Муссолини и его время

Лишенный опеки Балабановой и полкового командира, Муссолини растрачивал энергию в многочисленных интрижках, разбавлявших череду скучных педагогических будней. Иногда это приводило к бурным сценам – Муссолини подрался с хозяином дома, заставшим постояльца в постели с собственной женой. Были и другие романы, но, как утверждал Муссолини, именно от этой женщины он подцепил венерическую болезнь. В те дни ему казалось, что речь идет о сифилисе, – отчаявшись, он даже подумывал о самоубийстве, но в конце концов передумал и возобновил опасную связь. Впоследствии история с венерической болезнью получила широкое распространение – не в последнюю очередь благодаря болтливости самого Муссолини. Уже став премьер-министром, он сдаст кровь на анализы, но английская лаборатория не найдет никаких следов перенесенной болезни. Это не помешает недоброжелателям вплоть до 1945 года утверждать, что дуче фашизма принимает важнейшие решения под воздействием неизлеченного до конца и ставшего хроническим заболевания. Такие слухи были чрезвычайно распространены среди элиты фашистского государства в 1942–1943 гг., но посмертное вскрытие тела диктатора показало, что анализ крови был совершенно точен: сифилиса у Муссолини не было.

Местные же власти намного больше смущали не любовные интрижки нового школьного учителя, а его ночные попойки на деревенском кладбище, где Муссолини развлекал компанию своих собутыльников насмешливыми проповедями, с которыми он обращался к покойникам. Это стало последней каплей, и после того, как значительная часть родителей отказалась пускать своих детей в школу к такому преподавателю, муниципалитет не стал продлевать с Муссолини рабочий контракт.

Оставалось лишь вернуться домой, к отцу. Не желая признавать неудач, Муссолини продолжает самообразование. Успешно сдав экзамен на владение французским языком, Муссолини получает еще одну возможность для работы учителем, но приобретенная им репутация «богохульника» приводит к серии отказов. Наконец весной 1908 года ему удается найти работу в небольшом городке Онелья, расположенном достаточно далеко от Романьи. Но и там ему не удается задержаться надолго – летом того же года Муссолини вынужден не солоно хлебавши вернуться к отцу, который к этому времени переехал в Форли.

Муссолини был подавлен этой серией неудач – он уже почти перешагнул 25-летний рубеж, солидный возраст по тем временам. А чего он достиг? Какой иронией звучали теперь слова отца – «иди и завоюй мир». Раз за разом получая от этого мира подзатыльники, Бенито вынужден был возвращаться домой.

И вновь спасением стал социализм. Стремясь найти в происходящем хоть какой-то смысл, хоть какую-то опору, Муссолини постепенно возвращается к политической журналистике. Начало было положено еще в Онельи, когда по предложению местного социалистического кружка Муссолини подготовил к выпуску небольшое издание – сборник брошюр.

Этот опыт не прошел зря. В Предаппио он участвует в организации забастовки местных рабочих. Давая выход бушующей в нем энергии, Муссолини несколько «увлекается» и угрожает избить палкой управляющего фабрикой. Власти, столкнувшиеся не только с забастовкой, но и с масштабными протестами, стали опасаться открытого бунта, что в тогдашней Италии происходило довольно часто. Были вызваны войска. Подоспевшая кавалерия помогла полиции взять ситуацию под контроль, а Муссолини, как одного из главных «подстрекателей», арестовали. Ему грозил трехмесячный срок, но апелляционный суд в Болонье оказался мягче местного, и фактически Бенито отсидел всего 12 дней.

За это время он многое понял. Впервые возглавив большую группу людей – не болтунов и писак, а «настоящих мужчин», готовых идти за своим вождем, – Муссолини еще раз убедился в верности своих представлений. Сила – вот главный критерий! Не увенчавшаяся успехом попытка одолеть местных землевладельцев становится, благодаря охватившим район волнениям, известной всей Италии. О роли Муссолини в организации протестов напечатали ведущие газеты.

Муссолини решил воспользоваться внезапно появившейся известностью – теперь он понял, чем мог бы заняться: вести собственную газету социалистического направления, конечно же! Так он приобретет себе и имя, и преданных сторонников. Не жалкое преподавательство под портретом короля в деревенских школах, а борьба за умы и сердца итальянцев.

Но как начать, где найти средства? Попытка выпустить ежедневную газету с помощью местного профсоюза провалилась, и какое-то время он вновь вынужден жить за счет отца, помогая ему управляться с таверной, которую недавно открыл Алессандро Муссолини. Не слишком утруждая себя работой, Бенито выглядел как человек, погруженный в собственные мысли, стал нелюдимым и замкнутым. Никто, разумеется, не знал о горячих политических спорах, которые он вел с отцом по вечерам, но некоторые могли наблюдать за тем, с каким грубым неистовством выступал этот неряшливо выглядящий одиночка в кругу завсегдатаев местных ресторанчиков или кружков левого направления.

Его томила жажда деятельности, но тогда он так и не сумел найти работу в Италии. Зато в 1909 году Муссолини получает приглашение поработать в Австро-Венгрии, а точнее – в провинции Трентино (или Южный Тироль), населенной итальянцами и немцами. Северная ее часть, где преобладали тирольцы, естественно, выступала за Вену, а жители Тренто, главного города области, поддерживали – в зависимости от убеждений – «национально-освободительную борьбу» против «австрийского диктата» или «революционное восстание против австрийского императора». Все эти течения объединились под знаменем «ирредентизма» – движения, название которому подарил старший сын знаменитого Гарибальди. Ирредентисты были едины в своем стремлении забрать у Австро-Венгрии земли с итальянским населением, так что пожилому кайзеру Францу-Иосифу особенно выбирать не приходилось. Австрийское правительство поддерживали только местные клерикалы-католики, да и то лишь потому, что римские папы традиционно дружили с Габсбургами и никак не могли забыть Савойскому дому тех событий, когда Турин буквально «втемную» использовал гарибальдийцев, лишивших пап государства.

Хотя Муссолини приглашали не столько в качестве редактора, сколько на должность секретаря местной социалистической организации, скучная работа в качестве мелкого партийного функционера его не слишком прельщала. Вскоре он уволился.

Но возвращаться обратно в Италию ему тогда не пришлось. Муссолини находит место помощника редактора газеты Il Popolo («Народ»), издания, занимавшего социал-демократические и ирредентистские позиции. Главный редактор Il Popolo, видный деятель австрийского и итальянского социал-демократического движения Чезаре Баттисти, предоставил своему новому помощнику практически полную свободу, так что впервые в своей жизни Муссолини смог развернуться по-настоящему.

Кто сказал, что социализм – это скучно? О, у Муссолини все было по-другому. Не желая вдаваться в споры между местными левыми направлениями – да это было и попросту опасным для репутации, – Муссолини «открыл огонь» по ненавистным ему клерикалам, по «политическому католицизму», по Ватикану. В ход шло все, особенно «клубничка» с участием священников – издание не вылезало из штрафов, а его редактор – из предупреждений, зато продажи росли! И конечно, главной скрипкой – нет! скорее трубой, конечно же трубой – в этом оркестре был сам Муссолини.

Не довольствуясь одной лишь журналистской деятельностью, он выступает во многих городах провинции, продолжая вести непримиримую борьбу не только с католической церковью, но и с религией вообще. Этот период его общественной деятельности наполнен самыми жесткими высказываниями в адрес христианского вероучения. Даже личность Иисуса Христа – а многие тогда называли его «первым социалистом» – вызывала у него лишь презрение: кем, спрашивал он у своих слушателей, кем был этот неудачник, сумевший при жизни обратить в свою веру лишь несколько деревень с их жалкими жителями? Если ваш Бог действительно существует, насмешливо говорил он набожным католикам, то у него есть пять минут, чтобы убить меня. И демонстративно показывал толпе часы, отмеряя время. В будущем, когда споры между фашистским Римом и Ватиканом будут улажены конкордатом, дуче запретит печатать многие ранние статьи журналиста Муссолини.

И не только статьи. Во время своего пребывания в Трентино Муссолини пишет роман «Клаудиа Партичелла, или Любовница кардинала», пестрящий антицерковными выпадами. История о жестокой куртизанке, соблазняющей католических монахов и убитой одним из них, не стала большим литературным событием, зато красноречиво свидетельствовала об отношении тогдашнего Муссолини к католической (да и любой другой) церкви. Роман был напечатан в газете и пользовался немалой популярностью у подписчиков, но, если верить Сарфатти, «автора быстро утомила героиня Клаудиа. Он ощутил острое желание убить ее и, вероятно, убил бы, если бы Чезаре Баттисти не вмешался. «Ради бога, не убивайте, – молил редактор, – дайте ей пожить, пока закончится подписка!» Это на некоторое время спасло обреченную жертву. Кровожадные инстинкты Муссолини уступили соображениям субсидиарного характера, и приключения Клаудии и ее любовника продолжались, заставляя трепетать сердца молодых парикмахеров, чиновников, приказчиков и ремесленников города».

Помимо католиков доставалось и австрийцам – несмотря на свой социалистический интернационализм, Муссолини полностью поддерживал лозунги ирредентистов. Поэтому не удивительно, что австрийские власти вскоре начали мечтать о высылке его из страны. Главного редактора и его помощника несколько раз подвергали административному аресту, весь тираж их газеты неоднократно конфисковался по решению суда, но Муссолини не сдавался и продолжал повышать ставки в своем противостоянии с австрийскими властями. Наконец, после того как местные социалисты устроили свой митинг прямо у дома городского прокурора, а газета Муссолини заявила, что «итальянская граница не кончается Алой» (в то время пограничная станция), терпение у австрийцев лопнуло. Сперва Муссолини арестовывают за организацию «незаконного сборища», а затем высылают из страны за многочисленные нарушения закона о свободе печати.

Что ж, Муссолини действительно «переборщил», перейдя в своих статьях грань между ожесточенной полемикой и прямыми оскорблениями: называть священников «собаками», пожалуй, не стоило. Он частенько угрожал физической расправой своим противникам, хотя – надо отдать ему должное – приводил эти угрозы в действие несравненно реже, чем остальные его собратья по политическому цеху. Но выслали его не столько за это, сколько потому, что молодой помощник редактора сумел найти подход к итальянским жителям австрийской провинции.

Ораторский стиль Муссолини трудно было назвать изощренным или обращенным к интеллекту слушателей. Как уже говорилось, еще со времен своих «социалистических университетов» в Швейцарии он не слишком тяготел к теории, предпочитая оглушать оппонентов количеством, а не качеством своих аргументов. Не слишком он озабочивался и целостностью своей теоретической базы, стараясь выискивать наиболее яркие места во всех левых идеях своего времени.

Но при всех недостатках и ограниченности как теоретика – как уличный оратор Муссолини был очень силен. Редко кому удавалось перекричать или смутить его, он умел разговаривать с итальянской толпой как никто. Муссолини всегда говорил просто, демонстративно не пытаясь уловить настроение окружающих или подстроиться под него. Он бросался на толпу, вооруженный девизом своего кумира Наполеона: «Нужно сперва ввязаться в бой, а там видно будет!» Этим он отличался от Гитлера, который всегда тщательно готовился к каждому публичному выступлению, стараясь держаться соответствующе подобранной аудитории, заранее рассчитывая все действо поминутно и ничего не оставляя на авось. Если Гитлер обычно начинал издалека, то Муссолини, что называется, сразу брал быка за рога, не тратя времени на «лирические отступления». Он, подобно школьному учителю, выступающему перед учениками, последовательно вколачивал в толпу свои тезисы, как гвозди в дерево. Агрессивно жестикулируя, он говорил очень резко, помогая себе взмахами правой руки и одобрительно кивая головой в паузах, возникающих во время оваций. Муссолини никогда не «убеждал», не пытался аргументировать свою позицию, он лишь высказывался, подавая свою интерпретации как абсолютную истину. Людям, в подавляющем числе инстинктивно стремящимся к определенности, это импонировало, а «сомневающиеся умники» были Муссолини не опасны. Полностью подчинив себе толпу, он неожиданно обрывал свою речь, не оставляя пораженным слушателям иного выбора, кроме как разразиться возгласами одобрения и аплодисментами.

Итальянцам было не слишком важно, что именно говорил Муссолини, но зато им очень нравилось, как он это делал. Он же мог сколько угодно демонстрировать свое презрение к «профессиональным хитростям ораторов», но в начале своей общественной деятельности, как правило, произносил то, что должно было импонировать если не большинству, то как минимум тем, на кого он в данный момент делал ставку. Пока на повестке дня были социальный протест и антивоенные настроения, Муссолини призывал к социальной справедливости и борьбе с империалистическими устремлениями правительства. Затем настало время «справедливой войны с австрийцами» и «величия итальянской истории». Муссолини действительно не слишком беспокоился о подготовке своих выступлений (особенно в ранние годы), но всегда старался быть на стороне «больших батальонов».

Занимаясь Il Popolo, Муссолини сумел найти свой стиль и опробовать его в деле. Он добился успеха – продажи газеты выросли, а его депортация из страны стала предметом депутатского запроса в австрийском парламенте. Местные социалисты по такому поводу объявили даже однодневную забастовку. Неплохой результат за семь месяцев для человека, доселе почти неизвестного в Италии и Австро-Венгрии.

Переданный на границе австрийскими полицейскими в руки своих итальянских коллег, Муссолини получает следующее описание: «рост 1, 67 метра, плотного телосложения, светло-каштановые волосы, широкий рот, темно-карие глаза, орлиный нос, высокий лоб». Куда более благоприятная характеристика, намного лучше, нежели у армейских врачей! Полицейские отметили также у своего подопечного доброжелательное выражение лица.

И конечно же, никто не стал преследовать высланного из Австрии социалиста. В некоторым смысле Муссолини сослужил неплохую службу для Королевства Италии, ведь помимо того, что любое итальянское правительство снисходительно отнеслось бы к разжиганию недовольства Веной среди своих соплеменников в Трентино, официальный Рим был тогда в весьма плохих отношениях с римской курией. Поэтому выходило так, что статьи социалиста Муссолини били по врагам итальянской монархии. Разумеется, сам бы он тогда с презрением отверг такие доводы, но впоследствии не раз вспоминал свою роль в борьбе итальянцев за «национальное освобождение».

Тогда же он выступал в этом вопросе со вполне умеренных позиций, по крайней мере, это можно проследить по написанной им книге «Трентино глазами социалиста», в которой Муссолини предостерегал от военного решения этого конфликта. В дальнейшем, став диктатором Италии, он уже не будет столь осторожен в разрешении территориальных споров. Да и с коллегами по Il Popolo выйдет не слишком удачно – после победы фашистов социал-демократическую газету закроют. Еще раньше уйдет из жизни человек, столь много сделавший для становления Муссолини в качестве журналиста. Юридически оставаясь подданным австро-венгерского императора, Чезаре Баттисти запишется во время Первой мировой войны в итальянскую армию и окажется в плену. Австрийский суд приговорит его к повешению как изменника. Казненный станет для итальянцев национальным героем, а фашистские пропагандисты будут всячески затенять тот факт, что Баттисти был социал-демократом.

А вот редактора Nuovo Trentino («Новое Трентино») Альчиде де Гаспери, одного из главных оппонентов журналиста-социалиста Муссолини со стороны местной католической печати, фашистский режим будет преследовать, и уцелеет он только благодаря поддержке Ватикана. Уцелеет для того, чтобы стать преемником Муссолини на посту премьера послевоенной Италии.

Но все это будет много позже, а пока новый удар – высылка из Трентино – на время лишает Бенито равновесия. Вынужденное бездействие после полугода активной деятельности угнетает его.

…

Муссолини опять было возвращается домой, к отцу, в его придорожный трактир. Алессандро Муссолини к этому времени был уже тяжелобольным человеком и мало чем мог помочь старшему сыну.

Двадцатишестилетний Бенито подумывает уехать из Италии – среди потенциальных стран для эмиграции называются и США, и Бразилия. Можно только догадываться о том, как сложилась бы тогда его жизнь и насколько изменилась бы история Европы. Но Муссолини не слишком торопился с отъездом в американскую неизвестность – в это время он был ненадолго помещен под арест из-за невыплаченного штрафа. В любом случае о том, чтобы возглавить отцовское дело, и речи не было. Неужели его ожидает новый период прозябания и неизвестности?..

Прежде чем приступать к описанию бурных событий последующих лет, стоит немного рассказать о личной жизни нашего героя, ибо именно в этот период в его жизни начинался роман, финалом которого стала женитьба и появление большой семьи. Но сначала необходимо упомянуть о его прежних связях с женщинами – связях, оказавших на Муссолини большое влияние.

Как мы уже знаем, Муссолини достаточно рано начал проявлять интерес к слабому полу и уже в шестнадцатилетнем возрасте активно посещал «дома терпимости». А были ли «серьезные отношения» в его жизни? Несомненно, его швейцарскую связь с Анжеликой Балабановой можно отнести к числу серьезных увлечений. Однако существуют сомнения насчет того, были ли их чувства взаимными во всех смыслах – как уже говорилось, Анжелика не привлекала Бенито физически и, вероятнее всего, сексуальных отношений между ними никогда не было.

Пожалуй, первой «полноценной» связью, по мнению Муссолини, были отношения с трентинской профсоюзницей Фернандой Фачинелли, с которой он познакомился в бурный период своей работы над Il Popolo. Этим отношениям не помешало то, что Фачинелли была замужем. Она родила Муссолини ребенка, но, к сожалению, и сын, и мать вскоре умерли. Судя по всему, Бенито относился к Фернанде достаточно серьезно и сохранил о ней теплые воспоминания – придя к власти, он будет помогать близким покойной.

В то же самое время, в Тренто, он знакомится с Идой Дальзер, уроженкой этого города, подданной Италии и Австро-Венгрии. Несмотря на то что Дальзер была старше Муссолини на три года и, по общему мнению, не отличалась ни особой красотой, ни хорошим характером, эта связь продлилась намного дольше, нежели отношения с Фачинелли. Дальзер иногда даже называют первой законной женой Муссолини, но свидетельств заключения официального брака историкам найти не удалось. Возможно, причиной тому – вмешательство тайной полиции фашистского режима. Достоверно известно лишь то, что Муссолини расстался со своей любовницей в 1915 году, спустя некоторое время после вступления Италии в Мировую войну.

К этому времени Ида успела родить от него мальчика, получившего имя Бенито Альберто, и потребовала от неверного возлюбленного признать ее официальной женой, ссылаясь на запись в гостиничной книге регистраций. На это Муссолини достаточно убедительно отвечал, что был вынужден солгать, назвав ее своей женой, иначе бы их попросту не поселили в один номер. Суд встал на сторону журналиста, но точка в этой истории поставлена не была.

Дальзер устраивала Муссолини сцены, писала ему отчаянные письма и обращалась за содействием к властям Италии. Все было бесполезно. Позже, уже вернувшись с фронта, Муссолини добьется того, чтобы назойливую бывшую любовницу интернировали на время войны, вместе с другими подданными враждебных Италии государств. Он никогда не признает ни заключения брака, ни родившегося от этой связи сына.

Не оставившая своих попыток добиться справедливости Ида будет обивать пороги кабинетов министров нового фашистского правительства, за что и будет помещена в психиатрическую лечебницу, когда Муссолини станет премьером. Там она и скончается в 1937 году, забытая всеми. Бенито Альбино, опекунство над которым по распоряжению Муссолини возьмет на себя чиновник Джулио Бернарди, получит фамилию последнего и, став моряком, погибнет в 1942 году при невыясненных обстоятельствах то ли в горах Ливорно, то ли в морских боях с англичанами.

Вся эта весьма некрасивая история бросает немалую тень на репутацию Муссолини, но чрезвычайно трудно отделить моральную нечистоплотность от настоящего преступления. Нельзя однозначно утверждать, что Муссолини расправился с бывшей любовницей и собственным сыном. По мнению современников и даже ближайших родственников Дальзер, последняя, и без того всегда слывшая неуравновешенной особой, к середине двадцатых годов действительно была близка к помешательству. Летом 1926 года, во время очередной попытки заставить услышать себя, она попытается поджечь мебель в номере министра в правительстве ее бывшего любовника – именно этот инцидент станет поводом для помещения ее в больницу.

Разумеется, основная вина за сложившуюся ситуацию должна быть возложена на самого Муссолини, не пожелавшего после 1915 года даже поговорить с бывшей любовницей – или женой. Но упрощать вопрос, сводя все дело к коварной интриге, не стоит. В середине 1925-го (по другим сведениям – в 1926 году), когда Дальзер была помещена в лечебницу, власть премьера Муссолини еще не была столь неограниченной, чтобы рисковать своей репутацией в попытках выдать здорового человека за психически больного.

Нельзя утверждать и того, что он был совершенно равнодушен к своему сыну от Дальзер. Не признавая его официально, Муссолини все же сознавал свою ответственность и старался помочь. Он выделил достаточно крупную сумму денег, предназначавшуюся Бенито Альбино после достижения им совершеннолетия, и вообще следил за его жизнью, заодно поручив своему брату патронировать мальчика. Хотя широкой публике существование у дуче сына от Иды Дальзер было совершенно неизвестно, для него самого это не было секретом. Бенито Альбино знал, кто его отец, и не особенно скрывал это от окружающих. Но невозможно поверить в то, чтобы Муссолини хладнокровно организовал убийство собственного сына. По крайней мере, никаких подтверждений этой версии найдено не было.

Помимо Анжелики, Фернанды и Иды, а также неизвестного количества более коротких связей, в те годы у Муссолини сложились тесные отношения с еще несколькими женщинами, оказавшими немалое влияние на его судьбу. Одной из таких женщин стала Маргерита Сарфатти, венецианская еврейка, на долгие годы сумевшая удержаться рядом с Муссолини в качестве главной «фаворитки». Талантливая журналистка, Маргерита сошлась с ним на профессиональной почве в 1912 году, быстро став для редактора Муссолини не только подчиненной. В отличие от Дальзер, обладавшей неуравновешенным характером, Сарфатти слыла человеком веселым и легким. Для Муссолини она была не только многолетней любовницей, но и по-настоящему интеллектуальным партнером, второй Балабановой. Но оказалось ли это влияние безусловно положительным?

Эта женщина, «пришедшая к социализму» благодаря своему мужу, занявшему видное место в Итальянской социалистической партии, сделала очень много для становления фашистского движения в том виде, в каком мы привыкли его представлять: тоталитарной, империалистической и расистской структурой. Некоторые говорили даже о «еврейской матери итальянского фашизма», но подобные утверждения вряд ли можно считать до конца обоснованными. Тем не менее трудно отрицать ту роль, которую сыграла в жизни Муссолини эта венецианка, писавшая ему речи в годы становления фашистской партии и опубликовавшая в середине двадцатых годов апологетическую биографию Муссолини. О тогдашнем ее влиянии на дуче можно судить по тому, что, хотя книга Муссолини решительно не понравилась, он не только не запретил ее выпуск, но и написал для нее предисловие.

Влияние Маргериты было подорвано лишь в начале тридцатых годов, когда она уже в значительной степени утратила былую привлекательность, а преисполнившийся уверенности в собственных силах фашистский вождь перестал нуждаться в интеллектуальной опеке. Возможно, свою роль сыграло и еврейское происхождение Маргериты, постепенно становившееся неудобным для статуса «первой любовницы» дуче. В таком случае Сарфатти могла винить в этом только себя – не она ли проповедовала примитивный «биологический расизм» еще до Первой мировой? Правда, тогда речь шла лишь об азиатах и чернокожих… Оставшейся не у дел Маргерите становилось все более неуютно в Италии второй половины 30-х годов – и она покинула страну, вернувшись лишь после падения фашистского режима.

Нельзя не отметить параллели между этими отношениями и связью Муссолини с Балабановой. В обоих случаях речь шла о союзе с решительными, «передовыми» женщинами, выбравшими для себя «мужские профессии» и обладавшими таким же твердым характером. Обе написали биографии дуче фашизма (неукротимая Балабанова выпустила три книги, посвященные бывшему соратнику и возлюбленному), одинаково пристрастных по отношению к главному герою, но с разными полюсами. И обе они не выдержали идеологических перемен, произошедших с их любовником. Если верную социалистку Балабанову от Муссолини отшатнула его измена делу интернационализма в 1914 году, то Сарфатти стала жертвой государственного антисемитизма, воцарившегося в фашистской Италии с 1937 года.