В снегах не всегда холодно

В снегах не всегда холодно

Мирослава Садовина

© Мирослава Садовина, 2022

ISBN 978-5-0056-6619-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Ночь. Квартира на первом этаже. Семья – отец, мать и трое взрослых сыновей. Поджёг.

– Горим. Горим, мать! Поднимай детей! – заорал муж, толкнул жену и вскочил с кровати. Рванул за документами, по пути увидел, что горит кухня, дым повсюду. «Вот же твари! Твари! Твари! Твари!»

Мать рванула к комнатам сыновей.

– Сёма! Елисей! Ренат! – Мать влетела в первую комнату и стала вытягивать из неё сына, не смотря на то, что тот вполне мог бежать и сам. Жил он в отдельной комнате, а два его брата в другой.

– Боже! Мальчики мои! Всё так плохо! Ох, как же так-то!? Ренат! Елисей!

Мать ворвалась во вторую комнату. Младший – семнадцатилетний Ренат всё ещё лежал в постели.

– Ренат! – кричала мать, сдёргивая с него одеяло и тряся за руку.

Старший сын подпирал дверь на балкон.

– Мам! Они уже здесь. – Сын встревоженно смотрел на мать. Он боялся, что его беспокойная мать сейчас отдёрнет его от балкона, тогда те, кто устроили поджёг, ворвутся и зарежут всю семью раньше, чем они добегут до двери в подъезд. Так делала эта банда раньше. О ней говорят новости, пишут газеты. Они очень ловкие, быстрые и натренированные. Свирепствуют уже почти месяц и выбирают в качестве жертв именно семьи с детьми. Поймать их никак не могут, а потому их вряд ли остановит юноша подпирающий дверь. Скорее он станет им первой жертвой.

Мать размышлять глубоко не стала, бросилась к Елисею отдирать его от балкона. Он сопротивляться не стал, покашлял и устремился к выходу с матерью.

Отец уже открыл дверь в подъезд и подгонял семью. Стоило Елисею с мамой выбежать, все тут же услышали, что дверь балкона ударилась о стену. Банда проникла в дом. Отец стал запирать дверь со стороны подъезда, как вдруг Семён закричал: – Ренат! Где Ренат!?

Мать с бешенством и нестерпимым ужасом во всех частях своего тела стала пересчитывать взглядом семью.

Елисей понял, что бросившись к балкону, не поднял с кровати своего младшего брата.

***

Привет. Меня зовут Ренат и пару дней назад я умер. Хотя, признаться, по ощущениям для меня не прошло с того момента нисколько времени. Да и именно самого момента смерти я не помню. Обычно никто не помнит, так я где-то слышал, а полагаться на информацию из всех источников не следует. Я помню всё, что было со мной, кроме последних секунд. Наверное, так сделано специально, чтоб не помнить страха и боли. Я специально остался тогда в постели. У меня не было мыслей именно умереть вот так. Идеей было остановить этих существ, язык не поворачивается их людьми называть. Идея «А что если я останусь и задержу их» пришла как обычная быстрая мысль, но она понравилась мне. Скажу ещё, что я до этого дня всю неделю не мог выспаться, в эту же ночь я лёг поздно и уснул очень крепко. Если бы я высыпался в прошлые ночи и проснулся раньше этой ночью и обдумывал эту идею не сонным, то я ни за что не стал бы осуществлять задумку. Я просто остался лежать в полудремоте и обдумывать вероятности исхода. Лежал тихо, целиком под одеялом, когда они пришли. А когда они вышли из комнаты, я начал действовать. Двигателем моим в этот момент был страх. Я испугался, что остался дома один, что не выбежал со всеми. Запер балкон и забаррикадировал к нему выход кроватью брата и опрокинул туда же книжный шкаф. А ведь я мог просто выйти… На звуки прибежали. Началась схватка, но так как я её не помню, вряд ли я победил. Однако и не совсем проиграл.

– Ваш сын герой. – Сказала какая-то женщина, когда моя семья выходила из церкви. Эти слова совсем не стали успокаивающими для семьи. Мать тогда опять разрыдалась, а Елисей еле сдерживаясь, объяснил мне, что благодаря моему поступку, один из банды не выбрался из горящей квартиры, вследствие чего, оставшаяся банда затихла и больше нигде не проявляла себя, пока что.

Он винит себя во всём. Старается не показывать этого, всегда старался быть спокойным, уверенным. Я понимаю его ход мыслей. Он старший брат, я младший, мы в одной комнате. Но на моё: «Я сам решил, я специально решил там остаться» он не реагирует.

Мать вообще успокоиться не может. Отец её успокаивает, хоть и самому ему плохо, но мать не унимается. Вот и сейчас. Только похороны состоялись, только я появился перед ними, так мать ещё сильнее разрыдалась. Сидим сейчас все на скамейке неподалёку от кладбища, церкви и речки с лесом по другую сторону. Мне тут всегда нравилось. Это на самом краю города и тут так легко дышится. Сейчас ещё и приятный летний ветерок. И не жарко. Я рад, что не жарко, ведь умер я в чёрной футболке. А вот штаны у меня пижамные, клетчатые. Хорошо, что не со звёздочками одел. Хотя, в звёздочках нет ничего плохого. Не особо хочу переодеваться в дальнейшем, ведь для этого придётся приходить домой, а это, боюсь, будет напрягать мою семью.

Мать мне что-то пытается говорить, но из её рёва я плохо что-то понимаю, а потому даже не слушаю. Им всем так грустно, а мне почему-то нет. По идеи я, наверное, должен слушать сейчас все её слова, так как это последний раз, когда мы говорим. Вернее, у меня ещё сорок дней на это, но я не планирую провести их полностью с семьёй. Я не знаю, что конкретно буду делать, но видимым и слышимым я для них быть не хочу. Ведь им, скорее всего, от этого больнее будет. Только сейчас, как следует, попрощаюсь и всё.

– Родненький! Ренатушка! Ты не уходи только от нас скоро! Зачем ты вообще устроил всё это!?

– Мам, я сказал уже, что уйду. Я хочу, чтоб вы быстрее привыкли к ситуации и за сорок дней я хочу успеть увидеть вас счастливыми без меня.

Мама опять заревела во всё горло. Ей уже не хватало воздуха и жидкости в теле, плакать нечем было.

– Пап, дай, пожалуйста, тридцать рублей.

– Для чего тебе деньги-то сейчас?

– Схожу маме воду куплю.

– Да чего ты, я сам сейчас схожу куплю.

– Пап, я сам хочу это сделать.

Отец дал мне деньги, и я пошёл к лавочке с мороженым и водой. Она тут не особо далеко, надеюсь, что продавщица не поняла, что оплакивают там именно меня. Не особо людям приятно говорить с мёртвыми. Многим не по себе становится. Воду купил, возвращаюсь. Если что, то сквозь предметы я не прохожу, я вполне могу что-то держать или куда-нибудь врезаться. Интересно, откуда пошло, что призраки сквозь стены проходят?

– Вот, мам, держи.

Она даже не взяла воды. От того, что теперь начала плакаться о том, какой я всегда был добрый и заботливый.

Мне это надоело. Воду я дал отцу, а сам решил попробовать то, чего теперь могу. У призрака есть три состояния: первое – он всеми видим и слышим, второе – он не видим, но слышим, третье – он не видим и не слышим. Но в любом состоянии он всё так же не может проходить сквозь стены. Информация обо всём этом как-то сама пришла. Резко и как что-то очевидное, как умение сжимать и разжимать пальцы в кулак. Хотя, скорее всего эта информация пришла ко мне там, в загробном мире. По памяти – я был там секунду, по ощущениям – долго. Это был какой-то тёмный зал, я не помню, что именно было там, возможно это был суд (я не знаю, что это было, просто такая мысль). Не помню даже, чтобы там был кто-то. Я, просто находясь там понял, что после сорока последних дней на земле вернусь сюда и останусь тут навсегда, наверное. Не именно в этом зале. Это лишь помещение. Так-то мир вполне большой, опять же не видел сам пока, но просто как будто знаю это.

Стал невидимым, но слышимым. Мать заметила не сразу, но когда заметила, запаниковала, что я совсем ушёл. Братья мои сидели молча.

– Нет, мам. Я тут. Просто смотрю возможности. Что я теперь умею и могу.

Нет, не могу тут больше находиться. Все они излучают слишком много грусти и негатива. Моему настроению это сейчас не соответствует. Я хочу в мир. Гулять. Не могу больше терпеть.

Я не стал становиться видимым, сказал, что люблю их и ушёл. Не знаю, как скоро они это поймут, но выбор мной сделан.

***

Холод. Снег. Горы. Группа молодых людей направляются к месту, где их ждёт вертолёт. Ведёт их сын опытного альпиниста. Ведёт своих сокурсников, которые отправились в небольшой поход на неделю. Неделя не дошла до конца, у молодёжи кончился запас еды раньше на два дня, и было принято решение отправиться домой раньше.

Позади лес. Лагерь свёрнут, распихнут по рюкзакам. Вертолёт прилетит через час. Будет ждать на верху небольшой горы, на которую ему удобно будет приземлиться.

***

Я отправился гулять. День чудесный, дел нет, обязанностей тоже. Вот она, свобода! Нет и больше не будет потребности в еде, воде, сне, тело здорово, а идётся так легко. Настоящее счастье, что именно так устроено всё после смерти. Конечно… не для всех.

Я проходил около скамейки, на которой сидели мужчина с женщиной. Издалека можно подумать, что они знакомые, друзья или семья. Но это не так. Они незнакомы, даже если они год будут рядом друг с другом, они не познакомятся. Этот мужчина когда-то был плохим человеком… После смерти его не ожидало ходить призраком по земле или отправился в загробный мир. Он был перерождён в тело, тело которое не умеет видеть, слышать, ощущать… Это называется небытие. Оно даёт человеку просто существовать. Такой человек – грешник, никогда не научится даже просто ходить. Его возят в коляске.

Та женщина – сиделка. Работа сложная, на неё идти никто не мечтает, но кто-то всё-таки идёт. Главное им поменьше думать о том, кем ранее был этот человек. Сейчас он не является добрым или злым, но прожить до старости должен в таком состоянии. Сложность именно в этом. После чего он тоже сможет отправиться в загробный мир. Или, может быть, переродится в этом мире, чтобы доказать, что он исправился.

Люди ухаживают за такими. Причин много. Кому-то больше идти некуда, кто-то благодетельностью занимается, кто-то боится на их месте оказаться.

Я прошёл мимо, не желая думать о них и смотреть в их сторону. Мои мысли сейчас о другом. Я думаю, чем заняться. Вскоре мне надоест просто гулять тут. Я знаю этот город наизусть, гулял тут не раз и чего-то нового сейчас не найду.

Можно поехать в соседний город. Там я был лишь пару раз проездом. А если мыслить шире, я не был в других странах. Чего мелочиться-то? Хотя нет. Это не для меня. Я не летал никогда на самолёте. Не ездил на поезде. И не собираюсь тратиться на это теперь.

Сейчас я подходил к пешеходному переходу. Здешний светофор иногда мигает или неверно загорается, его всё никак не починят. Горит красный. Я подожду. Не хочу даже проверять, почувствую я боль или нет, но я могу навредить другим, если устрою аварию. Лучше дождаться зелёного и перейти с остальными, при этом, не показывая себя.

Не то чтобы это правило, но лучше не показывать людям своё присутствие. Мёртвые не должны лезть в жизнь и судьбу живых. Живые не должны всегда тревожиться и думать том, что кто-то стоит рядом с ними и смотрит на них. Мёртвый смотрит на живого…

Зелёный. Я перешёл дорогу. Лампочка светофора сменилась резко на красный. Позади меня звонко засмеялась маленькая девочка. Звонкий детский смех, он прекрасен всегда. Позади меня. Позади… Позади меня дорога. Я резко обернулся и оказался прав в мысли, пришедшей так быстро и ещё не успевшей должным образом сформироваться. Девочка присела на корточках, на пешеходном переходе, не дойдя немного до тротуара. Она поймала руками бабочку и очень радовалась этому. Из толпы, метрах в десяти от нас, высунулись, по всей видимости, её родители.

– Алёнка!

Девочка встала и, не сходя с дороги, показала им бабочку. Которая тут же улетела вверх, размахивая красивыми крыльями, которыми девочка не могла перестать восхищаться и мечтать о таких же для себя. Ей лишь немного мешало тёплое летнее солнце, к которому полетела бабочка. Девочка опять захихикала.

Машина летела к ней с бешеной скоростью. Родители были не достаточно близко, чтобы успеть вытащить дочь с дороги. Это сделал я.

Я подскочил к девочке, схватил за локоть и дёрнул на тротуар за собой. Машина, а затем и другие, промчались мимо.

Посмотрел на девочку, которую всё ещё держал за локоть. Вроде бы обычная девочка, я её спас. Затем я посмотрел на дорогу. Точно такую же девочку держали прохожие, которые поспели к ней раньше родителей. Мать кинулась к ней и обняла свою дочь.

– Живая, девочка моя, какое счастье! Как повезло! Слава Богу!

Но дочь её не выражала никаких эмоций.

Все эмоции были в моей руке. Я вытащил не девочку. Не её тело. Я вынул душу. И нарушил этим одно их самых важных правил, или даже законов загробного мира, выведенных для мёртвых.

Мертвые, пребывая в отведённом времени на земле не имеют права вытаскивать душу из тела. Касаться людей мы можем. Но нельзя как-либо тянуть человека. За руку его потащишь – ты потянешь душу. Я узнал об этом в том зале, в который попал после смерти, но не имел понятия о том, как это должно работать.

Родители девочки поласкали своё бездушное сокровище и, подняв его на руки, ушли с ним.

Я смотрел на это в шоке и страхе.

– Дядя, отпустите меня, пожалуйста.

Я выпустил её руку.

– Почему мама с папой ушли? Я же ещё тут.

Она не понимала, что произошло.

– Я должна догнать их!

Алёнка, имя я несколько раз услышал от родителей, стала вертеть головой в поиске родных, но не могла их найти. Я тоже искал. Тоже не мог найти. Я должен исправить свою ошибку. Не важно, что за наказание меня ждёт, пускай и самое страшное, какого представить себе не смогу, если я не верну душу. Мне важно просто вернуть душу. Я не имею права вот так поступить. Девочка ещё ребёнок. Я тоже не увидел большую часть жизни, но ей всего около семи! Тело без души, да ведь это страшно. Я не знаю, насколько быстро родители девочки поймут, что это не шок у их чада на лице, а полная пустота. Не знаю и того, как сама девочка начнёт тревожиться, но спешить надо точно.

– Я отведу тебя к твоим родителям.

– А кто ты?

– Я дебил.

***

– Реще-реще, ребят! Вертолёт уже ждёт! Чё, слабаки совсем, да?!

– Матвей, заглохни. Все итак идут. Сам видишь же какие сугробы!

– Да ладно вам, уже пришли же!

У самой скалы была верёвка. Канат, по которому ребята спустились несколько дней назад и специально оставили его здесь. Подниматься им придётся почти по отвесной скале. Окружали их тоже каменные стены с двух сторон. Чувство свободы от этого пропадало.

Группа из шести человек закрепилась и начала подниматься.

***

Прошло, наверное, чуть меньше часа. Без часов сложно сказать точнее. Всё это время мы сидели на скамейке, и я пытался выяснить, где девочка живёт. Я не выяснил ничего. Она не знает адреса. А объяснение, что это пятиэтажный дом мне ничего не даёт. В нашем городе в основном именно они. Я уже начал терять надежду, что смогу её вернуть домой, ну, вернее, в её тело.

А ведь родители очень скоро поймут, что чего-то не хватает их дочери, а так же быстро поймут чего именно. Счастливый ребёнок, вдруг ставший тихим, не болтливым и просто поддерживающим в себе жизнь. Такой ребёнок очень выделяется. Они будут в ужасе. Будут переживать. Себе не найдут места.

– Ренат, уже закат. Где мы будем спать? Ты отведёшь меня сегодня к маме с папой?

– Нет. Сегодня нет. А спать… А зачем нам спать? Мы можем поискать ночью твой дом.

– Но ночью надо спать, так мама говорит. Ночью все люди спят, иначе сил потом не будет, потому что…

– Я понял. Знаю. Но нам не нужно сейчас спать. Силы не пропадут.

– Пропадут! Ночью надо спать!

– Ладно-ладно, не кричи только. Спать так спать. Только не удивляйся, если не уснёшь.

– Мы пойдём к тебе домой?

– Нет, ко мне мы точно не пойдём.

– Почему? Ты тоже не помнишь, где живёшь?

– Нет, я помню. Просто сейчас там не особо приятная обстановка.

– Я не понимаю. А где тогда мне спать?

Я глубоко вздохнул, хотя не понятно зачем, ведь дышать мне не особо нужно, привычка видимо, и начал оглядываться в поиске ночлега. Можно предложить спать прямо на скамейке, но не думаю, что она согласится. Вряд ли её устроит любой вариант на улице.

– Как тебе вариант переночевать на детской площадке? Вон на той, – я показал пальцем, – Будешь играть там, пока силы не закончатся, а когда устанешь, можно поспать в том замке.

– Нет, в том замке грязно. Лучше в грузовичке, там чище и удобнее.

– Ты уже была на этой площадке?

– Да, папа меня сюда по выходным всегда водит, я там всё знаю наизусть! Знаю, где номера написаны, где кошка нарисована, где паук Жора живёт. О! А ты хочешь посмотреть на Жору?! Я покажу его! Мы с папой так его назвали! Он наш питомец!

– Нет, это вовсе не обязательно. Так ты согласна на идею?

– Только если ты посмотришь на Жору!

– Ладно, я посмотрю на Жору.

– Ты обещаешь, что я смогу играть там, пока не устану?

– Обещаю.

– Тогда я точно не устану!

Алёнка вскочила со скамейки и побежала на площадку, а я пошёл следом с тёплой надеждой, что раз родители водили её сюда, то они придут вновь, надо лишь немного подождать. Ну, и на Жору надо посмотреть.

***

Когда последний участник похода поднялся над поверхностью снега на пять метров, группа остановила движение. Все переглянулись, заулыбались. Они специально сделали так, чтобы последним оказался именно тот, кто им оказался.

– С днём рождения, Нарица! – крикнул верхний, остальные поддержали, Нарица непонимающе посмотрел на них, а тот, кто был над Нарицей, надрезал канат под собой.

Нарица полетел с верёвкой вниз и приземлился в сугроб. Воздух вырвался от удара из лёгких. Ребята сверху засмеялись и поползли дальше наверх. У них не было злых намерений. Они всего лишь хотели пошутить над ним, что как будто оставили его тут. Одного.

– Вы какого творите?! Киньте мне верёвку!

***

Жору Алёнка не нашла, но не очень сильно расстроилась этому. «Гулять ушёл, понимаю» – деловито заключила она и отправилась на горку.

Всю ночь я искал себе занятие. Можно было бы порисовать, мне нравилось это занятие, вот только ни блокнота, ни ручки при себе у меня не было. В итоге я нашёл под деревом небольшую влажную палочку и стал рисовать ей на земле.

Я не особо задумывался над тем, что именно рисовать. Начал рисовать реку, лес, облака…

А ведь это может увидеть любой живой, кто придёт следующим днём на площадку. Точно! В голове проснулась идея. Сюда приходили родители девочки ранее. Я могу оставить им послание. Или кому-то, кто их знает и, увидев, сможет передать.

Я начал вырисовывать крупно Алёнку. Рисовать умею, а потому получилось, вполне, похоже. Закончив добавил надпись «Кто знает родителей этой девочки, скажите им прийти сюда. Их ждут».

– Что ты делаешь? Это ты нарисовал?! Это я?! Как классно ты рисуешь! Как ты так рисуешь!?

– Ты не устала?

– Нет, я же сказала, что на площадке никогда не устаю.

Пусть лучше думает, что всё дело в магии площадки.

– А ты? Ренат, ты не играешь со мной. Ты, наверное, устал из-за этого. Тебе тоже надо поиграть, срочно!

– Нет, поверь мне, я точно не устал. К тому же, уже совсем скоро утро.

– Люблю утро! Мама готовит всегда самые вкусные на всём свете бутерброды с расплавленным сыром! Правда, это всё сопровождается противной кашей…

– Каша это полезно. Мне к ней бутербродов не предлагали обычно.

– А чем мы будем завтракать? Ты умеешь готовить бутерброды с расплавленным сыром? А если не знаешь, то ничего страшного! Я всё расскажу! Я видела, как мама это делает. Вот только, где мы возьмём микроволновку? У тебя её с собой, случайно нет?

Вот чёрт… Я не подумал о том, что Алёна захочет есть. И не то, чтобы это был голод в ней, нет, просто привычка. Нам не нужна еда ровно так же, как и сон, но как ей объяснить это? Конечно же, мы можем и поесть, но тогда вопрос в том – что? Чувствую себя не мёртвым, а бездомным. Словно мы выживаем.

Я попытался придумать что-то, что отогнало бы у неё мысли о завтраке, но её ничего не берёт.

Своровать еду? Конечно, можно и купить, но денег у меня нет, и надо будет придумать, каким образом мне стать видимым и слышимым незаметно для прохожих. Красть я не хочу. Это не честно, не справедливо. Нужно подумать ещё. Школа. В моей школьной столовой частенько остаются нетронутые тарелки. Можно поесть там. Только вот какое дело… Зайти туда не большая проблема, но вот как незаметно поесть? Если я беру предмет, то пока его касаюсь, он по моему желанию может быть так же видимым или не видимым. Но у моей маленькой подруги это вроде не должно работать. Она душа, а не призрак. Она не может становиться видимой или слышимой. Её видят только мёртвые. Слышат только мёртвые. И они не могут никак дотронуться до чего-то живого.

– Мы идём завтракать в столовую.

– А там вкусно кормят?

– Нормально в целом.

– Там есть микроволновка?

– Эм, я не знаю, но бутербродов мы не получим, однако хоть что-то поедим.

До школы шли не в тишине. Алёна много болтала. Очень много. Это не большая беда, просто я не успевал обдумывать план действий. А вот Алёна, как мне кажется, успевала обдумывать всё на свете разом. Как же кипит в ней жизнь. И жизнь эта должна продолжаться.

Пришли. Я попросил подождать Алёну снаружи. Один вошёл внутрь. Сейчас лето, а потому в школе были только учителя, охранник и рабочие красящие стены. Я только вошёл и тут же услышал своё имя, сразу же закрыл уши руками. Что бы они там про меня не говорили, я не хочу это слышать. Я прошёл в столовую. Взял две тарелки и вышел с ними на улицу, к Алёнке. Вроде, всё прошло гладко, и в школе никто ничего странного не заметил.

Я только на улице поинтересовался тем, что вообще взял. Это была манная жидкая каша. По запаху, её пытались разбавить дешёвым молоком. Очень сильно разбавить…

– Я не буду это есть! – завозникала Алёнка.

– Тогда ты можешь не есть.

– Вообще?

– По крайней мере, сегодня.

Я тоже не смог это есть. Даже для вида. Зачем я себе вообще взял? Можно же было бы только Алёне. Что вот только делать теперь с кашей этой…

– Алён, собак любишь?

– Люблю! Я хотела бы очень таксу! Они такие смешные и длинные! Но мама не разрешает домой собак. И кошек не разрешает… Зато у нас есть морская свинка! Пипи её зовут! Потому что она часто пищит, вот так… – девочка стала пародировать морскую свинку.

– Свинка это хорошо, а на счёт собак всё-таки давай договорим. У нас каша ведь осталась, пойдём, покормим собачек, м?

– Такс!?

– Вряд ли там будут таксы, но те, кто будут, будут очень рады покушать.

Я знал, что в городе есть одно местечко, где любят тусоваться бездомные собаки. Будучи живым, сюда не стоило соваться… Собаки злые и голодные. Они могли и разорвать. Но теперь бояться нечего, верно?

Мы пришли в это место. Край города. Тут свалка небольшая, она была тут всё время, что себя помню. Недалеко забегаловка, с неё собакам тоже порой перепадает. И порой что-то можно украсть от хозяев частных домов. Не повезло же людям поселиться здесь.

Собаки же должны быть где-то неподалёку. Гавканье слышно. А обойдя небольшую кучу мусора, мы увидели источник звука. Их было несколько. Мы приближались к ним, они к нам. Не рычали, кстати. Спокойно, немного пугливо, принюхиваясь, они подошли совсем близко. Им не было смысла бояться нас. Они знали, что мы не телесные существа, которые могут навредить им. А вот Алёнка прижалась ко мне. Ей было несомненно интересно, но она всё таки боялась. Я поставил обе тарелки, и собаки принялись за еду. Тут я принял решение отойти чуток подальше, так как собаки начали рявкать друг на друга за еду.

Собаки, кошки и прочие животные видят призраков, душ и т. п. в любом виде. Отчасти это заставляет чувствовать себя не так плохо, но с другой стороны… Вот пришёл ты куда-то, хочешь что бы тебя никто не заметил, а собака как начнёт лаять на пустоту и всё, тебя, считай, раскрыли.

А тем временем собаки всё больше и больше друг на друга злились. Еда была уже вся съедена, но они всё равно не унимались. Начали огрызаться. Рык, лай. Алёнка цеплялась мне в ногу и тащила прочь. Собаки завязали драку.

– Ну, кто так кормит-то? – раздался за нашими с Алёнкой спинами голос.

Мы сразу обернулись. Это был какой-то парень немного постарше меня, одежда его была изодрана. Судя по тому, что он нас видел, он – призрак. А судя по одежде… Ну, вероятно он был бездомным, когда умирал. Может, умер от голода или от холода. Хотя, нет, от холода не мог, сейчас ведь лето. Однако, в местах, где одежда была порвана, блестело что-то напоминающее иней.