Натюрморт с гранатами

Джавид Алакбарли

Натюрморт с гранатами

Я живу отшельником. Причин тому много. Обычно я стараюсь о них не говорить. Но, если мне всё же приходится как-то это объяснять, то, как правило, я не раскрываю истинных причин своего бегства от общества. Близкой родни у меня нет. Друзья практически отсутствуют. Вот и получается, что мало кто имеет право вызывать меня на откровенность. А если же меня всё-таки начинают мучить вопросами типа «зачем да почему», я могу лишь скупо выдавить из себя:

– Ну, так уж получилось. Поймите же вы наконец-таки, что просто жизнь у меня так сложилась.

Меня вполне устраивает то, что уже много лет я практически ни в ком не нуждаюсь и мало с кем общаюсь. Все, кому я внезапно становлюсь очень нужен, как правило, сами находят меня. И делают они это самым примитивным образом: они просто приходят ко мне. А найти меня легко. Ведь я предельно открыт миру. Даже на замки закрываюсь очень редко. И то на ночь. Не от людей. От всякой неприятной лично для меня живности типа крыс, тушканчиков или гекконов.

Дурацкий забор моего сада можно легко перешагнуть, а ворот и нормальной входной калитки у меня просто нет. Да и не было никогда. В периметре забора они всё же предусмотрены. Несмотря на то, что имеющееся трухлявое сооружение дышит наладан, но именно через эту псевдо-дверь ко мне обычно и захаживают люди. Еще есть зазор в заборе, теоретически позволяющий въезжать автомобилям на мой участок. Но обычно я складываю там огромной кучей обрезанные ран ней весной засохшие ветви различных деревьев.

В тот пасмурный день я собирал последние плоды хурмы со своего старого дерева. И вдруг увидел, что у меня во дворе появился незнакомый мужчина. Он был весь из себя настолько городской, что его фигура на моём дачном участке выглядела чужой. А ещё он почему-то показался мне очень рассеянным. Очевидно, с ним явно что-то было не так. А, может быть, он был не рассеянным, а каким-то потерянным? Кто его знает.

Поздоровавшись со мной, он начал внимательно вглядываться в мою неряшливою бороду, в фуфайку диковинного цвета, в джинсы непонятного раскраса. Смотрел и молчал. А потом он всё же задал самый дурацкий вопрос из всех возможных.

– А вы действительно художник?

–Ну, это уж кому как кажется. Например, Ахмато ва называла Репина мазилой. А официально он всегда считался великим художником.

– Я все-таки соглашусь с ней. Мы можем где-нибудь посидеть и поговорить?

– Да, да. Как скажете. Пройдёмте.

И я повёл его в мастерскую. Пока я заваривал чай и пытался найти хоть какое-то свободное пространство на моём столе, желая поставить туда чайник и два стакана, он рассматривал мои работы. Про себя я отметил, что он очень воспитанный человек. То ли именно в силу этого, то ли из-за своей застенчивости, он каждый раз спрашивал у меня разрешения на то, чтобы рассмотреть очередной холст.

– Я хочу поставить вас в известность, что я из группы «Крепость». Мы создали её тогда, когда случайно выяснили, что наши сыновья погибли в один и тот же день. Это был день штурма. Мы не ищем визуальных контактов друг с другом. Нам достаточно интернет-общения.

– Стоп. У меня нет компьютера и айфона. Я не захаживаю в интернет.

– Это не важно. Суть же ведь не в этом. Так вот, недавно в нашем сообществе появилось новое повальное увлечение. Не могу сказать, что оно меня очень радует. Скорее, удивляет. Почемуто вдруг всем захотелось иметь портреты своих сыновей. Не фотографии, а именно написанные маслом портреты. Причём в парадной форме. Мне же эта идея с самого начала не очень понравилась. Я не хочу вешать у себя в доме какой-то слащавый портрет своего сына, предназначенный исключительно для того, чтобы продемонстрировать всем, что он весь был такой из себя замечательный и как же это несправедливо, что он погиб.

После этих слов он замолчал. Пил чай, разглядывал костяшки своих собственных пальцев, оглядывался по сторонам. Прошло немало времени, прежде чем он вновь заговорил.

– Если мужчина в наше идиотское время погибает, сражаясь за свою Родину, то этим надо гордиться. Уверен, что о любви к Родине не надо кричать. Её надо просто любить. Тихо и желательно без всяких пафосных слов. И быть готовым ради неё пожертвовать собой. Погибнуть, осознавая, что ты хоть раз в жизни оказался ей полезным. И неважно, остался ли ты в живых после исполнения своего долга, или умер. Главное, что ты этот долг сумел исполнить. Сполна. Сделать всё, что должен был сделать. Как это и полагается настоящему мужчине. Нам же, близким и родным, нужно всего лишь простое понимание того, что это судьба. От неё не уйдёшь. А родителям надо уметь гордиться тем, что тебе удалось вырастить сына, достойного такой судьбы.

Тут он замолчал. Молчал и я. Это было такое добротное мужское молчание, когда каждый думает о своём и рад тому, что сидящий рядом с ним человек не вторгается в его мысли.

Мне трудно сейчас сказать, сколько же времени мы вот так, молча, просидели. Потом он поднял голову. Почему-то вдруг потёр своё лицо ладонями и глубоко вздохнул.

– Я пришёл сюда с весьма странной просьбой. Хочу заказать вам натюрморт с гранатами. Моему сыну очень нравились все эти замечательные работы, которые принесли громкую славу одному из самых известных бакинских художников. Я не прошу вас копировать какие-то его работы. Ведь все вы пишите гранаты по-своему. Вот и для меня напишите их так, как вам самому это нравится. Словом, я хотел бы заказать большую картину с гранатами. Вроде бы ничего личного. Но мне она будет всё время напоминать о нём. И будет она говорить о нём гораздо больше, чем его лицо или фигура в военной форме.

И тут он поднялся и извлёк из груды хлама, валявшегося у меня в углу мастерской, мой давний рисунок. Это была очень старая работа. Чуть ли не студенческих времён. И там действительно были изображены гранаты.

– Вот, что-нибудь в этом роде. Возьмите эту бумажку. Здесь у меня записаны размеры. Назовите мне цену и срок. Могу оставить задаток.

Моя цена почему-то его сильно удивила. И он решил вместо задатка оставить мне всю стоимость картины. А потом мы с ним начали снова пить чай. Конечно же, чай я заварил снова и даже выставил на стол какую-то тарелочку со сладостями. На всякий случай. Хотя мне очень нравятся люди, которые умеют пить чай просто так. Ни с чем-то. Не портя его вкус ни ли моном, ни какими-то травами или конфетами. Пить чай, как настоящий мужской напиток – это особое искусство. Оно должно быть изначально заложено в человеке. С годами оно оттачивается, приобретает свой законченный облик. Но, если это с самого детства не заложено в человеке, то бесполезно даже пытаться сформировать у него такую любовь.

Когда я говорю, что умение пить чай – это величайшая редкость в наше время, то обычно надо мной смеются. Но это всего лишь констатация факта. А ещё, конечно же, надо признаться, что я был приятно удивлён тем, что мой гость действительно умел пить чай. Он пил его так, как обычно пьют в чайхане. Это сразу расположило меня к нему. Мужчина уже уходил, когда вдруг обронил такую фразу:

– Я был настолько самонадеян, что когда ехал к вам, захватил с собой несколько холстов и коробок с красками. Я знаю, что все художники обычно покупают их в этом центре искусств, что у метро. Вот туда я и заглянул. Если вы разрешите, то я попрошу своих ребят разгрузить всё это.

И тут в моей мастерской появилась парочка весьма колоритных личностей. Они выгрузили такое количество холстов и красок, что стало очевидно, что в том магазине художественных товаров этого мужика просто развели. Как самого наивного лоха. Единственное, что радовало меня, заключалось в том, что всё это было высочайшего качества. Напоследок он выложил передо мной почти двухметровый чек и сказал:

– Мне объяснили, что если вас что-то в этом не устроит, то все эти товары можно обменять. Ну, на те, что вам больше подходят.

Когда он уехал, я сразу же позвонил в этот магазин. У его владельца была ещё небольшая галерея, и он нередко выставлял там на продажу какие-то мои работы. Мне нравился этот человек. Он не выпендривался и не строил из себя великого знатока искусства. Он так и говорил:

– Я ни черта не понимаю во всём этом. И не пытайся мне что-то объяснить. Помни, что прежде всего я обычный торгаш.

Действительно, он был торгашом. Но не совсем обычным. И дело своё знал очень хорошо. При этом оставался вполне приличным человеком. Прекрасно знал конъюнктуру рынка. Нет, не арт-рынка. Такового у нас просто не существовало и вряд ли скоро он появится. Каков был спрос, таково было и предложение. Так вот, этот тип точно знал, что можно продать, а что нет. Он хорошо понимал, что, скажем так, различного формата сладенькие букеты и подсолнухи «а ля Ван Гог» пользуются у всех большим успехом. И считал, что именно вот это и надо всем рисовать. Исключительно потому, что только это и покупают. А всё остальное он называл выпендрёжем и считал блажью тех художников, которых он называл неудачниками.

Мы хорошо знали, что если ты рисовал нечто вне установленных рамок, то практически мог выручить сумму, чуть большую стоимости холста и красок. Этот небольшой навар и являлся мизерным вознаграждением за твою работу. Ясно было, конечно, что это чисто торгашеская политика, но тем не менее, её результатами все были довольны. Художники были рады тому, что у них есть хоть какая-то работа, а все эти колоритные персоны, называющие себя галерейщиками, свой интерес никогда не упускали и хорошо зарабатывали на посредничестве.

Бывали у них и авралы. Это происходило тогда, когда открывался какой-то новый отель или крутой офис и им давали поручение «окультурить» его. Тогда наступал пик их активности. В этом случае они могли даже придти к тебе в мастерскую, забрать практически все готовые работы и заплатить вместо обычной стандартной – двойную, а то и тройную цену.

Через час после моего звонка у меня объявился владелец того магазина с уже новым набором холстов, красок, разных-всяких кисточек и прочей мелочи, столь нужной каждому художнику. Всё это было уже отобрано по моему заказу. То, что для меня было заведомо бесполезно, он собрал в кучу, чтобы увезти. При этом он, как напуганный птенчик, всё выхаживал по мастерской и приговаривал:

– Чувак, но я же не знал, что всё это для тебя. Этот мужик был абсолютно неадекватен. Он готов был скупить весь магазин. Как я мог упустить такую возможность! Я был уверен, что это прихоть его очередной пассии. Я бы зуб отдал в споре, твёрдо убеждённый в том, что всем этим никогда не будет пользоваться профессиональный художник. Кстати, имей в виду, что если ты уж нашёл такого супер-пупер клиента, то можешь теперь рассчитывать на постоянный кредит у меня.

Я почти не слушал его. Ведь у нас все убеждены в том, что труд художника стоит копейки. А сам он – это просто обслуга. Нечто, стоящее ровно посередине между менеджером и маляром. Я как-то участвовал в заказе на оформление какого-то очередного чуда ресторанного бизнеса и мог воочию убедиться в том, какое место в иерархии ценностей этих денежных мешков занимают художники. Но я не собираюсь никого просвещать во всех этих вопросах. Более того, я считаю, что художник вообще не должен много говорить. Его искусство требует тишины. Вот именно поэтому он сам и не должен её нарушать.

***

Всегда был уверен в том, что я неплохой художник. Один из тех крепких профессионалов, на которых и держится наша профессия. Как хороший рисовальщик, я много чего могу. Но всегда рисую именно то и в точности так, как хочется мне самому. И, конечно же, именно тогда, когда мне хочется рисовать. Прекрасно при этом понимаю, что всё это никому, кроме меня, не может быть интересно. А ещё я могу имитировать стиль, эпоху, манеру письма многих художников прошлого. Да и современников тоже. Причин, почему я имитирую других, очень много. Не нужно перечислять их все. Достаточно лишь сказать, я давно уже не живу полной жизнью. Я выживаю.

Вернее будет даже сказать, что я доживаю. И как человек, и как профессионал. Поэтому всё то, что я рисую, не предназначено ни для выставок, ни для каких-то художественных альбомов. О таких, как я, искусствоведы пишут в своих самых скучных книгах и статьях. Сначала характеризуют какое-то направление в живописи, а потом через запятую перечисляют всех тех, кого к нему относят. В конце этого нехилого списка можно иногда найти и мою фамилию.

Мне немало лет. Я почти уже прожил всю свою жизнь. Думаю, что мне осталось совсем немножко. И жизнь моя очень непроста. Многое в ней было. Даже большая любовь и острая горечь потерь. В сухом остатке я – человек без семьи, без детей, без особого достатка и высокого общественного положения. Работы мои мало кому известны, а имя моё никому и ни о чём не говорит. Но, тем не менее, низкие цены на мои работы привлекают немало народа. Обычно к таким, как я, приходят сразу после похорон. И приносят при этом какие-то фотографии очень плохого качества. Как правило, приходят сыновья уже после завершения всех обрядов и окончания траура. У них на руках всегда несколько фото, на которых изображены их матери. Непонятно в силу каких причин, но каждому из них хочется после того, как его мать покинула этот бренный мир, иметь её красивый портрет. На нём она просто обязана иметь ангельское выражение лица и выглядеть очень счастливой. Может быть, в жизни она и не была идеалом красоты и добра, но именно такой её

хотят видеть на портрете, что мне заказывают. Очень редко, но всё же бывает и так, что заказчик желает иметь парный портрет. Это когда отец и мать рядом. Этакая счастливая пара. На портрете обязательно должна быть изображена идеальная семья, составляющая надёжную основу нашего традиционного общества. Удивительно, но при этом я обычно получаю в своё распоряжение абсолютно несовместимые фотографии матери и отца. Порой с разницей в двадцать-тридцать лет. Вот и приходится мне кого-то старить, а кого-то молодить.

Странно, но даже в эпоху айфонов мало кто снимает стариков. Не хотят люди, чтобы на моих портретах их родители были по-настоящему старыми. Все хотят видеть их молодыми и красивыми. Даже если родители были, скажем так, совсем не красавцами. Но, хозяин – барин. Что заказывают, то я и рисую. При этом лишь объясняю, что портрет маслом – это самый дорогой вид работы. Акрилом гораздо дешевле. И, наконец, самый дешёвый портрет в моём тарифе – это рисунок пастелью. Работаю я быстро. И, как правило, заказчик и я расстаёмся весьма довольными друг другом.

А потом вдруг случилось нечто, неведомое мне тогда. И в результате вся ситуация изменилась в одночасье. Ко мне, почему-то, стали массово приходить абсолютно другие люди. Их появление было полной неожиданностью для меня. Заказы были уже не на родителей, а на сыновей. Однако, в свете того, что я узнал потом, это было вполне закономерно. Таких, как я, обычно называют осколками минувшей эпохи. Интернетчики даже обозначают нас неким специальным термином: «ники – отрицающие». У меня нет компьютера. У меня нет айфона. Есть лишь кнопочный телефон образца прошлого века. Хотя чаще всего я пытаюсь куда-то дозвониться со своего допотопного стационарного телефона. Да, забыл сказать, что телевизора у меня тоже нет. Новости достигают меня только тогда, когда они в какой-то степени могут затронуть лично меня самого.

***

Он приехал ровно в срок. Сразу шагнул в мастерскую, где я стоял за мольбертом. – Что, ещё не готово?

– Да нет. Давно всё готово. Я всё-таки сделал для вас два натюрморта. Один в точности такой, как вы просили. А другой немножко отличается от вашего заказа. Но, по-моему, он тоже хорош. Вам понравится.

– Показывайте.

Он просидел у меня почти два часа. Не проронил ни единого слова. Я спокойно занимался своими делами. Размешивал краски. Писал. Когда наступило время обеда, накрыл на стол. Молча кивнул ему, приглашая на кухню. Мы поели. Готовила мне обычно соседка. Хорошо готовила. Она же и закупала продукты, с вечера согласуя со мной, что же она будет готовить. Когда мы закончили есть и начали пить чай, мужик вдруг каким-то надтреснутым голосом начал говорить.

– Это какая-то мистика. Мы только что съели любимое блюдо моего сына. Я уже три месяца, как его не видел. С того дня, как он покинул мир живых, прошло ровно сорок дней. У меня такое чувство, что то, что вы нарисовали, этот обед и наше чаепитие, по-существу, это какой-то невероятный ритуал прощания с ним. Спасибо вам. Я пойду. Можно всё же я иногда буду захаживать сюда? Просто так. Даже не поговорить. Посидеть. Обещаю, что мешать не буду.

– Конечно же можно.

И он ушёл. Забрал обе картины. В принципе, я считал, что он мог бы мне ничего и не платить. Ведь он меня снабдил холстами и красками почти на целый год. Никогда в жизни у меня не было такого изобилия. Но при этом он оставил мне задаток, равный сумме моего гонорара. Именно поэтому я был ошарашен тогда, когда на следующее утро я обнаружил на том самом стуле, где он сидел, пухлый конверт. Странно. Я не знал ни имени этого человека, ни откуда он. Мне его негде было

искать. И некому было возвращать эти деньги. Этот человек казался мне неким подарком судьбы, неожиданно заглянувшим в мою убогую мастерскую. Просто какая-то почти сумасшедшая, но всё же ставшая реальностью несбыточная мечта нищего художника.

***

Он ушёл. А я ещё долго не мог успокоиться. Он каким-то непонятным образом смог вытащить меня из моего кокона. Ведь я считал его весьма надёжным укрытием. И ничего не хотел знать об окружающем мире. Вот и не знал о нём, уверяя себя в том, что это знание ничего мне не способно дать, кроме боли и разочарования. Хоть укрылся я и не в башне, и не была она из слоновой кости, но всё-таки смог выстроить надёжную стену между собой и окружающим миром. Хотя забор себе я так и не построил, но сооружённые мной виртуальные преграды были надёжнее любых сооружений из камня.

Тем не менее, когда этот необычный гость упомянул имя того знаменитого художника, что так любил писать гранаты, он как будто бы включил некую машину времени и перенёс меня в то время, что я так старался забыть. Мне не очень хотелось возвращаться в моё прошлое. Хотя, вернее будет сказать, что очень-очень хотелось, но я чётко понимал, что мысли об этом способны вконец изничтожить меня. Вот и старался оградить себя от всех этих воспоминаний. Запрещал себе думать о том, что способно принести мне столько боли, что я был бы не в силах её вынести.

Тогда я был студентом художественного учили ща. У нас всегда были неплохие педагоги. Всё, чему они нас обучали, опровергали в своём творчестве художники, чьи имена тогда были у всех на слуху.

Мы ими восхищались, пытались подражать им. Но вместе с тем чётко понимали, что это очень и очень трудно. Для того чтобы рисовать не так, как все, надо было вначале научиться рисовать именно так, как положено.

Надо было пройти хорошую школу выучки, чтобы начать заниматься разными-всякими там выкрутасами. Ну а ещё, конечно, внутри тебя должна была жить огромная жажда самореализации и понимания того, что ты можешь нарисовать всё, что захочешь, и так, как ты захочешь. Но при этом внутренний магический голос, требовал, чтобы ты всё это сделал именно так, а не иначе. А ведь хорошо известно, что далеко не всем от природы дано желание и умение быть художником не таким, как все.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.