Ратибор. Прах и пепел

***

Уже смеркалось, и дождь снова лил, будто из ведра, когда товарищи завалились в придорожный трактир под названием «Лисья нора», как гласила потрескавшаяся, обшарпанная вывеска над входом в сие неказистое с виду заведение. Друзья не изменили своим планам, решив переночевать в очередной, повстречавшейся недалеко от дороги, обветшалой, слегка покосившейся таверне, благо стоявшее на дворе осеннее ненастье к привалу под открытым небом по-прежнему не располагало.

Протяжно скрипнула входная дверь. Ратибор, зашедший первым, откинул с буйной рыжей гривы капюшон промокшего практически насквозь плаща и цепким, внимательным взором обежал полупустой зал кабака. Удивлённо задержав взгляд на смутно знакомой, необъятной фигуре, восседавшей в потёмках, в противоположном конце харчевни, рыжебородый великан повернулся к барной стойке, с удовлетворением отметив про себя, что память его не подвела: сам он в данную корчму завернул впервые, но слышал как-то мельком у Феофана в «Четырёх копытах», что «Лисью нору», постоялый двор на Степном тракте, держит женщина. И это ощущалось сразу же, ибо внутри трактира оказалось тепло, чисто и ухоженно. Чувствовалась женская рука. Слабый полумрак, царивший в относительно небольшом, но уютном помещении, разбавлялся лишь десятком горящих свечей в трёх старых канделябрах, периодически потрескивавшими алыми угольками в кухонном очаге и стоящем в начале первого этажа довольно крупном кирпичном камине, что только добавляло комфорта и идиллии, незримыми нитями витавших в трапезном зале.

– Здравия, хозяюшка! Будь так любезна, отвара горячего травяного из ромашек с шиповничком по доброй кружке сообрази троим жутко озябшим с дальней дороги путникам, то бишь мне и двум баламошкам позади, а также в-о-он того аппетитно отдыхающего на вертеле поросёнка! – с порога громыхнул Ратибор, обращаясь к кабатчице, полненькой, дородной барышне средних лет, с интересом повернувшей к вошедшим всё ещё миловидное личико с чуть раскосыми очами, обрамлённое пышной каштановой шевелюрой до середины поясницы. – И о конях наших, кликни кого, пущай позаботятся! Накормить, напоить, помыть да расчесать! Повозка с барахлом тоже наша, притули куда-нибудь на ночку! Четырёх лошадок, что к ней позади привязаны, можешь себе забрать, в качестве платы за ночлег. Ну а за трапезу сытную мы кругляшами рассчитаемся полновесными! Распорядись, уважаемая, сделай милость, а уж я не поскуплюсь! – рыжеволосый воин небрежно метнул трактирщице несколько серебряных монет да вразвалочку прошествовал к оказавшемуся свободным угловому столику, звучно шлепнувшись на дубовую скамейку спиной к стене, а лицом к залу. Зашедшие следом за приятелем, продрогшие до костей Емельян с Володием, беспрестанно шмыгая носами, запросили себе в довесок к уже заказанному по миске горячих щей с потрошками. Восседавшая в таверне немногочисленная разношёрстная публика, оказавшаяся волей случая в «Лисьей норе» в сей непогожий вечерок, без особого интереса скользнула взглядами по новоприбывшим, с плохо скрытой завистью задержавшись лишь на могучем исполине, впечатлявшем своей мощью и статью всех без исключения.

– Здравствуй, здоровяк, коль не шутишь! Е-е-е-х, была бы я помоложе!.. С ходу ущипнула бы эдакого красавца за левую булку!.. Аль за правую… Как звать-величать столь славного воителя? Не представишься? – владелица харчевни восхищённо присвистнула, беззастенчиво и одобрительно разглядывая громадного бойца. Уж в чём в чём, а в мужчинах повидавшая ухажёров на своём веку опытная тётенька явно знала толк.

– Почему же нет? Как проснулся годков двадцать семь тому назад, так Ратибором и брожу с тех пор по белу свету!

– Что ента за плата такая странная за ночку? Четыре лошадки? Не жирно ли? Всего за одну ночёвку? Поди, упёрли у кого? Мне неприятности с ихними хозяевами не нужны…

– Не волнуйся, уважаемая. Они уже бесхозные. Скакуны, в смысле. Никто за ними не придёт, – гыркнул в ответ Ратибор. – Это коняги разбойников, кои уже червей кормят в придорожной канаве.

– Да что ты! Хорошо, ежели так… И кто этих лиходеев окочурил? Ты, что ль? Молодец! Меня зовут Смиляна. Рада приветствовать у себя новых постояльцев! Усё сделаем в лучшем виде, но извольте чуть обождать, а то муженёк у меня разорваться не может! К сожалению… – корчмарка, заученным движением ловко словившая в воздухе брошенное ей серебро, по привычке попробовала каждую монету на зуб, после чего обернулась вполоборота и грозно рыкнула в подсобку: – Бождан, ты слышал заказ странников, благодаря Велесу не прошедших мимо нашей халупы? Будь ласков, уважь дорогих гостей! Тем более платят они вполне себе добренько, не жадничая! И пни там нашего младшенького, пущай о конях путников да их телеге позаботится! А то шляется где-то Златоуст уж час почти, совсем от рук отбился! Да, четыре рысака, к повозке привязанные, наши, имей в виду! В случае чего, ежели кто поинтересуется, отбрехаемся, что в качестве платы за комнату приняли… Неслыханная щедрость, грех отказываться!

– Усё будет, дорогая, ща всё сварганим! – ворчливо раздалось из кладовой. – А сы́нка уж там, поди! Он сразу чует лошадей, ты же знаешь! Четырём коняшкам нашим новым порадуется как пить дать! Любит эту скотинку… Эх, как бы коневодством младшой не занялся… А к этому всё и идёт! Тогда точно старшему, как, впрочем, и планировали, хозяйство наше в наследство достанется! Любодар заслужил… Но на пару с дочей, конечно!..

– Благодарю, отец! Да только не рановато ли вы с матерью размышлять на енту тему стали?! – прошелестел насмешливый мужской голос из кухни. – Сами-то ещё ого-го, нас всех переживёте!

– Типун тебе на язык, полоумная твоя башка! – Смиляна аж закашлялась, поперхнувшись от праведного возмущения. – За что ж ты нам с батькой горя такого желаешь?! Ведь нет ничего хуже, чем когда родители хоронят своих детей!

– Это, ик, бесспорная истина, почтеннейшая хозяюшка! – встрявший Ратибор глубокомысленно икнул. – К утру, будь так добра, собери нам припасов в дорогу, а то поиздержались мы в пути… Ладушки? – рыжебородый гигант, отсыпавший согласно кивнувшей Смиляне в подставленную руку ещё серебра, на пару с Емельяном и Володием, шустро расположившимися за столиком, тут же принялись, грея ладони о горячие чарки, небольшими глоточками торопливо отхлёбывать ароматное варево. Ну а после, заказав вдобавок пару кувшинчиков кваса, налегли кто на душистые щи, а кто на румяного порося, принесённых владелицей и Агнешей, ещё довольно юной, всего пятнадцати лет от роду, дочерью хозяйки, очень походившей внешне на свою мать. Минут на десять за столом воцарилась тишина, сопровождающаяся лишь громким чавканьем; трое путешественников с удовольствием накинулись на еду, споро уплетая за обе щёки заказанные блюда.

– Ты как без охраны в столь дальнее далёко поплёлся-то? – наконец наевшись и отодвигая в сторону остатки порося, Ратибор громко рыгнул на весь кабак и лениво воззрился на также отужинавшего уже Володия. – Я ведь вроде подкинул тебе деньжат с лишком? Ты гутарил, и на возничих, и на дуболомов хватит туда и обратно смотаться? Вроде не барашка-дурашка по виду, а так лопухнулся!..

– Да решил как раз, по неопытности, что на дурачка и проскочу! Вроде на Степном тракте особо не лютовал разбойничий сброд последнее время!.. – Володий виновато потупился. – А остальную часть монет Милесе отдал… Не мог же я уйти, оставив жену с малы́м ребятёнком вообще без средств к существованию…

– М-де уж… ик! – скептически икнул в миску с щами Емельян. – Г-о-л-о-в-а!.. Не стать тебе купцом знатным, коль бушь в том же духе продолжа…

– Засохни, плесень, – беззлобно рыкнул на княжьего родственника Ратибор, оборвав того на полуслове, после чего вновь переключил своё внимание на их нового попутчика. – Будет тебе уроком хорошим на всю оставшуюся жизнь. Кабы ты ещё постоять за себя мог, я бы понял, а так… Чего везёшь-то хоть?

– Я могу за себя постоять! Просто ента случилось неожиданно… Хотя кому я вру: прав ты! С одним я бы ещё сладил!.. Наверно… – вспыхнул пунцовый от стыда и гнева Володий, впрочем, тут же вновь понурив очи в пол. – А везу знамо чяво: пяток кольчужных комплектов мастеров заморских, кои отец неведомыми мне путями как-то достать умудрился на перепродажу. В Змейграде очень ценится, да… Как, впрочем, и везде. Ну и также десятка два ожерелок и бус из морского розового жемчуга да полбочонка янтарного камня из Борграда. И то, и то диковинки на юго-востоке. Покупатели уже давно ждут не дождутся! Ежели удастся добраться да сбыть, по пути не разбазарив, озолочусь… – опасливо озираясь по сторонам, тихо пропищал Володий, после чего быстро поднялся и со словами: – Пойду гляну, как там телега моя устроилась. Заодно и лошадей наших проведаю. Напоили их, накормили ли… – стремительно утопал на выход.

– И с таким добром он отправился в дорогу один, без охраны?.. Имея в напарниках лишь престарелого дружку бати?.. – едко проверещал Емельян. – Ну и остолбень!..

– Молодо-зелено… Кто не совершал ошибок по юности горячей… – пробормотал задумчиво в ответ Ратибор, из-под прищуренных век всё пытаясь рассмотреть в противоположном конце трапезной огромную тень, бросившуюся ему сразу в глаза после того, как он ступил на порог таверны. Но чётко разглядеть, кто там, такой необъятный, восседает, рыжебородый витязь не мог, как ни старался, ибо свет в тот угол практически не доходил. Зато дюжий ратник буквально копчиком чувствовал на себе ответный, колючий, очень враждебный взгляд.

– Всё нормально! – вернувшийся вскоре назад Володий облегчённо шлёпнулся на скамью рядом. – Сынок хозяев, Златоуст, позаботился о кибитке с тягловыми! Толковый малец, всё по совести сделал! Повозка надёжно укрыта, кони напоены и уже свежий овёс трескают! Отстегнул я парню две серебряные монеты за труды, заслужил!.. Только знаешь вот чего? Вроде как лошадь у них в конюшне стоит смутно знакомая… – озадаченно пробубнил молодой лавочник. – Где-то её видел мельком совсем недавно, да не могу вспомнить где… Может, в Мирграде, на выезде?.. Да не… Но явно где-то лицезрел эту кобылку с крупа! У неё ещё пятно белёсое на левом бедре, на грушу похожее по форме…

– Кажись, я знаю, где ты наблюдал сию клячу… Ента судьба!.. – Ратибор внимательно осмотрелся, пробежавшись глазами по нескольким торговцам с немногочисленной свитой да паре-другой охотников на рябчиков, разбросанных по залу и уминавших медовуху аль вино. Не заметив ничего подозрительного, он опять упёрся взором в дальний тёмный угол, в котором совершенно явно, помимо необъятной тени, восседало ещё три-четыре человека, ведущих себя на удивление тихо, что представлялось весьма странным.

«Обычно под хмелем языки быстро развязываются у расслабленного, гуляющего люда. А эти лишь шушукаются втихаря между собой… Никак, замыслили, что ль, чего… – с ленцой думал рыжеволосый воин, которого начало снедать щенячье, поистине детское любопытство. – Сходить, что ль, в рожи им свечку сунуть? Страсть как интересно, кто это там такой скрытный прячется…»

– И?.. – налив себе кружку кваса, Володий прервал неторопливые размышления молодого богатыря. – Где лошадку-то енту я мог лицезреть?

– Там же, где и я! – довольно хмыкнул в предвкушении намечающейся заварушки Ратибор. – То бишь…

– На том самом месте, Вол, – продолжил с набитым ртом за своего приятеля Емельян, который заказал себе ещё одну плошку щей в качестве добавки, – где тебя сегодня знатно отмутузили!..

– В самое яблочко, Емеля! Молодец, растёшь, наблюдательность развиваешь в себе! – одобрительно проворчал рыжеволосый великан, после чего насмешливо покосился на растерянного Володия. – На этой кобылке умчался прочь последний злыдень! Ну, тот самый, кого на суку вздёрнуть надобно было! У егошней клячи как раз в виде пятнышка груша светлая на заднице слева красовалась! Чую я, наше знакомство с местными душегубами вскорости возобновится…

Как бы подтверждая слова Ратибора, огромная тень за дальним столиком зашевелилась, наконец, выползая из сумрака. Народ в трапезной испуганно замолк, гул голосов стих; люди поникли головами, боясь встречаться очами с вышедшим на свет здоровенным воином лет тридцати на вид; ростом за два метра, нескладно сложённый, в широких шароварах и рубахе с надетой поверх овечьей безрукавкой, под которыми угадывались свисающие шматы сала; гигантский боец явно внушал всем окружающим страх. Не сказать, что он был прямо совсем уж с необъятным пузом, нет, скорее безобразно бесформенный; плечи и бёдра его располагались на одной ширине. Неправильной формы квадратное одутловатое лицо свиноподобного громилы исказилось гримасой ярости, когда исполин, играя заплывшими жирком, но всё ещё могучими мышцами, не спеша, вальяжно потопал через всю харчевню к нашим путникам. Те оказались единственными, кто не отвёл взгляд в сторону при виде надвигающейся на них горы из мяса, костей и плоти.

– Это они, Карбус! Я уверен! – прокрякал неприятный, уже недавно мельком слышанный голос из-за мешковатой туши возникшего из полумрака оппонента. Принадлежал этот визг, как вскоре выяснилось, тому самому, последнему бандиту, коего Ратибор, дав слабину, по доброте душевной отпустил. Вынырнув из-за бескрайней спины своего товарища, тот принялся поспешно, взахлёб долдонить, торжествующе тыча указательным пальцем в троих друзей, слегка опешивших от разыгрывающегося представления. – Мы, значит, вон того купца безбородого щипаем себе тихонько, щипаем, а тут вдруг два этих негодяя как прискакали, как прискакали! Один, правда, вроде гадить убежал сразу, а второй, вот этот, рыжий вепрь, напал на нас подло, со спины! Пока я опомнился, он уж всех моих молодцев на полешки постругал! Я храбро сражался, но в конце концов вынужден был отступить, дабы добраться до тебя и сообщить ужасную весть!..

– Замолкни, Сызлюк, я думаю… – протяжно прогудел Карбус. Позади него, помимо низкорослого разбойника, маячили ещё две заросшие жёсткой щетиной, недобро ощерившиеся рожи.

– Ратиборушка, пока говорящая хрюшка пытается нащупать у себя размякшие от беспробудного пьянства мозги, не мог бы ты ответить мне на один вопрос: тебе никого не напоминает этот ходячий сальный кусок, а? Помнится, я видел как-то мельком у твоих ног нечто похожее… Ну, у Феофана в «Четырёх копытах»! – Емельян потрясённо осмотрел нависшего над их столиком здоровенного противника, после чего вопросительно поднял брови, обернувшись к рыжебородому витязю. – Когда я ещё за тобой прибёг, перед нашим походом в Бобруйское селение, припоминаешь? Правда, тот студень показался мне куда пообъёмнее и жирнее, а этот боров вроде повыше да помощнее… Но сходство определённо имеется, к ведунье не трю́хай!.. Чай, не из одной ли утробы-то вылезли…

– Я Карбус!.. – «боров», нервно теребя рукоять массивной шипастой палицы, болтающейся у него на поясе, непонимающе перевёл злобные поросячьи глазки с Емельяна на молодого богатыря, явно пытаясь уловить суть их разговора. – Вы убили моих людей сегодня, на Степном тракте?

– Допустим… – дюжий ратник протяжно зевнул. – Нечего безобразничать при свете дня…

– За ента вам будет теперича очень больно! – грузный боец буравил рыжегривого воина рассерженным взором. – Этот конопатый сосунок, что кукарекал сейчас рядом, пропищал твоё имя. Да и Смиляна на входе интересовалась…. Ты Ратибор? Тот самый, из Мирграда?

– Угу. Дальше чего?

– Я – Карбус!

– Да что ты лялякаешь! – ехидно кашлянул Ратибор. – Ну-ка, хрюкни ещё раз, желе бесформенное, ведь боги любят соображать на троих…

– Ты ведаешь, с кем балакаешь?! Карбус, это я! – встрепенулся в гневе пухлый верзила. – Вся округа дрожит в страхе от одного упоминания моего имени!..

– М-дя? В таком случае сделай милость, не серчай, хряк оплывший, что меня не потрясывает, а на ха-ха пробирает, – едко усмехнулся могучий русич. – Но уж больно забавно ты курлыкаешь, рыхлый…

– Барбуля! Ты знаешь это имя? – Карбус, сжав кулаки размером с добрую гирю каждый, в бешенстве начал брызгать слюной, спугнув с насиженного места Володия с Емельяном, боязливо сиганувших в угол, за спину своему громадному приятелю.

– Хм, доводилось слышать! – Ратибор же так и не двинулся, разве что под налившимися кровью очами тучного ворога не спеша отхлебнул кваску прямо из кувшинчика.

– Это мой старший брат! Он пришёл за твоей башкой, когда за неё по весне назначили награду в триста золотых, и более я о нём ничего не слышал! – протяжный неистовый вопль разнёсся по кабаку. – Отвечай немедля, где Барбуля, покуда я с тебя шкуру живьём не содрал!

– Кхы, ента ж всё объясняет! А то вижу я смутно всплывающую в памяти объёмистую тень и начинаю кумекать, что мне отвар из дурман-травы, поди, подсунули, ибо не должна она тутова маячить! Емелька, ты оказался прав, тулово-то знакомое! – Ратибор облегчённо выдохнул, нагло уставившись в маленькие глазёнки откормленного толстяка, и невинно продолжил: – А бабуля твоя студнеобразная пала смертью храбрых. Прими мои искренние соболезнования! Билась отчаянно, да, но не сдюжила!.. А вот где захоронили тот кусман сальца толстозадый, я не в курсе, уж не серчай…

– Как она погибла… тьфу, он! Как он погиб?! – пухлый воитель с ненавистью сверлил зенками вальяжно откинувшегося на лавке рыжебородого ратника. – Поведай-ка перед смертью…

– Самоубийство, ента грех… – брякнул многозначительно Емельян, при этом не без сочувствия покосившись на тугодумного головореза.

– Как-как, налетел маковкой на свой же ятаган. Не без моей помощи, конечно… – между тем Ратибор звонко хрустнул костяшками пальцев. – Но сдох быренько, не изволь волноваться по этому поводу! Так уж и быть, по доброте душевной рассказал тебе перед кончиной… Твоей, естественно!

– Ты, рыжая псина, кажись, не расслышал меня?! Я Карбус, а Барбуля – мой любимый брат!..

– Чего заладил-то одно и то же? Плевать я хотел на тебя да на твоего покойного братишку, понял меня, слизень?! А за псину я кое-кому сквознячок в черепе устрою сей миг… Емеля, проследи, чтоб мой квасок ждал меня в целости и сохранности! А то одна жирная тушка ща ка-а-а-к хлобыстнётся где-то рядышком… – Ратибор не спеша принялся подниматься, но в это мгновение по широкой дуге внезапно просвистела шипастая палица, метя в голову молодому богатырю. Рыжая грива резко качнулась в сторону, стремительно уклоняясь от неожиданного удара. Утыканное ржавыми гвоздями навершие самодельной булавы, лишь слегка чиркнув по огненным космам на лбу, полетело по инерции далее и, вдребезги расколошматив практически полный кувшин с любимым янтарным напитком могучего гиганта, глубоко впилось в добротную дубовую столешницу, крепко в ней застряв. Разлетевшийся вдребезги жбан знатно окатил расплескавшимся квасом Ратибора, в наступившей после тишине заставив того грозно прищуриться и через пару секунд мрачно процедить сквозь зубы: – Ента ты сейчас зря сделал, ошмёток дерьма ослиного…

Поднявшись, дюжий ратник стремительно обогнул стол и сильно пнул в бок растерянно заморгавшего Карбуса, заставляя того отступить на пару шагов назад и выпустить из волосатых лап рукоять плотно засевшей в столешнице булавы. Младший брат Барбули явно рассчитывал одним махом закончить противостояние, внезапно и подло саданув своей жуткой дубиной по ряхе нахального оппонента. Но что-то пошло не по плану: тот оказался на удивление проворным, и лишь тоненькая кровавая бороздка, проступившая над левой бровью Ратибора, свидетельствовала о том, насколько близко к цели пришёлся коварный удар.

Могучий витязь вырос перед своим противником, и зал, неотрывно наблюдающий за начавшейся схваткой, поражённо ахнул, ведь изумляться было чему. По росту оба бойца оказались равны, а по ширине плеч Ратибор, явно куда лучше сложённый, и вовсе превосходил оппонента. У последнего, правда, оказались чуть длиннее да мясистее руки, что только добавляло чудовищной, корявой непропорциональности телосложению Карбуса. По трапезной прошелестел торопливый шепоток: завсегдатаи с азартом принялись делать ставки, кто кого одолеет.

Пара свирепых исполинов же, изготовившихся к поединку, всё сверлила друг друга враждебными взглядами, пытаясь одновременно предугадать следующее действие замершего напротив соперника. Ратибор не потянулся за притулившейся в уголке позади секирой, а болтающиеся на поясе чеканы с ножом не спеша выложил на стол, очевидно, рассчитывая на честную рубку на кулаках. Только вот его враг явно не страдал подобным благородством.

Не выдержав повисшего в воздухе напряжения, Карбус сграбастал левой рукой молодого богатыря за ворот рубашки, спустя миг нанося снизу вверх резкий удар зажатым в правой длани кинжалом с причудливым, слегка изогнутым, волнистым лезвием, выхваченным им за секунду до этого из ножен на ремне. Ратибор ловко поймал на лету, за кисть лапу с необычным стилетом, и в тот же момент здоровенный разбойник резко дёрнул на себя рыжебородого берсерка, одновременно пытаясь всадить ему шишковатый покатый лоб в лицо. Но несокрушимый мирградский великан снова оказался быстрее: опять отклонив физиономию чуть в сторону, он увернулся от пришедшегося лишь вскользь страшного удара, после чего сам жёстко сцапал противника правой ладонью за густую тёмную бороду, отгрузив затем в удивлённую ряху обрюзглого громилы уже свою плюху головой, тут же сломав тому нос. Раздался характерный хруст, кровь фонтанчиком брызнула из перебитого шнобеля Карбуса, обильно окропляя как его самого, так и стоящего напротив Ратибора. Но массивный душегуб хоть и оказался в прострации да знатно покачнулся, но всё же устоял на ногах, так и не отпустив ворот рубахи лучшего бойца Мирграда. Тот же, наоборот, разжал пальцы, позволив бородёнке противника выскользнуть из них, и освободившейся правой лапой, стремительно сжавшейся в пудовый кулак, нанёс из-под вражеской ручищи дезориентированному противнику снизу вверх резкий, короткий, но вместе с тем мощнейший апперкот в челюсть. Чудовищной силы удар непомерно и неестественно задрал Карбусу харю к потолку. Что-то опять хрустнуло, и родный братец Барбули так и замер в данной нелепой позе, остекленевшими глазами уставившись в потолочные перекрытия. Ратибор же, проворно выхватив левой дланью из враз ослабшей руки противника серповидный кинжал, шустро всадил его по гарду под рёбра оппоненту, после сильным рывком дёрнув вправо, вспарывая вдобавок негодяю обширное брюхо. Но всего этого Карбус уже не чувствовал, ибо могучий крюк молодого богатыря, прилетевший малость ранее по бороде, оказывается, сломал необъятному бандиту шейные позвонки. Чуть по инерции постояв на пятках, покачивающаяся сальная туша грозного верзилы стала заваливаться навзничь, утягивая за собой Ратибора, ибо онемевшие пальцы на правой ладони рыхлого лиходея так до сих пор и не расцепились, по-прежнему крепко сжимая косоворотку дюжего ратника. Раздался треск рвущейся рубахи.

– Да чтоб тебя, собака!.. – зло прорычал рыжеволосый исполин, поспешно выдёргивая оказавшийся довольно тупым кинжал из пуза падающего на спину громилы и лишь со второй попытки отсекая его правую кисть, так и оставшуюся висеть на вороте рубашонки. Спустя мгновение, с жутким грохотом объёмное безжизненное туловище Карбуса громко хлопнулось о пол таверны, казалось, даже слегка проломив своим весом добротный дубовый настил уютной корчмы.

В «Лисьей норе» настала гробовая тишина. Честной люд, поражённый столь быстрой расправой над казавшимся непобедимым громадным бандюганом, ошарашенно переводил взгляд с хмурого Ратибора, с угрюмым видом пытающегося-таки отцепить от порванного ворота своей рубахи отрубленную кисть оппонента с намертво вцепившимися в полотняную ткань одеревенелыми пальцами, на его поверженного противника. Тем временем из безмерного вскрытого брюха Карбуса всё продолжали и продолжали с мерзким хлюпающим звуком вывалиться наружу окровавленные, дымящиеся внутренности.

– Если ты, медвежонок, сотворил такое с человеком, разбившим тебе кувшинчик с квасом, страшно представить, что ты сделал бы с тем, кто без спроса, ненароком посмел высморкаться в твой носовой платок…

– У меня их нет, Емеля, ибо сопли не беспокоят с рождения, – степенно проворчал в ответ Ратибор. – Здоровьем, слава Перуну, боги не обидели.

Начавшийся диалог растопил повисшее в трактире молчание: трое лиходеев, стоявших за спиной своего павшего вожака, затравленно переглянулись и, как по команде, сиганули к выходу. Но уйти удалось лишь двоим: Сызлюка словил Володий, встав у него на пути и ударив того в шею выхваченным из-за кушака ножом. Судорожно схватившись за смертельную рану на горле, последний из пятерых головорезов, напавших на купцов на Степном тракте, противно хрипя, завалился набок, распластавшись чуть поодаль от тела почившего в небытие Карбуса.

– Это тебе за Зоркомира, погань! – зло бросил Володий. При этом руки его ходили ходуном; нож выпал из них, с глухим звоном шмякнувшись о пол.

– Первый раз?.. – Ратибор, наконец отодрав от косоворотки безжизненную длань сражённого им тучного бойца, равнодушно откинул её в сторону и понимающе посмотрел на сына Демидия, малость ошалевшего от произошедшего. – Поди хлебани чарку медовухи. Вскоре отпустит… А нет, так наверни ещё кувшинчик.