Послезавтра было лучше, чем вчера

Катаясь по реке, Андрей узнает, что у Элизабет есть сенбернар, и всю прогулку они оживленно обсуждают собак. Мужчина, правда, считает, что заводить животное, когда живешь один и регулярно ездишь в командировки, – это эгоизм чистой воды, так как питомец будет по тебе скучать, но женщина убеждена, что парень слишком очеловечивает братьев наших меньших, и в зоогостинице им прекрасно.

Он ничего не рассказывает Жанне несколько месяцев. Поездки в Британию объясняет общими словами о новых друзьях, с которыми он ее непременно как-нибудь познакомит. Пытается сравнивать Жанну и Элизабет между собой, но они настолько разные, что уравнение не складывается.

Лишь к концу года он решается.

– Мне надо с тобой серьезно поговорить, – озадачивает он гостившую у него Жанну, разместившись рядом с ней на диване.

Пятью минутами ранее он презентовал ей сумку от модного дизайнерского дома. Недавно в «Галерее Лафайет» – пассаже со стеклянным куполом и декором в стиле модерн – девушка позарилась на такую, когда они решили побродить по магазинам перед просмотром балета в Гранд-опере, расположенной напротив, но сумочка оказалась француженке явно не по карману. Тогда Андрей предложил ее оплатить, Жанна отказалась. Еще чего: она же не немощная, тоже работает, да и он ей просто друг. Она допускала, что он подарит ее на Рождество, но до торжества почти неделя, и праздник они собирались отмечать вместе в компании общих знакомых.

В углу стоит искусственная елка, и ничто не предвещает грозы. Не за горами долгожданный 2004. Год, когда он получит французское гражданство, и они с Жанной – это его теория – наконец станут равными. В юности он часто то ли в шутку, то всерьез говорил, что они не могут пожениться, так как у них разные паспорта, и их брак из-за этого якобы может восприниматься другими людьми как фиктивный. Жанна, правда, убеждена, что это полнейшая чепуха, тем более что сейчас он, несмотря на другой дизайн документа, удостоверяющего личность и гражданство, зарабатывает гораздо больше ее. Ему нужна отмазка, которая кажется убедительной, но совсем скоро никаких путей к отступлению не останется.

Она знает, что никого ближе ее у него нет. Практически все те годы, что они знакомы, оба встречались с кем-то другим, но у обоих это было скорее от безысходности.

Они целовались лишь однажды – тогда перед самолетом – но до дня Х еще есть достаточно времени, чтобы наверстать упущенное.

У Андрея не могла всерьез появиться другая, потому что он любит ее. Он звонит ей даже оттуда, когда есть возможность. Никогда не оставляет неотвеченными ее сообщения. Общаясь с другими, – даже с приятелями – он разговаривает как образцово-показательный француз. Не дай Бог они решат, что он чего-то не знает. При ней же он меньше парится даже в языке, не говоря уже обо всем другом. Он не может обходиться без ее общества дольше двух-трех дней. Если это случается и есть стабильное соединение, то он обязательно звонит ей по видеосвязи и уповает на то, что когда-нибудь технологии позволят обниматься дистанционно. Если это дружба, то какая-то очень специфическая.

Выслушав Андрея, она понимает, почему он выбрал Элизабет. У них есть общие интересы, они коллеги, и женщина вызывает у нее только уважение. Если ему с ней лучше, то пусть будет счастлив. Когда-нибудь, возможно, она найдет себе жалкое подобие Андрея и смирится. А, может быть, даже полюбит суррогат.

Еще раз все обмозговав, парень резюмирует, что Жанну он любит больше, чем Элизабет, но будет встречаться с последней.

Теперь от него попахивает шизофренией.

– Потому что боишься потерять меня как друга? – уточняет она, насупившись.

Андрей кивает. Теперь, когда становится понятно, что не все потеряно, и у них вообще-то все взаимно, девушка предлагает ему найти друзей, а с ней встречаться. Например, можно приятельствовать с Элизабет: его немного смущает ее возраст, а потому им логичнее было бы стать друзьями. Насколько она понимает, у Элизабет это далеко не первые постоянные отношения и вряд ли она сильно расстроится. Конечно, это надо все с ней обсудить, но она точно не парится так, как он.

Парень соглашается, но загвоздка в том, что с друзьями надо говорить по душам, а с Элизабет это совершенно невозможно. Он ничего не рассказывал женщине о своем детстве, но боится, что она назовет его проблемы тинейджерскими и надуманными. Жанна объясняет, что можно обойтись без этого. А если ему это так необходимо, то он может найти кого-нибудь еще в друзья. Звучит умно, но с Элизабет он регулярно занимается сексом. Часто там, в горячих точках. Не может не заниматься, там без него никак. Жанна знает, что некоторые журналисты изменяют своим партнерам из мирной жизни с коллегами по цеху. Читала, что кто-то даже не считает это изменой. Но Андрей так не может. Ему кажется, что тогда он предаст сразу обеих.

Он извиняется за свое сложное поведение, она считает, что он не виноват. Он все еще жив, его не мучают ночные кошмары, нет спутанности сознания, и он не обходит жилой дом со всех сторон, прежде чем отойти ко сну. По-прежнему никогда не кричит и, тем более, не поднимает ни на кого руку. Остальное поправимо.

***

В зрительном зале конгресс-холла сидят журналисты и гости, всего около пяти тысяч человек, на сцене под прицелом теле- и фотокамер стоит молодая ведущая с микрофоном в руках.

– Наш победитель в номинации «Дебют года» поведал миру о запретной любви асcирийки Диялы, исповедующей христианство, и мусульманина курда Бахрама, которая могла бы стать историей со счастливым финалом, – говорит она в микрофон.

На экране над сценой появляется фотография пары, молодые люди нежно смотрят друг на друга: девушка одета в синюю тунику с орнаментом и поясом, а парень наряжен в национальный костюм: в стархани, напоминающее пиджак и заправленное в широкие брюки, фиксирующую шапочку – клав и четырехугольный платок с бахрамой по краям, называемый мшки и обворачиваемый вокруг клава.

– В феврале прошлого года родители влюблённых приняли выбор детей, но через два месяца после этого молодые люди погибли от рук террористов, активизировавшихся после «Иракской свободы»6. Злые языки говорили, что их покарал Аллах. Кристиан Руссо тщательно изучил их биографии, поговорил с их родителями и близкими, в руинах разрушенного дома нашел и перевел стихи Бахрама…

Фотография на экране сменяется другой: крупным планом засняты частично обгоревшие страницы со стихами на арабском и курдском языках.

Зал аплодирует. Поднявшись на сцену и беря статуэтку, которую протягивает ему ведущая с поздравлениями, Андрей подходит ко второму микрофону:

– Спасибо большое, для меня это огромная честь. Дияла и Бахрам стали мне родными. И я предлагаю почтить их и других жертв этой войны минутой молчания, – его голос слегка дрожит.

Все встают и молчат, некоторые вытирают слезы.

ПАРИЖ. 2009

Андрей зовет Жанну на документальный спектакль молодежного камерного театра, разместившегося на территории бывшего винного завода. Сегодняшняя постановка посвящена массовым беспорядкам 2005 года, поводом к которым стала гибель двух подростков африканского происхождения, спрятавшихся от полиции в трансформаторной будке.

После представления Андрей дал короткий комментарий – поделился впечатлениями об увиденном – начинающей корреспондентке, которая случайно встретила его, и разумеется, узнала.

К известности он никогда не стремился, но получилось само собой. Иногда он считает, что не совсем заслуженно, но глупо отказываться от медийного капитала, когда он прекрасно конвертируется в евро. Лишнего ему не надо: до 70% всех доходов он жертвует на благотворительность. Не ради пиара, просто по-другому не умеет. Андрей всегда называет белое белым, а черное – черным. Первым стал исправлять свои посты в соцсетях, оставляя при этом первоначальный вариант и извиняясь перед подписчиками за ошибки или неточности. Позже это стало мейнстримом. Люди ему верят. Некоторые даже сулят политическую карьеру, но ему это неинтересно. Полутона не для него.

– А Элизабет что не празднует? – недоуменно спрашивает Жанна, садясь на переднее пассажирское место в белом хэтчбэке премиум-класса и вспомнив, что у избранницы друга сегодня день рождения.

Андрей как ни в чем не бывало заводит двигатель, словно не услышал ее вопрос. Затем сосредоточенно нажимает на газ и, не встречаясь взглядом с Жанной, выезжает с парковки.

– Вы что, поссорились? – встревоженно предполагает она.

– Расстались, – холодно отвечает Андрей.

Без особого энтузиазма он рассказывает, что Элизабет решила уволиться. Физически она еще вполне сильная, особенно если учитывать, что у нее шрамов столько же, сколько у пехотинцев, но она хочет усыновить ребенка. Женщина предложила Андрею вернуться к работе переводчиком во Франции или в Британии – ей непринципиально – чтобы он мог больше времени проводить с новоиспеченной семьей.

Он к этому не готов. Кажется, она восприняла его отказ вполне спокойно. Она же понимает, что у него все только начинается, а стать отцом он может и через десять лет. Теоретически он мог бы ничего не менять в своей жизни, только съехаться с Элизабет и по-прежнему гонять в командировки. Но она была против. Сочла, что у ребенка должна быть полноценная семья, а не вечно мотающийся по Ближнему Востоку папаша.

– Ты как? – с сочувствием спрашивает подруга, выслушав его.

– Пока не нахлынуло. Наверное, рванет позже. Я не хотел тебе говорить, потому что пока ты ничего не знаешь, создавалось ощущение, что ничего и не произошло, – грустно поясняет он, выезжая на окружную дорогу.

– Еще можно все переиграть. Наверняка вы сможете прийти к компромиссу, – считает Жанна.

– Ты предлагаешь мне бросить эту работу? – с вызовом спрашивает Андрей.

– Нет, но можно же найти золотую середину.

– Нам не удалось. Я не хочу перетягивать одеяло на себя. Кстати, я был уверен, что ты скажешь, что мне надо завязать с горячими точками, раз подвернулся отличный повод.

– Вовсе нет, это совсем необязательно. Ты востребован, тебе нравится твоя работа, да и приносит отличный доход.

– То есть тебя больше не смущает, что я могу – как ты там говорила – погибнуть в какой-нибудь обычный четверг?

– Конечно, я боюсь, но ты же осторожен, ни одного ранения, умничка. Продолжай в том же духе.

– Это же не от человека зависит. По крайней мере, далеко не всегда от него. Хочешь сказать, что Элизабет сама виновата в том, что на ней живого места нет? – он повышает голос.

– Ну, операторы всегда рискуют больше, чем остальные журналисты… И мы оба знаем, что она не всегда была в бронике, – неуверенно отвечает она.

– Я бы на тебя посмотрел на ее месте, – парирует Андрей.

– Прости, Андрюш. Я не хотела вас задеть. Но, блин… Я надеюсь, ты-то всегда в бронике?

– Без комментариев.

– Серьезно? – опешив, переспрашивает Жанна.

– Предположим, что чаще, чем можно, без вреда для здоровья. Но реже, чем следовало бы по технике безопасности, – нахмурившись, признается он, когда они приходят в его квартиру в новом ЖК в стиле неоклассицизма в ближайшем пригороде Парижа.

Он снимает пальто и вешает его в огромный шкаф-купе, который стоит вдоль длинной стороны коридора.

– Бред какой-то получается, – задумчиво констатирует факт она, раздеваясь.

– В жизни вообще много нелогичного: взять хотя бы то, что мы обсуждаем в 21 веке с тобой войны как что-то само собой разумеющееся, – отзывается он, проходя на кухню. – Есть будешь что-нибудь? – спрашивает он, открывая белый двустворчатый холодильник.

– Физалис можно, – отвечает она, садясь на диван в гостиной.

– Или то, что для открытия счета в банке нужно где-то жить, а чтобы где-то жить, нужен местный счет в банке, – добавляет мужчина.

– Не замечала.

Поставив ягоды на журнальный столик, Андрей приземляется рядом.

– Ты-то понятно, что не замечала, – отвечает он, памятуя о том, что она могла открыть местный счет в банке еще в отрочестве, а французское гражданство и регистрация в Париже у нее с рождения. – Но я тоже. Я, видимо, очень везучий, иногда открываю русскоязычный Интернет и глазам своим не верю, когда читаю, как здесь тяжело, оказывается, некоторым мигрантам.

– На одной удаче далеко не уедешь. Ты очень упорный и трудолюбивый, – подчеркивает женщина. – Я бы не смогла каждый день все детство заниматься иностранными языками по 5-14 часов в день.

– Мне это в кайф, ты же знаешь. Мне все равно больше делать было нечего. И у меня выбора не было, – дрожащим голосом добавляет он, потянувшись за очередной ягодой.

– Я бы с такими родителями, как твои, только плакала бы круглыми сутками и ничего сложнее «hello» не выучила бы в такой обстановке, – признается Жанна, прожевав оранжевую бусинку.

– Нет, ты бы все рассказала учительнице в первый же день, и тебя бы изъяли из семьи. Ты же была бойкой и смелой, не то, что я… – он прикусывает губы.

– Не факт… Если бы я росла советским ребенком, я бы, скорее всего, тоже молчала. Воспитание и среда многое определяют.

– Может…

– Давай съездим летом в Брюссель на фестиваль цветов?

– Если буду свободен, то можно, – отвечает он. – Но вообще, я бы лучше на теплое море рванул.

– Так можно и туда, и туда, – предлагает Жанна.

– Нет, лето очень тяжелое будет, у меня начнутся съемки, и в Афганистане сейчас полная жесть.

Андрей подходит к столу, берет ноутбук и, садясь на диван, ставит его на колени.

– Как-то так, – он открывает какую-то фотографию.

Взглянув на нее, женщина испуганно вскрикивает.

– Может, тебе тогда действительно завязать с горячими точками? – ужаснувшись, спрашивает она.

– Я в порядке. Забудь, зря я тебе это показал.

– Тебе отдохнуть надо.

– Я отдыхал сегодня.

– Один день в месяц, – она закатывает глаза. – Ты, если не там, так на других проектах пашешь.

– Неправда, – возражает он.

– Несколько дней в месяц.

– Все так работают, – он убирает ноутбук обратно на стол.

– Я так не работаю.

– Я норм, только спина от броника болит немного, – Андрей ложится на живот, расстегнув и задрав рубашку. – Почище, чем от ваших компьютеров, – поясняет он. – Пожинай плоды своей теории о том, что броник – это якобы наше все.

Его тело накачано, как у профессионального спортсмена, лицо, руки и шея загоревшие, но спина более бледная.

– Сходи на массаж, я же не умею, еще хуже сделаю, – растерянно отвечает Жанна.

– Я ходил. Но сейчас мне некогда. Завтра в Варшаву, в пятницу в Афганистан.

– А что в Польше? – интересуется она, начиная слегка гладить ему спину.

– Съемки о приемных семьях.

– Может, тебе лучше заниматься только социальной журналистикой? Можно еще внутриполитической.

– Не могу. Изначально я стал известным именно как военный журналист, я адаптировался к работе там, насколько это вообще возможно, конечно, у меня это получается, я приношу какую-то пользу, аудитория меня любит и ценит… С какой стати я должен это бросать?

– Ты можешь устать, это нормально. Ты не должен делать это через силу, – настаивает Жанна.

– А ты думаешь другим легче, чем мне?

Жанна молчит.

– Давай встречаться, когда или… если ты расстанешься с Амиром? – предлагает он через некоторое время, пристально посмотрев на нее.

Девушка собирается его поцеловать, но он не дается.

– У тебя вообще-то парень есть, – усмехаясь, он чуть притормаживает ее пыл.

– Если для тебя это так принципиально, я могу расстаться с ним прямо сейчас, – она тянется за смартфоном.

Андрей ее останавливает:

– Не нужно это делать из-за меня. Если вы сами по себе решите разбежаться, то можно попробовать.

– Может, я сама выберу, с кем мне расставаться, а с кем нет? Я тебя люблю больше, чем Амира.

– Ему будет больно. Я не хочу, чтобы он страдал из-за меня.

– А меня тебе, значит, не жалко? – возмущается она, перестав его массировать.

– Тебе же хорошо с ним. Разве нет?

Жанна медлит с ответом.

– Да, он зарабатывает меньше меня, но деньги же не главное. К тому же, он тоже далеко не нищенствует. И у него безопасная работа. И он умеет готовить, не то что некоторые, которые только салат могут родить и то с Божьей помощью. И наверняка он в постели хорош – не то что я. И он в твоем вкусе. Ты всю жизнь симпатизировала темненьким, значит, они твоя судьба, а я всего лишь исключение из правил, – высказывает Андрей свое мнение.

– Мы начнем встречаться в 90 лет? – женщина повышает голос.

– Мы можем встречаться и раньше, если оба одновременно будем волею судьбы одиноки.

– А если этого никогда не произойдет? – ее щеки становятся пунцовыми.

– Значит, так суждено. И да – дружба во сто крат лучше любви. Посуди сама. Любовь заставляет людей казаться круче, чем они на самом деле, а в дружбе все по чесноку.

***

На сайте знакомств Андрей находит 27-летнюю Эмму – блондинку с ослепительно белыми зубами и грудными имплантами. Рост 170 сантиметров.

Сидя на просторной кухне с бокалом сухого белого вина, он показывает Жанне с ноутбука фотографии и переписку с Эммой.

– Видимо, все ушло во внешность, – стебется женщина, делая глоток сладкого розового и заметив в сообщениях, что в слове «bonjour» избранница друга умудрилась допустить сразу четыре ошибки.

– Это верлан7, – Андрей защищает Эмму всеми фибрами души, поедая салат из омаров с фисташками и сыром.

– Мне напомнить, что такое верлан и как он образуется? – усмехается она.

– Может, у нее дислексия, – гнет свою линию мужчина.

– Что ты в ней нашел? – Жанна ест тот же салат. – У вас же нет никаких точек соприкосновения, а для тебя это важно.

– Влюбился. Она веселая.

– А еще, – Жанна продолжает ревностно штудировать их переписку в компьютере, – узнав, что ты из России, спросила, где это. Тебя это нисколько не смущает? – Женщина чуть не поперхнулась от симбиоза возмущения, удивления и негодования.

– Может, она просто имела в виду, с какими конкретно странами граничит Россия, – парирует мужчина, закрывая сайт, чтобы Жанна больше не выискивала у девушки недостатки, и откладывает ноутбук в сторону, захлопнув крышку. – Но я ее люблю. Что, не имею права?

– Любой дурак знает, с кем граничит Россия.

– Не утрируй. Тебя зачали в СССР, поэтому тебе хотелось больше узнать об этой стране, а среднестатистический француз этого не знает и не обязан знать. Например, на днях молодая ассистентка продюсера очень удивилась, когда узнала, что Польша раньше входила в социалистический блок.

– Ну, допустим. А чем она вообще по жизни занимается?

– Безработная. У нас свободная страна, имеет право.

– Можно честно? Только не обижайся, пожалуйста.

– Конечно.

– Тебе просто льстит обладание конвенционально красивой девушкой. Хотя с твоими-то возможностями ты мог отхватить кого-нибудь и помозговитее. И если уж ты интересуешься моим мнением, то я вполне допускаю, что Эмма будет тебе изменять, особенно когда ты будешь в командировках.

– Не каркай. Я обеспеченный человек, она не будет зариться на других. Не посмеет.

– Ну-ну. Нашел себе собачку и будешь наслаждаться тем, что она от тебя материально полностью зависит?

– И что? Я же не на рабство ее обрекаю. Захочет – будет работать, я буду только рад. Мне нравится заниматься с Эммой сексом. И ради этого можно пожертвовать тем, что духовно она из себя действительно мало что представляет. Идеал же недостижим.

– Ладно. Поздравляю, – Жанна усмехается. – Это дорогого стоит.

В ЧЕРТОГАХ ДЬЯВОЛА. 2014

В камере с бетонными стенами и полом площадью двадцать – двадцать пять квадратных метров их осталось восемь. Семь мужчин с сальными от пота, дистресса и времени волосами, бородами, растущими в творческом беспорядке и широко раскрытыми от ужаса зрачками, и миниатюрная, но подтянутая 25-летняя Паула с такой же безрадостной прической и облупившимся маникюром. Они выглядят бледными и слегка исхудавшими, но ни на ком нет следов свежих ран или побоев. Алехандро, встав на цыпочки, заглядывает в маленькое решетчатое окно: рядом с вырытой ямой стройной шеренгой виднеются человеческие силуэты в оранжевой униформе, стоящие на мушке у тех8, кто возомнил себя властью. Справа разместился еще один боевик с камерой в руках.

– Не смотри туда, – тихо просит Дэвид по-английски.

Андрей в джинсах и когда-то белой футболке, которая теперь стала серо-рыжей, сидит на корточках, закрыв лицо руками.

С улицы раздаются выстрелы. Андрея колотит мелкой дрожью, Алехандро молниеносно отпрыгивает от окна, Паула вскрикивает, Дэвид вытирает слезы, Дэниэль вздрагивает, Бастиан одними губами читает какую-то молитву. Жульен и Марк, первыми заметив, что в помещение ворвались боевики, покорно встают лицом к стене, сомкнув руки за спиной.

– Лицом к стене! – разъяренно напоминает террорист на английском, так как остальные, еще не отошедшие от шока, похоже, не спешат следовать примеру товарищей по несчастью.

Не дожидаясь, пока в ход пойдет дубинка, пленники повинуются. На Андрея надевают наручники и выводят наружу, закрыв дверь. Обратно его приводят примерно через полчаса, освобождают от оков и запирают камеру. Он медленно ложится на толстовку на правый бок. Его левая рука красная и сильно припухла, а со спины из-под футболки тонкой струйкой сочится кровь. Подойдя к пострадавшему, Марк оголяет его спину и осматривает ее.

– Жить буду? – грустно усмехнувшись, спрашивает Андрей.

– Да, ничего серьезного. Повернись на спину, пожалуйста, – просит он.

Андрей, сморщившись, без особого энтузиазма выполняет его просьбу.

– Вывих, – выносит вердикт Марк, осмотрев его левую руку.

– За что они тебя так? – со смесью удивления, сочувствия и страха спрашивает Алехандро.

Никто, конечно, не думал, что с ними будут обращаться по закону, но первая кровь в их компании выживших могла означать дурные вести.

Андрей молчит, из его глотки вырывается лишь едва слышный однократный стон.

Бастиан стучит в стену: хочет попросить что-нибудь ледяное, жгут и обезболивающее. Боевик приходит, как ни странно, быстро. Журналист озвучивает свое требование. Усмехнувшись и заявив, что русский точно ничего не получит, преступник уходит, заперев камеру.

Дэвид, сняв свою футболку, рвет ее и протягивает часть ткани пострадавшему, Андрей засовывает ее в рот, чтобы не прикусить язык и щеки.

– Готов? – спрашивает Марк.

Андрей кивает. Мужчина вправляет вывих. Пострадавший, скривившись, издает оглушающий вопль, Марк накладывает ему повязку из остатков футболки.

– Все, умничка, – подытоживает он дружелюбно, вставая с корточек.

Жульен протягивает Андрею ломтик хлеба, оставшийся с того, что в мирное время назвали бы обедом. Мужчина запихивает еду в рот, вытирая инстинктивно нахлынувшие слезы и дежурно поблагодарив. Дэвид надевает темное худи на голое тело.

– Теперь легче будет, – с полувопросительной интонацией добавляет Дэниэль.

– Да, и мы скоро будем на свободе, – обнадеживает Марк.

– Это вы будете, – поправляет его Андрей, поставив логическое ударение на слове «вы».

– То есть? – Дэвид удивленно вскидывает брови. – За всех заплатят выкуп.

– За меня не заплатят, – Андрей мрачнеет.

Американцев, британцев и представителей некоторых стран зарубежной континентальной Европы сегодня расстреляли, так как их правительства договариваться отказались. Оставшимся пока в живых гражданам других зарубежных европейских государств повезло больше: их власти то ли более сговорчивы, то ли более гуманны. Большинство пленников – журналисты, Марк – врач, а среди погибших есть еще два переводчика и представители других невоенных специальностей.

– Тебя снимали на видео для выкупа? – спрашивает Жульен, присаживаясь рядом с Андреем по-турецки.

– Я в очередной раз отказался от того, чтобы за меня платили деньги, поэтому меня избили. Как вы сможете жить после этого? – повысив голос, мужчина встает. – Понимая, что за эти миллионы долларов они смогут взять в заложники не один, не два и даже не десять школьных автобусов? Зная, что на вашей совести будет кровь и загубленная психика невинных детей? Осознавая, что на эти деньги они купят оружие и боеприпасы?

– Иначе нас сегодня тоже расстреляли бы, – тихо констатирует факт Алехандро.

– А вы не знали, чем все это может закончиться? Кого-то отправили в Сирию под дулом автомата? Угрожали уголовной ответственностью, если откажешься? В мире полно профессий и мест, где можно заработать деньги и реализовываться без риска для жизни. Вы добровольно согласились на работу на горячих точках.

– У меня трехлетняя дочь, – тихо оправдывается Марк, опустив глаза.

– У всех есть близкие, и никто не может и не хочет превращать их жизнь в такой ад, – соглашается Алехандро.

– У тех, кто погибнет из-за вашего малодушия, тоже есть близкие. И в отличие от ваших, они к этому совсем не готовы, – гнет свою линию Андрей.