Да, нет, возможно

– Ни разу не пробовал, – признаюсь я, включая экран. – Но вряд ли это так уж сложно.

– Ты сможешь разобраться? Спасибо, милый. Клянусь, подтвержденный аккаунт открывает передо мной целый дивный новый мир.

Я открываю приложение, стараясь спрятать улыбку. Две недели назад бабушка получила заветную синюю галочку и теперь ненавязчиво хвастается ею при каждой возможности. Даже Софи это достижение заметно впечатлило – впервые на моей памяти.

Потому что никто из нас не ожидал, что бабушкина страница станет настолько популярна. Она завела аккаунт после смерти дедушки, собираясь выкладывать туда фотографии мест, которые ему нравились при жизни, и снимки Бумера. А потом компания Creative Loafing сделала о ней короткое видео. Его несколько раз упомянули блогеры на YouTube. Нельзя сказать, что после этого бабушка прославилась, но в нашем округе – как минимум в Брукхейвене и его окрестностях – ее теперь хорошо знают. Гейб, конечно же, старается выжать из бабушкиной популярности максимум. Она, по-моему, не против, потому что сама истово поддерживает демократов. Но все равно странно. Когда бабушка в свои семьдесят пять стала официальным представителем избирательной компании в социальных сетях, моя роль неофициального представителя технической поддержки была предрешена.

В черновиках у бабушки уже сохранена история: фотография Бумера в бандане с логотипом Джордана Россума и информацией о сегодняшней встрече.

– Ты хочешь прикрепить к ней ссылку на сайт или на сбор средств?

– Та-ак, – наклоняется ко мне бабушка. – На сайт события, но давай сразу и вторую сделаем, со сбором. – Она снова садится прямо и тыкает меня пальцем. – Мне нравится твой ход мысли.

Разобравшись со ссылками – на это уходит не слишком много времени, – я отдаю ей телефон.

– Я на сто процентов уверен, что вся затея с завтраком была только ради этой просьбы.

– Не на сто. На пятьдесят, может быть? Да, пожалуй. Или на семьдесят пять? Тоже возможно.

Я улыбаюсь и качаю головой.

– Понимаешь, когда тебе столько же лет, сколько мне, и ты пытаешься вести Instagram…[9]

– Мне гораздо меньше лет, и у меня его нет.

– У меня в твоем возрасте его тоже не было, – пожимает она плечами.

Естественно, я прихожу на стадион раньше Дрю и Фелипе. Приходится торчать у трибун и делать вид, будто так и запланировано. Странно снова оказаться в школе сейчас, в самый разгар лета. Некоторые команды тренируются тут весь год, но это не мой случай. Тут всё не мой случай. На футбольном поле разминаются девушки из группы поддержки, не меньше дюжины бегунов кружит с разной скоростью по дорожкам. Я незаметно разглядываю их, пытаясь угадать, кто из них Бет. Знакомых лиц нет совсем. Что, вероятно, многое говорит о том, насколько часто я сам занимаюсь спортом.

Дрю и Фелипе появляются на стадионе где-то в 9:15, оба сонные, с опухшими глазами. Фелипе не вполне искренне дает мне пять, Дрю осматривает дорожки и выносит неутешительный вердикт.

– Ее здесь нет, – расстроенно говорит он.

– Бет?

– Поверить не могу.

– Может, она еще не добежала до тренировки, – бормочет Фелипе, сдерживая зевок.

Я усмехаюсь, а потом объясняю в ответ на их любопытные взгляды:

– Еще не добежала… ну же! Она ведь бегунья!

– Голдберг и шутки за триста, – бросает Фелипе.

– Не-е. Это шутка за сто.

– Я бы на твоем месте не стал этим гордиться.

– Тренировка у них начинается в семь. Почему Бет до сих пор не на стадионе? – вслух размышляет Дрю, полностью игнорируя нас.

Я слежу за его взглядом, устремленным на бегунов. Некоторые из них остановились у дальних ворот выпить воды. Вполне объяснимо. Сейчас уже +25, даже больше, наверное. Я почти не шевелюсь – и то слегка вспотел.

– Думаю… мне пора обратно в кровать, – заявляет Фелипе.

– Вот уж нет. – Дрю решительно щурится. – Мы должны провести расследование. Пойдем.

Он пускается бегом, и нам с Фелипе остается только броситься следом. Впрочем, надолго нас не хватает: я выдыхаюсь еще до того, как трибуны оказываются позади, Фелипе выглядит и того хуже.

– Нет, – с трудом выдыхает он. – Это без меня.

– Точно… и без меня, – пыхчу я, остановившись. Фелипе останавливается рядом, тяжело дыша и уперев руки в колени.

Дрю делает круг и присоединяется к нам.

– Ничего себе. Парни, группа поддержки из вас отвратительная.

– Нет, это бегуны из нас отвратительные, – возражает Фелипе. – К поддержке этот навык не имеет никакого отношения. Сложно кого-то поддерживать в таких условиях.

– Настоящий друг придет тебе на помощь в любых условиях. – Дрю ерошит волосы, ставя их дыбом. – В снег, и в дождь, и в бурю…

– Ты путаешь друзей с курьерами.

Дрю бросает на нас еще один презрительный взгляд, а потом устремляется к воротам, чтобы поговорить с девочками на дорожке. Мы с Фелипе бредем на край футбольного поля и садимся на траву, скрестив ноги.

– Итак, – я упираюсь руками в землю, – делаем ставки: будет ли Дрю продолжать искать Бет или в итоге просто возьмет номер телефона у другой девчонки?

– Пятьдесят на пятьдесят, – фыркает Фелипе.

Я выпрямляю ноги и падаю на спину. Если закрыть глаза, кажется, что мы находимся на огромном пустом поле и вокруг на десятки километров нет ни одного человека. Шум постепенно стихает. Никаких тостов на бат-мицвах, никаких провальных собеседований, никаких рассыпающихся апельсинов.

На землю меня возвращает взрыв хохота, долетающий со стороны девочек из группы поддержки. Я быстро сажусь, чувствуя, как краснеют щеки.

– Думаешь, они над тобой смеются? – спрашивает Фелипе.

– Нет. Не знаю.

– Чувак. Ты странный. – Он качает головой. – С чего им над тобой смеяться? Чего такого ты сделал, чтобы над этим можно было так хохотать?

Я молча разглядываю свои ноги.

– Нет, серьезно. Объясни мне. Почему эти девчонки над тобой смеются?

– Потому что… – Я пожимаю плечами. – Не знаю.

Потому что я даже круг не пробежал и уже лежу. Потому что я вспотел. Потому что у меня футболка задралась. Потому что я слишком странный, чтобы нормально жить.

– Потому что я такой, – отвечаю я в итоге, указывая на себя целиком.

– Клянусь, у тебя какая-то паранойя во всем, что касается девчонок.

– Я просто… обоснованно осторожен.

– Почему? Из-за того, что случилось на Зимнем балу? – Фелипе приподнимает брови. – Чувак, это четыре года назад было.

– Три с половиной. И не похоже, чтобы кто-то об этом забыл.

Если подумать, идея с самого начала была ужасная. Бал для восьмиклассников – это всегда устрашающее зрелище, но я вышел на новый уровень и позвал на танец Брианну Хенк. Разумеется, я с фотографической точностью помню до мелочей каждый момент того разговора: и бумажные снежинки, подвешенные над танцполом, и тщательно сдерживаемые улыбки друзей Брианны. Сама она посмотрела на меня и сказала: «Привет, Джейми», – причем в ее голосе не было ни грамма радости по поводу нашей встречи. В нем вообще не было никаких эмоций. Но я сделал глубокий вдох и заставил себя перейти к следующему шагу.

И пригласил ее на медленный танец. Только вот мой язык меня подвел.

Я пригласил ее на медлянец.

– Все прошло не так уж и плохо, – смеется Фелипе. – Это было легендарно.

– Точно. Легендарно, – закатываю я глаза.

Настолько легендарно, что медлянец вошел в наш обиход. Конечно же, слово в основном употребляли самые популярные парни. Они пополнили словарный запас гибридами вроде «медлятично» и «медлянизировать». Однажды я услышал это из уст чьей-то мамы. Да что уж там, ребята из нашей школы даже составили петицию, требуя назвать следующую встречу выпускников «Ночь медлянцев», и были весьма разочарованы, когда старшие классы настояли на своем варианте.

– Слушай, – настаивает Фелипе, – если это был самый неловкий момент в твоей жизни…

– О нет.

Самый неловкий момент в моей жизни был, когда я назвал бывшего президента Картера членовредителем.

Нужно срочно сменить тему.

– Кстати, не хочешь ли ты прийти сегодня вечером на невероятно скучный обед, который мы проводим в рамках избирательной кампании?

– Ого. Восхитительная рекомендация. Невероятно скучный…

– Я сказал «невероятно скучный»? Это ошибка, я хотел сказать «роскошный». Невероятно роскошный, интересный и… невероятно роскошно-интересный.

– Ни за что. У Нолана сегодня тоже выходной, поэтому мы собираемся смотреть вторую часть «Принца на Рождество».

– На дворе июнь.

– В Алдовии всегда Рождество.

Я его понимаю. Фелипе все лето работает: обзванивает всех желающих купить замороженный йогурт в «Минчи». Ему нужны деньги для колледжа. Точнее, саму учебу должна покрыть стипендия от Общества поддержки одаренных людей, он подходит под их требования, но он успел уже подумать о том, сколько уйдет на книги и оплату проживания, поэтому берет столько смен, сколько может. Нолан, его парень, тоже много работает. В результате они все лето почти не видятся. Я, например, ни за что не пошел бы на сегодняшний ужин, если бы мог вместо него провести время со своей девушкой. Гейбу повезло, что девушки в моем мире не встречаются.

Фелипе пожимает плечами.

– Может, Дрю с тобой пойдет?

– Не-а. Не стоит особенно на это рассчитывать, – говорю я, оглядываясь на ворота. Дрю по-прежнему стоит там, оживленно беседуя о чем-то с раскрасневшейся девчонкой. У нее светлые волосы, собранные в неаккуратный пучок. – К тому же это ужин в поддержку Россума.

– Ясно, – кивает Фелипе. – Я понял.

Дрю моя работа в избирательном штабе дается непросто. Сам он не консерватор. В отличие от родителей – у них даже стоит знак в поддержку Ньютона во дворе. С тех пор как я затащил Дрю в штаб-квартиру и всучил ему стопку открыток с надписью «Голосуйте за Россума», он ходит по тонкому льду. Его родители нашли открытки в боковом кармане на дверце машины и… не слишком хорошо это приняли.

– Даже не знаю, стоит ли его звать.

Дрю улыбается девчонке, отбивает пятюню и бежит к нам.

Спустя пару секунд он уже плюхается на землю рядом с Фелипе.

– Значит, так. Я идиот.

– Да мы знаем. – Фелипе похлопывает его по руке с притворным сочувствием.

– Нет, я серьезно. Мы сейчас поболтали с подружкой Бет, Аннабель, и она мне все объяснила. Бет по четвергам работает в «Прыжке». Они открываются в десять, поэтому ей нужно приезжать туда к девяти. Так что на тренировки она приходит, просто уходит в восемь. Мы разминулись.

– Я вообще ничего не понял. Ничегошеньки, – зевает Фелипе.

– По-моему, в «Прыжок» еще и пройти можно, только если у тебя дети есть. Так что, мои чуваки, мы сегодня в пролете.

– «Прыжок»… – медленно повторяю я.

И тут все встает на свои места. «Прыжок». Вот почему та девушка из «Таргета» показалась мне знакомой. Мы не просто встречались раньше. Я с ней половину детства провел!

Майя Риман. Я не видел ее уже лет десять.

Но она почти не изменилась. Те же волнистые волосы, огромные глаза и – готов поспорить – ямочка на щеке, которая появляется, когда она говорит. Майя всегда была похожа на более загорелую и темноволосую версию Белль из «Красавицы и чудовища». Только внешне, по характеру она как Мулан. Очень крутая, всегда уверенная в себе. Всегда залезала на все, на всем успевала прокатиться и за всех заступиться. Клянусь, когда мы вместе бегали по «Прыжку» или по парку, даже я чувствовал себя храбрым. Да, из нас двоих она была диснеевской принцессой, а я – ее домашней зверушкой, но мне это даже нравилось. Принцем мне все равно быть никогда не хотелось.

Поверить не могу, что вчера видел Майю Риман. Настоящую взрослую Майю Риман. Мы одного возраста, даже месяца разницы нет, поэтому ей сейчас тоже семнадцать. Просто мой мозг не в состоянии осознать, сколько времени прошло. Я словно в будущее заглянул.

Нужно было заговорить с ней.

Вот только… ну да. Я был слишком занят тем, что крушил стенд с танжело, которые разлетелись по всему отделу.

Прямо у нее на глазах.

Потому что я – такой. Ох, все больнее и больнее.

Глава четвертая. Майя

Еще двадцать минут до захода солнца, когда я смогу наконец закончить пост и съесть хрустящую жареную самосу. Хотя, честно говоря, я съела бы вообще все, что лежит на столе, включая фруктовый салат с зелеными яблоками и размокшие сдобные пышки тети Самры. Еды к ужину приготовили столько, что пышки пришлось поставить на столик для покера, рядом с бутылками воды: туда ставят все лишние тарелки. Я проскальзываю мимо двух играющих в салки малышей, обхожу мужчину, который ставит дополнительные складные стулья, и ненавязчиво занимаю стратегическую позицию у тарелок и вилок. Кто-то же должен быть первым в очереди, верно?

Осмотрев спортзал при мечети, я снова поражаюсь тому, сколько народу собралось здесь сегодня. Во время Рамадана здесь всегда тесно, но сегодняшний ифтар мы проводим вместе с Межконфессиональным союзом Атланты, поэтому гостей так много, что кажется, мы тут все ждем появления Тейлор Свифт, которая даст импровизированный концерт. Возле чаши с пуншем сгрудились пастор Джонс, рабби Левинсон и имам Джексон. До меня то и дело долетают обрывки их разговора: «Слабая защита», «Они пользуются нашими ошибками», – и я понимаю, что они обсуждают летнюю баскетбольную лигу. Классика. Мама стоит у входа в окружении друзей. Они болтают и стараются не выдавать волнения, но то и дело вытягивают шеи и выглядывают наружу, проверяя, не прибыл ли особый гость вечера. Мама сегодня так рассеянна, что даже не напомнила мне надеть шальвар-камиз, который бабушка прислала мне почтой из Калифорнии. Я обошлась джинсами, полосатой кофтой с длинным рукавом и любимым розовым шарфом, который намотала вокруг шеи как снуд. В другой ситуации я бы отметила эту свою маленькую победу, но я знаю, почему она не заметила мою одежду, и радоваться тут нечему.

Я ждала возможности прийти сюда сегодня. Имам Джексон, конечно, будет занят, но я надеялась поймать его и поговорить о том, что происходит в моей семье, хотя бы недолго. Или – если не получится – просто перевести дух: он словно излучает какое-то умиротворение. Но в спортзале, который забит людьми настолько, что все это напоминает собрание школьников, сложновато почувствовать покой или вдохновение. Представители мечети пригласили на ужин обоих кандидатов, но Ньютон даже не ответил на письмо. Может, и к лучшему: тут все стены украшены постерами избирательной кампании с надписями «9 ИЮЛЯ! ЗА РОССУМА ГОРОЙ – ОН КРУТОЙ!».

Отлично позволяет погрузиться в нужное для Рамадана настроение.

Не поймите меня неправильно: против Россума я ничего не имею. Но он всего лишь очередной белый парень, который баллотируется в сенат Джорджии. Чему тут так уж радоваться?

Я снова смотрю на часы над входом. Все еще двадцать минут? Они сломаны, наверное. В кармане жужжит телефон.

Сара: Во вторник я сижу с Лиззи, а мама Чарли попросила быть у них как раз в это время. Он просто обожает Элмо, вам будет о чем поговорить.

Майя: Хм, по-моему, из нас двоих это ты любишь Элмо!

Сара: А-ха-ха! Ладно, будем считать, мы любим его одинаково. Что думаешь, сможешь меня подменить?

Майя: Я проверю! У мамы сейчас сложный график, но скрестим пальцы!

Сара: Отлично, дай мне знать. Как ифтар?

Майя: Такое. Есть хочу

Сара: Съешь там за меня самосу?

Она что-то печатает и…

Сара: Я скучаю по тебе.

К глазам подступают слезы. Я сглатываю.

Майя: Я тоже по тебе скучаю.

Мы с Сарой не разлучались с тех пор, как встретились в детском саду Монтессори и обнаружили, что обе обожаем красного маппета. В выпускном классе она была занята из-за множества дополнительных курсов, которыми умудрялась жонглировать, но теперь я понимаю: это были еще цветочки. Я поднимаю голову и снова обвожу взглядом комнату. Скоро Сара уедет, и мне придется привыкать проводить время вот так – в одиночестве.

Телефон снова жужжит, сигнализируя на этот раз о звонке. На экране появляется папино перекошенное от ужаса лицо – этот снимок я сделала много лет назад, когда заставила его попробовать кофейный коктейль «Единорог» из Starbucks.

– Эй, привет, – говорит он, когда я снимаю трубку. – Как там дела?

– Да как обычно. Все стоят и ждут, когда уже можно будет поесть.

– А будущий сенатор приехал?

– Не-а. Опаздывает. Но все стоят у дверей, чтобы окружить его сразу же, стоит ему войти. Самое время, да?

– Кто-то голоден и зол.

– В Рамадан все такие! – Хотя это неправда: я смотрела по сторонам, и ни у кого нет такой же кислой физиономии. Кроме меня.

– Ты же помнишь, что поститься каждый день необязательно, – говорит папа. – Хорошо, что ты делаешь это с девятого класса, но я, например, не держал пост ежедневно, пока не закончил старшую школу.

– Я хочу поститься, просто голодание делает некоторых людей раздражительными. Это даже медицина подтверждает.

– Некоторые точно становятся раздражительными.

– Очень смешно. Ты уже едешь? Маме кажется, что собрание сегодня вечером продлится дольше обычного.

– Я потому и звоню. – Я слышу перемену в его голосе: папа больше не улыбается. – Грузчики опаздывают. Не думаю, что успею. Прости, пуговка.

Из комнаты будто пропал весь воздух. Слова, шум, разговоры – скорее всего, они на месте и так же бьют по барабанным перепонкам, но я слышу только его голос. Грузчики.

Вот и все. Прямо сейчас. Я, конечно, знала, что это случится. Но все это напоминает визит к врачу. Тебя предупреждают, когда собираются брать кровь, и ты можешь осознать это на каком-то абстрактном уровне, но вот игла вонзается в кожу, и тебе все равно неожиданно больно.

– Сара сможет тебя подбросить?

– Конечно. – Я даже не пытаюсь объяснять ему, что Сары тут нет. Обещаю припасти для него немного брияни (это такое блюдо из риса и овощей), если останется. И мы прощаемся.

Прямо сейчас, пока я стою здесь, мой папа стирает следы своего присутствия в нашем доме.

Я смаргиваю слезы. За все это время я ни разу не заплакала. И уж точно не собираюсь начинать теперь. Не здесь.

Подняв голову, чтобы снова посмотреть на часы, я замираю. На другом конце стола с угощениями к ифтару стоит парень, одетый в клетчатую рубашку и штаны цвета хаки. Наши взгляды пересекаются. Его лицо кажется мне знакомым. Улыбнувшись, он делает шаг назад.

И натыкается прямо на столик для покера.

Столик содрогается, а потом выпечка и бутылки начинают рассыпаться с подноса. Это все равно что наблюдать за краш-тестом в замедленной съемке. Я быстро оглядываюсь. Но все поглощены наблюдением за дверным проемом, и катастрофы никто не заметил. Самое время подойти поближе и оценить ущерб.

– Я… Мне так жаль, – бормочет парень.

– Забудь, ты не первый, с кем это случилось, – отвечаю я. – Столик для покера славится своей неустойчивостью.

– Но… им конец. – Он указывает на рассыпанные по полу сплющенные пышки.

– Честно говоря, они и не начинались. Правда, не переживай.

Я возвращаю столик на место, пока мой собеседник выбрасывает пышки и собирает бутылки.

– Ты же Майя, верно?

– Что?

– Ты меня не помнишь. – Он краснеет. – Естественно. То есть это же логично. Прошло лет десять, наверное, может, больше… В общем, я Джейми. Мы в «Прыжок» ходили вместе.

– Ого. Точно. Ого, – выдавливаю я, разглядывая его. Давным-давно наши мамы дружили. Обычно они отводили нас на крытую игровую площадку, где мы бегали и прыгали, давая им возможность выпить кофе и поболтать о жизни. Это было миллиард лет назад, но теперь я постепенно вспоминаю Джейми. Его волосы стали немного темнее, он теперь сантиметров на пятнадцать меня выше, но глаза те же, с прозеленью. И та же смущенная улыбка. – Прости. Это было давно.

– Так странно встретить тебя тут.

– Почему странно? – Я едва заметно улыбаюсь. – Я мусульманка. Это мечеть. И она рядом с моим домом.

– Нет. Прости. Я не имел в виду, что странно встретить тебя тут. Я имел в виду, что странно встретить тебя. Но по-хорошему странно. Не в каком-то плохом смысле. Просто я был на стольких предвыборных встречах уже. Эта вот 130-я по счету в этом сезоне, ты знала? Ни один кандидат от штата не проводил так много.

– Это не предвыборная встреча, – поправляю я. – Это ифтар. Сейчас Рамадан.

– Да, да, конечно, – кивает он. – Я успел сходить на тридцать встреч, наверное, но сегодня…шний ужин лучше всех. Украшения обычные, но выглядят очень празднично.

Значит, красно-бело-синие клеенчатые скатерти на столах, агитационные плакаты с призывом голосовать за Россума и украшения с конфетти – это празднично?

– Эм… Спасибо. Ладно, мне надо помочь маме с… кое-чем. Рада была повидаться снова.

Я убегаю до того, как он находит что ответить. Я ненавижу необходимый обмен любезностями в целом, но сегодня такие разговоры даже любезными не кажутся.

– С кем это ты болтала? – спрашивает мама, когда я подхожу ближе.

– Ни с кем. Можно я возьму машину во вторник? Сара нашла мне подработку няней.

– Прости, – она качает головой. – Следующая неделя у меня очень плотно занята. Сплошь снятие показаний и ходатайства.

– Ладно, возьму такси.

– Мы предлагали тебе его только для того, чтобы ездить к папе и обратно. Так мы можем разделить его стоимость.

– Тогда, возможно, пора уже купить мне машину. – Я скрещиваю руки на груди.

– Майя…

– Иначе я застряну дома на все лето. Все наши планы пошли коту под хвост. И нет, я не пойду ни в танцевальный лагерь, ни в тот, где собирают роботов, можешь даже не напоминать. Я все равно не смогу до них доехать. – Я смотрю на нее в упор. – Кстати, папа звонил, сказал, что сегодня не приедет. Но у тебя после ужина совещание. И как я в таком случае попаду домой? Чувствую себя как на привязи.

– Кто-нибудь подбросит тебя после ифтара, иншаллах. На все воля Аллаха.

– Будь у меня машина, этого бы не было. Мне уже семнадцать.

– Машина – это дорого. Тебе понадобятся страховка, бензин, обслуживание. Нам и так непросто платить аренду за два дома, счетов за их содержание тоже два. Учитывая, как много на нас свалилось, было бы здорово, если бы ты хотя бы на время перестала со мной спорить. Хотя бы на время этого ифтара.

– Это не ифтар. Это встреча с избирателями.

– Это ифтар. – Мама строго на меня смотрит. – И я круглые сутки работала, чтобы его подготовить. Самое малое, чем ты можешь помочь, – это перестать показывать характер в присутствии всех собравшихся. И честное слово, Майя, если…

Но она не успевает закончить мысль: именно в эту секунду все, кто поддерживает Россума, бросаются наружу через двери зала, расположенные напротив нас. Выглядит все это так, будто по полу рассыпались красные, белые и синие конфетти.

– Вот он! – выдыхает мама. Буквально за мгновение рассерженное выражение на ее лице сменяется веселым. Хвала Джордану Россуму.

Я сразу узнаю его по серому костюму и желтому галстуку, потому что листовка с его портретом – те же кудри, та же улыбка – висит у нас на холодильнике. Мама его обожает, поэтому у нас во дворе стоит даже не один, а целых два знака в его поддержку. Но она не успевает сделать даже шага в нужном направлении: Россума уже окружила толпа.

Я смотрю на часы. Еще семь минут.

– Алина? – спрашивает кто-то.

– Лорен? – Мама широко распахивает глаза. Я слежу за ее взглядом и вижу женщину с темно-русыми волосами, облаченную в деловой костюм. Она пересекает комнату и стискивает маму в медвежьих объятиях. Мама Джейми. Она-то совсем не изменилась, и я сразу ее узнаю́.

– Ты как здесь оказалась? – спрашивает Лорен.

– Я вхожу в инициативную группу от мечети. Мы помогали все тут устроить. А ты тоже вступила в Межконфессиональный союз?

– Нет, просто мой племянник – помощник руководителя избирательного штаба. Я все пыталась попасть хотя бы на какую-нибудь встречу, чтобы поддержать его. – Лорен поворачивается ко мне и окидывает удивленным взглядом. – Не может быть! Это Майя?

– Она самая. – Мама похлопывает меня по плечу.

– Объясни мне, как это работает? Почему они так быстро вырастают? Посмотри на Джейми. Он уже выше меня ростом! – Она оглядывается по сторонам. – Джейми! Подойди и поздоровайся.

– Так вот, значит, с кем Майя разговаривала.

Я снова смотрю на Джейми. Но тот, кажется, ничего не заметил: его внимание поглощено сообщением на телефоне.

– Джейми! – окликает его мама погромче. Он вздрагивает, поднимает голову и моргает, а потом подходит к нам.

– Джейми! – Моя мама наклоняется и обнимает его. – Как здорово, что вы с Майей уже успели поговорить. В каком ты сейчас классе?

– Осенью иду в выпускной.

– Конечно. Как и Майя.

– Между ними разница всего в три с половиной недели, помнишь? – улыбается Лорен.

– Точно! – смеется мама, поворачиваясь ко мне. – У Лорен начались схватки в кафе, как раз когда мы заказ делали!