Гроза над морем

– Отвечай квартирмейстеру!

– Не тяни!

– Нам тоже интересно!

– Эй, Джек, может быть, ты развяжешь ему язык?

Из столпившихся вокруг людей выступил коренастый и крепкий молодой парень с испитым красным лицом и бельмом вместо левого глаза. Он выхватил нож из-за широкого голенища, подцепил край измятой рубашки юнги и разорвал ее ровно посередине, легко разрезав, как бумагу. Дэн попятился, но его вытолкнули обратно в круг, и он снова упал, сдвинул локти, закрывая лицо и шею. Удары обрушились на него со всех сторон. Били не разбирая, стараясь задеть побольнее, вырвать хоть один крик или стон, но Дэниэл молчал, стиснув зубы и до крови прикусив губу. Кто-то ударил тяжелым башмаком в висок, и он дернулся и замер, уткнувшись лицом в пол.

– Вставай!

– Слабак!

– Говори!

Квартирмейстер поморщился и замахнулся прикладом ружья, но вдруг хмурый и угрюмый человек в прожженном синем камзоле, до этого молчавший, растолкал в разные стороны двух матросов и шагнул вперед, закрывая парнишку, скорчившегося на досках палубы.

– Хватит!

Одноглазый Джек скользнул оценивающим взглядом, словно примериваясь, справится ли с ним, или драку лучше не затевать.

– Довольно, – повторил Уолтер уже тише и предупреждающе поднял руку, оглядывая взбешенную команду. – Вы убьете его и ничего не узнаете. Зачем он мертвый вам нужен?

– Зачем он нужен нам живой? – выкрикнули сзади, но квартирмейстер отмахнулся, не давая возмущению перерасти в новый скандал.

– Может быть, ты нам расскажешь, что это? – прищурился он.

– Карта сокровищ легендарного корабля-призрака, – спокойно ответил Уолтер. – Капитан Ронтид был его дядей, и за этот клочок бумаги передрались три государства. Он сказал правду, мертвый язык северян невозможно расшифровать, не зная диалекта.

Матросы возмущенно зашумели, но поднять руку на этого спокойного и уверенного человека не решился никто. Квартирмейстер приказал отправляться по местам, и толпа схлынула, ворча и перебрасываясь недовольством, как мячом в ленивой игре, однако спорить не стала. В трюме остались только трое.

Уолтер присел рядом с Дэниэлом, стащил с него разорванную и окровавленную рубашку, подложил под голову свой свернутый камзол. Бледное лицо юнги, шею и грудь заливала кровь, на светлой коже темнели синяки и ссадины, глаза были закрыты.

– Дэнни, – позвал доктор, положив ему на лоб прохладную ладонь. Паренек мучительно застонал, попробовал привстать, но сил не осталось. – Тихо. Потерпи немного.

Он оторвал от своей рубашки два длинных лоскута, водой из бочки стер кровь с лица юнги, холодной и влажной повязкой перетянул кровоподтеки на груди. Неслышно подошла Марта, опустилась рядом, взяла Дэна за руку, но его ладонь безвольно выскользнула из ее дрожащих рук. На бледных веснушчатых щеках застыли дорожки от слез, прочертив неровные линии среди сажи и грязи.

– Скажите, что с ним? – шепотом спросила она. Уолтер долго молчал, будто не расслышав вопроса, но потом все-таки отозвался хмуро и нехотя:

– Ничего хорошего. Еще немного, и они переломали бы ему все на свете.

Марта испуганно ахнула и тут же оборвала саму себя, боясь, что их услышат.

– Он будет жить?

– Да будет, не бойся… От этого не умирают. Но не дай светлейший тебе узнать такую боль, – вздохнул Уолтер. – Иди, спрячься за бочками и сундуками. Постарайся поспать. Они про нас пока забыли, теперь до утра будут хлебать ром и делить добычу.

– А вы?

– Не беспокойся. Иди.

* * *

В летние ночи темнело поздно. Когда море наконец почернело и слилось с небом, будто кто-то опрокинул огромную чернильницу, было уже близко к полуночи. Волны успокоились, ветер ласкал воду, и она тихонько плескалась о борт судна. Где-то в ее темноте, на страшной глубине, плавали, покачиваясь, далекие колючие звезды. Янис снова засыпал, уже не обращая внимания на боль в онемевших за полдня руках и ногах, но из полудремы его вырвали тихие шаги, раздавшиеся на лестнице, ведущей в трюм.

На палубу поднялся доктор Хольм. В свете луны Янису показалось, что морщины на его лице стали глубже, а тени под глазами – темнее. Он подошел совсем близко к мачте и остановился прямо напротив, не проронив ни слова. Обыкновенно он держал спину прямо, но теперь слегка сутулился, не поднимая глаз. Что произошло за эти сутки, что так изменило его?

– Ты!.. – капитан вскинул голову и задохнулся от возмущения. Страшно хотелось пить, голос сорвался, и он вынужден был продолжать уже шепотом. – Бездна, да как ты мог? Почему я сразу не разглядел… Подозревал ведь! А потом думал, что ты погиб. Собака ты, Уолтер Хольм, собака и последний предатель!

– Будь так добр – заткнись, пока не пристрелили нас обоих, – хмуро сказал Уолтер, выслушав все, что капитан о нем думал, а потом осторожно огляделся и извлек из-под полы камзола закупоренную флягу. – Давай, три глотка. Тебе надо согреться.

– Отравить меня хочешь?

– Обязательно, только не сегодня. Доверься мне и пей.

– Черта с два тебе доверять! Да ты… – взвился было Янис, но тут же осекся и умолк: доктор влепил ему пощечину. Не сильно, но стыдно, и ему показалось, будто на голову обрушился ушат ледяной воды, одним махом приведя в чувства. Изумленно моргнув и окончательно стряхнув остатки сна и паники, он пристыженно опустил голову, как мальчишка.

– Успокоился? – прошептал Уолтер. – Наконец-то. А теперь слушай меня внимательно. По их законам судовому врачу предлагают перейти на борт с миром. Да, можно было гордо отказаться и погибнуть на “Исиде”, но зачем?

– Шкуру свою спасаешь? Я от тебя и не ожидал другого! Ты всегда нас сторонился!

– Мне эта жизнь не сдалась ни к черту. Ты сам знаешь, я давно не живу, а существую. И может, был бы рад умереть достойно. Но пока что я нужен здесь. Ни юнга, ни Марта, ни пленные сами о себе не позаботятся. А я в молодости клятву давал. Что никогда не брошу в беде тех, кто нуждается в помощи, чего бы мне это ни стоило. Можешь поливать меня грязью, капитан, но пути назад уже нет.

– В графстве тебя повесят, – нахмурился Янис.

– А это уж не твоя забота.

Он поднес к его губам флягу. Янис послушно глотнул – в ней оказался ром. После третьего глотка во рту стало терпко, по телу разлилось живительное тепло, и холод морской ночи уже не заставлял дрожать и проклинать все на свете.

А дальше случилось то, чего капитан никак не ожидал от того, кого сам назвал предателем. Обойдя кругом мачту, доктор ослабил веревки, вылил несколько капель рома на отрез чистой ткани, стал стирать кровь с руки Яниса.

– Какого черта ты делаешь? – прошипел тот, когда кисть неожиданно свело судорогой от жжения.

– Терпи, не то без руки останешься. Очень неудачно ты подставился, пуля прошла навылет, поранила вену и царапнула кость в ладони, – так же тихо ответил Уолтер.

– Кто еще из наших здесь? – спросил капитан, морщась от боли, пока Уолтер промывал и перевязывал раненую ладонь. Янис пристыженно смотрел в другую сторону. Он не ожидал от Хольма такого безрассудного благородства. Добровольно перейти на службу к корсарам, чтобы быть рядом с пленниками и помогать… И это тот самый угрюмый, ворчливый и страшно невыносимый Уолтер, всякий раз после плавания с которым Янис зарекался брать его в следующее и почему-то все равно не увольнял.

– Марта…

– Знаю. Что они с ней сделали? Она так кричала, что трудно было вообще думать о чем-то другом.

– С ней – пока ничего, – Уолтер нахмурился и поскреб в седом затылке. – Но у нее на глазах избили нашего юнгу. То-то и кричала: умоляла прекратить, но этих разве слезы тронут… Наверное, они были бы не так жестоки, если бы он просто покорно молчал, а не пытался им доказать, что на самом деле ничего не знает… Сам понимаешь, он один, а их много. Ложь и спор раззадоривает их, как красный флаг быка.

Все-таки не покорился, рискнул бороться? Это было неудивительно. Янис давно знал Дэниэла, ценил его как хорошего работника и вскоре понял, что уважает его, как младшего товарища – веселого, смелого, сильного. Юнга действительно был ценным человеком на корабле: лишнего не говорил и не делал, в уныние никогда не впадал, всегда слушался капитана, мог подать пример многим старшим матросам. Янис также одним из первых был посвящен в его тайну, которая, кстати, вскоре перестала быть таковой. Тайна, о которой ходят легенды – уже не тайна.

– Что хотели?

– Чтобы он расшифровал карту.

– И… теперь они не знают, что в ней?

– Знают. Я сам рассказал, пока они его не покалечили. Его жизнь дороже этих денег. Любая жизнь бесценна.

– О боги, как он?

– Плохо. Потерял сознание, как бросили, так и не вставал. Боюсь, что ни он, ни девочка не продержатся долго, – вздохнул доктор, покачав головой. – Любую боль человек может перетерпеть, но сделать ее привычкой невозможно, это нужно себя ломать и заново собирать по кусочкам. Молодые на такое не способны. А Дэну всего семнадцать.

Янис ничего не ответил. Трудно было представить, что пережили юнга и его подружка, да и передергивало от одной только мысли об этом. Тем временем Уолтер закончил, закрепил пропитавшуюся спиртом повязку на руке.

– Вот и все. Потерпи до утра. Попрошу, чтобы тебя отправили к остальным. А то стоишь тут, как памятник самому себе, и радуешь Остина своим пришибленным видом.

– Спасибо, – Янис искренне поблагодарил его, решив пропустить мимо ушей язвительную реплику про памятник. – Прости, что подозревал.

Ничего не ответив, Уолтер спрятал флягу и направился к лестнице в трюм.

Напрасно капитан думал, что стоя спать неудобно: как только простреленная рука перестала настолько сильно беспокоить, он и сам не заметил, как заснул.

Глава 7 Цена молчания

В каюте капитана Остина царило непривычное оживление, какого давно не помнили на пиратской шхуне "Тихий". За деревянным столом со сглаженными углами, покрытым темно-бордовым бархатом, собрались все приближенные Мэйна Остина во главе с ним самим. На столе были разбросаны путевые заметки и карты, порванные и пострадавшие от воды и крови бумаги, вынесенные с разгромленной торговой баркентины "Исида", лучшие золотые украшения с драгоценными камнями, монеты и маленькая, истрепанная и зачитанная едва ли не до дыр записка, которую нашли у пленного юнги.

Над всем этим богатством, опираясь на обе руки, унизанные массивными перстнями, стоял Мэйн Остин, гроза Алого моря и всех трех его побережий. Во взгляде узких ярко-синих глаз его светились сдерживаемый гнев и насмешка. Щеки и подбородок затянула черная щетина, нос с заметной горбинкой клювом выделялся на резко очерченном, холеном лице. Длинные каштановые волосы, заплетенные в жесткие косички-дреды, свисали ниже плеч, и, когда корабль покачивало, в тишине каюты слышался тихий глухой звон золотых бусин на них. За широкими плечами капитана собрались первые приближенные.

Напротив в привинченном к полу кресле расположился Марко ла Кайра. Его кудрявые волосы, обрамлявшие круглое лицо с оливковым загаром, слиплись от воды и пота, повисли грязными прядями надо лбом и висками. Губы, вечно растянутые в кривой полуухмылке, пересекал небольшой кровавый след, на левой скуле расплывался синяк. Руки кока были привязаны к узким подлокотникам кресла, но он сам будто не замечал этого и держался с пиратами вольно и почти на равных.

Мэйна Остина он знал давно, но увидеться с ним лично все не представлялось случая. И вот, наконец, обведя вокруг пальца простака-рулевого с "Исиды", Марко открыл портал в южную бухту Алого моря, удаленную от столицы – Деншилля – на несколько десятков миль, и одним поворотом штурвала направил корабль туда, где промышляла шхуна Остина. Этот план он вынашивал давно, давно хотел примкнуть к пиратам, чтобы доказать, что капитаном может быть не только тот, кто получил это звание практически по наследству. Больше всего на "Исиде" разногласий у него было именно с Янисом. Он его презирал. Считал, что Миллс слишком молод и неопытен для командира судна, но все не мог привести свой план в исполнение, потому что капитану люди были преданы, и, обманывая каждого таким же образом, как Джонни, говоря им, что бунт уже почти готов, нужно только их согласие, кок всякий раз терпел поражение и рисковал быть пойманным на этой авантюре.

Однако ему везло. Несколько раз матросы пытались доложить об этих случаях капитану, но Янис своим людям доверял, потому что команда была собрана давно и проверена во многих трудностях морской работы. Ему и в голову не приходило как-то обыскать кока, уволить его, сменить на следующий маршрут, наконец. Несколько раз он его допрашивал перед отплытием, но разговоры эти ни к чему не привели: бывалый мореход и интриган был гораздо хитрее молодого капитана. Такая непозволительная для командира наивность и сыграла на руку ла Кайре: как только представился случай, он сделал последний шаг, отделявший "Исиду" от пути верной гибели.

Марко сдался пиратам добровольно, поэтому его не тронули, а сразу привели на "Тихий", заперли в переднем отсеке трюма и оставили дожидаться дальнейших приказов Остина. А вот участь остальных членов команды "Исиды" была ему неизвестна. Он рассчитывал на то, что погибнет почти весь экипаж, кроме юнги, но, пока его вели вдоль вант, он успел увидеть, что Янис, Уолтер и девчонка тоже остались в живых. Он не ожидал, что доктор сам перейдет на сторону пиратов, хотя, зная характер Хольма, от него можно было ожидать совершенно непредсказуемые поступки.

А сейчас, сидя напротив капитана пиратской шхуны на правах пленника, Марко ла Кайра изо всех сил старался сохранить холодную расчетливость и спокойный, не встревоженный последними событиями разум. Совершить одну непростительную ошибку и допустить крах всей задуманной авантюры было ему невыгодно, поэтому он спокойно смотрел в глаза пиратам и обдумывал каждое слово, прежде чем что-то сказать.

Остин сделал знак одному из своих людей, чтобы пленнику дали чуть больше свободы действий. Марко встряхнул руками и потер запястья.

– Я слышал, что ваш кок потерял ногу в одной из морских битв и теперь вынужден ходить на деревяшке, из-за чего его расторопность, несомненно, уже не та, – сказал Марко. – Я был на "Исиде" на хорошем счету и теперь мог бы работать на вас. Я давно ждал этого дня, правда, раньше не представлялось повода…

– Послушай, ты, – Остин потянулся к нему через весь стол, ухватил за воротник и рванул к себе. – Да, Рэй потерял ногу, но не наше уважение. А тебе его еще придется заслужить. И начинать наше знакомство ссорой и нападками на членов моей команды я бы не советовал.

– Слушаюсь, капитан, – Марко положил ладонь поверх его крепкой жилистой руки. – Отпустите мой воротник, я же все-таки не собачка.

– Захочу – и будешь собачкой! – прорычал Остин, но тут один из пиратов, искоса поглядывая на кока, наклонился к капитану и что-то быстро прошептал ему на ухо. Нахмурившись и расправив скомканный воротник рубашки, Остин смерил обоих оценивающим взглядом.

– Ты получишь работу, когда мы получим ответ, что такого интересного в этой записке, – палец капитана с тяжелым черным перстнем указал на клочок пожелтевшей бумаги, который забрали у Дэниэла. – И не говори, что она не представляет никакой ценности, иначе с чего бы за ее тайну воевали два государства?

– Это не мое, – спокойно ответил Марко. – И я правда не имею ни малейшего понятия, о чем там написано. Но вы можете расспросить юнгу с "Исиды": записка принадлежит ему.

Тогда приказали привести из заднего отсека трюма обоих пленников: наверняка юнга рассказывал о записке своей подружке, а у двоих слов больше, чем у одного. И несмотря на то, что ни от Дэниэла, ни от Марты пираты ничего не добились, Марко ла Кайра был отпущен в камбуз под начало Рэя с испытательным сроком. О дальнейших планах ему, разумеется, никто не рассказал, но исход его вполне устраивал.

– Следи за ним и передавай нам, если услышишь хоть одно слово, способное его выдать, – приказал капитан, отправляя Рэя в камбуз вместе с Марко. Последний, конечно же, этого не слышал.

Оставшись в одиночестве, Мэйн Остин снова грузно опустился за стол, развернул перед собой карту Алого моря с близлежащими побережьями и бумаги, найденные на борту торговой барк-шхуны "Исида". Путевая книга была потеряна; вероятно, кто-то из матросов успел ее сжечь или выбросить в море, или же в суматохе ее просто не нашли, а вот портовые договоры остались в руках у Остина.

Дальнейшие планы в голове выстраивались пока что очень туманно. Что делать с договорами, Остин решительно не знал. Их можно было выгодно продать или обналичить на суше, но до суши необходимо было еще дойти: весь южный берег оцеплен судами морской гвардии, и прорваться сквозь них последнее время стало вовсе невозможно. На старости лет граф стал таким параноиком, каких Деншилль не помнил уже давно. И так получалось, что для жителей графства эта чрезмерная охрана гарантировала абсолютную безопасность, а для Мэйна Остина и его команды – петлю без суда.

Поэтому заходить в бухту пират не рискнул. Он решил подождать, пока кто-нибудь из пленников сдастся и расскажет о содержании записки, а до этого у него еще оставалось достаточно времени, чтобы кружить на безопасном расстоянии от деншилльских берегов. А в том, что кто-то непременно сдастся, Остин не сомневался. Доктору было предложено большое жалованье, от которого он не мог бы отказаться. Подросток-юнга не привык к боли и лишениям, и они легко сломают его. Девушка, невесть как оказавшаяся на борту "Исиды", и без того слабая и уж больно жалостливая: стоит только немного пригрозить кому-нибудь из ее товарищей, как она будет готова умолять о пощаде и предлагать свою жизнь в обмен на их. А Янис, давний враг и соперник, умрет от потери крови и жажды – насчет него команде были даны особые указания.

Мэйн не боялся риска: он понимал, что в случае провала пострадают и он, и его люди, а в случае верных действий в руки закона попадут остатки команды с "Исиды". По словам кока, который перешел к ним на службу пока что по не особенно ясным причинам, промах капитана Яниса будет сочтен за преступление, и если волей светлейших тому когда-нибудь доведется сойти на берег Деншилля, он пойдет под суд за растрату казенных средств.

Однако Мэйну Остину так и не удалось выяснить, почему Марко ла Кайра точит зуб на Яниса. Он ходил под его началом уже достаточно давно, а всплывшая на поверхность неприязнь казалась старой, если не сказать – многолетней. У самого же Остина причина ненавидеть капитана "Исиды" была не одна, но самой веской он считал вооруженное столкновение, произошедшее почти виток назад. По его итогам Остин был схвачен властями, арестован, осужден на казнь, освобожден тайно своими подчиненными, но ему хватило и нескольких недель страха смерти, чтобы ощутить ни с чем не сравнимый вкус жизни и понять, что Янис Миллс, хладнокровный и хитрый, как морской демон, – человек, которого стоит опасаться и ненавидеть не меньше, чем графа Итана Стоунширского.

Так минуло еще четыре дня. "Тихий" медленно подходил к заброшенной бухте на западном побережье, где планировалось незаметно высадиться на половину луны, избавиться от оставшихся в живых пленников, пополнить запасы и бочки с пресной водой, продать накопленное добро, а по прошествии этого времени снова сняться с якоря и уйти в открытое море. Вот только пираты, вышедшие из порта около трех лун назад, не знали о сменившихся в Деншилле порядках. Охрана на суше и побережье была в несколько раз усилена, с моря ни одна рыбацкая лодчонка не могла бы проскользнуть и остаться без внимания гвардейцев, а уж о том, чтобы провести тайно большую шхуну, нельзя было и мечтать.

Черные паруса были замечены уже задолго до того, как пиратская шхуна свернула к выходу на заброшенное западное побережье, окруженное высокими острыми скалами. Морской гвардии почти не пришлось стрелять: когда корабль вошел в бухту, его оцепили четыре графских военных галеона. Количество людей превышало численность пиратов раз в пять, количество пушек и сабель – в четыре. Остин сдался после нескольких минут боя, видя, что силы слишком неравны, а команда разгромлена и не готова сопротивляться дальше.

Перед тем, как покинуть корабль, он успел почувствовать, что палуба медленно, но верно уходит в крен. Красная черта на борту, обозначавшая безопасный уровень, начала клониться набок и к воде. Шхуна, вероятно, получила пробоины во время короткой, но жаркой перестрелки и теперь постепенно шла ко дну. С сожалением оглядев ее в последний раз, Остин позволил себя увести. Планы побега уже роились в его протрезвевшем сознании.

…Янис видел, как корабль со знаком графской гвардии перебросил крюки на борт "Тихого", словно стальные щупальца. Видел, как члены команды того корабля перебрались на пиратскую шхуну. Слышал, будто сквозь туман, грохот выстрелов, стоны и ругательства, звон сабель и шпор на сапогах. Чувствовал, как палуба кренится набок, терял равновесие.

От мачты его никто и не думал отвязывать. Навряд ли Уолтер не донес свою просьбу до Мэйна Остина: скорее всего, тот не захотел ее выполнять. Янис не знал, что сейчас ему ближе: сон или явь. Проваливаясь в забытье, он чувствовал спасительную легкость вместо морского холода, крепких веревок, тупой и ноющей боли в руке. Ненадолго приходя в себя, понимал, что надо бороться за свою жизнь, но искренне не представлял, как. И теперь, осознавая, что шхуна медленно идет ко дну, уже и не думал о спасении. В последний раз весь залитый солнцем мир снова поплыл перед глазами и окончательно померк.

…В трюме шум воды был слышнее всего. Море, почуявшее свободу, рвалось в корабль, хлестало в пробоину с неистовой силой, отчего задняя стенка, сооруженная из тонких досок, содрогалась под его напором. Дэниэл велел Марте следить за тем, чтобы стенка оставалась целой, а сам подошел к дверце. Та запиралась только снаружи, а судя по звуку, там стоял засов из доски: дверь подавалась на полдюйма и билась обо что-то твердое.

Марта сидела у противоположной стены почти по грудь в воде и зажимала маленькие трещины среди досок. Обе ее руки были заняты, одним коленом она тоже закрывала дыру в стене, но доски трещали все чаще, и все сильнее и обильнее вода капала на пол. Ее уже набралось достаточно: на пару десятков дюймов она заливала весь задний отсек.

– Если мы выберемся отсюда живыми, я снова начну учить мертвый язык северян,– простонала Марта. У нее уже затекли руки и ноги, вода была очень холодной, штаны и низ рубашки вымокли насквозь, но она мужественно терпела. – Дэниэл, что там?

– Дверь можно только выбить, – юнга смахнул локтем взмокшие волосы с лица и перевел дух. – Но… прости, кажется, у меня не хватит сил.

– Все очень плохо? – Марта обернулась через плечо, взглянула на него с мольбой и надеждой. Ему стало невыносимо стыдно от того, что она вынуждена страдать вместе с ним и он не может спасти хотя бы ее одну.

– Если честно, мне больно даже дышать, – тихо признался он и потер разбитую переносицу. Марта сочувственно вздохнула и отвернулась, заткнула шейным платком еще одну большую щель во внутренней обшивке.

Стоя почти по пояс в воде, юнга снова налег на дверь плечом, в глубине души понимая, что он только тратит силы, и вынести крепкую дверь с одного удара невозможно. На верхней палубе царила неразбериха, слышался шум стрельбы, криков, а здесь, внизу, шумела вода, заливаясь в пробоины и сбивая на своем пути пустые бочки. Марта в отчаянии кусала губы – ей не хватало рук закрывать трещины, Дэниэл из последних сил пытался выбить дверь, но все было тщетно. Очередной залп над самой головой тряхнул легкое судно, сверху посыпались обломки прогнивших досок, и вдруг по ту сторону раздался громкий стук в дверь чем-то тяжелым и голоса:

– Эй! Там, в заднем трюме! Есть кто живой?

– Есть! Двое!

– Воды много?

– По пояс!

– Отойди от двери! – крикнули снаружи, и, только юноша успел отскочить, скользя и спотыкаясь в воде, как грохот оповестил о падении засова, дверь рухнула под сильным ударом, и море, почуяв свободу, хлынуло мощным потоком в узкий проем. В кормовой отсек заглянули трое гвардейцев:

– Все, ребята. Выходи.

* * *

Шелк покрывал, остывший от дуновения ночного бриза, приятно холодил кожу. Тонкие, расшитые хрупким кружевом подушки сладко пахли мелиссой и свежестью. Стеганое одеяло сползло наполовину, открывая шею, плечи, руки. Янис прикоснулся к разметавшимся по шелковому белью кудрям Дианы: мелкие, тугие, иссиня-черные на пепельно-белом, они, казалось, светились, посеребренные теплой летней луной.

Диана, сонно улыбаясь и потягиваясь, повернулась. Огромные синие глаза лукаво блестели из-под косой пушистой челки. Тонкая, прохладная и чуть влажная ладошка женщины едва уловимо и немного щекотно скользнула по предплечью капитана, поднялась выше, опустилась легким крылом на плечо. Янис перехватил ее ладонь, притянул к губам и, искоса поглядывая на Диану, стал по очереди целовать ее тонкие пальцы, пахнущую ванилью ладонь, узкие запястья. Нетерпеливо сорвал один за другим все звенящие браслеты, перебросил копну черных кудрей ей за спину, прикоснулся губами к маленькой ямочке под тонкой шеей, мягкому изгибу ключиц, гладко очерченному подбородку.