Пересекающиеся Миры. Оборотни

Сергей Романюта

ПЕРЕСЕКАЮЩИЕСЯ МИРЫ

Оборотни

Часть I

Глава I

Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом, лучше работы я вам сеньора не нахожу…, поётся в старой шуточной польской песне. Вот только одно непонятно, при чём здесь сеньора?

* * *

Как и подавляющее большинство из числа современников Паша, Пашенька, Павлик появился на свет в родильном доме, в самом обыкновенном, в городском. Здесь и правда ничего удивительного нет, в конце концов, зачем же тогда их столько понастроили? Точно также, как и другие новорождённый маленький Паша лежал завёрнутым в пелёнки, в основном спал, но бывало что и, извините, писался-какался, впрочем, биография Павла Николаевича об этом скромно умалчивает, ну и конечно же кричал, потому что пока что больше ничего делать не умел, пока не умел. Точно также, как и других малюток в строго определённое время медсёстры возили Пашу к счастливой молодой маме с тем, чтобы она покормила свою драгоценную кроху. Ну а если же случалось, что в это время к молодой маме приходил тоже счастливый папаша, в числе прочих счастливых и время от времени орущих дурными голосами папаш, переминался с ноги на ноги под окнами палаты, молодая мама показывала молодому папе маленького Пашу, их сыночка, наследника и утешение в старости.

Происходящее в родильном доме ничем необычным не было – всё как у всех. Точно такими же, но теперь уже почти как у всех были и родители маленького Паши. Его отец был экономистом, инженером-экономистом, так было записано в его дипломе. Мама была по образованию бухгалтер, а вот интересно: инженеры-бухгалтеры бывают? Здесь тоже вроде бы ничего этакого не прослеживается. Почитай треть, а то и больше молодых людей нашей страны имеют высшее образование, и пожалуй процентов девяносто из них влюбляются, женятся и рожают детей – ничего необычного, так и должно быть.

А вот теперь, вот смотрите: чем, к примеру, один инженер-экономист отличается от другого инженера-экономиста, к тому же ровесника? Пожалуй ни чем. А если один инженер-экономист работает пусть и рядовым сотрудником министерства, а другой инженер-экономист работает тоже рядовым сотрудником только в каком-нибудь заводоуправлении, тогда как? Тогда появляются различия. Какие? Работающие в министерствах знают какие, а в министерствах не работающим об этом знать не полагается.

Дело в том, что родители маленького Паши, пусть и рядовыми сотрудниками, тем не менее работали в министерствах, правда в разных. Ну с отцом Паши было всё ясно и понятно. Его отец, соответственно Пашин дед, тоже работал в министерстве, мало того, был так каким-то средней руки начальником. Так что Павликову отцу по окончании института кроме как идти на работу в одно из многочисленных министерств другой дороги не было. Иное дело мама. Мама Павлика, так сказать, была из простых, не из детей министерских чиновников, и вообще была приезжая. Когда отцу отца Павлика стало окончательно и бесповоротно ясно, что увлечение его сына в любом случае не минует стадию родильного дома была устроена свадьба, нет, не пышная, скромность – отличительная черта любого работника любого министерства. Была фата, белое, воздушное платье. Были кричащие «горько!» гости, была министерская Чайка, даже две, ну и конечно же специально заказанный банкетный зал ресторана. Ну а потом, ясно дело, был роддом. А ещё потом, после окончания института было направление отца Паши на работу в одно министерство, а его мамы, несмотря на простоту происхождения, в другое, свёкор постарался, а как вы хотели?

* * *

Во времена Пашиного младенчества и самого раннего его детства считалось дурным тоном, да что там, чуть ли не смертным грехом, показывать своё благосостояние, вот родители Паши его и не показывали. А кому показывать, если жили они в министерском доме в котором почитай все жильцы работали в том или ином министерстве? Но это взрослые, они что-то там уже соображают, а их дети, те маленькие, те пока что ничего не соображают.

Почитай все дети играли и играют в войнушку: мальчики воюют, девочки воюют медсёстрами, перевязывают раны отважным бойцам. Бывает, играют в семью: мальчик – муж, девочка – жена, дети помладше – их дети. Но это так, можно сказать, общие детские игры. Дети шоферов играют в шоферов, дети лётчиков, в лётчиков, ну и так далее. А вот во дворе Пашиного дома дети в основном, помимо куличиков в песочнице и качелей с горкой, играли в министерство. Ничего удивительного в этом нет, дети учатся жизни беря пример со своих родителей, это нормально. Но если папа-шофёр может прокатить своих сына или дочку на том же самосвале, и даже лётчик, случается, может прокатить своё чадо на самолёте, в крайнем случае может взять с собой на аэродром, то работник министерства не может взять с собой на работу, в министерство, своё дитя – исключено. И тем не менее детям сотрудников различных министерств очень нравилось играть в министерство, играть в то, что они ни разу не видели.

Соображать что к чему Паша начал довольно-таки рано для своего возраста. Виной тому, или же благодаря, были игры в министерство. В этих играх Пашу никогда не назначали начальником, а потому что его папа не был начальником. Начальниками в игрушечных министерствах были дети и внуки начальников настоящих, в настоящих министерствах, это было своего рода непреложными правилами игры, можно даже сказать, законом. И докладчиком на собраниях и совещаниях, а что вы хотели, дети учатся, Пашу никогда не назначали. Зато Пашу и других детей чьи папы были тоже рядовыми сотрудниками охотно назначали в играх нерадивыми игрушечными сотрудниками, которых строгие игрушечные начальники, дети настоящих начальников, вызывали на доклад, а после доклада почти всегда ругали. Вот тогда маленький Паша, наверное первый раз в своей жизни, и сообразил: он станет начальником, большим, самым большим начальником, и будет вызывать в свой кабинет подчинённых, выслушивать доклады, а потом ругать их за глупость и нерадивость.

* * *

Рос Паша, росли и отличия между его жизнью, жизнью сына хоть и рядового, но работника министерства и жизнями других детей, чьи родители в силу тех или иных причин в министерствах не работали. В детском саду ещё так-сяк, всё-таки садик ведомственный, министерский, а вот в школе, там, да, а потому что школа самая обыкновенная, средняя. В школе помимо детей работников министерств учились дети работников различных заводов, фабрик и учреждений, даже дочка дворничихи училась.

Если во дворе родители, бабушки, дедушки, няни, а в детском саду воспитатели в меру сил и старались, иногда даже получалось, сгладить возникавшее неравенство между детьми, то в школе его никто не собирался сглаживать. Да и как тут сгладишь, если учителя, они же нормальные, живые люди, кому хочется вылетать с работы из-за жалобы какого-нибудь ябеды, сына министерского чиновника? Но дело даже не в этом. Дело в том, ну ничего не поделаешь, человек устроен так, что поставленный перед каким-либо выбором он обязательно выберет вариант более благополучный в первую очередь для себя, а потом уже всё остальное.

А дети, а что дети?! Дети, это те же взрослые, только ростом поменьше и с взглядами на жизнь без всякой там возрастной мишуры в виде якобы жизненного опыта, вот и все отличия. Разумеется учителя не ставили министерским, в школе их так и называли, только пятёрки, а шофёрским, лётчицким и дворницким, нет их так не называли, вообще никак не называли, исключительно тройки и двойки. Оно понятно: во-первых, человек, откровенно не уважающий себя – довольно-таки редкое явление, а во-вторых, а во-вторых и схлопотать можно. От кого? Да от тех же министерских родителей! Ведь не только шофера, лётчики и дворники у своих детей дневники проверяют, но и сотрудники министерств тоже. И нетрудно догадаться, что все они, не взирая на профессию и место работы, в той или иной степени сравнивают реальные знания своего чада и отражение этих знаний в дневнике.

А вот в случаях, так сказать, неоднозначных, в тех когда надо было делать выбор, симпатии учителей, наверное всё-таки в большей степени благодаря школьному начальству в виде директора и завучей, были на стороне министерских. В том случае, если кто-то где-то набезобразничал, почитай всегда в первую очередь расследование начиналось среди не министерских. Это потому уже, когда становилось явным, кто всё это натворил, вызывали на ковёр и министерских, но сами понимаете, приговоры и кары для них были гораздо мягче, нежели чем, ну вы поняли.

Почему так оно происходило? Да потому что, ну к примеру, придёт в школу папа-шофёр и начнёт качать права в защиту своего чада, что будет? На ничего не будет, разве что надоест сверх меры и тот же директор школы нажалуется коллеге-директору, только автобазы. А в результате что? А в результате того правдолюба-шофёра и уволить могут. А если в школу придёт папа, работник министерства, и тоже начнёт качать права в защиту своего чада? Тогда что? А то что учитель, и не важно, прав он или не прав, может оказать хрен его знает где, но в обязательном порядке за пределами и за штатом школы. Оно надо?!

* * *

Разумеется дети видели, нет, несправедливостью они это не называли, различия в отношении к тем и другим. В младших классах различия воспринимались детьми как бы вскользь, особого внимания на них не обращали. Самое пристальное внимание на эти различия дети стали обращать, нет, не в старших, а в средних классах. Вот тогда страсти по поводу равенства одних и неравенства других цвели буйным цветом, иногда даже сразу же за углом школы, а зачем далеко ходить? А вот в старших классах страсти поутихли, дети, к тому времени ставшие юношами и девушками определились в своей принадлежности к той или иной группе и распределились. Разумеется в открытую, как в средних классах, никто не враждовал, ещё чего, но и простецких, бескорыстных отношений между ними тоже не было.

Непоседливое детство превратилось в бесшабашную юность. Ага, как же! Для кого-то и бесшабашную, а для кого-то и нет. Бесшабашной юность бывает в нескольких случаях, например, если юноше легко даются те же науки, так сказать, с пол-оборота, тогда да, можно и побалбесничать, ничего страшного. Достаточно более-менее внимательно на уроках слушать учителя, а всё равно там больше заняться нечем, вот тебе и полный порядок, после уроков, да хоть на голове стой! Другие же юноши и девушки прекрасно понимая, что им ничего особенного не светит тоже балбесничали, а что зря время терять? Правда были и такие, которые балбесничали в силу того, что просто-напросто не понимали, что балбесничают, ну не дано им было понимать, что поделаешь?

А вот Паша, тот не балбесничал. Не балбесничал он потому, что, хоть и не отличался большими умственными способностями, прекрасно понимал, нельзя ему балбесничать, надо, пусть через силу, через не хочу, через осточертело, а учиться. Паша сообразил, что побалбесничать можно будет тогда, когда станет более-менее весомым начальником, а пока и подождать не грех. Не сказать что с трудом, но и легко Паше школьные науки не давались, поэтому приходилось стараться, а куда денешься? Конечно же, тот же дед наверняка позаботится, примут Пашу в университет, никуда не денутся, но это не то. Уж неизвестно как Паша умудрился додуматься, но додумался: выглядеть и быть балбесом невыгодно, будущему, светлому будущему, может помешать.

После школы, само-собой, Паша поступил в главный университет страны, на юридический. Почему на юридический? А потому что для карьеры это наилучшая профессия, ну экономист ещё, правда глядя на папашу этого не скажешь, тот как был рядовым сотрудником, так им и остался, ну разве что стал старшим экономистом.

* * *

В университете было почти тоже самое что и в школе, и неизвестно что стало с Пашей к пятому курсу, если бы страна, большая страна, не разродилась большими, прямо-таки революционными переменами. Паша, к тому времени уже почти Павел Николаевич, воспринял начавшиеся в стране перемены подобно какой-нибудь деревенской бабке словами: «Есть всё-таки Бог на свете», приблизительно так.

Вот тут и началось, только успевай поворачиваться и определять, откуда и какой ветер дует? Безоговорочно и сразу Паша впустил в сердце демократические ценности и взгляды на жизнь, чем, к своему удивлению, вызвал немалый гнев деда. Но что дед, если у него почитай вся жизнь позади, а у него, почти уже у Павла Николаевича, вся жизнь впереди?! Тогда они с дедом довольно-таки крепко поругались, было дело, как-то затеялся разговор о происходящих в стране революционных и демократических переменах. Поругались, правда потом помирились, но холодок в отношениях после того разговора в их отношениях всё-таки обозначился, правда Павел не придал этому особого значения.

В университете, да, сначала были те, которые из министерских, и почти министерских и те, которые из народа. Правда выражено это было не в отношении преподавателей к тем или тем, а в первую очередь ну хотя бы в том, кто и как одевался. Кто мог себе позволить пригласить девочек на ту же дискотеку, а кто вынужден был в то самое дискотечное время где-то подрабатывать, и не для того чтобы потом пригласить куда-нибудь девочек, а для того чтобы иметь возможность купить себе те же джинсы, ну и покушать тоже надо, причем каждый день и не один раз.

Различия между студентами обозначились в виде политических взглядов на жизнь. Одни смотрели на неё через призму свободы и демократии, другие никак не могли отделаться, а скорее всего и не хотели, от проклятого совка. Были и такие, которым да хоть хрен во всю деревню, лишь бы после окончания универа заполучить хлебное, в виде зарплаты и карьеры, место, а там хоть трава не расти.

Но Паша, так один раз как встал, так и продолжал нерушимо стоять на демократической платформе. А стоял он на ней, потому что неизвестно каким чувством и каким органом своего нутра чувствовал, в этой самой демократии затаилось его будущее, его светлое будущее, сидит и его дожидается.

Разумеется, да и смешно говорить, после окончания университета Паша попал на работу в министерство, да ещё экономического развития, вот как! Это тебе не министерство культуры там какое-нибудь, хотя тоже министерство. Правда и не министерство финансов, и не аппарат Президента, но тоже неплохо, во всяком случае для начала.

* * *

И вот по прошествии лет, преодолев массу жизненных, подковёрных и бюрократических преград, вот он, Павел Николаевич Гуляев – честный, принципиальный молодой человек, всего-то сорок один, с активной жизненной позицией и с демократическими взглядами не только на свою жизнь, но и на жизнь страны. Именно благодаря этому в настоящее время Павел Николаевич пребывал в должности заместителя министра экономического развития. Крепкий, в смысле, плотный, скорее даже полный, со здоровым румянцем во все щёки. Большой любитель русской бани и сауны, а также шашлыков Павел Николаевич мог бы считаться этаким образчиком человека новой формации в её демократическом варианте, а может и считался, кто знает?

Но наверняка где-то в самом надёжном сейфе, который почти никто в жизни не видел, лежала и другая характеристика на Павла Николаевича, настоящая, прочитав которую становилось ясно, что характер: что-то по типу нордического, скорее открытый, демократический. С товарищами придерживающимися демократических взглядов открыт, дружелюбен. Беспощаден к врагам демократии. Прекрасный семьянин, в третий раз.

Глава II

Население страны, гражданином которой имел честь быть и сам Павел Николаевич он в общем и целом воспринимал как людей, но в первую очередь как некие средства производства, как станки какие-нибудь там или автомобили главное предназначение которых – обеспечивать процветание экономики, о своём процветании в эти минуты, в силу природной скромности и демократических взглядов на жизнь Павел Николаевич не думал. Да, народонаселение в первую очередь, это средства производства, а средствами этими необходимо управлять иначе их хрен знает куда занесёт. Ну представьте хотя бы автомобиль выехавший из точки «А» в точку «Б» без водителя. Представили? Ну и как?

Не сразу такие мысли и жизненные принципы отпечатались в голове у Павла Николаевича, не сразу. Для этого ему пришлось пройти столько путей и дорог от начальства к начальству, от кабинета к кабинету, и из кабинета в кабинет, что и представить почти невозможно. Но это было не всё, что можно было считать жизненным, профессиональным и карьерным опытом Павла Николаевича. Перемещаясь от кабинета к кабинету и из кабинета в кабинет он для себя понял одно, и пожалуй самое главное: не существует максимальных целей, есть только минимальные. Почему? А потому что находясь на каком-то одном уровне своей карьеры ты видишь всего лишь тот максимум который тебе в тот момент доступен для обозрения. Это тоже самое как подниматься в гору, чем выше поднимаешься, тем горизонт всё шире и шире. Поэтому минимальная задача, которую поставил перед собой Павел Николаевич Гуляев – премьер министр правительства страны. Максимальную же задачу он перед собой не ставил, и не потому чтобы не сглазить, Павел Николаевич как человек демократических взглядов на жизнь не верил во все эти суеверия, в знахарей, колдунов и прочие чертовщину с волшебством, и даже презирал их.

* * *

Поставив перед собой цель – стать премьер-министром Павел Николаевич не скрывал её от ниже- и вышестоящих товарищей за что вскорости и получил прозвище Паша Премьер. Кто-то называл его так в насмешку, и даже презрительно, а кто-то, и эти кто-то по мнению Паши Премьера были людьми умными и дальновидным, называли его так уважительно: может и правда верили в счастливую звезду Паши, а может быть и не очень верили, но называли его Пашей Премьером или просто Премьером с уважительными нотками в голосе на всяких случай, а вдруг и правда станет премьером? Но Паша не обращал внимания на интонации, он был уверен, будущие в своей общей массе подчинённые называя его Премьером, используя различные интонации называют его так искренне. И опять же, Пашину чиновничью душу согревало то, что кличку он не сам себе придумал, кто-то придумал, знать бы кто.

Разумеется Пашино прозвище не было воспринято с восторгом, да и ладно, самым главным в этом было то, что он стал узнаваем, стал, если хотите, популярным, а одно это уже ой как немало. И знаете, сработало! К своим сорока годам перебираясь из кабинета в кабинет Паша сделал свою первую значимую остановку на пути к заветной цели в категории минимум, стал заместителем министра экономического развития, а это, как ни крути, очень даже неплохо, в сорок-то лет, представляете?! Ведь загляни в любой кабинет любого министерства, в каждом из них по будущему премьеру сидит, и что интересно, почитай все они в этом уверены. Ну а что касаемо министров и замминистров, разумеется будущих, тех так вообще никакого дуста не хватит извести. Но все эти министры и замминистров как бы не настоящие, не озвученные так что ли, а он, Паша, озвученный, заранее объявленный, причём не сам себя объявлял, горлопанил, люди за него всё сделали.

* * *

И вот оно, свершилось! Вернее, начало свершаться, претворяться в жизнь. Паша был вызван в кабинет, какой там министерский, что вы! Паша был вызван в кабинет хозяин которого хоть и занимал какую-то второстепенную, чуть ли не опереточную должность, по государственно-чиновничьим реалиям был одним из немногих фактических хозяев страны. Понимаете, фактических!

– Проходи! – весело и в то же времени с металлическими нотками начальственного гнева, типа, в приказном порядке приветствовал Пашу хозяин кабинета. – В ногах правды нет, присаживайся.

Глядя на хозяина кабинета Паша подумал было, что вот она цель и задача можно сказать идеально соответствующая званию максимум. Подумал и сам испугался: не дай бог узнает кто, тогда мало того, что голова сразу же слетит, даже саму голову не найдут. Но тем не менее, и эта мысль Паше очень понравилась, заметочку сделать не мешает, так, на всякий случай, ведь будущее тем и прекрасно, что неведомо. Кто знает как оно там всё обернётся и в кабинет какого уровня превратится?

– Говорят, Премьером называешься?! – всё так же весело и грозно спросил хозяин кабинета. – Что ж, хорошее прозвище.

– Это не я. – смутился Паша, а потому что надо было смутиться. – Это наши юмористы придумали. В голове ничего нет, зато язык безразмерный. Вместо того чтобы работать, вон какой ерундой занимаются.

– Ну это ты через край хватил, Премьер. – хмыкнул хозяин кабинета. – Народ в своей массе мудр и подмечает за человеком то, чего тот сам за собой порой не видит. Хорошее прозвище, правильное, мне нравится. Только не делай из него икону, это мой тебе совет, как коллеги и старшего товарища.

«Коллеги! – у Паши от такого слова чуть было сердечный приступ не случился. Разумеется коллегой его называли, но чтобы такие люди, это было впервые».

– Не тушуйся, не тушуйся. – продолжал хозяин кабинета. – А то вон, покраснел весь, как девка на сватовстве. Скромность, она кончено хороша, но в других случаях и на других должностях. Правда и в наглости нет ничего хорошего, – и немного помолчав добавил. – в бездумной наглости.

– Что ж, будем надеяться, что не ошиблись в тебе. – продолжал хозяин кабинет. – Вон, и аванс уже есть, это я о прозвище. Да не стесняйся ты, не стесняйся, не строй из себя девку неповреждённую.

Значит так, слушай внимательно и запоминай, повторять никто не будет. То что ты уже хоть и коридорный и по курилкам Премьер, это хорошо, это о многом говорит. Мы такую молодёжь без внимания не оставляем и всячески помогаем. Ничего не поделаешь вечных среди нас нет, а значит однажды на наше место должны прийти люди достойные за которых не придётся краснеть ни перед народом, и вообще ни перед кем.

Сам понимаешь, Премьер, высокие должности и горькое счастье управлять страной и определять судьбы людей, – что-то хозяина кабинета потянуло на лирику. – требуют дел, больших и правильных дел. Вот одно из таких дел мы и решили тебе поручить, так сказать, устроить тебе экзамен, посмотреть, превратишься ты в настоящего премьера или же так и останешься Премьером в коридорах и курилках?

* * *

Насчёт заоблачных перспектив Паша всё прекрасно понял: пряник подсовывают, а чего тут не понять, не вчера и не пальцем деланный. И всё-таки что-то жизнеобещающее в таком, даже слишком откровенном начале разговора всё-таки было. И основным здесь было далеко не семь пядей ума в Пашином лбу, их как раз не очень-то и было.

А оно и хорошо что так. Слишком умный, даже пусть самый большой начальник, фигура крайне неудобная, потому как в большинстве случаев упрямая, а упрямость не очень-то в цене у таких вот хозяев таких вот кабинетов. И ещё, и это тоже немаловажно, Паша был кровь от крови, плоть от плоти, до самой последней клеточки своего цветущего возрастом тела своим, не пришлым неизвестно откуда. Оно своего рода как чистота крови и благородство происхождения, если мерить взглядами на жизнь века этак семнадцатого.

Это как в какой-нибудь деревне. Если, и неважно когда это было, кто-то из твоих предков поселился в деревне когда она уже вполне сформировалась как деревня – ты пришлый. И неважно сколько лет с тех пор прошло, всё равно: бабки, деды, родители, ты, дети твои и внуки всё равно останутся пришлыми. А ведь это всего лишь деревня, где, так сказать, цена вопроса совсем другая далёкая от властных и финансовых рычагов по управлению государством. Пашина же родня по отцовской линии, насколько он о ней знал, вся служила на министерском уровне, причём неважно при какой власти. Например, Паше было известно, что его пра-пра- хрен его знает сколько раз прадед служил ещё при императоре Александре Первом по министерству юстиции под руководством самого Гаврилы Романовича Державина, вот как!. Так что свой был Паша, во все доски мира свой.

– Материалы по контейнерной железнодорожной линии получил?

– Получил. – кивнул Павел Николаевич.

Вот оно что, вот оказывается для чего его вызвали. А он-то, по правде говоря, удивился когда в первый раз увидел папку с бумагами про железную дорогу, даже было решил, что адресом ошиблись. Но шеф, который министр, на вопрос Паши о материалах ответил коротко, по-военному:

– Изучай и не задавай глупых вопросов.

– Изучил? – спросил хозяин кабинета.

– Пока ещё нет, изучаю. – опять хотел было смутиться Паша, но вовремя передумал и как оказалось не зря передумал.

– Молодец! – похвалил Пашу Премьера хозяин кабинета. – Молодец, что не спешишь рапортовать. От тебя не рапорты требуются, а дела, конкретные, грамотные и продуманные дела.

Значит так, мы тебя планируем на министра железнодорожного транспорта. Вопрос уже согласован. Почему именно туда и чем не устраивает предшественник, не твоего ума дело. Впрочем, может и догадаешься почему, кстати, – хозяин кабинета на пару секунд замолчал. – это будете тебе вторым экзаменом, на сообразительность.

Изучишь материалы начинай действовать. Рассказывать об этом не надо, другие за тебя расскажут, у них лучше получится. Навестишь министра и его замов, как бы невзначай, познакомишься. После этого напишешь подробный отчёт о своих впечатлениях о знакомстве. Отчёт отдашь своему министру, он в курсе, и вообще, вся связь через него, считай его своим непосредственным руководителем в этом деле.