Место под солнцем

– Для счастья? – повторил Умар. – Родной Алжир, мягкая кровать и красивая женщина без одежды.

Анвар хмыкнул и достал из смятой пачки еще одну сигарету.

– Вроде бы ты родом не из Алжира.

– Нет, но он давным-давно стал для меня вторым домом. И для Аднана тоже.

– Про твоего братца я наслышан. Он, конечно, еще тот сукин сын, но пойдет далеко. У него природный талант. Я думаю, что для преступной жизни нужен талант. Жить так, как все, может каждый. Но в нашем мире все иначе. Если ты хочешь добиться многого, то должен быть выдающейся личностью.

Ответить Умар не успел. Доктор Самуэль, как всегда, появился внезапно: просто возник у него за спиной и похлопал по плечу.

– Добрый день, джентльмены, – сказал он по-английски с едва уловимым ирландским акцентом. – Как настроение? Как погодка?

Главный врач тюремного госпиталя говорил со всеми так, словно они не заключенные, а члены какого-нибудь британского клуба, и вот-вот пойдут играть в гольф. Мужчина средних лет с ухоженными руками, коротко остриженными светлыми волосами и внимательным взглядом золотисто-карих глаз, в этих стенах он выглядел чужим. Умар слышал, что доктор Самуэль наплевал на мечты о медицинской карьере и несколько лет скитался по миру, работая то сельским врачом, то фельдшером на борту корабля, то полевым хирургом. Он пережил много приключений и многое повидал. По крайней мере, к разбитым головам и пациентам с десятком ножевых ранений относился хладнокровно и с долей черного юмора.

– Отойдем-ка, Саркис. Хочу перекинуться с тобой парой слов.

Умар послушно встал и последовал за врачом в тень, отбрасываемую раскидистым деревом.

– Нужна помощь? – спросил он.

– Как у тебя с итальянским?

– «Божественную комедию» в оригинале прочитать не смогу, но худо-бедно общаюсь.

– Есть у меня один пациент, уже с неделю за ним ухаживаю. Бедняга отказывается от еды, почти не пьет воду и постоянно молчит. При учете того, что я даю ему много обезболивающих, не лучший расклад. Вроде бы по-английски он говорит, но начисто меня игнорирует. А ты умеешь находить подход к людям. Я подумал: может, поболтаешь с ним? Спросишь, что да как. Пообщаетесь, глядишь, и пойдет на поправку.

– Тот самый парень, которого отметелил Анвар? – уточнил Умар. – Вот же дурак. Когда молодые научатся вовремя закрывать рот?

– Анвар тоже постарался, – заметил врач.

– Наслышан. Меня в тот день на ужине не было, иначе я бы вмешался. Ладно. Веди к своему пациенту. Сперва выскажу ему все, что об этом думаю, а потом поговорим по душам.

***

Историю об избитом юнце заключенные пересказывали на все лады, и общие детали Умар уже знал. Связался с работорговцами, которые бросили его, когда запахло жареным, и смотались, поджав хвост. Парень отказался выдавать имена своих сообщников, а напоследок угостил одного из полицейского ударом в челюсть. Удар оказался не очень удачным для обоих. Полицейский попал в больницу, а юнец – в тюрьму. Ему приписали не только возможное сотрудничество с работорговцами, но и попытку убийства. Ни одно из этих преступлений доказано не было, но судей и присяжных, похоже, все устраивало. Умар заочно поставил наглому щенку пару плюсов. Во-первых, не каждый будет молчать на допросе, когда есть угроза отхватить срок. Во-вторых, мало кто из его знакомых решится на то, чтобы ударить полицейского. А подойти к Анвару на ужине в присутствии почти всей тюрьмы и попросить у него сигарету, отреагировав на отказ обещанием двинуть в морду – это уже высший пилотаж.

Умар и сам не знал, кого ожидал увидеть, но открывшаяся картина так удивила его, что он на несколько мгновений застыл с открытым ртом.

Пациент доктора Самуэля сидел в беседке во дворе тюремного госпиталя, держа в руках металлическую кружку, и смотрел на бабочек, беззаботно порхающих с цветка на цветок. Он оказался худощавым юношей с отросшими почти до плеч темно-каштановыми волосами с золотым отливом и как две капли воды походил на молодых темных эльфов со средневековых гравюр. Собственно, он и был темным эльфом. Чистокровным, высшим темным эльфом. Даже кожа у него была голубовато-белой, как у благородных представителей этой породы. Умару захотелось протереть глаза и удостовериться в том, что зрение его не обманывает. Как это создание попало в тюрьму? Оно якшалось с работорговцами, избило полицейского и сцепилось языками с Анваром Мутазом?.. Видимо, Анвар был в хорошем настроении. В противном случае он бы переломил мальцу позвоночник большим и указательным пальцами.

Ощутив чужое присутствие, юноша повернул голову и посмотрел сперва на доктора Самуэля, а потом – на его спутника. Глаза у него были серо-стальными, и Умар поразился контрасту почти женственной внешности и холода в этом взгляде.

– Ну что же, джентльмены, оставлю вас, – заторопился доктор Самуэль. – Умар, ты знаешь, где меня найти.

– Знаю. Спасибо. Мы поболтаем. Обещаю, все будет хорошо.

Дождавшись ухода врача, Умар неспешно подошел к беседке и опустился на скамейку. Выражение лица юноши не изменилось, и взгляда он по-прежнему не отводил.

– Доктор Самуэль жаловался на то, что ты ничего не ешь. Если ты решил объявить голодовку, предупреждаю: идея дурацкая. Если ты не ешь потому, что больно двигать челюстями или глотать – не нужно было вести себя как полный идиот и приставать к тюремным авторитетам. Терпи, это твой урок.

Юноша опустил глаза и принялся разглядывать содержимое своей чашки. Судя по запаху, там был травяной чай.

– Как зовут? – предпринял очередную попытку Умар.

– Ливий, – последовал короткий ответ.

– О. А я уже было подумал, что ты отказался не только от еды, но и дал обет молчания. Ливий, значит. Очень хорошо. Понравилось тебе ссориться с Анваром? Хочешь повторить?

Собеседник промолчал, и Умар похлопал его по колену. Слабо, едва прикоснувшись, но Ливий зашипел от боли.

– Морду он тебе расквасил знатно. Надеюсь, следов не останется. Девки, наверное, бегают за тобой толпами?

– Кто вы такой?

– Я Умар. Твой инстинкт самосохранения, а заодно и твои мозги. Ни первым, ни вторым ты явно не располагаешь. Так что придется мне за тобой присмотреть.

– Я не нуждаюсь в няньках.

Умар скрестил руки на груди.

– Ты впервые попал в тюрьму, а, малыш?

– Я вам не малыш, – произнес Ливий прежним спокойным тоном, но в нем уже появились нотки раздражения.

– Ты безмозглый щенок. И ровным счетом ничего не смыслишь в здешних порядках. Не спорь, если не хочешь, чтобы на твоей смазливой роже появились дополнительные швы. За каким чертом ты во все это ввязался? Работорговцы? Чего тебе не сиделось в доме твоего папочки?

– Вы ничего обо мне не знаете. У вас нет права учить меня жизни. Вы такой же заключенный, как я.

– Вот тут ты ошибаешься. Ты сидишь в камере под замком, а я свободно разгуливаю по тюрьме и, как говорят на воле, имею в этих кругах определенный вес. Равно как и право на то, чтобы учить тебя жизни. Но ты прав, я ничего о тебе не знаю. Ты тут надолго, да и я тоже. Так что можешь рассказать. Я люблю истории о чужих жизнях.

Ливий осторожно прикоснулся ко шву на правой щеке.

– Вы хорошо говорите по-итальянски. Но, судя по всему, родились на востоке, и имя у вас восточное. Как вы сюда попали?

– Долгая история. Когда-нибудь я тебе ее расскажу. Но ты первый. Так как ты попал в тюрьму?

Юноша допил чай и поставил кружку на деревянный стол.

– Да по глупости, – неохотно сказал он.

– Связываться с работорговцами – это и вправду глупость. Особенно для таких хороших мальчиков, как ты.

– Я попал в тюрьму потому, что был дураком. Работорговцы здесь ни при чем. Я связался с ними потому, что так захотел.

– А, вот оно что. Вот она, мечта твоей жизни. Мотаться хвостом за работорговцами и помогать им обделывать грязные делишки. Или ты хочешь чего-нибудь другого?

Ливий поднял голову и посмотрел собеседнику в глаза.

– Я хочу быть королем, – сказал он тихо, но твердо.

Умар расхохотался, спугнув сидевших на ветвях дерева птиц.

– Люблю амбициозных парней. Кстати, знаешь, что сталось с ребятами, благодаря которым ты попал за решетку?

– Они убежали из страны.

– А знаешь, что случилось с ними потом?

Вместо ответа Ливий пожал плечами. Умар наклонился к его уху.

– Есть у меня знакомый работорговец. Муса – так его зовут. Муса знает почти всех коллег по ремеслу и на Ближнем Востоке, и в Европе. В нашем мире слухи распространяются быстро. Он узнал о твоих бывших подельниках. Мы часто ссоримся, делим территории и деньги, порой убиваем друг друга. Все конфликты можно решить. Но есть одна вещь, которую не прощают. Это предательство. Они сдали тебя полиции и скрылись, поджав хвост. Так у нас не поступают, Ливий. Это позор, и смыть его можно только кровью.

– Они мертвы?

Умар потянулся, расслабляя шею, и прикрыл глаза, подставляя лицо солнцу.

– Скорее всего. И будь уверен – перед смертью с ними сделали много интересных вещей. Почему ты не назвал их имена? Ведь ты знал, что попадешь в тюрьму. Уверен, полицейские обещали тебе золотые горы. Говорили, что отпустят на свободу.

– Говорили, – согласился Ливий. – Но я своих не сдаю.

– Даже если они до этого сдали тебя?

– Не вижу разницы.

Взяв со стола пустую кружку, Умар заглянул в нее и вернул на место.

– Вот что мы сделаем, дружок. Сперва ты поешь как следует и вдоволь напьешься воды. Потом примешь очередную дозу обезболивающих и поспишь несколько часов. А вечером я устрою тебе встречу с Анваром. Ты извинишься, он извинится. Или не будете извиняться, это уже не мое дело. Но вы пожмете друг другу руки и пообещаете, что такое дерьмо больше не повторится.

– Ладно, – буркнул Ливий.

– Ты должен с ним подружиться. Он многому тебя научит. Ключевое слово – уважение, приятель. В этом мире уважение открывает все двери. Ну, а потом… – Умар задумчиво потер подбородок. – А потом, когда ты отсюда выйдешь, я заберу тебя с собой и отвезу на восток. Познакомлю со своим братом. Ты ему понравишься.

– Кто он, ваш брат?

– Аднан Саркис, видный работорговец. Он тоже мечтает быть королем. И совсем скоро им станет. Вы друг друга поймете.

Ливий откинулся на деревянную спинку скамейки и впервые за время их разговора улыбнулся. Если до этого он был похож на двадцатилетнего юношу, то теперь походил на мальчишку.

– Вашему брату нужен помощник?

– Можно сказать и так. Я чувствую, что голова у тебя дурная, и дело нельзя пускать на самотек. Лучше творить глупости, имея влиятельного покровителя, чем связываться непонятно с кем.

– Никогда не был на востоке. Каково там, в Алжире?

– Жарко, влажно, полно вкусной еды и возмутительно красивых женщин. Увидишь однажды – и не захочешь уезжать.

***

Анвар, как и следовало ожидать, от предложения помириться с «тем наглым щенком» в восторг не пришел.

– Ты совсем умом тронулся, Саркис? Может, мне и хлеб преломить с этим прохвостом? Поцеловать его в обе щеки и пообещать, что впредь буду вести себя хорошо?

– Я не против, но так далеко заходить не обязательно.

Они сидели за широким грубо сбитым столом на тюремной кухне. Умар резал огурцы и помидоры для салата, который должны были подать за ужином, а Анвар, как всегда, дымил сигаретой и пил крепкий чай.

– Хрена с два я буду с ним мириться.

– Ты придаешь этому слишком большое значение. Он не хотел тебя задеть, не пытался оскорбить в присутствии других. Бедняга всего лишь попросил сигаретку. На преступление века не тянет.

– «Одно из двух: либо ты немедленно дашь мне сигарету, либо получишь по морде», – процитировал Анвар, с громким стуком возвращая пустую кружку на стол. – Знаешь, когда со мной в последний раз так разговаривали? Хочешь, расскажу, как я отреагировал?

Умар аккуратно снял темно-зеленую кожицу с очередного огурца и, положив его на доску, ловко разрезал пополам.

– Он хороший парень, Анвар. Я говорил с ним, смотрел ему в глаза. Наглости в нем хоть отбавляй, спору нет, и проблемы с авторитетами у него явно имеются. Ты должен его понять. Он впервые оказался в тюрьме, вдали от дома. Вокруг все чужие, все незнакомое, другой мир, правила, о которых он и понятия не имеет. И попал он сюда потому, что его сдали коллеги по ремеслу. Он мог петь на допросе соловьем, называя адреса и имена, но молчал, как рыба. Молчал даже после того, как ему пригрозили тюремным сроком. Молчал и после того, как за ним закрылась дверь камеры. Я знаю заключенных, которые держались на допросе молодцами и строили из себя крутых парней, но за решеткой теряли самообладание и рассказывали обо всем первому попавшемуся надзирателю. Много ты знаешь пацанов, уважающих наши законы?

Анвар многозначительно хмыкнул, туша сигарету в жестяной пепельнице.

– Ненавижу работорговцев, – сказал он. – Сукины дети, скользкие, как угри. Язык подвешен, всюду связи, выберутся из любой передряги целыми и невредимыми. У них нет ни совести, ни чести. Откуда возьмутся честь и совесть у того, кто толкает живой товар?

– Ни ты, ни я не знаем его историю, Анвар. Но готов поспорить на что угодно: это невеселая история. Такие юнцы не попадают в криминальный мир с мечтами о славе, приключениях и легких деньгах. Боги милосердные, да ты его хоть разглядел как следует? По всему видно, что он из хорошего дома. Если и не купался в роскоши в детстве, то воспитание получил достойное. У него были мать, отец, возможно, братья и сестры. Слуги, повар, наставники. Он ездил верхом, рисовал, писал стихи и музыку, изучал языки. Его били по рукам, если он путал столовые приборы или неправильно держал вилку. А потом что-то сломалось. Может, когда-нибудь он мне об этом расскажет.

Анвар наблюдал за тем, как Умар отправляет нарезанные овощи в миску и берет из холщового мешка большой краснобокий помидор.

– Никогда не понимал в тебе этого, Саркис, – проговорил он задумчиво. – Ты можешь быть последним козлом, не думая дважды, хватаешься за нож, но порой встречаешь таких мальцов – и превращаешься в сопливую бабу. Что это? Тебе пора заводить собственных детишек?

– Как-нибудь перебьюсь, – насмешливо хмыкнул Умар. – Он славный малый. Я хочу, чтобы вы помирились. Возьми его в ученики.

– Ишь как запел. Может, мне усыновить его? Принести на ночь теплого молока с медом и рассказать сказку?

– Ему нужен не только покровитель, но и наставник. Ты на эту роль подойдешь.

– Наставник мелких щенков, – ухмыльнулся Анвар, вновь открывая сигаретную пачку. – Ладно, черт с тобой. Я дам поганцу шанс. Но только один шанс, Саркис. Не больше. Ты знаешь, Анвар Мутаз всегда держит свое слово.

***

После ужина Умар сказал дежурному надзирателю, что забирает Анвара на экскурсию в лазарет, и пообещал, что они вернутся максимум через полчаса. Тюремный график распространялся и на свободных заключенных: когда наступало время отбоя, они должны были находиться в камерах. Надзиратель глянул на часы, нахмурился для вида – свет должны были выключить как раз через тридцать минут – но согласился.

– Не опаздывать, – напоследок буркнул он.

– Так точно, – отозвался Умар. – Придем вовремя.

– Надеюсь. Если нет, будешь безвылазно сидеть в камере месяц. И не заливай мне про свое примерное поведение, Саркис. Не поможет.

Ливий сидел на больничной койке, скрестив ноги, и писал что-то в толстой тетради, обернутой белой кожей. Увидев Умара и шедшего за ним Анвара, он медленно отложил ручку и выпрямил спину.

– Добрый вечер, – поприветствовал Умар. – Мой друг не говорит по-итальянски, так что придется нам побеседовать на английском. Если у тебя возникнут проблемы, я переведу.

– Не возникнут, – ответил Ливий, не сводя взгляда с Анвара. В его глазах не было страха, чего не скажешь об угрозе. Казалось, сделай тот еще один шаг – и юнец, не раздумывая, вцепится ему в горло.

– Доктор Самуэль сказал, что ты плохо говоришь по-английски.

– Нормально я говорю по-английски. Но это еще не значит, что буду болтать со всеми подряд. Ваш доктор мне не нравится. У него раздутое самомнение, тупое лицо и взгляд последнего тюфяка.

Английским он владел хорошо, если не считать интонационного акцента, свойственного уроженцам средиземноморья.

– Это Анвар, – представил спутника Умар. – Помнишь его?

– И буду помнить еще долго, даже если он надеется на обратное.

– Слышал? – начал злиться Анвар. – Я пришел сюда после ужина, хотя мог покурить себе спокойно и поиграть в покер, и вот что этот щенок мне говорит.

– Успокойтесь оба, – осадил их Умар. – Ливий, Анвар здесь потому, что хочет принести тебе свои извинения. И услышать от тебя то же самое. Мы уже обсуждали это с тобой сегодня днем. То, что произошло между вами, было недоразумением. Я разъясню принятые здесь правила, и ты будешь их уважать.

Ливий перебирал в пальцах ручку, глядя куда-то в направлении окна, мимо собеседников.

– Ты начнешь первым, – продолжил Умар.

– Почему это? – тут же насторожился юнец. – Я никого не избивал. Все произошло с точностью до наоборот.

– Ты начнешь первым потому, что я так решил.

Ручка полетела на скомканное одеяло, следом отправилась тетрадь.

– Прошу прощения. – В тоне Ливия было столько яда, что им отравилась бы вся тюрьма, включая надзирателей. – Я был неправ, беседовал с вами недостаточно вежливо и больше так не поступлю.

Анвар неожиданно для Умара рассмеялся – тепло и добродушно.

– И ты извини, пацан. Я перегнул палку. Но иногда наглецов нужно ставить на место. А ты наглец, думаю, спорить не станешь.

Ливий взял тетрадь, проверил, не измялись ли листы, и провел ребром ладони по кожаной обложке. Спустя мгновение Анвар протянул ему руку, и тот крепко пожал ее.

– Ну, вот и все. Знаешь, я люблю наглецов. Если они что-то задумали, то говорят в глаза, а не шепчутся за спиной. И не плетут заговоры. Воспитания тебе, конечно, недостает, но это дело времени. Я чувствую, что тебе можно доверять. А интуиция Анвара Мутаза не подводит. Анвар Мутаз слепит из маленького ушлепка настоящего мужика.

Получив в ответ почти искреннюю улыбку, которая явно далась Ливию нелегко, Анвар кивнул.

– Ну, я пошел. Вряд ли успею сыграть в покер до отбоя, но зато подымлю. Спокойной ночи.

Умар присел на кровать и посмотрел на то, как Ливий кладет ручку между страниц тетради.

– Что это у тебя? – поинтересовался он.

– Дневник.

– А я думал, что ты пишешь письма домой. Или подружке. У тебя есть подружка?

Щеки Ливия порозовели, и он снова погладил белую кожу обложки – должно быть, это его успокаивало.

– Нет, – ответил он. – Да и писать мне некому. Точнее, есть кому, но… не очень-то хочется рассказывать сестрам и брату, что я попал в тюрьму.

Умар закивал.

– А, так у тебя есть сестры и братья. И много?

– Две сестры и брат.

– Ты старший?

– Второй по старшинству. Первой родилась сестра.

– А имя у твоей сестры есть?

– Альвис. Вторую сестру зовут Эльруния… Руна. А брата – Анигар.

– Классические имена. Вряд ли ты родился в вампирском клане, но, наверное, принадлежишь к первому поколению свободных темных эльфов. А что насчет твоих родителей?

Пальцы Ливия вцепились в тетрадную обложку.

– Их уже нет в живых. Давайте сменим тему.

– С удовольствием поговорил бы с тобой еще, но мне пора идти. Если не вернусь в камеру до отбоя, у меня отнимут права свободного заключенного.

– Свободный заключенный? Что это значит?

– Это значит, что я могу практически беспрепятственно передвигаться по тюрьме. К примеру, приходить сюда, в лазарет. Иногда помогаю доктору Самуэлю с пациентами.

– Вы врач?

– Не по образованию, если ты об этом. – Умар поднялся на ноги. – Завтра вернусь. Принести тебе что-нибудь? Помимо сигарет?

Ливий смущенно улыбнулся.

– У вас есть книги?

– Книги?..

– Здесь скучно. А я люблю читать.

– Спрошу у надзирателей, которые живут в городе. Там есть библиотека. Что ты обычно читаешь?

– Буду рад мемуарам исторических личностей или биографиям великих полководцев. Но научная литература меня тоже устроит. Или классика.

– Странный ты, дружок. Все у меня просили: дурь, порнографические картинки. Но биографии великих полководцев и классику? Черт с ним. Хочешь книги – пусть будут книги.

Глава двенадцатая. Ливий. Прошлое

1962 год

Багдад, Ирак

– Я работаю тут больше десяти лет, но еще никогда так не радовался освобождению заключенного. Будто с десяток заноз из задницы достал, ей-богу. Моя воля – сидел бы ты в одиночке все четыре с половиной года, Хиббинс, и не портил бы остальным кровь.

– Взаимно сынок. Если честно, я люблю доводить начатое до конца, и с не меньшим удовольствием провел бы в ваших стенах еще шесть месяцев, но уж коли начальник тюрьмы решил сделать мне подарок, кто я, чтобы говорить «нет».

– Подарок он сделал не тебе, а нам. Сюда, направо.

Надзиратель открыл перед Ливием железную дверь, за которой находился так называемый «коридор свободы» – участок тюрьмы, позволяющий обойти помещения с камерами. Халиф, успевший переодеться и воспользоваться услугами здешнего парикмахера, нес на плече небольшую дорожную сумку и размышлял о том, что делать дальше. Вряд ли ему предоставят машину с личным водителем, без которой до виллы Эоланты не добраться. Денег не было даже на еду, не говоря уж о возможности заправить автомобиль, если он им обзаведется. В Багдаде он бывал несколько раз, но с проводниками, и вряд ли быстро сориентируется на улицах. Оставалось надеяться на чудо. Или плюнуть на все и отправиться в пешее путешествие. Какой бы дикой ни казалась Ливию эта мысль, он был готов идти несколько дней без остановки, обходясь без пищи и воды.

С момента встречи с Эолантой прошло две недели, и для него они растянулись на несколько вечностей. Он почти не спал, отказывался от еды, отдавая ее сокамерникам, потерял интерес к книгам и игре в покер, не реагировал на нападки других заключенных. Асад и Эмир испугались, что друг подхватил серьезную болезнь – иных объяснений тому, что за четырнадцать дней он ни разу не сцепился языками с кем-то из заключенных и не притронулся к своему ножу, не нашлось. И с каждой минутой Ливий убеждался в том, что это правда. Он болен, его болезнь развивается чертовски быстро и пожирает трезвый рассудок, оставляя только воспоминания и предвкушение новой встречи с этой странной женщиной. Чем она отличается от других? Как ей удалось его зацепить? Почему он думает о ней двадцать четыре часа в сутки, не может выбросить из головы ее лицо, ее глаза, ее прикосновения? Почему вспоминает запах ее духов? В нем боролись два одинаково сильных, почти нестерпимых желания: вернуть контроль над своими мыслями и послать контроль ко всем чертям, окунувшись в омут с головой. И, хотя борьба еще не завершилась, Халиф знал, которое из желаний победит.

– Как там на улице, солнечно? – спросил у надзирателя Ливий. – У меня глаза болят от солнечного света. Знаешь, что случилось с моими очками? Я наступил на них, когда ребята на иракской таможне заламывали мне руки. И это после того, как я выразил готовность пойти с ними и пообещал не сопротивляться.

– Да-да, – кивнул спутник. – Знаю я твои обещания, Хиббинс. А они не просто так работают на таможне. Таких, как ты, видят насквозь. На их месте я бы двинул тебе в челюсть пару раз. Когда вижу мужиков с милой мордашкой, так и хочется их разукрасить.

– У тебя проблемы с немотивированной агрессией, сынок. Ты должен наладить отношения с отцом. Обида пополам с гневом – тяжкая ноша.

Надзиратель ткнул его в спину дубинкой.

– Я тысячу раз просил не обращаться ко мне «сынок».

– Между прочим, у меня больная спина.

– Не припомню, чтобы ты жаловался на больную спину, когда избивал Гасана Хабиба. Иди вперед и помалкивай. Еще пять минут – и я навсегда от тебя избавлюсь.

– Совсем забыл. Мне нужно позвонить. Снаружи есть телефон?

– Нет, только внутри. Шагай, пока не получил по шее.

– Я должен поговорить с приятелем. Иначе придется ночевать на улице.

Тяжело вздохнув, надзиратель повернул назад.

– Хрен с тобой. Пройдем через коридор, где находятся камеры. Предупреждаю: если выкинешь глупость, отхватишь тумаков.

***

Увидев Ливия с почетным эскортом, заключенные подошли к решеткам камер и загалдели, перекрикивая друг друга, но быстро успокоились, стоило надзирателю на них прикрикнуть. Единственным, кто остался на месте, был Гасан Хабиб, двухметровый детина с широкими, как у портового грузчика, плечами, и не обезображенным интеллектом лицом.

– Посмотрите-ка, кто вернулся, – насмешливо протянул он, провожая спутников взглядом. – Король передумал и решил отсидеть свой срок до конца?

– Посмотрите-ка, у кого вновь отрос язык, стоило королю выйти на свободу, – откликнулся Халиф. – Что такое, сынок? Твои ребра зажили, и ты осмелел?