Фаворит. Полководец

– Ху!

– Толчком – бей!

Двинуть винтовкой перед собой, словно отбрасываешь от себя врага, оказавшегося в непосредственной близости, чтобы разорвать дистанцию.

– Ху!

– Коротким – коли!

И все повторяется снова. И снова. И снова. Как любит говаривать сержант – тяжело в ученье, легко в бою. Бог весть. Может, и врет. Но сил уже больше никаких изнывать на плацу! Уж лучше в бой! Надоело все хуже горькой редьки. Вот пусти их сейчас на шведа, да какие там штыки и приклады – зубами рвать будут!

А пока… Учения продолжились. Вскоре с небольшого плаца десяток переместился на полосу штыкового боя. Первым в строю переводить дух некогда, и они с ходу приступают к работе. А вот последующим достается короткая передышка, от нескольких секунд до полуминуты. Тут три одинаковых и стандартных полосы для дружины боярина Карпова. По одной на каждый десяток.

Занятия по штыковому бою были ежедневными, с понедельника по пятницу. В субботу банно-хозяйственный день. Солдаты отдраивали казарму, мылись в бане, обстирывали и обшивали себя.

В воскресенье предоставлялись увольнительные, и они могли отдохнуть за пределами военного городка. И даже навестить родных, если успевали обернуться за день. Тем, у кого близкие находились слишком далеко, предоставлялось сразу два дня. Тут не двадцать первый век, и отношение к родным и семье особенное. Поэтому Иван не собирался лишать своих солдат общения с близкими. Тем и без того есть за что его ненавидеть. Незачем излишне нагнетать.

Тренажеры не были детищем Ивана. Он лишь предложил общую концепцию. Дальше за дело взялся Митя, его младший брат, со своими друзьями и соратниками. Ну и сержанты, уже наработавшие практический опыт, кое-что подсказали. С виду конструкция получилась простая и незатейливая. Но на деле являлась весьма сложным продуктом.

Чучело, обложенное вязанками камыша или соломы, закреплено на пружине. Это придавало ему подвижность и усложняло процесс избиения уже после первого удара. Не добавляло простоты и то, что оно установлено на тележке, откатывавшейся от атакующего ее солдата после каждого нанесенного удара или укола. Ну и крутилось это чудо вокруг своей оси, размахивая сразу восьмью конечностями с интересными сюрпризами. Прилетит эдакий – не возрадуешься.

Перед началом атаки предстояло отбить шест, имитирующий то ли пику, то ли штык ружья противника. Без разницы. Главное, что штука весьма увесистая и сама собой в сторону не отвалится. А вот чучело – то наоборот, откатывалось с поразительной легкостью. Впрочем, к окончанию занятий его все одно измочаливали в труху. Нестроевым с завидной регулярностью приходилось реанимировать тренажер.

После того как сливали положенную бочку пота на полосе штыкового боя, переходили к практическим занятиям. Ага. То, что было прежде, – это цветочки. Невидимый противник не может тебе причинить вреда по определению. Чучело, конечно, лягается, но все одно просчитать, куда оно двинет в очередной раз, не так чтобы и сложно.

А вот когда напротив тебя человек, решительно не желающий, чтобы его отдубасили, то все становится куда интереснее и неприятнее. Бить же можно только в полную силу и никак иначе. Пожалеешь, схалтуришь – и десятники с сержантом с тебя три шкуры сдерут. Потому как ты этим самым подкладываешь свинью и себе, и тому, кого пожалел.

Наука воинская в дружине Карпова вбивается через труд и боль. Вот так. И никакой романтики, которая обуревала новобранцев, большинство из которых были молодыми парнями. Да и зрелые мужики в наивности своей не больно далеко ушли.

– Господин сержант, дозвольте вопрос? – поднимаясь на ноги и отплевываясь от пыли, забившей рот, обратился мужик лет тридцати.

– Спрашивай, – разрешил парень лет на пять младше его.

– А к чему мы столько учимся штыком да тесаками ворочать? И без них, с голыми руками, всем, что под руку подвернется? Ить в дружине боярина все пальбой решается. И припасу огненного всегда в избытке.

– Взво-од! Прекратить занятие! – И когда все замерли, внимая начальству, начал отвечать, чтобы всяк услышал: – Значит, спрашиваешь, к чему учимся драться в рукопашной с оружием и без? Разъясняю. На тот случай, если у вас вдруг не окажется зарядов. А случиться такое может. Как и то, что вам некогда будет перезаряжать винтовку. И такое бывает. Когда брали Нарву, конкретно нашему взводу это очень пригодилось на улицах города. А лично мне спасло жизнь. Еще вопросы есть?

– Никак нет, – за всех ответил давешний мужик.

– Тогда продолжить занятия.

И снова скрестились шесты с прикрепленными на концах валиками, имитирующими штык и приклад. Убить таким оружием проблематично, а вот огреть от души или вышибить дух очень даже возможно. Поэтому бойцы, валяющиеся на земле, корчась от боли, вовсе не редкость. Угу. Про жалость на учениях уж говорилось.

Наконец занятия закончились. Но только не мучения. Казалось бы, можно расслабиться. Ведь идут в казарму, где поставят винтовки в пирамиду, приведут себя в порядок и отправятся на обед. Но сержант решил иначе.

Мысленно простонав, солдаты поспешили выполнить команду. Подтянулись, вскинули подбородки и пошли четким строевым шагом, вздымая сапогами пыль. Сто двадцать шагов в минуту. Ни единым больше. Ни единым меньше. За два месяца в них это уже вбили намертво. Более того, они даже в увольнении ходят, расправив плечи. Велика сила муштры.

– Агап, чего это ты так глядел на капитана Рыбина? – тихо спросил Дмитрий у младшего брата.

Угу. Было такое дело. Занятия посетил командир роты лешаков. Единственное подразделение, которое несло потери даже в мирное время. Случались они редко, но все же имели место. Кого-то ранило. Кто-то богу душу отдал. Правда, и жили они куда веселее иных. Жалованье вдвое против обычного. Плюс военные трофеи, коими они распоряжались по своему усмотрению.

К примеру, в том бою у шлюза взвод лешаков одних лошадей взял около трех десятков. Остальные частью были убиты, другие ранены и их добили, а третьи разбежались. И сколько это выходило на круг, Дмитрий даже считать не брался. Эти бойцы перешли через границу, ведя в связке лошадей с тюками трофеев.

– Не глядел я ни на кого, – тут же открестился средний из братьев Дорохиных.

– Не ври, – надавил старший.

– Да не вру я.

– А он прошение подал о переводе в разведку, а его, вишь, сразу в лешаки сосватали, – не выдержал один из сослуживцев.

– Это как так? – вскинулся Дмитрий и даже на мгновение замер на месте.

– Да помолчите вы, бестолочи, – заставляя продолжить движение, толкнул его в спину сослуживец, явно настроенный решительно.

Впрочем, имелись причины для подобного поведения. Вот не было у него желания страдать из-за чьей-то чрезмерной болтливости.

– Потом языками почешете, не ровен час, начальство приметит, – поддержал другой сослуживец.

Угу. Замечание вовсе не лишено смысла. Сержант и десятники страсть как не любят, когда кто-то нарушает эту самую, как ее… Ага. Дисциплину. Как один провинится, так обязательно весь десяток бегает, прыгает, таскает да наизнанку выворачивается. А то и целому взводу достается. Это у них называется «один за всех и все за одного». Но пока чаще получается: один нагадил, а все подтираются. А чтобы один за всех, такого еще не бывало…

– Господин капитан, рядовой третьего взвода второго десятка Агап Дорохин, дозвольте обратиться! – Парень замер, едва войдя в канцелярию командира роты и закрыв за собой дверь.

Рука вскинута к обрезу кепки. Вытянут в струнку. Не косая сажень в плечах, но и далеко не плюгав. Подтянут, опрятен, вид молодцеватый. Вот только взгляд все время съезжает на гостя.

Вообще-то Рыбин набирал себе пополнение строго из разведвзводов, созданных в каждом полку. Там парни уже успевали нахвататься кое-какого специфического опыта, ну и комплектовались взводы отборными бойцами из линейных частей. Вот лучших из лучших, да еще и сугубо на добровольной основе, и отбирали в лешаки. Как, впрочем, и в разведчики. Много у них общего. Отличия только в самой службе. Как уже говорилось, лешакам и в мирное время покоя не было.

– А чего это ты по имени представляешься? – спросил Рыбин.

– Так двое нас Дорохиных. Братья мы, и оба в одном десятке, – пояснил Агап.

– О как. Тогда понятно. – Удовлетворив любопытство, командир лешаков откинулся на спинку стула, потеряв к рядовому всяческий интерес.

– Ну, чего замер как истукан? – окинул его взглядом капитан Горский.

– Так это… – начал было и тут же запнулся парень.

– Чего ты тут мямлишь? Толком сказывай, – подбодрил его командир роты.

– Ну, я это… Вещички-то собирать?

– Какие вещички?

– Ну, я это… Я ить прошение подавал о переводе в разведку.

– Ага. Вот теперь понял. То есть ты решил, что настолько хорош, что тебя сразу в лешаки заберут. Нет, ну как же они, бедолаги, без вот такой подмоги! Григорий Семенович, ить вам без него никак.

– Ты, Сильвестр Петрович, меня в свои ротные дела не мешай. А что до моих, то, слава тебе господи, в роте вакансий нет. А то ведь сам ведаешь, как они появляются.

– Ведаю. Дневальный!

– Я, господин капитан! – В канцелярию тут же вбежал дежуривший солдат.

– Сержанта Родионова ко мне.

– Слушаюсь.

Рыбин глянул на часы, висевшие на стене, и недовольно скривился, словно отведал клюквенного сока.

– Сильвестр Петрович, мы идем или как? – посмотрел он на капитана Горского.

– Да погоди уж. Не видишь, нужно вразумить заблудшую овцу.

– А что, парень, небось хорош в учебе, коли решил, что я непременно за тобой пожаловал?

– Негоже мне о себе сказывать, – понурился Агап.

Он окончательно понял, что выпросил себе на голову целую кучу неприятностей. И за куда меньшее, чем обращение к командиру роты не по команде, стирают на плацу нещадно. В солдат буквально вколачивают основы порядка и дисциплины. Но вот показалось ему, что свершилось, и не утерпел. Оно так бывает: когда очень чего-то хочешь, то непременно начинаешь в это верить.

– Из лучших будет в новом пополнении, – между тем ответил Горский.

При этих словах Агапу порадоваться бы. Не всякому удается услышать такую похвалу из уст капитана. Но… Вот не хотелось бы слышать ее именно так-то.

– А скажи-ка, братец, чего это ты вдруг возжелал податься в лешаки? – поинтересовался Рыбин.

– Видел, как они малым числом сошлись с ротой драгун. И вообще, слышал много всего чудного, – шмыгнув носом, пробурчал парень.

– И? – приподнял бровь командир лешаков.

– Воем таким стать хочу, – а вот теперь тяжкий вздох.

– Господин капитан, командир третьего взвода сержант Родионов по вашему приказанию прибыл, – войдя в канцелярию, доложил командир Агапа.

Парень покосился в его сторону и, встретившись взглядом, вновь тяжко вздохнул. Вот и горюшко его заявилось. Что-то теперь будет…

– Вот что, сержант, рядовому Дорохину за обращение не по команде два наряда вне очереди.

– Слушаюсь! – Родионов поднял руку к козырьку.

– Да, Аркадий Иванович, увольнения его не лишай. Глупость глупостью, но право на побывку он своим усердием и потом заработал.

– Слушаюсь, господин капитан.

– Все, забирай свое чудо.

Едва вышли из канцелярии, как сержант отвел парня в сторону. Странное дело. Обычно в таких случаях Родионов не рассусоливал. Строил взвод и объявлял взыскание. Да еще тут же претворял наказание в жизнь. Хотя чего спешить? Сейчас что-нибудь удумает.

Подумаешь, капитан сказал не лишать увольнения. Это ведь за обращение не по команде. А тут ведь дело какое. Был бы человек, а наказание сыщется. Уж у сержантов с этим не заржавеет. Не за то, так за другое. Вот и получится, что и приказ выполнил, и умника, из-за которого получил выволочку, наказал.

Но если по правде, то выволочку сержанту капитан не устраивал. Никто не упомнит, чтобы офицеры наказывали сержантов и десятников. Даже худого выговора им никогда не делали. Солдаты вообще были уверены, что сержантам ничего не будет, хоть прибей они подчиненного насмерть.

– Ну, сказывай, за каким лядом поперся к капитану?

– Капитан Рыбин… он ить и на полосе штыкового боя был… А я, значит, прошение…

– Ясно. Что, так хочется в лешаки?

– Да хоть в разведку. Но в лешаки…

– Бестолочь ты младая, вот что я тебе скажу. Ладно. От себя ничего добавлять тебе не стану. Но на будущее учти. Ранее чем через полгода службы и думать нечего, чтобы попасть в разведку. Да и то коли будут места. А уж о лешаках и вовсе промолчу. Туда не раньше полугода уж в разведке. И еще. Ты в голове своей держи, что прошение тобой подано. Напоминать о том не стоит. В разведку-то берут добровольцев, да только просись – не просись, а новобранцев они набирают сами. И из кого выбрать, у них есть. Уяснил?

– Уяснил.

– Вот и ладушки. Пойдем тогда получать заслуженную награду.

Не сказать, что тащить внеочередные наряды – такое веселое занятие. Ну да сам дурак. И что это на него нашло? Куда горше пришлось со старшим братом. Не гляди, что разница всего-то год. Он старший, и весь тут сказ. И по поводу блажи Агапа Дмитрий высказался однозначно. Нечего ерундой маяться.

И плевать, что жалованье там выше. В разведку и лешаки записывались минимум на пять лет. И жениться в течение этого срока им было запрещено. А вот сгинуть там проще простого. Поговаривают, как швед в Новгород припожаловал, так и полковые разведчики начали хаживать к нему в гости. Да только те не больно-то и рады. А потому встречали горячо, свинцом да сталью.

Ладно еще идти служить в дружину. Тут и выбора, по сути, нет, и дело это в прибыток обернется. Потому как жалованье солдату полагалось нешуточное. И всего-то слить бочку пота. Чай, в поле и поболее надрываться приходилось. А вот так, костлявую дразнить… Шалишь!..

В первый же день, как пересекли псковскую границу, их всех провели через две палатки, над которыми развевались белые флаги с красными православными крестами. Отдельно баб и мужиков. Там оказались лекари, которые заставили всех без исключения раздеться.

Убедившись, что никто не принес никакую болячку, всем сделали прививку. Оно, конечно, народ не желал ничего делать. Но разговор был коротким. Либо прививаешься от оспы и получаешь двадцать пять копеек. Либо вот тебе Бог, а вот порог. Угу. После того как наблюдали столбы дыма от сгоревших деревенек да наслушались рассказов беглецов, возвращаться особого желания не возникло.

Вот только, как выяснилось, это еще не все. Всяк мужик от восемнадцати и до сорока годочков должен записываться в солдаты. Поначалу-то народ наотрез отказался. Но доводы опять были весьма убедительные. Солдат брали на полный котловой и имущественный кошт. А кроме того, выплачивалось годовое жалованье в размере десяти рублей восьмидесяти копеек.

Большая сумма для крестьянской семьи. Да что там – огромная. Не всякий земельный надел мог принести такую прибыль. На такие деньги семья могла прожить год, не испытывая нужды.

Опять же, близких никто не собирался выбрасывать на улицу. Всем предоставлялся дом с огородом. Выделялись клин пахотной земли, сенокос, выпас, инвентарь, лошадь, семена и корова. Не бесплатно, само собой. Но выплатить ту задолженность можно в рассрочку, за несколько лет. И служба в дружине – хорошее в том подспорье.

Поползли разговоры о том, что их хотят загнать в долги и похолопить. Но людишки боярина не дремали. Ходили, разъясняли, что это не так. Мол, есть солдатское жалованье, которое легко покроет проживание семьи в течение года. Инвентарь и лошадь с семенами можно не брать. Ну проживут близкие как-нибудь год на служилую деньгу. А там и хозяин вернется.

Да только глупость это все. В Пскове нынче житье совсем иное. В свою пору можно землицу пахать, а в межсезонье – отхожим промыслом пробавляться. Они-то, чай, теперь не новгородцы. Стало быть, могут болотную руду добывать и сдавать на плавильный завод. Тем приработком уж сколько крестьянских семей из кабалы вынулось.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Имеется в виду на буксире. – Здесь и далее примеч. авт.

2

В иерархии иезуитов четвертая по значимости должность после генерала, генерального ассистента и регионального ассистента. Согласно некоторым источникам, в Речи Посполитой на тот момент было настолько велико влияние иезуитов, что ее едва не выделили в отдельную провинцию. В данном же случае имеет место допущение автора.