Инициация и другие рассказы

– Нууу, – меня хлебом не корми, дай кого-нибудь чему-нибудь научить. Я быстро вхожу в образ сэнсэя. – Берём два пальца, складываем вот так колечком, кладём так вот на язык и дуем.

– Сверху на язык или снизу? – спрашивает он, морща лоб.

«Как можно положить «на язык» снизу?!» – удивляюсь я, но отвечаю спокойно и медленно:

– Сверху, и кончик языка чуть загибаем вниз.

– Алексей, – протягивает он руку.

– Павел.

Пожимаем друг другу руки и следующие пять минут тренируемся. Двор наполняется странными звуками шипения, переходящего в слабый свист, как если бы хулиганы протыкали поочерёдно все колёса у припаркованных машин. Что-то получается, но пока ещё явно далеко от идеала. Редкие прохожие оборачиваются на двух мужиков за сорок, которые, засунув по два пальца себе в рот, с серьёзным видом делают странные дыхательные практики, периодически высовывая язык, как будто собираясь станцевать хаку. Марс смотрит на нас с терпеливым недоумением и тоже время от времени высовывает язык.

Алексей немного расстроен своими успехами, но не сдаётся, как все крепкие бородатые мужчины.

– Мне в своё время понадобились недели две практики, чтобы найти правильное положение, – успокаиваю я его, – нюансы анатомии у всех разные.

– Буду тренироваться, – обещает он и впервые улыбается.

Мы снова жмём руки и расходимся в разные стороны. Марс семенит рядом.

По дороге домой я ещё долго размышляю о том, что подобная история, кажется, может случиться только с мужчинами. Какая-то это очень мужская тема – вступить почти ночью в контакт с незнакомцем, чтобы из чистой позиции ученика освоить некий не слишком функциональный, но прикольный навык. Мне нравится мысль, что это, вероятно, и есть двигатель эволюции, прогресса, ключевую роль в котором я мысленно, естественно, отдаю мужчинам.

В этот момент мой Марс увязывается за какой-то незнакомой чёрной собакой и вслед за ней поднимает лапу на припаркованный у автобусной остановки самокат. «А может, и не прогресса», – приходит мне.

Линза

У меня есть друг. Иногда я слушаю то, что он говорит, и поражаюсь, какой же он другой. Он вообще всё иначе себе думает, чем я. У него другая картина мира, во многом не совпадающие с моими ценности, и иногда он бывает, по моему мнению, редкостным занудой. И при этом он друг настоящий. Я доверяю ему безгранично. Я точно знаю, что он всегда на моей стороне. Я чувствую, что он по-настоящему радуется и горюет по моим поводам вместе со мной.

Один мой знакомый, владелец большой ИТ компании, как-то сказал, мол, есть три уровня доверия между мужчинами. На первом уровне доверия, минимальном, ты готов с человеком пойти в разведку. На следующем уровне, более сложном, ты готов оставить с ним свою жену, уходя в дальнее плавание. И на третьем уровне, самом продвинутом, ты спокойно готов пойти с ним в сложный проект, по итогам которого вам нужно будет справедливо поделить между собой миллиард. Я верю, что с этим другом мы не поссоримся, даже деля миллиард или выбирая, кто первый вылезает из тонущей подводной лодки (не дай Бог, конечно). Это очень ценные для меня отношения.

Часто вспоминаю один из эпизодов, из которых это доверие выросло.

Была зима. Нам было лет по 15. Мы потешно боролись в сугробе в лесу в получасе быстрой ходьбы от моего дома. Андрей жил чуть дальше. Да, 30 лет назад в получасе ходьбы от наших домов в Купчино был лес. Я занимался рукопашным боем, он качался (чем ещё заниматься в Купчино?), нам было что опробовать друг на друге.

В запале я и не заметил, как у меня выпала одна контактная линза. Это была не просто досада. В начале 90-х нельзя было купить контактные линзы в любой аптеке или в автомате в метро. Нужно было записаться к врачу в спецклинику в центре города и потратить кучу времени на визит. И стоило это по тем временам прилично для моей семьи – так сразу не поедешь, копить нужно.

Я сильно расстроился. Потеря линзы имела последствия. Во-первых, для тренировок. Зрение минус 4,5 ограничивало мои возможности вести спарринг с динамической дистанцией. За полгода до этого, наверное, решив, что я Ван Дамм и могу биться хоть с закрытыми глазами, я поучаствовал во внутренних соревнованиях нашего бойцовского клуба без очков и линз и пропустил такой удар ногой в грудь, что отлетел на пару-тройку метров, упал на спину и не смог продолжать бой. Как выяснилось много позже, я тогда сломал копчик. Понадобилось несколько месяцев, чтобы после этого всё восстановить: и копчик, и репутацию. Во-вторых, я терпеть не мог свои очки с толстыми тяжёлыми стёклами и чувствовал себя в них полным ботаном.

По дороге домой я скрипел зубами, испытывая хорошо известное неокрепшим умам чувство острого сожаления «Эх, зачем я только…», виноватил всех и каждого и мечтал о том, чтобы проснуться в реальности, в которой всё иначе.

Мы расстались у моего дома, я хмуро пожал Андрею руку. Примерно через час я уже должен был выдвигаться к репетитору, напялив свои стрёмные очки, словно налобную повязку с надписью «я балбес».

Однако через минут 50 в моей квартире раздался звонок. Я уже был в коридоре и собирался выходить. Открыв дверь, я выпучил глаза от удивления. На пороге стоял Андрей. От него шёл пар. Он был совершенно мокрый от пота и тяжело дышал. В одной руке у него был огромный банный таз и полиэтиленовый мешок, как потом выяснилось, с большущим термосом. Другой рукой он протягивал мне спичечный коробок: «Держи свою линзу». Он улыбался счастливый. Я не поверил своим ушам, схватил коробок и открыл его. Линза и правда была там. Комок благодарности из груди подкатился к горлу и на секунду перехватил мне дыхание.

Оказалось, что этот ненормальный помчался домой, вскипятил чайник воды, наполнил термос и, захватив с собой таз, побежал к месту нашего побоища. Там он разбил на сектора развороченную полянку и последовательно, сектор за сектором, просеивал и топил снег, пока чудом не отыскал в нём линзу. После чего он побил все рекорды по бегу уже к моему дому.

– Да ты вообще сумасшедший! – говорю я, совершенно обалдевший от осознания, что у меня есть такой друг. Факт того, что я снова обладаю полным комплектом желанных линз, как-то сам собой отошёл на второй план. – У тебя же не было никаких шансов!

– Ты настолько расстроился, что я просто не мог это так оставить, – пожимая плечами, ответил он.

Прошло очень много лет, а я продолжаю периодически вспоминать эту историю и искать ответ на очень простой вопрос: а как бы я поступил на его месте? Честно – я не знаю. Но, благодаря этому опыту, я до печёнок прочувствовал, как это, когда друг не доверяет теории вероятности, а просто делает всё, чтобы выручить тебя из беды. Что-то принципиально важное есть в этой внутренней невозможности «так оставить», пока существует хоть какой-то шанс. И тогда мизерные шансы, словно под увеличительной линзой, вдруг оказываются достаточно большими, чтобы всё получилось.

Мудрость старейшин

Лет 20 назад наша компания консультировала правительство одного исключительно живописного и богатого углеводородами региона. Задача была оценить долгосрочную конкурентоспособность основных отраслей экономики региона и дать предложения по совершенствованию промышленной политики.

Я обожал такие истории. Во-первых, это была прекрасная возможность посмотреть мир во всём его многообразии за счёт клиента. Во-вторых, как я сейчас понимаю, для меня это был замечательный способ потешить своё самолюбие.

Ну, правда, в те времена нечасто можно было встретить регионального чиновника с правильным образованием, международным кругозором и качественным стратегическим видением. На местах было очень много крепких хозяйственников, многие из них были ответственные и добросовестные, но при словах «как вы планируете повышать глубину интеграции отрасли Х в мировую экономику?» или «какие кластеры конкурентоспособности вы уже идентифицировали в регионе?» с ними запросто могла сделаться падучая. Если ты проштудировал классиков – Портера, Минцберга и Ансоффа – с карандашом в зубах, можно было ставить один против пятидесяти, что человека, образованнее тебя в теме корпоративной или региональной стратегии в правительстве регионов ты не встретишь. Эти знания, естественно, не делали меня крутым управленцем, но экспертом «федерального масштаба» – вполне. Ну и в свои «меньше тридцати» осознавать это было более чем приятно. Перья распушались и щёки надувались сами собой.

Неотъемлемая часть любого исследования такого рода – интервью с членами правительства, курирующими ключевые отрасли. Люди всегда были моей самой любимой частью программы. Все эти высокие чиновники были весьма неординарными личностями – обычно сильными, в основном умными, часто дерзкими, нередко мутными. Мне нравилось строить гипотезы относительно того, что привело именно этого человека именно в эту точку его карьеры: многолетний труд в системе и безусловная лояльность ей, интриганство и макиавеллизм, необоснованный оптимизм от невероятно успешного предыдущего опыта в предпринимательстве или шизоидность (я тогда ещё не знал такого слова, но уже выделял суперпедантичных эмоционально холодных интеллектуалов, у которых «всё по полкам», кроме отношений с коллегами).

В ходе бесед с региональными министрами, среди которых я обнаружил всю палитру моих типажей, довольно быстро выяснилось, что до согласованной политики там как до луны пешком. Коллеги окопались в удельных княжествах своих министерств и комитетов и фактически разговаривали друг с другом на разных языках про разное. То, что одним руководителям представлялось краеугольным камнем, главным вызовом развития региона на этом этапе, другим же могло быть неизвестным как проблема вовсе. Мы несколько дней пытались разгадать эту загадку: почему у коллег, сидящих в общем-то в одной лодке, регулярно (наверное) встречающихся на совещаниях и в коридорах, такие разные представления о контексте, приоритетах и сотрудничестве. Но безуспешно. Эта тайна от нас постоянно ускользала.

Открытие пришло оттуда, откуда мы его совсем не ждали. Одним из последних в серии наших встреч значился глава местного комитета по ЖКХ по имени Степан Петрович. Тематика ЖКХ не входила в зону нашего интереса и ничего особенного мы от этой встречи не ждали. Навестить его – это была почти только вежливость. Более того, встреча началась настолько странно, что я уже было подумал, что зря мы с коллегой вообще сюда явились.

В кабинете Степана Петровича, довольно просторном, для нас двоих были приготовлены стулья. Они стояли посреди кабинета. Сам он – довольно крупный, если не сказать грузный, мужчина – восседал за столом, немного хмурясь и отводя взгляд от прямого контакта. Внешний антураж напомнил мне комнату для допроса. Как будто это не мы пришли вопросы задавать, а нас привели выпытывать военные тайны.

Я интерпретировал всё это как ясный сигнал про то, что а) мы гости нежеланные, б) в официальную повестку нашей встречи он не поверил и счёл её прикрытием для чего-то другого и в) кофе нам не нальют. Ну бывает, думаю я. Рассказываю, кто мы и зачем. Перехожу к вопросам про его задачи и проблематику. Получается не очень. Интервью вязнет. Мои вопросы булькают в озеро его нежелания разговаривать и обрастают в нём водорослями бессмысленных подробностей, до которых нам нет никакого дела. Понимаю, что если бы в конце нашего визита у нас не была бы запланирована аудиенция у губернатора, Степан Петрович, возможно, и вовсе бы нас не принял.

Первый час разговора наш собеседник находится в довольно странном эмоциональном состоянии, суть которого я никак не могу уловить. Что-то среднее между попыткой обидеться и желанием чихнуть. Его брови то хмурятся, сдвигаясь к переносице, то поднимаются вверх, на лоб, как будто даже независимо от содержания разговора.

Ищу способы выйти-таки на диалог и меняю формат беседы: перехожу от вопросов к нашим наблюдениям со встреч с его коллегами. Рассказываю, как убедительно один говорил про потребность в прямых иностранных инвестициях в пищевку, другая – про облегчение процедур выдачи лицензий, третий – про проблемы квотирования вылова. И рассуждаю, что, мол, интересная особенность – каждый видит свою проблематику, но никак не стыкует её с контекстом развития других отраслей. Наш собеседник время от времени выпрямляется в кресле и делает глубокий вдох, как будто собирается сказать что-то, замирает на секунду-другую, но потом выдыхает и снова оседает. Поймал себя на мысли, что я в эти моменты делаю вдохи, выдохи и задержки вместе с ним, как будто мы на пару занимаемся пранаямой.

Задаю очередной вопрос, уже почти не надеясь на внятный ответ: «Как Вы полагаете, в чём причина того, что члены правительства столь по-разному видят себе ситуацию?»

Степан Петрович, кажется, впервые за нашу встречу ловит мой взгляд, и его брови перестают гулять по всему лицу. Он выпрямляется в кресле и вдруг почти выкрикивает: «Мыться надо чаще, а они не моются!»

В комнате повисает пауза. Довольно длинная. Я чувствую, как мой коллега повернулся ко мне, но переглянуться с ним – значит послать двусмысленный сигнал. Смотрю в глаза собеседнику. В моей голове проносятся различные удивительные картины, но состоятельные гипотезы о связи между отношением к гигиене и уровнем координации членов правительства не рождаются. При этом я всем телом ощущаю, что сейчас происходит что-то важное.

Произношу ровно, чтобы никого не спугнуть: «Кажется, Вас это беспокоит. Мы можем остановиться на этом поподробнее?» По взгляду Степана Петровича понимаю, что он пытается разобраться в том, насколько я действительно хочу об этом поговорить. Я сам ещё точно не знаю, но делаю самое участливое выражение лица, на которое только способен. Тогда он медленно произносит: «Весь свой управленческий опыт я воспринял от своего бывшего руководителя в бане.»

То, что баня – это полезно, я, в принципе, и так знал. Но то, что это может быть настолько полезно для эффективной работы правительства – это стало для меня совершеннейшим откровением. Степан Петрович рассказывал, что именно в бане до недавнего времени открыто обсуждались вопросы, которые стыдливо замалчивались на официальных совещаниях. В бане обменивались новостями, тестировали новые идеи, находили нестандартные решения, создавали альянсы. В бане выращивался кадровый резерв: от аксакалов передавалась молодым руководителям аппаратная мудрость, внутренний этикет и правила игры. Но времена изменились. В правительство сразу на высокие посты пришли слишком молодые люди, решительные женщины – и банная традиция сама собой умерла, потеряв кворум. Вместе с ней в правительстве региона практически сошла на нет и практика неформального общения. И ничего не пришло взамен.

Степан Петрович говорил рваными фразами, то повышая голос, то не к месту понижая; его удивительные брови прыгали то вверх, то вниз, но теперь я понимал, что так у него проявлялось волнение. Он действительно переживал за свою малую родину и за своё дело. Мы видели, что он искренне старается донести до нас самую суть и слушали с большим интересом. Он был совсем не глуп, этот любитель с пользой помыться. Он очень точно уловил фундаментальную проблему этого региона, с решения которой следовало начинать. И я должен был признать, что к этой задачке – как открыть этих столь разных людей друг для друга – не было ответов во множестве прочитанных мною книг по стратегии.

Мы прощались совсем на другой волне, чем здоровались. Я был признателен ему за откровенность, а ему явно было радостно оттого, что мы не обесценили его рассказ и дали его выводам, которые он до сих пор держал при себе, внимание и место. На прощание Степан Петрович произнёс: «Ну, если доедете до нас снова, приглашу вас в баню!». Выглядел он при этом умиротворённо и весомо, как настоящий старейшина, а брови его окончательно заняли полагающееся им место.

Отчасти благодаря этой встрече, хотя и по прошествии многих лет, я почти перестал видеть в неуклюжести недалёкость и путать начитанность с глубиной. И очень ценю людей, с которыми хочется сходить в баню.

Девочка и шут

Я всё время удивляюсь правильным детям. Правильным, в смысле послушным и ответственным, прогнозирующим социальные последствия любой своей проделки, оценивающим их по шкале «хорошо» или «плохо» и на этом основании отказывающимся от любых проделок. Слушающимся маму и папу. Кушающим только ножом и вилкой. Не способным представить себя уличными музыкантами. Никогда не нарушающим правила.

Смотрю я на таких детей и, с одной стороны, мне завидно немного, конечно. Они не наденут на голову строптивому товарищу ведро с краской. Не пойдут в семь лет одни гулять по крышам. Не вступят в драку с кратно превосходящим по силе обидчиком. Это всё, как вы понимаете, примеры из жизни моих девочек. Мне никогда не было так спокойно, как вероятно бывает спокойно счастливым родителям правильных детей.

И при этом мне невероятно хочется схватить такого правильного ребёнка за шиворот и вытрясти из него все эти бильярдные шары правил и ограничений, чтобы обнаружить под ними полузадохшегося реального ребёнка. Это, естественно, мои тараканы и моё личное, ужасно субъективное и конечно же неправильное представление о том, что «ребёнкам» хорошо, а что тоска смертная. Но если мне попадался в руки «правильный» ребёнок, довольно скоро можно было увидеть в нём чудесную (на мой вкус) трансформацию. В нём просыпался маленький шут-дурак. Его глаза начинали хитро блестеть, он пробовал новое, не обязательно укладывающееся в базовые правила этикета, но дающее ему море энергии – у него раскрывались врождённые задатки к спонтанности и импровизации.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.