как замена повреждённых органов и нанорегенерация мягких тканей были вчерашним днём и вполне доступны даже для «бронзовых» эдемцев. Медицинские научные центры активно разрабатывали технологии внедрения дополнительных органов. Пока только в качестве пары тем, которые имелись у человека. Так например успешно прошли испытания по подсадке второго желудка и второго сердца. Говорят, солнцеградцам по госпрограмме уже стали активно внедрять органы-дублеры.

Благодаря сверхразвитой медицине выхаживали даже повреждённых с одним жизненным показателем. Вопрос моего выздоровления касался только времени. Древняя поговорка «время лечит» была для меня актуальна как никогда.

Без сознания я пробыл двое суток. Лиза неотрывно провела их рядом с моей койкой, хотя в этом не было ни малейшей надобности. В этом смысле моя девушка была старомодной. Я для себя объяснял подобные проявления её личности одноухостью девушки. Что-то надламывалось внутри эдемца, лишённого уха. Правда из надломленного прорастало нечто иное, нечто неэдемское.

– Люк, ну зачем надо было до драки дело доводить. Вернее сказать до избиения. Пожурили бы немного и отстали. Ты же знаешь – одноухие своих не трогают. Повел себя как мальчишка. А если бы до смерти забили? Я бы ничего не смогла сделать. Я даже на улицу выходила, синтиков на помощь звала. Они и глазом не повели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.