Круг перемен

– О, Аким Акимович, наше почтение, – пробасил из-за плеча Коломыйкин и расплылся в улыбке. – Вы уж, Аким Акимович, не обижайтесь на госпожу Беловодову, она в лицо никого не знает, зато много о вас наслышана. Кстати, она желала бы прикупить вашу мельницу, ту, что вы давеча выставили на торги.

Деловой разговор успокаивал, заставляя забыть о своём уродстве, да и Аким Акимович красотой не отличался. Главное – его фамилия гремела по всему краю.

Примерно через час Марфа незаметно придвинулась в двери и, когда начался очередной танец, покинула бальную залу. На тёмном небе заморским апельсином висела луна в лёгком кружеве облаков. Прохладный ветер обдувал горячие щёки. Кучер, завидев её, тронул экипаж с места и лихо подкатил к крыльцу.

– Домой, – коротко приказала Марфа.

Откинувшись на сафьяновые подушки, она закрыла глаза и поняла, что её до сих про трясёт от нервной лихорадки. Руки ходуном ходили. Марфа спрятала их под бархатную накидку и прижала ладони к коленям. Но главное – она переборола себя. Смогла! Выдержала! Не оробела! Дышать стало легко и привольно, словно после мороза зашла в натопленную избу.

И вот теперь незваный посетитель. Все знают, что к Беловодовой надо обращаться через контору в городе.

Когда Марфа вошла в кабинет, между посетителем и няней Лукиничной шла перепалка. Лакей Семён стоял в стороне, предпочитая не вмешиваться.

– Тебе сказали, что госпожа не принимает, – напирала Лукинична. – Надо – напиши письмо да оставь в конторе. Марфе Афиногеновне в тот же день передадут в собственные рученьки! И откель вы берётесь, такие борзые?

– Сударыня, я дворянин! – взвизгнул тщедушный молодой человек с тонкой полоской усов над губой. – Попрошу выбирать выражения и не тыкать.

Няня с посетителем так увлеклись, что не заметили Марфу. Некоторое время она стояла в дверях, пока посетитель её не заметил и едва не подпрыгнул.

– Прошу прощения за визит, многоуважаемая Марфа Афиногеновна, но хотелось бы поговорить, так сказать, тет-а-тет, без свидетелей. – Он кивнул головой на Лукиничну.

– Вот ещё! – запальчиво отрезала та. – Может, ты убивец какой и на хозяйку с ножом бросишься!

– Оставь нас, Лукинична, – утомлённо сказала Марфа. Знала, что нянька всё равно будет подслушивать под дверью. Никакого сладу не стало с ней под старость. Ну да пускай себе тешится на здоровье, лишь бы не приставала с лишними вопросами.

Она подождала, пока за Лукиничной закроется дверь, опустилась в кресло, но гостю сесть не предложила:

– Что вам угодно, сударь?

Он одёрнул сюртук и выпрямился:

– Госпожа Беловодова, буду говорить прямо. Я дворянин, Константин Орестович Полупанов-Заруцкий. Наш род известен со времён Иоанна Грозного. – Он поднял глаза к потолку, словно ожидал увидеть на плафоне изображение царя Иоанна Четвёртого с державой, скипетром и в шапке Мономаха.

Марфе показалось, что его усики вытянулись с прямую линию. Она улыбнулась:

– Польщена знакомством, Константин Орестович, но всё же разъясните: что вас ко мне привело?

Она приготовилась выслушать витиеватую просьбу денег и даже прикинула, сколько дать, чтобы выпроводить нахала, но то, что услышала, не лезло ни в какие ворота.

– Марфа Афиногеновна, – гость откашлялся и резко вздёрнул подбородок, – я много наслышан о вас: вы дама умная, скромная, уважительная, поэтому я готов дать вам свою фамилию.

От удивления Марфа громко икнула и, наверное, выглядела глупо.

– Готовы что?

Господин Полупанов-Заруцкий порозовел:

– Я готов на вас жениться. То есть прошу вашей руки и сердца.

Он споро поддёрнул правую штанину брюк и опустился на одно колено, едва не сбив на пол жардиньерку[5]с китайской розой в гарднеровском фарфоровом горшке.

Мужчина картинно протянул вперёд руки и, лавируя туловищем, медленно пополз к Марфе, приговаривая:

– Марфа, милая Марфа, вы станете дворянкой. Подумайте, какая честь для вас. Мы сольём ваш капитал и моё имя…

«Ещё немного, и он схватит меня за ногу», – пронеслось в мозгу у Марфы. Она вскочила и отпрянула назад.

– Семён! Параша! Лукинична!

Дворня нарисовались в дверях в сей же момент – видать, подслушивали втроём. Марфа указала рукой на несостоявшегося жениха:

– Гоните его вон! Да чтобы духу его здесь не было!

– Марфа Афиногеновна, вы пожалеете! Вас больше никто замуж не возьмёт! – орал господин Полупанов-Заруцкий, когда Семён за шиворот волок его по коридору.

Марфа закрыла лицо руками, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, но, наверное, лучше плакать, а ещё лучше смириться и принимать судьбу такой, какой она предначертана на Небеси невидимыми словесами.

Санкт-Петербург,

2017 год

Инна не представляла, как жить дальше. Неужели после всего того, что она узнала об Олеге на похоронах, можно по-прежнему есть, пить, смеяться, смотреть телевизор, в то время как где-то существует незнакомая девушка, которую он сделал инвалидом… Она думала о ней постоянно, ощущая на своих плечах чудовищный груз чужой несправедливости. Он придавливал её к земле, не позволяя забыться ни на минуту. Если бы был жив Олег, он наверняка сумел бы оправдаться. Например, объяснить, что ехал очень медленно, едва шевеля колёсами, а девушка была пьяная в зюзю и сама кинулась на капот. И что самое поразительное для Инны – она бы ему поверила с дорогой душой, как верят тогда, когда хотят верить. Но во время взрыва в метро смерть придвинулась вплотную и показала, как можно в один миг стать невинной жертвой просто потому, что села не в тот вагон или прошла не по тому пешеходному переходу.

Разговор с женщинами во время похорон прокручивался в мозгу бесконечной лентой, замазывая память Олега тёмной краской и не давая успокоиться.

Инна вылезла из ванны, куда она забралась, чтобы согреться от нервного озноба, натянула шерстяные носки, закуталась в халат и набрала номер друга Олега.

– Павел, это я, Инна.

– Я видел тебя в крематории. – Его голос звучал глухо, как из-под одеяла. – Извини, не подошёл, так как был занят с родителями Олега. Сама понимаешь, приходилось им помогать и поддерживать.

– Я не в обиде. – Инна зябко повела плечами. – Скажи, ты знаешь что-нибудь про ту девушку, которую Олег сбил на машине?

– Кто тебе проболтался? – Его тон стал резким и колким.

– Знаю, и всё. Какая разница?

Она услышала, как Павел зашуршал пачкой сигарет и щёлкнул зажигалкой.

– Ну, был такой случай. Теперь, сама понимаешь, дело прошлое. Спросить не с кого.

– А девушка? Что с ней?

– Понятия не имею. С этим разбирались мама Олега и юрист фирмы. Могу лишь сказать, что иск девица не подавала.

– Паша, я тебя очень прошу, дай мне её адрес.

– Это ещё зачем?

– Надо, – с нажимом потребовала Инна и для верности припугнула: – Если не дашь, я всё равно узнаю. Схожу к вашему юристу, буду звонить Марине Евгеньевне.

– А вот её не трогай! – на высокой ноте взвизгнул Павел, и Инна в очередной раз удивилась, почему он так боится Марины Евгеньевны. Правда, Олег как-то сказал, что Паша метит в первые замы отца, поэтому старается стать в семье незаменимым. Теперь, когда Олега нет в живых, он сумеет воплотить свой план в действительность.

Само собой, Паша соврал, что понятия не имеет про девушку, потому что несколькими минутами позже в смартфон пришло короткое сообщение с адресом.

* * *

– Инночка, третий день не могу до тебя дозвониться. То занято, то ты не отвечаешь. – Мамин голос источал напор и оптимизм. – Как у вас погода? У нас весна во всю мощь. Мы с Йораном съездили погулять в Стокгольм, хотя на пароме изрядно помотало. Ветры ещё большие. Там на пароме я услышала про взрыв в петербургском метро. Какой ужас! Хорошо, что ты не пользуешься общественным транспортом, иначе я бы с ума сошла от беспокойства.

Инна включила громкую связь и положила телефон на диван рядом с собой. Обхватив руками колени, она мечтала оказаться в вакууме, без звуков, без запахов и без мыслей, тёмным клубком ворочавшихся в голове.

– Представляешь, в Стокгольме встретила свою однокурсницу из института. Тридцать лет не виделись, хотя жили рядом, и надо же, где встретились! Она была такая тощая, что её поддразнивали воблиной, а теперь стала толстая как бочка. Мы с ней гуляли по Гамластану и вспоминали, как в нищие студенческие годы покупали одну бутылку молока на троих.

– Мама, Олег погиб.

Мама запнулась на полуслове:

– Не может быть! Как?

– Несчастный случай в бассейне.

Инна чувствовала, что говорит вязко и медленно, но по-другому не получалось.

– Инна, я немедленно к тебе еду. Сколько сейчас? Три часа? – Мама порывисто вздохнула. – Два часа на дорогу до Выборга, потом пару часов до Питера. Ну вот, к восьми успею.

– Мамочка, пожалуйста! Я тебя очень прошу! Умоляю, не приезжай! Я хочу побыть одна.

Она выключила телефон и натянула на голову плед, словно пушистая ткань имела способность отгородить, погасить новую волну горя.

Близ уездного города Успенска,

1893 год

В тишине кабинета хорошо думалось. Марфа любила рабочие часы с аккуратными стопками документов на зелёном сукне письменного стола и запахом типографской краски от свежей прессы, доставленной к утреннему чаю из города.

«Новым управляющим Министерства путей сообщения назначен Сергей Юльевич Витте».

– Это хорошо. Его рекомендуют как дельного человека. Наши акции будут расти. – Марфа отложила газету и взглянула на Коломыйкина. Он вымученно улыбнулся, собирая на лбу складки пожелтевшей кожи. Марфа забеспокоилась: – Да ты здоров ли, Архип Иванович? Может, тебе на воды съездить?

Коломыйкин опустил голову и перебрал звенья золотой цепочки на часах в кармане жилета.

– Не хотел тебя тревожить, Марфа Афиногеновна, да, видно, придётся. Хочу подать в отставку. Сил совсем не осталось, едва ноги волочу. Голова работает, а тело отказывает – видать, старость в бараний рог скрутила. Всей душой рад бы тебе служить, но не могу.

– Как же так, Архип Иванович? Не может быть! Неужели ничего нельзя сделать? Поезжай в столицу, к лучшим лекарям, я всё оплачу!

Марфа взяла руки старика в свои и с отчаянием заглянула ему в глаза.

Он сжал её пальцы:

– Денег у меня и своих хватит, Марфенька, спасибо вам с батюшкой, не обижали заработками.

От того, что он назвал её Марфенькой, как в детстве, стало совсем горько.

– Архип Иванович, умоляю, живи долго. Не бросай меня, пожалуйста.

Коломыйкин протяжно вздохнул:

– Замуж бы тебя отдать, под защиту мужа, но прав был батюшка, когда взял с тебя слово остаться в девушках: если невеста богатая, то на её казну одни вороны слетаются да каждый в уме уже барыши подсчитывает. Им душевная красота не надобна, такие только рады будут тебя в могилу свести и землицей припорошить. Я по городу сразу слух пустил, что за своими дочками большого приданого не дам. Схитрил, конечно, в обиде не останутся, но зато алчные женихи не позарятся. А ты у нас одна из самых богатых девиц в уезде. Был бы жив Афиноген Порфирьевич, он нашёл бы тебе пару по чести и по сердцу, а так ты сама себе хозяйка, вот тебя и норовит каждый облапошить. Слава Богу, Господь тебя умом наделил, глупостей не наделаешь. А насчёт нового управляющего не беспокойся, я себе наилучшую замену нашёл – не пожалеешь.

Архип Иванович замолчал, вынул часы, щёлкнул золотой крышечкой с затейливой гравировкой, но на циферблат не посмотрел.

– И ещё одно, Марфа Афиногеновна. Даже не знаю, как приступить.

– Значит, скажи как есть. Небось опять плохое?

– Да нет. На этот раз… – Не договорив, Коломыйкин достал из сафьяновой папки длинный конверт и протянул Марфе. – Я взял на себя смелость написать в швейцарскую клинику знаменитому профессору Годе. Он делает операции на лице, и, говорят, очень успешно. В общем, решай сама.

Она решилась распечатать конверт ближе к вечеру. Подходила к столу, брала его в руки, перечитывала обратный адрес, написанный жирным готическим шрифтом, и клала обратно на стол. Распутье. Снова распутье. Каков бы ни был ответ от швейцарского профессора, он всколыхнёт всю её жизнь, уже налаженную, выверенную и понятную.

Она вышла в сад, прогуляться к любимой яблоне, осыпанной нежными бутонами. В гуще деревьев переливчато и самозабвенно выводил трель невидимый соловей. Круглая клумба полыхала белыми звёздами нарциссов с ярко-жёлтыми сердцевинками. Природе не было дела до людских тревог и забот. Марфа посмотрела на окно кабинета, за которым её дожидалось письмо, могущее изменить её судьбу.

– Господи, помоги и вразуми.

Когда она взяла нож для разрезания бумаг, пальцы чуть дрогнули, и разрез получился кривой. Она заставила себя остановиться, просчитать до десяти и лишь тогда медленно прочитала ответ несколько раз.

Профессор Годе извещал госпожу Беловодову, что благодаря новой методе пересадки кожи с других частей тела и иссечению рубцов достигается отменный результат исправления недостатков на лице. Если имеется необходимость, то профессор даже может исправить форму носа и посоветовать новейшие кольдкремы своего изготовления для поддержания красоты.

Заканчивалось письмо оптимистичным итогом, что всего несколько тысяч рублей (далее следовала сумма, эквивалентная небольшому особняку на окраине столицы) – и ваш профиль станет безупречным!

Марфа зажгла свечи в канделябре, дёрнула за сонетку и приказала принести себе чаю с лимоном, покрепче и послаще.

Иногда нужен не совет, а плечо, в которое можно уткнуться, и руки, что протянут платок вытереть слёзы. Глоток за глотком она пила чай со вкусом одиночества и понимала, что никуда не поедет, никакую операцию делать не станет, – если Господь создал её такой, то так тому и быть. Да и батюшке дано слово не выходить замуж, а без мужа к чему красота?

Допив чай, Марфа кинула письмо из Швейцарии в топку камина и долго смотрела на догорающие поленья, быстро превратившие бумагу в серый пепел. На душе было темно и пусто.

Санкт-Петербург,

2017 год

Анфиса Низовая жила в районе Обухова, в месте, где городские постройки переходят в огромную промзону, застроенную складами, шиномонтажками, проржавевшими насквозь гаражами с кучей сваленных шин и всем тем, что обычно концентрируется на задворках любого мегаполиса.

Навигатор привёл Инну к одинокой пятиэтажке, стоящей за потёртыми судьбой панельными домами. На разбитом асфальте рыбьей чешуёй дрожали лужи. Здесь везде превалировали мрачные цвета, нагнетающие в душу чувство томительной безнадежности.

Она припарковала машину под старыми тополями с лёгким запахом весенней распутицы. Клочок ясного неба на фоне серых облаков казался потерянной девичьей косынкой с разлохмаченными краями. Закатное солнце яичным желтком болталось между кронами деревьев.

Не спеша выбираться из машины, Инна откинулась на сиденье и подумала, что напрасно решила собрать сведения об Анфисе, которую сбил Олег. Ни к чему грузить себя ненужными связями. У Анфисы своя жизнь, у неё своя, а у Олега уже и вовсе никакой нет.

Хлопнула дверь подъезда, и оттуда колобком выкатилась толстая женщина в оранжевой куртке, напоминающая тыкву на тонких ножках.

«Зачем приехала?» – в сотый раз с тоской задала себе вопрос Инна и вышла из машины. Пока она не дотянулась до дверного звонка квартиры номер семь, оставалась возможность передумать и повернуть назад. На узкой лестнице из подвала несло запахом гнили, способным истребить всё живое. Инна несколько раз громко чихнула; на звуки приоткрылась дверь на первом этаже, и оттуда высунулась остренькая мордочка крохотной старушки. Она подозрительно осмотрела Инну, видимо, сочла её неопасной и снова скрылась.

Анфиса Низовая жила на втором этаже. Инна остановилась в нерешительности: звонить, не звонить… Она посмотрела на свои дрожащие пальцы, которые замёрзли, словно в минусовую погоду. Звонить – не звонить? Нет, она должна реабилитировать Олега, чтобы ничто не омрачало его память. Та женщина сказала неправду, что родители отмазали Олега от наказания. Такого просто не может быть. Да, Олег – лихач и отчаянный водитель, но не подлец. Ей надо собственными ушами услышать о происшедшем, а не полагаться на мнение посторонних людей.

– Здравствуйте. Анфиса дома?

– Из спорткома, что ли?

Открывший дверь лысый мужичок стоял на пороге в одних трусах до колена и недружелюбно кривился.

– Из какого «кома»? – не поняла Инна.

Мужичок зыркнул глазами, видимо удивляясь её тупости:

– И Спортивного комитета, откуда же ещё?

– Нет, я сама по себе.

– А раз сама по себе, то дуй отсюдова. Нет здесь Анфисы. Съехала и не сказала куда. – Он звучно поскрёб по лысине. – Вот она, благодарность. Кормили, поили, костыли в больницу привезли, а они, между прочим, денег стоят. Ты что, думаешь, костыли бесплатно дают?

Он с яростью глянул на Инну, требуя ответа. Ошарашенная его напором, она помотала головой:

– Нет, не думаю.

Мужик сощурился:

– А может, ты ей денег привезла? Тогда оставляй, мать, того-этого, передаст.

– Нет у меня ни того, ни этого, – зло сказала Инна, настолько отвратителен показался ей этот полуголый мужик с тугим пивным брюхом и трясущимися щеками.

– А на нет и суда нет. Топай восвояси.

Дверь резко захлопнулась, и до ушей Инны донеслась отборная площадная ругань в её адрес.

«Отрицательный результат тоже результат», – сказала она себе со скрытой радостью, рассудив, что если пострадавшая девушка того же розлива, что и её отец, то, скорее всего, Олег действительно не виноват или почти не виноват.

Лёгкими ногами Инна сбежала на первый этаж и нос к носу столкнулась с грузной пожилой женщиной в коричневом пальто и старомодной фетровой шляпе-пирожке. Женщина с суровым видом поджала губы и внезапно взяла Инну за рукав.

– Ты к Низовым ходила? Я слышала, как их дверь хлопнула.

«Не ваше дело», – хотела отбрить бесцеремонную тётку Инна, но вместо этого сказала:

– Я Анфису ищу.

– Ах, Анфису. – Лицо женщины просветлело, словно улыбка зажгла на нём лучик солнца. – Про Анфису я тебе лучше расскажу, чем они. – Женщина кивнула головой в сторону лестничной площадки. – Им Анфиса всегда мешала, что матери, а уж тем более отчиму. Тот её на дух не переносил. Ещё пока девчонка деньги им подкидывала, терпели, а уж потом… Со свету её были готовы сжить, если бы Фиса сама не уехала. – Женщина в сердцах махнула рукой. – Удивительно, как она ухитрилась при таких иродах хорошей девчонкой вырасти. Ты только подумай – шутка ли сказать – мастер спорта!

– Кто мастер? – тупо переспросила Инна.

Женщина удивлённо подняла брови:

– Так Анфиса же. Мастер спорта по лёгкой атлетике. Бегунья. Ты разве не знала?

– Нет.

– Ну что ты! У неё знаешь сколько призов! Ого-го! И в университете училась на тренера. Бывало, идёт с тренировки, щёки горят. Увидит меня и кричит: «Физкульт-привет, тётя Лена!» А я её пирожком угощу или яблок с дачи отсыплю. Дома-то не накормят как следует. Всё сама да сама. В один день счастье оборвалось. Анфисоньку машина того мажора проклятого как мельница перемолола. Вот почему одни лопатой счастье гребут, а другим достаётся одно горе?

– А может, она сама под машину попала? – дрожащим голосом рискнула предположить Инна.

– Какое там! – Женщина возмущённо фыркнула. – Наш дворник своими глазами видел, как Анфиса стояла на переходе, когда тот подонок выскочил на бешеной скорости.

Инна ахнула:

– Значит, был свидетель?

– Был, да сплыл, – отрубила женщина. – Он не только видел, как нашу Анфисоньку сбили, но и номер машины запомнил, по которому того урода нашли, а потом вдруг уволился и уехал к себе в Узбекистан. И ни номера, ни свидетеля. Понимаешь, в чём дело? Заплатили ему за молчание. – Она вздохнула: – Хоть бы у того мажора, что Анфису сбил, руки-ноги отсохли и очи повылазили! И как только земля носит захребетников, что на мамины и папины деньги жируют? Попробовали бы сами на кусок хлеба заработать, так ить нет! Думает, сел в дорогую машину и царём стал. Только царство его – бумажное: в один миг сгорит и пепел по ветру. Вот Анфиса – настоящий человек, а не шваль с деньгами.

«И пепел по ветру», – повторила про себя Инна, чувствуя подступающую к плечам дрожь. То, что говорила женщина, не могло относиться к её Олегу. Наверняка произошла ошибка и за рулём был кто-то другой. Олег не способен на подлые поступки. Но чем упорнее она оправдывала Олега, тем явственнее понимала, что женщина сказала чистую правду.

* * *

Когда раздалось жужжание будильника, Анфиса крепче зажмурила глаза, представляя себя на сборах в Подмосковье, а всё случившееся в последний год – тягостным сном. Она делала так ежедневно, каждый раз отчаянно надеясь на чудо, которого не случалось. Часы отсчитали шесть утра – привычное время для тренировки.

Много лет подряд ровно в шесть тренер поднимал команду на построение и пробежку. Ох, как не хотелось тогда вставать! Ругаясь и жмурясь, она считала себя несчастной и завидовала тем, кто может позволить себе нежиться до третьих петухов. А оказывается, тогда она была очень счастливой!

Последние полтора года выдались такие, что не пожелала бы подобного и заклятому врагу. Ночами она скулила от бессилия или лежала, уставившись в светлый квадрат потолка, и старалась не загадывать о будущем. Днём сторонилась общества, выбирая самые безлюдные маршруты и избегая разговоров, чтобы спрятаться от всех в коконе своего одиночества.

С утренним туалетом в коммунальной квартире следовало поторопиться, а то в ванную с минуты на минуту вырастет очередь из соседей.

«Как в вагоне пассажирского поезда», – усмехнулась Анфиса.

Втиснувшись между тахтой и шкафом, она сделала пятьдесят отжиманий и несколько упражнений на растяжку.

«Даже если не можешь победить – не сдавайся», – говорил тренер, и она не сдавалась: держалась через слёзы и пот, не позволяя душе окончательно скатиться в депрессию. Теперь её жизнь приобрела вид соревнований: полная концентрация, забег, финиш, ночной перерыв на сон и новый забег. И ещё помогали книги! Она уходила в них с головой, и каждая книга была как кирпичик в надёжную стену, защищающую от нападения врагов.

Лёгкий перекус бутербродом – и пора на работу. После долгих поисков удалось устроиться фасовщицей в супермаркет на скудную зарплату, которой с трудом хватало на еду и оплату аренды. К концу рабочего дня «укороченная» нога отекала до колена, на что Анфиса внимания не обращала, благо сказывалась спортивная закалка: терпеть, терпеть и ещё раз терпеть.

Мутная петербургская весна напоминала о себе грязно-серыми облаками, размазанными по небу, словно комки овсяной каши. По стенам домов сырыми пятнами расползались щупальца оттепели. Тёмные кроны деревьев тянули к небу голые ветки, с отчаянием жалуясь на свою наготу и малое количество солнца в северных широтах. Но несмотря ни на что, город умел хранить свою красоту и вызывать восхищение. Улицы, дома, фасады с лепниной…

Каждый день идя до метро привычным маршрутом, она заново подмечала какие-то новые штрихи и детали, предвкушая, что завтра, в другую погоду, перспективы улиц предстанут с новой стороны, словно приоткроют для неё завесу тайны.

– Опаздываешь, Низовая! – прикрикнул на неё начальник фасовочного цеха Александр – молодой парень после техникума, корчивший из себя начальство. До начала смены оставалось десять минут. Анфиса выразительно показала на часы, вставила в уши наушники, повязала голову косынкой и натянула резиновые перчатки.

Судя по запаху, предстояло фасовать рыбные суповые наборы. Отрубленные лососёвые головы таращились на неё из ящика стеклянными глазами-бусинами. Анфисе вдруг вспомнился один забег, проигранный спортсменке из Конго. Несчастная, взмыленная, она стояла у кромки стадиона и смотрела на тренера. Наверное, у неё были такие же глаза. Но тогда в её жилах вместе с кровью пульсировало счастье полной жизни. Только она об этом не задумывалась, поглощённая смешной сиюминутной бедой, которая исчезла через пару месяцев после отборочных соревнований на первенство России.

Мысли о спорте приносили зудящую боль. Анфиса шлёпнула на пенопластовую тару рыбную голову, добавила пару плавников и затянула плёнкой. Руки работали сами по себе, доведя действия до автоматизма. В наушниках звучала классическая музыка. Если абстрагироваться от действительности, то можно позволить себе следовать за мелодией, которая имела силу раздвигать стены и уносить ввысь.

* * *

Начальник фасовочного цеха Александр терпеть не мог Анфису Низовую. Она раздражала его своей независимостью и отрешённостью, особенно когда иронично смотрела исподлобья, когда он раздавал распоряжения. В такие моменты Александр чувствовал себя никчёмным, и ему хотелось резко сказать, что от таких каракатиц, как она, его с души воротит. Некрасивая, маленькая, горбоносая, да ещё хромая! Как говорила его мать: «Отворотясь не насмотришься». Нет! Он любил высоких, голубоглазых, спортивных. Да и сам, под настроение, иногда пробегал пару кругов по парку, не забывая ловить заинтересованные девичьи взгляды. Эх, хорошо, когда в мышцах есть сила, а впереди интересная и обязательно обеспеченная жизнь.