Анталион

Helga D.B.

Анталион

Глава Ⅰ

Мы проходим мимо когда-то давно разрушенного дома, и я поднимаю голову, глядя ввысь на почерневшие глазницы окон. Почти сразу же опускаю, вспоминая о разбитом тротуаре, и, чтобы не споткнуться об обломки, стараюсь больше не смотреть по сторонам. Глядя прямо перед собой, полностью погрузившись в мысли и воспоминания, я ушла вперёд от матери и брата. Придётся остановиться и ждать их. Оборачиваюсь и наблюдаю, как Ник медленно переступает через осколки стекла и кирпичей, слабо держа за руку маму. Он выглядит измождённым и уставшим, а бледный цвет его личика вызывает жалость.

Но сейчас, созерцая эту сцену, я пытаюсь подавить в себе раздражение: мы опять зря потратили время, проехав через весь город – сегодня рынка не было, снова проверки. Из-за его слабого здоровья нам были нужны продукты, которые не привозят в магазины. Настоящего мяса сейчас не достать – в магазинах нет. Ни настоящее мясо, ни молочные продукты в магазинах уже не встречались. Хоть фермы и остались, содержание животных стало слишком дорогим, чтобы поставлять продукцию в таких количествах. Поэтому фермы работали на армию, снабжая только военных, свежей и натуральной пищей. Так же часть шла в госпитали. Обычным людям приходилось идти различного рода ухищрения, чтобы достать свежие и натуральные продукты.

Повсюду стали появляться черные рынки. Где-то военные закрывали на их существование глаза, потому что были в доле, где-то яростно с ними боролись, но рынки вскоре открывались вновь. У людей имелся огромный спрос на то, что там продавалось. Единственным нюансом была оплата на этих рынках: можно было расплатиться только наличными. Бумажные деньги и монеты, которые были упразднены государством ещё десять лет назад из-за нового штамма вируса. Заболеваемость и смертность были очень высоки, не смотря на карантинные меры, и тогда был принят закон о введении только безналичной оплаты. Оплата (как и многое другое) производилась через коммуникатор. Все операции отслеживались банком, все подозрительные переводы банк направлял военной полиции, и уже она выясняла, откуда пришел тот или иной перевод и где именно ты решил себе что-то купить. Коммуникатор был у каждого, вне зависимости желаешь ты им обладать или нет.

Так государство следило за каждым человеком, с рождения и до самого последнего вздоха. Неработающих людей могли арестовать и отправить на работы. Угольные шахты, к примеру, были далеко не самым страшным местом, куда можно было попасть.

Наличные нужны были как раз для того, чтобы ни банк, ни полиция не узнали о существовании черного рынка и того факта, что именно ты там приобрел. На натуральные продукты всегда есть спрос, поэтому многие фермеры, в обход военным, приезжали на рынки для того, чтобы продать продукты в обмен на наличные. На которые они, в свою очередь, покупали вещи, лекарства или услуги запрещенные государством.

Мне не нравилось то, что мы так рисковали, приходя в очередной раз на рынок за продуктами для брата, которые можно было достать только здесь. Поймай нас здесь военный патруль, мама сразу же лишится работы и будет отбывать наказание на работах или лишится жизни, а нас с братом поставят на учёт как потенциальных преступников. Хорошую работу, как и дальнейшее обучение, с такой пометкой почти невозможно найти.

Я стараюсь не смотреть на то, как Ник волочит ноги от усталости – путь был не близкий и мы все устали, но ему пришлось гораздо труднее. Я опускаю взгляд себе под ноги, лишь бы не смотреть на бледное и измученное лицо брата. Смотрю на тротуар около себя: разбитый асфальт, ямы, трещины из которых давно проросла трава, осколки стекла и мусор – я смотрю так, будто всё это вижу впервые.

Мой взгляд привлекает что-то блестящее в кустах рядом с тротуаром. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть, чисто из любопытства и скуки, что же это, в ожидании увидеть скорее осколки стекла или зеркала, нежели что-то более стоящее. Стараясь не привлекать к себе внимания, прищуриваюсь и понимаю, что на земле лежат несколько монет. Я оборачиваюсь на маму и брата, что уже поравнялись со мной. Мама незаметно кивает мне головой, увидев в кустах то же, что и я. Быстро наклоняюсь, и собираю все монетки. Их шесть штук, но номинал я не рассматриваю – деньги в моей руке могут увидеть и донести на нас, а могут и отобрать такие же, как и мы. Не успеваю положить находку в карман, как краем глаза замечаю на дороге патрульные броневики военных. Мама тоже замечает и идёт дальше, хладнокровно не обращая внимания на машины.

Дорога отклоняется от тротуара и делает большой крюк. Машины теряются из поля зрения, и мы ускоряем шаг, пытаясь как можно быстрее дойти до остановки, чтобы уехать на автобусе домой. За последние несколько лет количество автобусов резко сократилось и теперь транспорт ходит по строжайшему расписанию, и если пропустить нужный рейс, то следующий придется ждать около часа. Время до автобуса ещё есть, но мы всё равно идём быстро. Не доходя до автобусной остановки, мама поворачивает направо и идёт к бывшему скверу. Дорожек и тротуаров уже почти не видно под травой. Мы направляемся через весь сквер к аллее, на которой еще остались в некоторых местах скамьи – здесь трава уже полностью поглотила асфальт и нас не видно с проходящей рядом дороги. Наверное, когда-то давно, это место было красивым.

Мы садимся на единственную наиболее уцелевшую скамью. У неё есть стены – что самое главное они бетонные, а не стеклянные – это значит, что нас не видно с дороги, по которой проходит весь транспорт. Мама сажает Ника на скамью и садится сама – теперь их не видно с тротуара, откуда мы свернули.

Я стою напротив них, достаю монеты из кармана и начинаю пересчитывать их. Звук двигателя заставляет вздрогнуть. Хлопает дверь машины и мужские голоса тонут в шуме биения моего сердца. Я не заметила, что они ехали за нами, я достала деньги из кармана, даже не убедившись, что рядом никого нет. К горлу подступает ком, и мысленно я прощаюсь со свободой и своим будущим. Из машины выпрыгивает высокий парень и быстрыми шагами приближается к нам. Я инстинктивно сжала мелочь в руке, вместо того, чтобы выкинуть. Он идёт, глядя прямо в мои глаза, от чего меня охватывает паника. В одно мгновение он оказывается возле меня, и я ощущаю себя ребёнком на фоне его широких плеч и огромного роста.

– Что у тебя в руке?

Не дожидаясь моего ответа, он берёт мою левую руку, разжимает кулак, ловко и незаметно забирает деньги и резко швыряет их в кусты рядом с нами.

– Так нужно. Вам лучше сейчас же отсюда уходить – вы вызываете подозрения.

Офицер поворачивается в сторону мамы, но она, поджав губы, демонстративно отворачивается от него и никак не реагирует на его слова.

Всё это время он держит мою левую руку.

– Ты не должна была их подбирать. – Приблизившись ко мне вплотную, шепчет он.

Теперь я не слышу, как бьётся моё сердце – я слышу только его голос. Он какое-то время смотрит прямо мне в глаза, хочет ещё что-то сказать, но так ничего не произносит. Жду, что он скажет мне о том, что теперь меня ждут работы или нам выпишут огромный штраф, что я преступница, которая представляет угрозу для окружающих людей. Я жду, что он скажет мне хоть что-то, потому что его молчание заставляет меня перебирать в голове самые страшные сценарии. Он мягко удерживает мою руку в своей, хотя в этом нет никакой необходимости – бежать я не собираюсь – это сделает моё положение ещё более удручающим. Он так и не отводит взгляда от меня, будто желает мне что-то сказать, но не решается. За его спиной слышатся шаги, и он отпускает мою руку, отстраняясь от меня. Пытается встретиться взглядом с мамой, но та гневно смотрит куда-то вдаль, не обращая на него никакого внимания. На прощание бросает взгляд на меня и разворачивается, чтобы уйти. Ему на встречу быстрым шагом идет высокий блондин с винтовкой в руках.

– Что здесь? – спрашивает он офицера, глядя на меня из-за его спины.

– Ничего, мы возвращаемся.

Блондин не трогается с места. Он, всё так же улыбаясь, осматривает меня с ног до головы. Я чувствую, что краснею ещё сильнее, мне хочется провалиться под землю от его взгляда.

– Идём, Ричи, нам нужно ехать.

Блондин разворачивается, и они вместе идут обратно к машине. Он смотрит на меня через плечо, ещё раз всё с той же ухмылкой. Видимо у меня настолько нелепый вид, что его это забавляет. Я опускаю глаза вниз, чувствуя, что мои щеки всё ещё полыхают.

– Вик, всё в порядке? – слышно как хлопнули двери машины, и завёлся двигатель.

Шум отъезжающей машины заглушил его ответ. Я не успеваю прийти в себя как слышу, что мама зовет меня:

– Оливия, идём, нам пора на автобус.

Редкими бессонными ночами я часто возвращалась мыслями к тому дню. У меня было множество вопросов, и лишь мои догадки в ответ на них. Этот военный, Вик, так его назвали, когда он сел в машину, он знаком с моей мамой? Иначе, почему он замолчал тот факт, что у меня в руке были деньги? Почему он ничего мне за это не сделал? Мама кивнула ему в ответ, словно они приятели. Это слишком неофициально и даже грубо по отношению к военному. А когда я хотела найти деньги, которые он выкинул в кусты, мама сказала, чтобы я их оставила. Мы ехали, в автобусе молча, она мне ничего не сказала по поводу того, что я так была неаккуратна или неосмотрительна – ни единого упрёка. Она не отвечала на вопросы Ника, за всю дорогу даже не взглянула на него. Я не могла перестать думать об этом, потому что для мамы важна была любая мелочь – всё шло на покупку нормальных продуктов для Ника, и вдруг, она сказала всё оставить.

Дома, после того как брат уснул, я попыталась её расспросить о том, кто был этот парень. Она сказала, что меня это не касается и чтобы я больше никогда об этом не вспоминала. Мне трудно было не думать об этом. Сама не знаю, почему мне так хотелось про него узнать, но чувство, будто я его знаю, меня не покидало.

На вид ему было не многим больше чем мне. Как и всем остальным в машине. На службу обычно поступают сразу после школы. Либо военная академия, либо военная полиция. Страна в состоянии постоянных военных действий, как заверяют новостные сводки. Сначала, задолго до рождения моих родителей, были войны с другими государствами, войны за территорию и ресурсы.

История переписывалась, государства исчезали с карт, на их месте появлялись новые или оставались пустоши разоренные войной. Климат стал портиться: начались волны миграций, люди убегали с разоренных и бесплодных земель в поисках лучшего места для жизни. Начались вспышки вирусов. Каждый год вирус мутировал, но всё действительно стало серьёзно, когда новая мутация привела к тому, что возникла эпидемия, унёсшая множество жизней. От первой вспышки умерло очень много людей: выживших, среди тех, кто заразился, почти не было. Власти ввели комендантский час по всей стране, все кто оказывался вне дома после девяти вечера – отправлялись на общественные работы. Поэтому была введена только электронная оплата. Официально – это было сделано, чтобы избежать контакта с наличными, которые могли стать распространителем инфекции от одного человека к другому.

Не смотря на большое количество времени, которое прошло после вспышки, власти так и не сняли ограничения. Государству стало удобно контролировать граждан с помощью отслеживания. Камеры наружного наблюдения, предоставляли все сведения о человеке и его передвижениях. Был введен запрет передвижения между городами – это разрешалось только военным отрядам. Государственный банк отслеживал все переводы денег, и предоставлял данные военной полиции. Наручные проекторы – коммуникаторы, в виде браслета на запястье – заменили все средства связи. Они собирали данные о человеке и отправляли так же в военную полицию. Коммуникатор не давал приватности: то, что говорил звонящий – слышали все. Одно неосторожное слово в разговоре и можно оказаться за решеткой. Весь город был словно одной большой клеткой.

Везде была пропаганда армии, оказаться в рядах которой было великой честью. Но, в тоже время, это было лучше, чем оставаться гражданским – выбора, куда пойти работать было мало. Хорошо, если кто-то из родственников мог помочь, в большинстве случаев работу именно так и получали. Поэтому неудивительно, что все предпочитали пойти на службу. К тому же военным многое сходило с рук. Поэтому между страхом погибнуть в военных действиях или работой на заводе, например, мои ровесники выбирали первое. Я же с самого детства мечтала стать тем, кто спасает человеческие жизни, тем, кто действительно необходим людям. Моей главной целью было стать врачом, как моя мама. Я мечтала быть как она, я восхищалась ею. Она была моим кумиром. А потом всё кардинально изменилось.

Мама нервно помешивает суп, постоянно посматривая на часы. Сегодня готовит она, пока я занята уроками. Она выглядит раздражённой и уставшей, после дополнительной ночной смены. Под глазами залегли тёмные круги, которые не проходили уже несколько лет, а на лбу были хорошо видны глубокие борозды морщин, из-за того, что она часто хмурится. Мама сильно осунулась за эти годы, плечи опустились, а из-за уставшего вида она выглядела старше своих лет.

– Ма, всё-таки, кто был этот Вик? Откуда он тебя знает?

Я сижу, поджав ноги за столом на кухне, пытаясь безуспешно вникнуть в суть задания по химии – перед глазами вновь стоит он.

– Ты можешь заняться делами?

– Мне просто интересно поч…

– Тебя это не должно интересовать! Не суй свой нос не в свои дела! – Она перешла на крик.

– Я тебе уже сказала, чтобы ты отстала от меня с глупыми вопросами и не отвлекала от дел! – Она бросила готовить и уже просто кричит на меня.

– Что тебе не понятно?!

Я молчу, потому что мне нечего сказать. На глаза наворачиваются слезы от обиды: с Ником она так не разговаривает.

– Иди, забери брата. И отдай миссис Гилберт деньги – мы ей должны. Будь внимательнее, не доставай деньги при всех.

Она поворачивается вновь к плите. Это значит, что возражения не принимаются – придётся идти за братом.

Я складываю все тетради в рюкзак и забираю его с собой. У меня в планах не возвращаться домой, а пойти готовиться домой к Хейзл. Вместе мы хотим поступать в медицинский колледж, и вдвоём разобраться в заданиях будет проще. Забираю деньги, которые мама положила на стол, не глядя на меня. Выхожу на улицу, и вся обида постепенно проходит. Впервые за этот месяц стоит такая прекрасная погода – до этого были дожди. Путь предстоит не близкий, а мне как раз есть о чем подумать.

Итак, мама знает этого военного, это точно. Потому что она не переспросила, о ком я спрашиваю, значит, она знает его имя. А ещё она сама думает постоянно о том дне, потому что вопрос о нём не застал её врасплох. И в событиях того дня винит меня – её слова про то, чтобы я не доставала деньги при всех были напоминанием для меня. Я, правда, виновата: если бы на его месте оказался кто-то другой, то на нас завели дело. При обыске обнаружили бы много наличных, и тогда мама точно лишилась работы. Именно она единственный источник доходов в нашей семье. Моего отца уже давно нет в живых, а отец Ника вернулся к своей первой семье.

Они с мамой познакомились в госпитале, это была её смена, когда его привезли. Она беспокоилась о его здоровье, а он, заваливал её комплиментами. Отца уже не было, и их роман перерос в серьёзные отношения. Всё произошло слишком быстро. Беременность мамы, рождение Ника раньше срока.

Ещё до появления брата на свет, он исчез, оставив записку. Так мы узнали, что у него уже есть семья и новая ему не нужна. Маме пришлось выйти на работу раньше, а мне досталось сидеть с годовалым братом всеми днями, а иногда и ночами. Пришлось учиться, всё делать самостоятельно. Ей приходилось трудно, она брала дополнительные смены, чтобы заработать нам всем на еду. Я поступила безответственно, вот так неосторожно достав деньги из кармана. Нужно будет обязательно извиниться перед ней, когда вернемся с Ником домой.

И всё же, почему она не хочет рассказать мне про того военного? Что за тайна такая? Она даже не посмотрела на него, когда он ей кивал. Будто презирает его. Может, к этому причастна я? Тогда в парке он смотрел на меня как ещё никто и никогда не смотрел. А я смотрела в ответ, не отводя от него глаз. Возможно, маме это не понравилось – её дочь любуется офицером, который отобрал найденные деньги и мог нас всех арестовать.

«Вот бы увидеть его вновь» – в очередной раз думаю я про себя.

Я даже не замечаю, как подхожу к нужному мне дому. Поднимаюсь по ступеням и звоню. Дверь открывает мистер Гилберт:

– Привет, Оливия, проходи. Ирма сейчас на кухне.

– Здравствуйте. А где Ник? Я думала, он уже меня ждёт, и готов идти.

– Заходи внутрь, они с Лили сегодня заигрались, а сейчас за столом. Ирма их никак не могла дозваться на ужин. – Мистер Гилберт улыбается при упоминании своей внучки Лили.

Её родители были расстреляны, как политические преступники. У них дома нашли наличные и запрещенную литературу, в огромном количестве. Их обвинили в подрыве политического строя. Этого оказалось достаточно для смертной казни.

Об этом рассказывала сама Ирма, когда приходила к нам домой. У неё артрит и она плохо ходит, а мама всегда помогала ей лекарствами. Нам нужны были наличные, поэтому многие приходили к нам домой – в госпитале гражданских чаще всего отправляли лечиться самостоятельно дома, потому что в приоритете были солдаты и другие высокопоставленные личности. А врачей и медсестер на всех не хватало. Простые люди, оставшиеся без медицинской помощи, приходили к нам домой. Незаконно, конечно же. Так рисковала не только моя мама, принимая людей у себя дома – многие врачи так поступали. Люди нуждались в лечении, а врачи нуждались во многих товарах, которые можно приобрести за наличные только на чёрном рынке.

– Привет, Оливия!

Миссис Гилберт как всегда радушно улыбается. Она что-то готовит на кухне и как всегда суетится.

– Ник и Лили ужинают. Может быть, ты тоже присоединишься? – она всегда старается меня накормить.

– Нет, спасибо большое, нам пора уже идти.

– Не принимаю отказов! Я только что испекла яблочный пирог. Садись за стол, ты просто обязана его попробовать!

Подталкивая в спину, она ведет меня к столу, за которым сидит Ник и Лили. Они над чем-то очень громко смеются. Ник сейчас выглядит здоровым, на его щёчках играет румянец.

– Сейчас принесу чай. – Она уходит на кухню.

Ник перестает смеяться при виде меня.

– Прости, что не готов. – Тихо говорит он.

– Мы делали домашнее задание, а потом нас миссис Гилберт позвала ужинать.

Опустив глаза, Ник рассматривает свою тарелку, а его щёки становятся ярко-красные.

Я стараюсь улыбнуться ему, мысленно представляя, как будет недовольна мама:

– Ничего страшного. Вы всё сделали?

– Да! – громко восклицает Лили, вскинув руки вверх, и широко улыбается.

Я не могу сдержать улыбку. Ник тоже улыбается, видя, что я не злюсь.

– Хорошо, тогда скоро будем собираться.

Я разворачиваюсь и иду на кухню к миссис Гилберт, чтобы отдать деньги. Она суетливо заваривает чай и что-то помешивает в кастрюле на плите.

– Оливия, ты за чаем?

Я сжимаю деньги в кармане.

– Нет, я принесла долг за яблоки. – Протягиваю ей в кулаке деньги.

У Гилбертов большой участок и есть свой сад. Мама всегда у них покупает яблоки для Ника, а миссис Гилберт берёт за них символическую плату.

Ирма замахала на меня руками:

– Убери сейчас же! Я дала яблоки просто так, она мне ничего не должна. Мэри мне очень помогла с моими суставами, ты только посмотри, как я теперь быстро хожу! – миссис Гилберт сияет довольной улыбкой.

– Раньше так ноги болели! Ничего не возьму! – она вновь машет на меня руками.

Её излишняя эмоциональность всегда меня смущала. Но её простота и радушие, с которым она всегда принимала нас у себя, располагала. Поэтому я очень люблю заходить к ним – в доме всегда царит тёплая и уютная атмосфера.

– Миссис Гилберт, мама велела отдать. Я не могу принести их назад домой.

Я очень сильно задержалась из-за того, что Ник не готов, а если ещё и деньги назад принесу, мама будет сильно недовольна. А мы и так с ней поссорились.

Миссис Гилберт испускает очередной вздох:

– Хорошо, давай их сюда. – Она ловко забирает деньги из моей руки, и они мгновенно исчезают в кармане её фартука.

– А вот это Нику с собой, и никаких возражений!

Она протягивает мне пакет. Я раскрываю его, чтобы посмотреть что там. Внутри лежат три больших красных яблока.

– Ирма … – Она не дает мне даже договорить.

– Ничего не хочу слышать! Сама скажу Мэри, чтобы она перестала передавать мне деньги за каждое яблоко. Совсем с ума сошла! Оливия, бери чай и иди за стол. Я сейчас тоже приду.

Я хочу возразить, что нам нужно домой, но она меня опережает:

– Сейчас сама позвоню Мэри, и скажу, что вы задерживаетесь. И на счёт денег скажу!

Она что-то эмоционально бубнит себе под нос, удаляясь на кухню.

Я возвращаюсь в столовую, осторожно неся поднос с травяным чаем и уже слышу заразительный смех Лили. Мистер Гилберт что-то им рассказывает, размахивая руками, а Лили громко хохочет. Ник тоже смеется. Неулыбчивый и тихий в обычной жизни он преображается рядом с Лили. Не смотря на все несчастья в семье, она всё равно осталась очень жизнерадостным и уверенным ребёнком. Именно Лили стала инициатором их с Ником дружбы.

Пирог кажется невероятно вкусным по сравнению с теми, что продаются в магазинах. Мистер Гилберт рассказывает истории, из их жизни до переезда в наш город, заставляя нас всех надрываться от смеха. Незаметно пролетает час. Нам пора уходить, на улице скоро стемнеет. Ник с неохотой встаёт из-за стола и вместе со мной направляется к двери. Как вдруг раздаётся оглушающий вой сирены, оповещающий об авиа налете. Мы не успеваем упасть на пол, как в тоже мгновение раздается грохот, и стекла в окнах начинают дребезжать. Грохот и взрывы кажутся бесконечными, но всё резко заканчивается, так же, как и началось. Слышен лишь далекий гул от улетающих бомбардировщиков. Осторожно поднимаясь, мы все в нерешительности чего-то ждём. Я подхожу к двери, чтобы выйти на улицу. Небо постепенно заволакивает дымом, который поднимается со стороны квартала, где наш дом.

Сердце опускается вниз, и я будто целую вечность стою в замешательстве, не зная, что мне нужно делать.

Нужно бежать домой.

«Но что если дома уже нет?» – я стараюсь выбросить эти мысли из головы.

– Присмотрите за Ником! – кричу я, сбегая по ступеням не оборачиваясь.

Уже далеко отбежав, я слышу, как вдалеке меня зовет Ник. Обернувшись, вижу, как он бежит за мной. Возвращаться, уже нет времени, и мне придётся взять его с собой. Я закидываю его рюкзак поверх своего, беру брата за руку и стараюсь подстроиться под его скорость – он бежит гораздо медленнее меня.

Путь до дома кажется длинным. По дороге мимо нас промчались пожарные машины, оглушая воем сирен. Мы бежим в ту же сторону что и они. Местами полыхает огонь, где-то военные уже начали помогать разбирать завалы, где-то пожарные уже начали тушить огонь. Я не обращаю внимания на это, только надеюсь на то, что с мамой всё в порядке. Я вижу зарево от огня, и, когда мы подбегаем ближе, понимаю, что это горит дом соседей. Мы замедляемся, Ник тяжело дышит. На нашей улице уже стоят машины военных, бегают люди, и кто-то надрывно плачет. Я не смотрю по сторонам и не обращаю на суету внимания. Подходим ещё ближе, и сердце сжимается. Наш дом огромная груда обломков.

Глава Ⅱ

Тело мамы из-под обломков извлекли рано утром. Я смутно помню это мгновение. Осознание происходящего не приходило, всё казалось страшным сном. Та ночь была моим самым страшным кошмаром, который потом не раз ещё разбудит меня ночью. Но тогда, сидя посреди улицы, напротив того, что было нашим домом, я надеялась, что всё хорошо закончится. Мама жива, просто её ещё не нашли под обломками. Противный голосок шептал мне, что всё кончено. Мамы нет и привычной жизни тоже, мы с братом одни. Именно я должна о нем позаботиться, я его сестра. Но я не знаю как. Не знаю, что мне делать, и как нам жить дальше.

Ник уткнулся в меня, обхватив мою левую руку. Он дрожит от холода и мне нечем его укрыть. Что будет дальше? Я просто прижимаю его к себе, в надежде, что так ему будет хоть немного теплее. Чем ближе было утро, тем слабее была надежда.

Когда тело извлекли из-под обломков, надежда умерла окончательно. Ник тихо плакал, я была в ступоре, не веря в происходящее.

Мы стоим посреди ада из снующих и кричащих людей, машин, которые бесконечно прибывают и издают протяжные звуки сирен. Стоим как вкопанные на дороге, мешая спасателям и военным, а повсюду, вокруг нас обломки и стекло.

Меня зовет офицер для опознания тела. Когда я подтверждаю что это наша мама, тело вновь накрывают и увозят. Я обвожу взглядом вновь и вновь наш когда-то тихий и уютный квартал, в надежде, что это страшный сон, но так и не просыпаюсь. Я остаюсь стоять на том, что осталось от нашего дома, обломки которого теперь раскиданы почти по всей улице. На месиве из досок, сломанной мебели и разбитого стекла, которое издает мерзкий хруст, стоит мне пошевелиться. Опустив глаза вниз, себе под ноги, я вижу под слоем пыли рамку с маминой фотографией, под напрочь разбитым стеклом. Еще вечером эта фотография висела в гостиной.