Не говори никому

Она подмигивает, чем заставляет меня опустить глаза. Такие разговоры в некотором роде ставят меня в тупик, так как обсуждать сексуальные стороны жизни, за исключением шуток, мне ни с кем не приходилось ранее.

– Ты не исправима.

– Я исхожу из того, что вижу.

– И что же?

– Начнем с того, что ты его до сих пор не послала.

– Я пыталась! Он приставуч! – чуть не подпрыгиваю.

Она на меня косится. «Да ну?» – говорит взгляд Оксаны. Ну да, семь лет назад я бы не стала церемониться со снующими тут и там кавалерами и зарядила бы в глаз, оставив некий трофей, как напоминание обо мне.

Нынешняя ситуация в корень меняла. Я была бессильна перед ним. Почему же?

– Знаешь, что я думаю, Зуева?

Девичья фамилия для них ценнее, нежели то, что связывает меня с фамилией мужа.

– Что? – насупилась и отклонилась назад, чтобы потрогать воду. Горячая вода воздействовала умиротворяющее. Вторая рука начинала затекать от долгого держания в руках телефона.

– Ты должна позволить себе эту маленькую шалость с ним.

Приглушенный свет в ее комнате оттенял загар из самой Турции, не утративший за эти месяцы своей силы.

– Потому что тебя никогда не отпустит маленький червячок, который желает его. Я права?

Шумно вздыхаю.

Позже, наконец, дождавшись наслаждения в объятиях воды, я потянулась за телефоном и открыла социальную сеть. В поисковике ввела примерное именование страницы. Список развернулся с миллион названий, я тыкнула в то, что ближе всего подходит. И не прогадала.

Страница не блистала разнообразием. Всего несколько фотографий и историй. Нажала на первую публикацию, на которой он стоит среди новых марок автомобилей в черном строгом костюме. Он кажется до ужаса высоким, могущественным и раздраженным, засунув руки в карманы брюк, чем пробуждает во мне неописуемое ощущение.

Листаю вниз. Варя стоит около елки. Вкусное утро с запечатленным моментом готовки блинов с медом. Падающие золотые листья с деревьев и среди них Варя собирает букет. Рассуждения на тему «денежные возможности». Вереница фотографий с фотосессии, которую просматриваю с затаившимся дыханием. Каждая морщинка, черточка затрагивается моим взглядом, и я даже не замечаю бег времени, поглощенная сумраком и строгостью этих снимков. Выраженные скулы, внимательный взгляд, будто затрагивающий душу, ровная линия губ, горбинка на носу.

В памяти всплывает его образ, когда он единожды улыбнулся мне настоящей улыбкой, каждая крупица лица словно снимала с себя маску, разглаживая неровности. Я была так поглощена этим открытием и не хотела его обрывать.

Вздыхаю и закрываю сеть, откладывая телефона на полку. Я спятила. Мне нужен доктор.

***

– Миш, я все понимаю, но, пожалуйста, забери сегодня ты сына. У меня образовались дела в саду, которые можно решить только здесь. Прошу тебя! Тебя может ожидать за это вознаграждение… ― томно уверила, прикусив кончик большого пальца.

– Надо было с этого начинать, милая, ― громко дыша в трубку, пробасил муж. ― Тогда приготовлю нам свечи, ванну, вино, перед этим забрав сына.

– Звучит многообещающе.

Если какой-нибудь козел не испортит мне настроение!

Чей-то визг в группе встрепетнул меня, вернув к разговору.

– Когда ты уезжаешь в командировку?

– Послезавтра. Как раз завершаю подготовку грузовой машины в долгий путь. ― На том конце провода слышу, как что-то ударяется об металл.

– Я буду скучать, Миш. Может, ты останешься дома?

– Всего на неделю, Катька. Я мигом ― туда и обратно. Не успеешь глазом моргнуть.

Выдохнула. Намекать этому человеку бесполезно. Да что уж там, стучишь в пустую коробку.

– Ладно, Кать, я немного занят. Позвоню позже. Целую.

– И я тебя.

Раздаются гудки, предупреждающие об потери связи. Блокирую смартфон, отбрасываю его на край стола и, наклонив голову, упираюсь взглядом на контейнер из-под мороженного, который используем для конфет. Как иронично! Фыркаю.

Вечер неминуемо приближается, последних детей забирают, и я со свободной душой готова отправиться домой, вот только…не все удачно складывается. За сегодня я его не видела, в действительности и Варю. Проверяю, закрыты ли окна, убираю мелкие игрушки на место, беру кое-какие бумаги, и, закинув на плечо сумку, выключаю свет в помещении.

На улице мороз как прежде не кусает лицо. Поправляю воротник пальто, дергаю на себя калитку и выхожу с территории детского сада. Сворачиваю к тропинке, пролегающая сквозь высоток и сада, ступаю на нее, так как мне нужно попасть к скверу, который тут неподалеку расположен. Им пользуются спортсмены в летнюю пору, даже какие-то движения среди справедливых женщин организуют, ярмарки и развлечения для детей. Вообще тут все обставлено для удобства людей: ровная тропинка выложенная квадратно-ромбовыми плитками, фонари с уходящей классикой военного времени, немного отреставрированные, на каждом шагу чистые скамейки с урнами, где-то исчезающие на другой стороне Подмосковья.

Коль живешь в сердце своей Родины, которая намного превосходит в развитии предприятий и малых бизнесов, не забывай, что все колдуется на распорядке современной цивилизации. А никак, например, в Петрозаводске. Здесь смена облика улиц или давно выцветшего общественного транспорта – роскошь.

Ухаю и начинаю дрожать сильнее. Вроде бы привыкла сталкиваться на рожах с полудурком, но все равно испытываю волнение что ли. Не знаю точно, чем можно объяснить вдруг охвативший адреналин в сердцебиении. Без сомнений это также сказывается и в переживании за честность в нашей семье.

Без задоринки на совесть обманула мужа, ссылаясь на трудности в работе, словно это в порядке вещей. Глупости. В крепких браках никто бы не допустил удара ниже пояса, сбегая к мужчине, который ПРИНУЖДАЕТ свой вечер потратить на пустую болтовню. Что я там забыла? Поговорим о погоде, поспорив по поводу прогноза? Отличная тема для беседы. Катя, с такими парнями ты общалась в семнадцать лет, слюнявясь с ними около мусорных баков. Какая же вонь там стояла, думала, крысы померли! А, видимо, крысы (сейчас я не о животных) сами тянулись к этому.

Огороженный парк с ажурной аркой встречает с сиянием звезд на небе, что крайне редко заприметить. Подмосковье сияет птичками со всех сторон, создавая впечатление, – день будто и не заканчивался.

Я прибыла немного раньше назначенного время. Приходилось топтаться на месте, осматриваться по сторонам в поисках знакомой машины или силуэта, но Семен так и не появлялся. Если это шутка, то он плохо знает меня. Я не терплю неуважения к себе! Особенно от него.

Люди в однотонных одежках проходили мимо меня, хмуро задерживали безразличное внимание на мне или с откровенными намерениями, кто-то заставлял капризного ребенка возвращаться домой, третьи ― тащились с кучей пакетов обратно домой. Сколько же социальных категорий увидишь, стоив приглядеться, в жизни не насчитаешь.

Дуновение ветра холодило щеки, нос, как бы не куталась; с веток деревьев опадал незамерзший снежок. В окнах общественных мест горел теплый свет в попытке заманить и спрятать от холода. Увы, я привыкла дожидаться человека до конца.

– Я думал, ты не придешь, ― голос за спиной напугал меня. Подпрыгнула на месте и развернулась, увидев перед собой широкую фигуру мужчины.

Утонченность в его образе каждый раз меня сбивает с ориентира. Особенно красный нос так несвойственно придает простоту для плутоватого директора фирмы.

– Не горю желанием прыгать под твою дудку.

Семен прыскает со смеху.

– Ты умеешь когда-нибудь не пускать в ход свои коготки?

– А ты умеешь договариваться, а не тащить в холод невинных девушек? – парирую в ответ, состроив такую же беззаботную ухмылку.

– Невинная Снежная Королева, – неторопливо резюмирует и перестраивается, спрятав руки за спиной. О, я думала, его тактика самодовольства впала в спячку. – Ты пришла. Это уже хороший знак.

– Скорее невольный, – тише поправила.

– Смотри, чтоб яд не был повышен у тебя в крови, – ощерился Семен.

Не переживай, на тебя у меня хватит.

– У меня есть полчаса. Куда ты хотел меня именно пригласить? ― сменяю направление беседы, приобнимая себя.

– Во-первых, это тебе, ― протягивает бумажный стаканчик с черной крышкой мне. Растерянно принимаю с рук. ― Чай. Не снотворное и не наркотики. Ты прождала меня очень долго, успела замерзнуть, так что вкусный чай с ароматом малины поможет тебе.

В бликах от фонарей глаза мужчины хитро искрят.

– Ты специально был где-то по близости, но не спешил выйти из-за угла, ― догадываюсь, беру с его рук стакан, прикладывая с двух сторон замершие пальцы. Я и, правда, прождала его достаточно долго, мне должна быть выплачена моральная компенсация. ― Какой же ты урод!

– Все еще не можешь обойтись без оскорблений?

– Трудно, когда ты рядом.

Поднимаю стаканчик, подвожу к носу и втягиваю аромат малины ― любимой ягоды, ― вспоминая трепет от детских воспоминаний. Рядом с местом, где я провела многие годы, росли кусты малины. С мальчишками постоянно там зарывались с головой, ели с веток до того, пока не лопнут животы, а возвращаясь в свои комнаты, потухали со смеху от перепачканных лиц. Походили на Марфушеньку-Душеньку8 при нарядном параде: толстым слоем краска на щеках, грязные и широкие брови, вокруг губ раздражение от переедания.

Сделала глоток чая, умиротворенно замычала, прикрывая глаза. Вкусно.

– Знал, тебе понравиться.

– Как ты угадал со вкусом? ― исподлобья посмотрела на Семена, надевающий перчатки на руки.

– Честно, рандомно. ― Затяжное переглядывание меня напрягло, так что поспешно опустила глаза на сверкающий снег под ногами. ― А теперь, Снежная Королева, не хотите ли прогуляться?

Мужчина посторонился, указывая рукой в сторону очищенного широкого тротуара, застеленный по бокам длинными отростками клена. Прошла вперед, почувствовав отморожение в мышцах, которые еле перестраивались в механизме, а он тем временем встал рядом со мной. Подстроилась под его широкий прогулочный шаг, довольствуясь терпкими вкусами в чае.

В ушах свистит ветер, пар от горячего напитка исходит из маленького отверстия, при всем этом мы упорно сохраняем молчание. Я боялась посмотреть на Лазарева, не хотела ощутить того гнета, что с хрустом обрушился в душе. Я наслаждалась нашей прогулкой, вдыхала свежий воздух, ворошила в мыслях вопросы, которые хотелось бы задать ему. Но не проронила ни звука. И это затянувшееся молчание ставило нас обоих в неловкое положение.

– Расскажи что-нибудь о себе, Снежная Королева. Не все же полчаса нам молчать.

От язвительности в предложении немного расслабляюсь.

– Зачем? Зачем тебе что-то знать обо мне? ― Проследила за вздымающимся паром из моего рта. Пристальный взгляд кольнул половину лица. ― Забыл, я на тебя орала и тебя ненавижу?

– Это не ненависть, Катя.

Опьяняющая. Смертная. Отрадная. Ненависть.

– Может, я хочу с тобой познакомиться без ограничений, которые тебя задавливают? ― пожимает плечами.

– Мне ничего не мешает. Ты не знаешь меня и не имеешь право судить.

– Верно. Но ты же судила меня в первую нашу встречу?

– Ты разозлил меня! ― взбунтовалась, повернувшись боком вперед и продолжая перебирать ногами. ― Как я должна была повести себя? Обнять и сказать: «Иисус, прости все мои грешки, не дави меня, позволь найти свое спасение в мире грязи»?

Натуральность его смеха меня заглушает. Надуваюсь, принимая близко к сердцу его наотмашь несерьезность, только пряное биение пульса на шее ускоряется. Никогда до сегодняшнего дня не слышала бархатность смеха такого грубого мужчины.

– Не подумал бы, что ты крещенная, ― признается после того, как успокаивается. Мужчина застегивает пальто и засовывает руки, облаченные в кожаные перчатки, в карманы. ― Вообще, тебе следовало именно такое сказать. Иногда меня даже сравнивают с самих Ченнингом Татумом. А Иисус…тоже неплохо.

Допустим, кое-кто тоже недавно от бурности своей фантазий сопоставил ни разу не видевшего человека с американским актером, кто в свои за сорок лет остается душкой и невообразимым плохишом в девичьих головах.

– Нисколько не похожи, – делано приподняла уголки губ и пошла ровнее. – Не в обиду, но ты видел Ченнинга? Он харизматичен, грубоват в чертах лица и в то же время очарователен, экзотичен…

– Понял, ты фанатка его, – обиженно увернулся от продолжения подбора эпитетов, чтобы лучше описать актера. – Мне вот нравится Меган Фокс. Сексуальная, однако, женщина в почти что сорок лет, так еще не теряющая искорку, если встречается с молодым отпрыском. Знаешь, иногда мне снились сны с нашим…

– О, боже! – Я засмеялась и развернулась к нему. – Не думаю, что это стоит мне рассказывать.

– Почему же? Ты открыто только что призналась, что хотела бы переспать с Ченнингом Татумом. Я с Меган Фокс. Все стабильно.

Я поморщилась. Он и, правда, невыносим! Как с ним справляется кто-то? В частности, Варя. Или она такая же, только мало знающая в такой-то сфере развития?

Подходим к заметенной скамейке, вокруг которой дворники расчистили, выбрасываю пустой стакан и убираю руки в карманы. Холодеет и холодеет. Не уж то ожидаются снова лютые морозы?

– Катя. – Мое имя словно выписывают на стали. – Почему ты работаешь именно воспитателем? Учитывая, твои грубоватые манеры, не скажешь, что ты педагог.

Глаза интуитивно, будто давно запомнили дорогу, находят его омут. Долго смотрю и говорю:

– Смотри, другие родители не считают меня женщиной с мужиковатым подобием.

– Потому что они не столкнулись с твоим нравом.

– Мой нрав зависит от отношения.

Судорожно сглотнула.

– А ты ведешь себя как долбанный подросток, цепляясь ко мне.

Внутренне прикусываю нижнюю губу, приподнимаю плечи, прячась от внимательности. Черт. Бесит, когда язык болтает столько ерунды, не умея фильтровать. Говори, что думаешь, только думай, что говоришь, ― понятный термин для развитой головы. В чем же моя оплошность? С другими я не цепляюсь к отдельной мелочи, не выговариваю напрямик неприязнь, умалчиваю за кулисами; рядом с ним…я желаю своими руками задушить Семена, выговорить столько мыслей, умалчивать которые не получается.

Меня съедает необъятность переживаний: несправедливость, злость, страх, нерешительность, неловкость, поступь невозможности помочь. Мало с кем я готова выговорить душевное терзание, лишь…предоставляю материал неповрежденного сосуда.

Честно говоря, не помню, когда последний раз откровенность была пределом честности у нас с мужем.

Мы привыкли делиться успехами, победами, но молчим в присутствии натяжного потолка, готовый разорваться и обвалиться вместе с кирпичами на нас. С Семеном по-другому. В меня вселяется вера, что ему можно доверять. Открыться. Но он ― чужой человек. Он ― никто для меня. Это временное заточение круга, подначивающий нас выживать вместе.

– Мне больше ничего не остается. Я потерял много времени и продолжаю терять, ― отстраненно пожурил, глядя вдаль.

– Твоими приставаниями ты не сможешь открыть новую главу, ― постаралась подстрелить, но, похоже, его мысли вытаскивали корни.

Лицо стало мрачным, желваки заиграли, отчего щечная мышца выразилась в букве V, выдавая весь накал от пережитых мгновений в прошлом. Не удавалось яснее узнать глубину тревоги из-за нечитабельных эмоций. Да их просто не было. Передо мной открылся шкаф со множества секретами, до которых дотянуться нельзя, ведь цепи сковывают руки, и ты становишься тюремщиком сырости и пыли.

Остановилась, потянула его за плотную ткань, встала напротив и взяла в руки его лицо. Медленно глаза Семена опустились, вгрызлись в мои черты лица, не мигая, одним источником какого-то движения были глубокие вздохи. Я рисковала. Рисковала между нами поселить тёплое ожидание.

– Знаешь, я тоже когда-то питалась болью своего прошлого. Это изматывало гораздо сильнее, нежели ты принимаешь наркотики или напиваешься до одури. Вместо сновидений бушевали кошмары, появились многие необъяснимые фобии, тики. Агрессия стала вербальным осуществлением коммуникации, до тех пор… Я обратилась к психологу. Мне требовалась посторонняя помощь.

– Что он тебе сказал?

Руки согревались от прикосновения к его колючим щекам, наши дыхания сплетались от близости, пусть мой рост был на уровне его груди. По сравнению с ним казалась букашкой, которую легко придавить.

– Простить.

Отодвинулась, руки соскользнули на его грудь. Лазарев непонимающе уставился.

– Простить обидчиков, позволившие усомниться в себе.

Отчасти это было правдой. Года, запертые за высокими стенами, огороженными сверху колючей проволокой, приносили много зла. Я умела справляться с негативом, изливающийся на меня по причине того, что я не была как все, отстаивала свое мнение, боролась с преступностью, так как некоторые позволяли себе распускать руки. И один раз я поплатилась.

Это и сломало меня.

Я перестала доверять кому бы то не было, перестала видеть будущее и единственно горько плакала, закрывшись в пустых стенах, которые, по моему мнению, могли меня спасти.

– Где ты росла? ― услышав надсадную соленость в моем голосе, он негромко изрек.

– Не важно, ― покачала головой и отошла от него. Мне не следовало подавлять здравый смысл ради минутной слабости. Только каждый нуждается в присутствии человека. ― Я хотела этим сказать, чтобы ты не наказывал себя раньше времени. Если твоя жизнь сложилась именно так, то стоит ли попрекать себя? Нет. Ведь мы сами создаем свою судьбу.

Помотала головой, улыбнувшись своим мыслям. Даже так, не может случиться такое, чтобы Семен стал кем-то большим, чем мимолетным спутником. Или я ошибаюсь?

Боже. Я уже рассчитываю будущее. Хватит, Катя! Заканчивай.

Замужем. Замужняя молодая девушка.

Развернулась, пошла вперед. Шаги сквозь шум ветра торопливо заскрипели за спиной. Мы снова выровнялись в одну шеренгу.

– Все же, воспитатель… Как так получилось?

– Я видела во многих детей себя. Игнорирование, отсутствие внимания, одни ворчания в сторону ничего неповинного ребенка, приписывание «образца», что душит его… Мне хотелось в такие моменты подойти к дитю, обнять его крепко-крепко и уверить, что в ошибках родителей нет его вины. Хотелось наградить не познавшей любовью и научить жить с открытым сердцем.

– Получается, твои заточенные сосульки не столь острые. У тебя есть сердце.

Закатываю глаза.

– Представь себе, есть.

– Я бы мог проверить, но боюсь, меня забьют.

Грудь вздымается и опадает. Я улыбаюсь. Наши препирания успокаивают меня.

– Правильно мыслишь.

Навстречу попадается девушка с лабрадором. Собака на поводке подбегает к нам, начинает путаться под ногами, завертывая тонким поводком, на что ее хозяйка задорно ворчит, следует за ней. Мы стараемся тоже разойтись, пока в один миг наши грудные клетки не ударяются друг об друга. Легкие перекрывает пробка минутного колебания. Снова глаза в глаза и возникает неловкость наравне с приятными чувствами.

– Простите, пожалуйста! Кесси всегда лезет к молодым парам, начинает кружиться вокруг них, ― виновато оправдывает собаку девушка лет шестнадцати, подтягивает к себе упитанную собаку, виляющую хвостом, и гладит по головке. ― Извините.

– Ничего страшного.

Убедившись, что поводок не держит нас, подхожу к ней, лишь бы держаться от него подальше (как бы не пыталась, нас все равно что-то сталкивает), присаживаюсь на корточки и даю свою руку обнюхать доброму животному. Кэсси оживленно мокрым носом обнюхивает, затем лижет перчатку и дергает задницей, дабы пододвинуться поближе. Охаю и смеюсь.

– Какая ты забавная! ― треплю по голове. Поднимаюсь, не отводя взгляда от собаки.

Они уходят.

Уединение от остального мира возвращается и наваливается упоминанием об словах, сказанные незнакомкой. Кесси всегда лезет к молодым парам, начинает кружиться вокруг них. Но мы не пара.

– Ты работаешь…генеральным директором, ― кое-как вспоминаю проскальзывающую информацию при разговоре с методистом. ― Тебе нравится это дело?

– Для материального ценза ― вполне.

– А кто ты по профессии?

– Графический дизайнер, ― бросает изучающий взгляд.

– Ого, ты умеешь рисовать. Странно видеть мужчин, которые этим занимаются.

– Почему же? ― нахохливается, хотя в нем читается заинтересованность.

Выходим на средину сквера; вместо разбитых палисадников, спрятанные под снегом, вытягивается сверкающая разными огоньками плоская елка. Вокруг такие же переплетенные веретеном огоньков объемные шары.

– Большую часть я видела девушек с карандашами, кисточками, испачканными руками в краске, ― делаю большие глаза и нервно стискиваю зубы. ― До мужчин дело не дошло. У всех всегда руки в выпирающих венах, с дорогими часами или чистые, продезинфицированные водкой несколько раз. Рисование не делится по гендерному признаку, в курсе, но…видеть мужчин при творческом процессе ― уникальная вещь. Один философ как-то сказал, художники-мужчины с помощью кисти ищут новые стили. Думаю, он подразумевал, что они открыты для мира только в своих рисунках.

– Мои работы всего лишь основаны на детальной постройке схемы какого-то объекта. По большей мере, машины.

– Но ты же умеешь рисовать и другое?

Мы обходим гирлянды. Свет от них падает на профиль лица Семена, озаряет сердитость и неверие, уступая светлой безмятежности. Оказалось, его можно выдержать, с ним общение не загоняет в угол шаблона, по которому привыкли знакомиться современная молодежь.

– Умею. Портреты, натюрморты, графика. Только я так давно к этому не притрагивался, ― усмехается, остановившись. Повторяю за ним. ― Тогда чем же отличаются художники-девушки?

– Девушки романтизируют рисунки, придают эстетику, для того чтобы выглядело броско и одновременно испещряло эмоциями. ― Замолкаю и продолжаю, переведя дыхание: ― Всегда мечтала научиться рисовать. Видимо, мой талант это с детьми.

Потираю руки, передергиваюсь от пробирающегося скользкого ветра под подол пальто и замираю, как только большие ладони перехватывают мои. Он накрывает, согревает жаром, исходящий от его тела. Перехватывает дыхание, потому что этот жест говорит о многом, чего я не стану замечать.

– Ты вся замерзла.

– Есть немного, – с трудом призналась и попыталась выдернуть руки. Такова близость не устраивала мои обострившиеся нервы. На близком расстоянии он до одури казался вылепленным Аресом9, само собой, без каких-либо военных доспехов. Но саморазрушительная красота в облике резко вырезанных черт лица купало в лучах вдруг возникшего солнца.

Внутри куда-то вниз что-то упало, выбившись из строя.

– Именно сейчас ты очень похожа на Снежную Королеву, – вдруг зашептал Семен, чем притянул подспудной ниткой ближе к себе. – Я хочу тебя нарисовать.

– Меня? ― переспрашиваю, ошеломленная заявлением.

Кивает.

– Зач-чем? ― Голос предательски стрекочет.

– Хочу вспомнить, какого рисовать, вдохновившись кем-то. ― Я вижу, что он хотел сказать совсем иное. ― Ты не против?

– Семен…

– Ты впервые меня назвала по имени. Не считаешь ли, Снежная Королева, что это прогресс?

Завуалированные теплом сигналы КРАСНОЙ лампочки пробиваются сквозь невидимую стену, дабы предупредить о надвигающейся бури.

– Ну, так что, согласна?

Кончик носа Семена стал еще краснее, похожим на клоунский, только заостренный, щеки приобрели румяна, добавляя живости лицу.

– Надеюсь, полуобнаженки не будет, ― шучу я.

– Всего лишь портрет.

Снежинка оседают на ресницы и моментально тают.

– Ты счастлива в браке?

Моргаю. Затем хмурюсь.

– Счастлива.

– В тебе не пестрит яркость.

– Зачем показывать то, что принадлежит мне?

Семен отводит взгляд в сторону, вглядываясь в пространство между деревьями.

– Рядом с мужем ты не такая. Не настоящая. Почему ты скрываешь свой хаос за обманчивостью?

– Я просто дорожу своей семьей. И готова стать другой ради них, – твердо заканчиваю, не желая бередить старые раны.

Решаю продолжить ходьбу, только рука, схватившая меня за локоть, останавливает и заставляет сверкнуть взглядом на Лазарева.

– Ты огораживаешься колами от внешнего мира… – задумчиво тянет и делает опасный шаг ко мне. Спокойно, Катя. – Вот что бросается в первую очередь в глаз. При этом ты стараешься подстраиваться под других… Так это не работает.

Я отшатываюсь, преисполненная злостью. Я не спрашивала его совета и уж тем более не просила лезть в мою шкуру.

– Мне надо идти, – бросаю прежде, чем даю ему сказать что-то еще.

– Подожди! – Выставляет руки передо мной, преграждая путь. – Я только хотел…

– Тебя не касается то, что было со мной. Какого мне было жить в тех условиях, когда ты реально выживаешь.

– То, что было в прошлом не должно тебя пугать в настоящем, Катя. Тебе не зачем на других срываться, делая из них воплощением зла. Я в твоих глазах монстр?