Против правил

– Эта повязка сочетается с вашими вьющимися черными волосами.

– Когда выйдете отсюда, придется вам палкой от девушек отбиваться.

– Тростью, вы хотели сказать, – ответил Тревор, рассматривая повязку в маленьком зеркале, кем-то ему одолженном.

– Не сдавайтесь, – ободряюще произнес доктор, – мы ведь только начали.

О смене времен года он узнавал лишь по изменяющемуся пейзажу за окном госпиталя. Дни были похожи один на другой, как близнецы. Он держал на прикроватной тумбочке календарь и каждый день вычеркивал по одной цифре, отслеживая таким образом ход времени.

Однажды санитар, который время от времени приходил к Тревору после смены, чтобы сыграть с ним в покер, положил на стул рядом с кроватью вещевой мешок.

– Это еще что такое?

– Все вещи, которые смогли извлечь из твоей комнаты в посольстве в Каире, – пояснил санитар. – Твой отец решил, что ты захочешь взглянуть – вдруг сочтешь что-то достойным внимания?

Ничего стоящего в мешке не было, но одна вещица действительно привлекла внимание молодого человека.

– Передай мне ту металлическую коробку, пожалуйста.

Это была ничем не примечательная зеленая жестяная коробка с крышкой на шарнире и кодовым замком, состоящим всего из одной цифры. Каким-то чудом он вспомнил эту цифру и сумел открыть коробку.

– Что там? – поинтересовался санитар, с любопытством заглядывая Тревору через плечо. – Похоже на стопку писем.

Молодой человек почувствовал, как ему сдавило грудь. Он едва нашел в себе силы ответить:

– Да, так и есть.

Он совсем забыл о них, но сейчас события того далекого вечера всплыли в его памяти с кристальной ясностью.

– Привет, Ловелас!

– Здорово, Страуд! Чем могу быть полезен?

– Помнишь ту металлическую коробку, в которой ты хранишь деньги для игры в покер?

– Ну да, а что?

– Не станешь возражать, если я положу туда вот это для сохранности? – спросил Страуд, смущенно показывая ему стопку писем, перехваченных резинкой.

– Хмм. Это послания от жены, из-за которой ты ведешь монашеский образ жизни?

– Да, – подтвердил Страуд.

– Вот уж не думал, что она умеет писать.

– Что?

– Я всегда считал, что ангелы далеки от подобных мирских занятий, – поддразнил Тревор, награждая друга тычком под ребра.

– Тебя только не хватало! Парни и так подтрунивают надо мной за то, что храню письма, но мне нравится перечитывать их по нескольку раз.

– Сентиментальные небось? – В зеленых глазах Тревора плясали озорные искорки.

– Нет, просто личные. Так что насчет коробки?

– Да, конечно, пользуйся. Захочешь открыть ее – набери на кодовом замке цифру четыре.

– Четыре? Спасибо, Ловелас!

Он схватил Страуда, уже повернувшегося, чтобы уйти, за рукав.

– Точно не сентиментальные?

Ричард усмехнулся:

– Ну, если только самую малость.

Потом они пошли выпить пива, и Тревор начисто позабыл о письмах жены Страуда. И не вспоминал о них вплоть до нынешнего момента.

Он открыл крышку, чувствуя себя так же неловко, как если бы подсматривал в окно спальни, как его приятель занимается любовью с женой.

– Выброси все остальные вещи, – раздраженно произнес он.

– А коробку с письмами оставишь себе? – уточнил санитар.

– Именно.

Он не сумел бы объяснить, зачем поступает подобным образом. Возможно, из чувства вины за то, что он выжил, а Ричард погиб, поменявшись с ним койками. Проделывая привычные упражнения для развития мышц рук, Тревор в сотый раз говорил себе, что не станет вторгаться в личную жизнь умершего человека, читая письма от его жены.

Но когда на госпиталь опустилась ночь, ушли посетители, лекарства были приняты, а медсестры разошлись по своим постам, Тревор взял коробку с при кроватной тумбочки и поставил ее себе на грудь.

Было темно, он чувствовал себя очень одиноким и потерял счет ночам, проведенным без женщины. Для него было огромным облегчением убедиться, что его тело по-прежнему реагирует всякий раз, когда его приятелю санитару удавалось тайком принести ему свежий номер журнала «Плейбой» или «Пентхауз». Его мужское достоинство совсем не пострадало.

Тревор нуждался в женщине.

Дело было не в том, что он не мог заполучить ее. Стоило ему лишь послать некоторым из медсестер особый призывный взгляд, и они с радостью скрасили бы его выздоровление.

Но он уже пережил достаточно мелодрам в жизни. Больничные слухи моментально приписали бы ему романтические отношения, которые были нужны ему сейчас менее всего.

Тем не менее он жаждал женского прикосновения, хотел слышать нежный голосок. В отличие от прочих мужчин, ему не приносило радости удовлетворять самого себя по ночам, просматривая мужские журналы. Девушки, запечатленные в глянце, с чувст венными телами, роскошными волосами и завлекательными улыбками казались ему такими же плоскими, как и страницы, на которых они были напечатаны.

Написавшая письма женщина, напротив, существовала в действительности.

Металлическая крышка открылась бесшумно, а вот страницы громко зашуршали, когда он к ним прикоснулся. Тревор отдернул руку, но тут же, обругав себя последним идиотом, вытащил несколько конвертов, лежащих наверху пачки.

Всего посланий было двадцать семь. Он рассортировал их и разложил по датам. Когда подготовительная часть работы, призванная отсрочить момент того, что он считал чуть ли не смертельным грехом, была закончена, он вынул из первого конверта простой лист бумаги и углубился в чтение.

Глава 2

7 сентября

Мой дорогой Ричард.

С тех пор, как ты уехал, прошло всего несколько недель, а мне кажется – несколько лет. Тоска по тебе превратилась у меня в болезнь, прогрессирующую с каждым днем. Воображение играет со мной жестокие шутки. Мне часто кажется, что я вижу тебя, особенно в толпе, и сердце в предвкушении начинает биться быстрее, но потом я мучительно осознаю, что в очередной раз приняла кого-то другого за тебя…

15 сентября

Дорогой Ричард.

Прошлой ночью видела тебя во сне и проснулась в слезах…

16 сентября

Любимый,

прости мое вчерашнее письмо. Мною овладела хандра…

2 октября

Дорогой Ричард.

Сегодня я почувствовала, как малыш впервые пошевелился! Любимый, не могу описать словами, как это восхитительно. Сначала я ощутила лишь легкое трепетание и замерла на месте, задержав дыхание. Затем он (я точно знаю, что будет мальчик) снова стал двигаться, на этот раз более ощутимо. Я засмеялась и заплакала одновременно, и ко мне тут же примчались мама с папой. Они не смогли ничего почувствовать, но я уверена, что, будь ты рядом со мной, касайся моего живота, непременно ощутил бы, как он шевелится. Я люблю тебя. Очень сильно.

25 октября

…И твоя экскурсия к пирамидам показалась мне просто восхитительной. Завидую тебе! Мы с мамой вчера ездили в «Северный парк» за покупками. Движение на улицах Далласа становится все более плотным, поэтому, добравшись домой, я чувствовала такую усталость, что едва нашла в себе силы подняться в спальню, и папа принес мне ужин на подносе. Но день был потрачен не зря. Я накупила столько вещей для малыша, что ему лет до шести хватит!

Твой рассказ о жене консула всех нас очень позабавил. Неужели она и правда так одевается? Кстати, о твоем приятеле Ловеласе, ДЕРЖИСЬ ОТ НЕГО ПОДАЛЬШЕ! Не думаю, что он положительно влияет на женатого мужчину, у которого к тому же жена в положении…

День благодарения

…Мечтаю, чтобы ты был рядом. Вчера вечером ходила с Бэбс в кино. Лучше бы дома осталась! Фильм оказался очень эротичным и чувственным. Я так хочу тебя, что готова лезть на стены! Какой стыд! Добропорядочные беременные дамы не должны вести себя, как похотливые кошки, не так ли? За окном дождливо и холодно, и мне кажется, будь у меня шанс, смогла бы даже оторвать тебя от просмотра футбольных матчей по телевизору сегодня.

21 декабря

Любовь моя!

Вчера получила твое письмо. Смеялась до слез. Значит, ты хочешь, чтобы я держалась подальше от Бэбс? Я пойду на это только в том случае, если ты прекратишь водить дружбу с этим твоим Ловеласом. Судя по твоим рассказам, он относится к тому типу мужчин, которых я ненавижу. Считает себя Божьим даром женскому роду, не так ли? Даже если ты и говоришь, что он красив, как дьявол, я знаю, что он бы мне не понравился…

24 декабря

Дорогой мой!

Дни коротки, но мне они кажутся бесконечными. Я пала духом. Больше всего на свете мне хотелось бы проспать Рождество. Куда ни брось взгляд, люди празднуют, улыбаются, проводят время с теми, кого любят. Я чувствую себя инопланетянкой, оказавшейся в мире, где все распределены по парам. Где же ты? Мама и папа переживают из-за моего подавленного состояния и изо всех сил стараются приободрить меня, но я так сильно по тебе тоскую, что их усилия ни к чему не приводят. Подарки, присланные тобой, лежат под рождественским деревом. В этом году папа раскошелился на пихту, мою любимую! Надеюсь, мои подарки тебе доставили вовремя. Честно говоря, я обменяла бы все дары, которые когда-либо получала и получу в будущем, на один твой поцелуй. Всего один долгий дразнящий и одновременно насыщающий поцелуй. Ах, Ричард, я люблю тебя. Счастливого Рождества, дорогой!

11 января

…Теперь, когда праздники закончились и мы пережили уже полгода в разлуке, мне намного лучше.

Мне все сложнее становится спать. Спешу тебя обрадовать, что наш малыш точно вырастет либо футбольным нападающим, либо защитником. Я уверена, что, когда ему исполнится двадцать два года, его примут в команду с распростертыми объятиями. Кстати, нравится ли тебе имя Аарон? Если, конечно, родится мальчик. Лучше бы, чтобы так и случилось, потому что мне пока не пришло на ум ни одного имени для девочки.

Ты с ума бы сошел, увидев мои груди. Они просто огромные! К сожалению, и все прочие части тела стали им под стать. Вот уж не думала, что вынашивание ребенка приводит к таким радикальным переменам в организме! Даже соски увеличились. (Эта ужасная Бэбс заявляет, что хотела бы иметь такие же! Она невыносима!) Я готовлюсь кормить грудью. Как жаль, что тебя нет рядом, чтобы помочь мне при родах (как подумаю об этом, так страшно становится).

Однако ничто не сравнится с восхитительными мыслями о том, как я буду заботиться о нашем малыше… об Аароне…

25 января

…И это был самый ужасный кошмар, который я когда-либо видела. Я проснулась в холодном поту. Ни за что не стану снова есть перец чили, пока не родится ребенок!

Скажи, ездил ли Ловелас тоже на выходные в Александрию? Ты ничего не писал о нем, и, как мне кажется, сделал это нарочно. Если ты поступил неблагоразумно и согрешил с какой-нибудь танцовщицей, не признавайся мне в этом. Я чувствую себя толстой, как буйвол, и вчера долго плакала по этому поводу… одновременно поглощая большую порцию бананового мороженого с тремя ложечками миндаля в шоколаде (для поднятия настроения, как считает Бэбс). Иногда я прихожу в отчаяние, потому что мне кажется, будто я никогда тебя больше не увижу, Ричард. Окажусь ли я снова в твоих объятиях? Почувствую ли, как ты проникаешь в меня? Временами мне кажется, что ты не существуешь в действительности, что ты всего лишь прекрасное видение из сна. Ты нужен мне, любимый. Мне нужно знать, что ты любишь меня так же сильно, как я люблю тебя… всем сердцем…

– Так тебя выписывают на следующей неделе?

Тревор отвернулся от окна.

– Да. Наконец-то.

– Отлично, сынок, – искренне произнес Джордж Рул. – Выглядишь как новенький.

– Не совсем.

В голосе молодого человека не было горечи. За прошедшие тринадцать месяцев он осознал, как повезло ему в жизни. В этом его убедили прогулки по больничным коридорам. Могло так случиться, что он оказался бы до конца жизни прикованным к инвалидному креслу, как многие из тех, кого он видел в кабинете физиотерапии.

Он мог ходить, пусть и слегка прихрамывая, но все же ходить. Он даже привык к своей повязке на глазу и больше не натыкался на мебель. Его не обманули, говоря о способности организма компенсировать потерю какого-либо органа. Тревор едва мог вспомнить, каково это – видеть обоими глазами.

– Врачи хотели заставить меня каждую неделю приезжать к ним на процедуры, но я отказался, – пояснил он. – Думаю, с меня достаточно. Упражнения я могу делать дома самостоятельно.

– И чем ты планируешь теперь заняться? – неуверенно спросил сына Джордж.

Выбор профессии Тревора являлся яблоком раздора, с тех пор как молодой человек окончил Гарвард. Он и в морскую пехоту пошел лишь для того, чтобы насолить отцу, который хотел, чтобы сын избрал адвокатскую стезю, последовав по его стопам, и отказывался слушать планы на будущее самого Тревора.

– Тем, чем всегда собирался. Стану строителем.

– Понятно. – В голосе отца слышалось разочарование, но усилием воли он подавил его. Он чуть было не лишился сына. То, что Тревор оказался на волосок от гибели, напугало непреклонного Джорджа Рула. Теперь он боялся снова потерять сына, хоть и не в физическом смысле. Он осознавал, что так и случится, стоит ему лишь попытаться указывать Тревору, что делать. – И где же ты планируешь начать?

– В Техасе.

– В Техасе! Мог бы с тем же успехом сказать, что на другой планете.

Молодой человек рассмеялся:

– Ты, конечно, слышал о строительном буме, охватившем Солнечный пояс[1]. Сейчас там кипит работа, но все еще есть участки земли, ждущие своего часа. Я выбрал маленький городок рядом с Далласом, Чэндлер. Он быстро развивается, и я собираюсь вложить средства в этот рост.

– Но тебе же потребуется стартовый капитал.

– Я ожидаю поступления средств из морских войск.

– Вряд ли этого будет достаточно, чтобы начать собственное дело.

Тревор в упор посмотрел на отца:

– Во сколько бы обошлась тебе адвокатская степень Гарвардского университета, отец?

Джордж Рул кивнул:

– Я все понял.

Он протянул руку и обменялся с сыном крепким рукопожатием.

– Спасибо.

Впервые на памяти Тревора отец заключил его в крепкие объятия.

Позднее тем же вечером молодой человек собрал свои вещи и в последний раз вытянулся на больничной койке. Он был слишком взбудоражен, чтобы спать. Ему в жизни выпал второй шанс. Первую возможность он не использовал должным образом, но со второй, которая должна начаться завтра, он не совершит такой промашки. Больше никаких потраченных впустую лет. Теперь у него в жизни есть цель.

Тревор потянулся к зеленой металлической коробке, которая всегда находилась у него под рукой. Письма истерлись по линиям сгибов, а по краям обтрепались. Он выучил все двадцать семь посланий наизусть, но ему доставляло особое удовольствие рассматривать изгибы и завитки изящного женского почерка. Он взял одно письмо из стопки, и выбор его был не случаен.

«…Ты прекратишь водить дружбу с этим твоим Ловеласом. Судя по твоим рассказам, он относится к тому типу мужчин, которых я ненавижу. Считает себя Божьим даром женскому роду, не так ли? Даже если ты и говоришь, что он красив, как дьявол, я знаю, что он бы мне не понравился…»

Тревор аккуратно сложил листок и убрал его в конверт. Ему еще долго не удавалось заснуть.

Она оказалась красавицей.

За последние несколько недель он видел ее много раз, но так близко – впервые. И такое продолжительное время. Возможность рассмотреть ее черты он счел особой привилегией.

И через тысячу лет Тревор не сумел бы описать цвет ее волос. Слово «светлый» не подразумевало более темные сияющие прядки, скрывающиеся в общей массе. Не была она и рыжеволосой. Определение «рыжеватая блондинка» также не соответствовало истине, потому что было пресным и скучным, что никак не соответствовало облику Кайлы Страуд, которая излучала энергию и солнечный свет.

Сегодня ее неописуемые волосы были собраны в простой конский хвост на затылке, но несколько выбившихся из прически вьющихся прядок мягко обрамляли ее лицо.

Ах, какое лицо! Формой напоминает сердечко, подбородок заостренный. Брови изогнуты дугой над широко расставленными глазами. Лоб высокий и гладкий, свидетельствующий о выдающемся интеллекте. Цвет лица очень естественный, щеки напоминают спелые персики, при виде которых Тревору отчаянно захотелось вкусить их сладость.

На Кайле были повседневные желто-коричневые слаксы, хлопковая блузка в полоску с закатанными до локтей рукавами и кардиган. Она могла по праву гордиться своей точеной изящной фигурой с идеальными пропорциями.

Воистину, эта женщина – само совершенство.

Тревору нравилось наблюдать за тем, как она разговаривает с ребенком, серьезно, словно тот понимает каждое слово. Возможно, так оно в действительности и было, потому что, когда Кайла улыбнулась, на лице малыша тоже расцвела широкая улыбка. Мать и дитя чувствовали себя совершенно естественно и раскованно в переполненном торговом центре, с суетливо снующими по магазинам людьми, совершающими субботние покупки.

В киоске с мороженым женщина купила рожок и, держа его в одной руке и чудом сохраняя равновесие, толкала перед собой коляску, направляясь к ближайшей скамье. Усадив сына, она стала угощать его мороженым, то заливаясь счастливым смехом, то журя ребенка за то, что он перепачкался. Зажав мороженое в правой руке, левой она пыталась отыскать в сумочке салфетку.

Когда рожок и салфетка превратились в однородную мокрую массу, Кайла что-то строго сказала сыну и поднялась со скамьи, чтобы выбросить мусор в ближайшую урну.

Едва она повернулась к малышу спиной, он соскользнул на пол и пустился бежать на коротеньких крепких ножках, направляясь к фонтану, извергающему искрящуюся струю воды ввысь, к застекленной крыше торгового центра. Фонтан был окружен бассейном глубиной в пару футов.

Тревор рефлекторно оторвался от стены, о которую опирался плечом, праздно наблюдая за семейной сценкой. На несколько секунд отведя взгляд от мальчика, он заметил, что Кайла уже выбросила мусор и увидела, что ее сын пропал. Даже с большого расстояния молодой человек без труда прочел на ее лице выражение мгновенной паники.

Не задумываясь, Тревор стал пробираться к фонтану сквозь людскую толпу. Малыш в это время уже карабкался на низенькое ограждение, явно намереваясь дотянуться до булькающей воды.

– Боже мой, – пробормотал Тревор, отталкивая мужчину с трубкой. Он прибавил шагу, но все равно оказался недостаточно быстрым – ребенок уже перевалился через бортик бассейна и упал в воду.

Это происшествие заметили несколько проходящих мимо людей, но Тревор достиг фонтана первым. Перекинув правую ногу через бортик, он вступил на дно фонтана, схватил малыша под руки и вытянул из воды.

– Аарон! – Кайла энергично пробивалась через толпу.

Мальчик, отплевывая воду, с любопытством воззрился на держащего его человека. Выражая одобрение, он широко улыбнулся своему спасителю, продемонстрировав два ряда ровных молочных зубов, и пролопотал что-то, похожее на слово «вода».

Разбрызгивая вокруг себя капли, Тревор выбрался из фонтана, и зеваки расступились, освобождая ему место. Со всех сторон посыпались вопросы:

– С малышом все в порядке?

– Что произошло?

– Где же мать?

– За ребенком вообще кто-нибудь смотрел?

– Некоторые родители так халатно относятся к воспитанию детей.

– Разрешите, пропустите. – Кайла, наконец, протолкнулась к сыну. – Аарон, Аарон! – Она выхватила сына из рук Тревора и прижала его к груди, не обращая внимания на то, что малыш весь мокрый. – Маленький мой. Ты в порядке? Как же ты напугал мамочку! Боже мой.

Как только ребенок почувствовал, что его мать расстроена, приключение моментально потеряло для него всякую прелесть. Нижняя губа его затрепетала, черты лица исказились, глаза наполнились слезами. Широко раскрыв рот, он заголосил.

– Он ранен? Он ушибся? – яростно вопрошала Кайла.

– Идемте, давайте выбираться отсюда. Пожалуйста, ребята, расступитесь, дайте нам пройти. С ребенком все хорошо, он просто напуган.

Кайла смутно сознавала присутствие за своей спиной высокого мужчины, чувствовала прикосновение его руки к спине между лопатками, когда он направлял ее к скамье. Однако она была поглощена выискиванием у Аарона возможных повреждений, поэтому мужчина оставался для нее на втором плане до тех пор, пока она не села на лавочку. Наконец, прижав плачущего сына к груди, она осмелилась взглянуть на незнакомца.

Далеко не сразу ее взгляд достиг его лица. Первое, что она отметила про себя, – это то, что мужчина очень высокий. На мгновение у нее перехватило дыхание, потому что она никак не ожидала увидеть густые усы и черную повязку на его левом глазу.

– Благодарю вас, – произнесла она.

Высокий мужчина опустился на скамью рядом с ней.

– Думаю, с малышом все в порядке. Его напугала ваша реакция.

Кайла кивнула, демонстрируя, что ее подбородок может быть не только изящным, но и очень упрямым, особенно когда ей бросают вызов. Осознав, что незнакомец вовсе не собирался ее осуждать, она разочарованно улыбнулась:

– Полагаю, вы правы. Я сгустила краски.

Аарон тем временем перестал плакать, и Кайла отстранила его от себя и вытерла слезы с его раскрасневшихся круглых щечек.

– Ты до смерти напугал меня, Аарон Страуд, – отругала она его, затем снова посмотрела на мужчину и пояснила: – Только что был тут, а секунду спустя его уже как ветром сдуло.

Тревор почувствовал, что тонет в глубине ее бархатистых темно-карих глаз.

– Малыш двигался, словно молния-грязнуля. – Женщина слегка склонила голову, явно озадаченная его словами, и он поспешил пояснить: – Я видел, как он поглощал мороженое.

– Вот оно что. – Кайле не пришло в голову спросить, почему они вообще привлекли внимание незнакомца. Ей было интересно, что случилось с его глазом. Как печально, что он потерял глаз, потому что тот единственный, что смотрел сейчас на нее, был восхитительного глубокого зеленого цвета, в обрамлении густых черных ресниц.

Его взгляд жег ее, подобно изумрудному пламени. Осознав, что откровенно пялится на мужчину, Кайла отвернулась и тут заметила, что его ботинки и джинсы мокрые.

– Вы прыгали в фонтан?

Бросив взгляд на свои джинсы, до колен пропитанные водой, незнакомец рассмеялся и одернул мокрые брючины.

– Наверное, да, но точно сказать не могу. Я думал только об Аароне.

– Откуда вам известно его имя?

При этом вопросе сердце Тревора совершило головокружительный кульбит у него в груди.

– Ну, вы же сами его только что так называли.

Она кивнула.

– Мне очень жаль, что вы промокли.

– Все быстро высохнет.

– У вас очень дорогие ботинки.

– Не такие дорогие, как жизнь Аарона. – Он пощекотал мальчугана под подбородком.

Малыш был всецело поглощен тем, что жевал рукав материнского кардигана. Она вытащила ткань из его рта и машинально разгладила складки на груди.

– Боже мой! Вы оба насквозь вымокли!

В подтверждение ее слов Аарон громко чихнул.

– Вы тоже промокли, – заметил Тревор.

От его взгляда, устремленного ей на грудь, Кайлу бросило не в холод, а в жар. Она поспешно поднялась со скамейки.

– Еще раз спасибо, и прощайте. – Держа Аарона перед собой, как живой щит, она устремилась было к ближайшему выходу.

– Подождите!

– Что такое?

– Ничего не забыли?

– Что, например?

– Ну, хотя бы свою сумочку. И коляску Аарона. Сумочка все еще лежит на скамье у киоска с мороженым.

Чувствуя себя полной идиоткой, Кайла покачала головой и засмеялась:

– Я все еще…

– Расстроены. Отлично понимаю. Я сейчас принесу ваши вещи.

– Вы и так много для нас сделали.

– Все в порядке.

Не успела она придумать другое возражение, как он встал и зашагал прочь. Кайла незаметно посмотрела себе на грудь, чтобы выяснить, все ли в порядке, и облегченно вздохнула, не заметив ничего из ряда вон выходящего.

Снова переведя взгляд на удаляющуюся мужскую фигуру, она заметила, что он хромает. Это было почти незаметно, но он слегка приволакивал левую ногу. Очевидно, пережил ужасную аварию, в которой потерял глаз и травмировал левую часть тела.

Но даже хромота не лишала плавности его походки. Для такого крупного мужчины он двигался на удивление грациозно, словно атлет. А как восхитительно он сложен! Какие широкие плечи и узкие бедра! Волосы цвета полуночи достаточно длинные, чтобы закрывать кончики ушей и вьющимися прядями ниспадать на воротник рубашки. Кайла отметила, что встречные женщины оборачиваются ему вслед, ничуть не смущаясь его повязки на глазу, которая в действительности придавала особую изюминку его небрежному и немного вызывающему облику.