С.-Петербургъ: хроники иномирья. Птицы и сны

– Скорее переверните его, он же захлебнется.

Сильные руки перевернули меня на спину и принялись тормошить. Восхитительный процесс поглощения живительной влаги был грубо прерван. С трудом разлепив веки, я обнаружил Селену в небе.

Я больше не чувствовал своего тела. Не замечал окружающее. Подобно сатори было это переживание. Будущее и прошлое сплелись в фантастическом танце вокруг меня, пространство, как и время, перестало существовать. Мое сознание потеряло границы, казалось, что я способен увидеть любой предмет когда-либо существовавший, да что там предмет – любого человека! И не просто увидеть, но понять все его нутро. Познать его душу и устремления его разума. Не знаю, как долго я находился в этом состоянии. Прошла вечность или один миг? В реальный мир меня вернул услышанный возглас.

– Смотрите, доктор открыл глаза, он жив!

Да, я жив. Опять нахлынула головная боль и принялась терзать мою плоть. И память вернулась ко мне.

– Почему я лежу? Право, неудобно. Помогите мне встать, – мне казалось, что я громко кричу, но на деле еле слышно шептал.

Напряженно прислушивавшиеся ко мне Атланты радостно заголосили.

– Конечно, конечно, помогите ему встать!

Несколько пар могучих рук придали мне вертикальное положение и удержали в нем, когда я, ощутив дикое головокружение от перемены положения тела, вновь попытался лечь на землю.

– Спасибо вам, доктор! Глотните из фляжки, это придаст вам сил.

Чувствуя во рту негасимый костер, я был готов пить все, что угодно и с энтузиазмом припал к оказавшейся в моих руках посудине. Это был эликсир атлантов. О его чудодейственных свойствах ходит много слухов, но ранее мне не доводилось его пробовать. Божественный напиток наполнил меня энергией. Каждый глоток возвращал мне чувство жизни. По прошествии четверти часа я нашел силы одеться и привести свое платье в подобие порядка.

– Господа, я рад, что мог быть вам полезен. Утром для дальнейшего ухода за пациентом я пришлю медицинскую сестру по имени Дарья. Можете не беспокоится, она будет проинструктирована самым тщательным образом. Теперь, с вашего позволения, хотелось бы обсудить вопрос моего возвращения домой. Я потерял много сил и, если это возможно, предпочел бы воспользоваться экипажем.

– Доктор, не беспокойтесь, мы понимаем ваше состояние. Домой вас доставит та же карета, что привезла сюда. Кучер поможет вам подняться. Завтра пришлите счет за оказанные услуги на любую сумму, он будет оплачен. Вы совершили величайший подвиг, и мы гордимся знакомству с вами.

– Право, господа, мне приятны ваши слова, но вы мне льстите. На моем месте любой доктор сделал бы тоже самое. И это я счастлив, что судьбе было угодно, чтобы из огромного числа достойнейших столичных врачей вы остановили свой выбор на моей скромной персоне.

Еще некоторое время мы упражнялись во взаимной любезности. Но атланты отдавали себе отчет, в сколь плачевном состоянии я находился, и вскоре подъехала карета.

Далее все произошло так, как и было обещано атлантами. Карета без приключений домчалась до моего дома, а кучер помог мне подняться в квартиру. Я был очень слаб и испытывал искреннюю благодарность за подобную заботу. Что меня удивило, так это вид Ильдара, вытянувшегося в струнку и как-то нелепо, но искренне отсалютовавшего мне метелкой. Наверное, домовые не только эмпаты, но и телепаты, иначе как он мог узнать о произошедшем?

В квартире сюрпризы продолжились. Стол в гостиной был сервирован, меня дожидались завтрак и горячий свежезаваренный кофе. Все это мог сделать только Фома – домовой, живущий в моей квартире. Все-таки они телепаты, странно, что этот факт еще не описан в научной литературе.

Впрочем, мне было не до научного осмысления вновь открывшихся талантов домовых. Другая мысль не давала мне покоя.

Кто стоит за совершенным преступлением? Кто научил пачкунов магическим граффити? Я вновь и вновь безуспешно пытался найти ответы на мучившие меня вопросы. Ни напряженное логическое рассуждение, ни мучительные попытки вспомнить высказывания великих на данную тему не приводили меня к успеху.

Казалось, что тайна так и останется нераскрытой, как вдруг перед моим мысленным взором предстала высокая, статная женщина. Силуэт ее фигуры заставил сжаться мое сердце от страха и ненависти. Не более секунды смотрела она на меня своими выцветшими, светлыми, рыбьими глазами, но я узнал ее!

За нападением на атланта стояла ведьма, недавно причинившая вред моему здоровью. Но как могла она, занимающая столь высокое положение в столице, опуститься столь низко и промышлять наведением порчи? Уж не болотное ли зелье – причина удивительной молодости ее кожи?

Странно, что я не догадался об этом раньше. Несмотря на столетия господства города, болота ему не покорились. Существующее положение можно назвать хрупким перемирием в непрекращающейся войне. Болотные кикиморы привлекают на свою сторону некоторых городских старух, соблазняя их богатством, властью, молодостью, и продолжают вершить свои черные дела их руками. Пиковая дама, Старуха-процентщица неслучайно появились в столице. Кикиморы дали им власть, научили использовать человеческие пороки.

Как много еще загадок хранит город Петра, где, как оказалось, столь тесно переплетаются интересы власти и экстремистов, богемы и преступников. Будут ли найдены ответы на эти загадки, освещены все темные стороны жизни столичного общества? Не знаю…

История третья. Тайна Американских мостов

I

– Георгий, а куда по ночам исчезают фуры?

– Понятия не имею, – удивленно произнес Подхалюзин, оборотившись всем своим грузным телом, и уставившись на меня своими немигающими, слегка навыкате, глазами.

– Я регулярно читаю в «Листке Петербурга» о том, что в районе Американских

мостов исчезла очередная фура. Подумай сам, фура или как определила в «Славянском бестиарии» Ольга Белова «фурадесъ» – это одна из самых удивительных бестий, обитающих на Русской земле. Она подобна гигантской лошади более трех метров в плечах и пяти-шести метров длинной! Вот я и задаюсь вопросом.

– М-м-э, понятия не имею, – и мой друг вновь повернулся к плите.

Был один из тех обычных для нашего города ноябрьских дней, когда за окном низкое небо лениво брызгается мелким дождиком. Мой друг Георгий Подхалюзин пригласил меня сегодня к себе, угощал прекрасно сваренным кофе и голландскими сигарами не без корысти. С утра, замаливая перед супругой грешки последних дней, он пообещал приготовить любимую ею подхалюзинскую версию гурьевской каши, а поскольку приготовление этого блюда требует изрядного количества времени и терпения, он попросил меня скрасить этот процесс.

Я с любопытством наблюдал, как Георгий священнодействует у плиты. Там на очень медленном огне поспевали молоко, сливки и манная крупа, когда содержимое нагревалось до определенной температуры, Подхалюзин снимал сотейник с огня. Я никак не мог точно определить нужную температуру и сделал Подхалюзину рационализаторское предложение.

– Попробуй использовать спиртовой термометр.

Георгий в ответ возмущенно хмыкнул, крякнул, всячески продемонстрировал свое неодобрение моему научному подходу. Для моего визави приготовление пищи – это, прежде всего, искусство, в каком-то смысле, магия. Я же сторонник научной точности и считаю, что правильно составленный рецепт, содержащий всю необходимую информацию, является залогом кулинарного успеха. После того, как в кастрюльке образовывалась толстая пенка, мой друг ловко снимал ее и выкладывал на плоское блюдо, где уже лежал слой манной каши. Аккуратно расправив пенку, он промазывал её черничным вареньем, которое поставляла ему одна торговка с Сенного рынка. Затем, отставив в сторону баночку с вареньем, Георгий вновь ставил сотейник на плиту, и процедура повторялась. К интересующему нас моменту каша насчитывала тридцать восемь слоев.

Мы обсудили рекомендации великих врачей Арабии по соблюдению лечебной диеты. Подхалюзин ставил особенный акцент на практической стороне дела, я же склонен был выделять значимость теории.

– В одном из трактатов ибн Маджа описывает поучительнейший случай. Сухайб пришел к Посланнику Аллаха и увидел, что тот ест финики с хлебом. Пророк милостиво пригласил гостя к столу. Когда же Сухайб стал вкушать трапезу, Пророк спросил: «Ты ешь финики, когда страдаешь от коньюктивита?».

– И что ответил ему Сухайб? – Георгий лукаво посмотрел на меня и, не дожидаясь ответа на свой вопрос, ловко снял сотейник с плиты.

– Он сказал: «О, посланник Аллаха! Я жую другой стороной». На что Пророк улыбнулся! – закончил я свой рассказ.

– От фиников с горячей лепешкой отказаться невозможно, это восхитительнейший вкус! – подвел мораль Подхалюзин.

– Позволь, Георгий, великий ибн Маджа имел в виду совсем другое! Первое – как известно, Пророк сказал: «Ешьте свежие финики «балях» вместе с сушеными, которые именуются «тамр», ибо когда Иблис видит человека, который так ест, он говорит: «Сын Адама выжил до сих пор только из-за того, что ел старое с новым». Свежие финики обладают качествами холода и сухости, а сушеные финики являются горячими и влажными», – я проследил за тем, как Подхалюзин размазывает варенье по очередному слою. – Не буду вдаваться в причины возникновения коньюктивита, это отдельная большая тема. Скажу лишь, что ибн Маджа, как образованный врач и настоящий ученый в этой притче подчеркивает важность принципа гармонии. Продукты, используемые в трапезе, должны обезвреживать друг друга. Ибо как сказал аль-Харис ибн Калада: «Диета – это лучшее лекарство».

– Сушеные финики не люблю, а у нас почему-то лишь их и продают, – пожаловался собеседник и сотейник вновь оказался на плите.

– Второе – в приведенной истории речь идет именно о свежих финиках, что в корне меняет дело, фрукты быстро перевариваются и, по мнению арабов, совсем не подходят для больного человека, потому Пророк так удивился! В то же время следует помнить одно: если пациенту очень хочется съесть или попить что-либо, то ему это не повредит. В умеренных, разумеется, количествах. Именно в этом заключается смысл улыбки Пророка и мораль притчи.

– Вот я и говорю, свежий финик да с горячей лепешкой! Это, я скажу тебе, нечто! – хозяин дома мечтательно закатил глаза и причмокнул, – а такую мораль я одобряю, когда душенька просит, то не отказывай ей ни в чем!

Научную беседу мы сочетали с дегустацией шустовского коньяка и потому пребывали в слегка приподнятом состоянии духа. Разговор переключился на особенности изготовления этого напитка. Георгий рассказал, что французы, восхищенные качеством коньяка крымского «Старый Финьшампань» разрешили Шустову использовать в названии именно термин коньяк вместо бренди. Затем мы говорили о том, о сем, курили сигары и вновь дегустировали коньяк. Неожиданно я вспомнил, что так и не получил ответа на свой вопрос.

– Георгий, так куда все же исчезают по ночам фуры?

Подхалюзин молча пожал плечами и начал аккуратнейшим образом выкладывать очередной слой молочной пенки.

Не то, чтобы меня интересовало исчезновение фур, но в силу странных обстоятельств, которым до сих пор не могу найти объяснения, я почувствовал научный раж и исследовательский зуд.

– Мы не можем пройти мимо этой загадки. Я считаю, что всякий интеллигентный человек, а уж тем более ученый и врач, просто обязан время от времени отвлекаться от профессиональных обязанностей, тренировать ум и интуицию, решая общественно значимые вопросы. И поэтому я просто-таки горю интересом узнать – куда же они деваются?

– Не вопрос. Фуры перемещаются в другой город, не оповестив об этом местные власти. Чему тут удивляться? Фуры – существа, хотя и сильные, но не сильно разумные.

– Вот в этом-то и кроется загадка. Стража, охраняющая выезды из города, утверждает – фуры его не покидали. Я предлагаю ночную вылазку с целью выяснения этого вопроса, – с неподдельным энтузиазмом я отдал салют фужером коньяку.

– Баронесса будет против… – Подхалюзин, будучи разночинцем, любил подчеркивать титул супруги. Сейчас он явно колебался, казалось, вся его широкая, как двуспальный диван, спина источала сомнение.

– Друг мой, решение этой загадки – несомненно, сулит открытие. Мы сможем описать результаты экспедиции в научном отчете. Сделаем доклад в большом зале Русского географического общества, и я смогу дать вам рекомендации для вступления в него.

– На фига мне это? – спросил Подхалюзин со всей возможной наивностью и облизал ложку из-под варенья.

Я знал, что он большой мастер совершать повороты на 180 градусов, и все же на несколько минут опешил. Глоток коньяка ободрил меня, и я бросил следующий козырь.

– Георгий, приключение сулит некоторые трофеи, которые могут заинтересовать Марту.

Промазав сорок первый слой, Подхалюзин решил сделать перерыв и, плеснув себе в бокал коньяку, сел в кресло напротив меня. По сошедшимся на переносице бровям я видел – идея с вылазкой ему определенно нравится. После пятиминутной паузы наш разговор возобновился.

– Баронесса определенно будет против, не вопрос… Но куда же они деваются, черт возьми? И трофеи…

Я знал, что моему другу необходимо некоторое время для принятия решения, и попробовал перевести разговор на другую тему:

– Я вот давно хотел поинтересоваться – какой именно толщины должны быть прослойки черничного варенья в гурьевской каше?

– М-м-э, не вопрос… Определенно нужно встряхнуться. Завтра выступаем, утром обсудим подробности и подготовимся к экспедиции. Ну, за успех! Путь будет не близкий – к Американским мостам.

– А где это?

Я с некоторым опасением посмотрел на Подхалюзина. Его немигающие глаза уставились в пространство, он икнул и я осознал неуместность дальнейших вопросов. Мой друг уже загорелся идеей, и ничто в этом мире не могло свернуть его в сторону. Сотейник издал невнятный звук, Подхалюзин встрепенулся и, вернувшись к плите, продолжил священнодействовать над молоком, пенкой, вареньем…

По прошествии приблизительно получаса, докурив сигару, я распрощался и отправился домой. В мои планы входило узнать-таки, где находятся эти самые Американские мосты и пораньше лечь спать.

II

На следующий день мы никуда не пошли, поскольку у Подхалюзина обнаружились неотложные дела, не терпящие никакого отлагательства. Да и мне понадобилось перечитать некоторые труды известных путешественников для более детальной подготовки к проекту. В течение недели мы дважды встречались для обсуждения цели и задач путешествия, намечали перечень вещей, необходимых в предприятии. Затем, после составления сметы, вычеркивали из перечня все ненужное и оставляли только самое-самое. В общем, как говорят в Петербурге, имели место «километры разговоров», крайне важных, без которых предпринимать что-либо просто немыслимо. Наконец все было согласовано, утверждено, закуплено. Дальнейшие проволочки стали невозможны, и дата выхода обозначилась со всей определенностью.

III

Как опытный путешественник, я уделяю большое внимание одежде и амуниции. Несмотря на то, что дождь, моросивший весь день, прекратился, я надел шерстяной, крупной вязки свитер, черные, широкие рыбацкие штаны, непромокаемую куртку с капюшоном.

С Подхалюзиным договорились встретиться у него и достаточно скоро я звонил в дверь его квартиры.

Георгий – мужчина, мягко говоря, крупный, высок ростом, брюнет и, как полагается правильному доктору, носит длинные до плеч волосы. В этот вечер он нарядился в белую рубашку, белый жилет и белые же итальянские лосины, которые эффектно поддерживали его толстый живот. Посмотрев на меня, он что-то нечленораздельно буркнул и ушел переодеваться.

Не прошло и получаса, как мой друг вернулся, одетый более подходяще для наших целей, и мы сели в кресла возле камина. Достали сигары, закурили. Еще через четверть часа Подхалюзин предложил выпить кофе и, не дожидаясь моего согласия, отправился его варить.

Кофе Георгий готовит просто божественно! Несколько лет тому назад один приятель, между прочим, известнейший в нашем городе художник, подарил ему страшную итальянскую машину для варки кофе. Георгий ею не пользуется. Как не использует и прекрасную медную джезву, стоящую на полочке над плитой. Впрочем, и специальный ящик для приготовления кофе на раскаленном песке он не достает, и тот пылится в недрах кухонного стола. Все чудеса кофеварочной техники были забыты после того, как одна пожилая дама из Бразилии научила его способу приготовления истинного кофе. Подхалюзин – настоящий эстет! Он кипятит воду в чайнике и заливает ею засыпанный в кружки свежемолотый кофе. Через несколько минут, перемешивает маленькой ложечкой, чтобы осела гуща, и напиток готов.

Взяв чашки с кофе, мы вернулись к камину.

– Георгий, не хочу вам напоминать, – от волнения я часто перехожу на «Вы» даже с близкими мне людьми, – но мы имели на сегодня определенные научные планы.

– Не вопрос, сейчас допьем кофе, покурим и приступим к осуществлению этих планов.

В молчании мы неспешно допили кофе и выкурили по сигаре. Подхалюзин поднялся, глубоко вздохнул, пробурчал что-то о том, что баронесса определенно будет против, и направился к буфету. Поставил на столик перед нами бутылку шустовского коньяка и два фужера. Я молча, с удивлением, воззрился на бутылку.

– Это от матушки, она передала небольшой запасец, – гостеприимный хозяин с любовью посмотрел на коньяк.

– Георгий, меня удивляет не шустовский коньяк, точнее, он меня и удивляет. Нам скоро выходить…

Подхалюзин уставился на меня своим немигающим взглядом настоящего гипнотизера. Я вспомнил, что искусство внушения он изучал в знаменитой Харьковской школе гипноза и в очередной раз задался вопросом – неужели им вправду делают операции на веках?

– В одном разговоре старейший представитель нашего цеха, уважаемейший маэстро… имя назвать не могу, извини… поведал мне одну тайну.

Подхалюзин ловко открыл коньяк и плеснул в фужеры.

– Ну, прозит!

Мы выпили, закурили. Я ждал продолжение объяснений.

– Как ты знаешь, в Петербурге испокон веку уживаются два вида существ – живые и нежить. Принято считать, что ареал распространения последней охватывает, в-основном, центр города. Нежить проявляется по ночам и особенно сильна в свете Селены. Это общеизвестные факты.

Подхалюзин еще плеснул коньяку и мы выпили. Я был весь внимание, мой друг относится к той породе людей, от которых в любой момент можно ждать сюрприза.

– Ты никогда не задумывался, как так получается, что долгие годы большое количество людей живет бок о бок с огромной популяцией нежити, а жертв среди людей относительно мало? Да и то, страдают в основном приезжие!

– Возможно, дело в особом навыке поведения коренных петербуржцев или в родственных, что ли, отношениях между ними и нежитью?

– Про родственные отношения – это мощная гипотеза! – мой собеседник утробно засмеялся. – Нет, я понимаю, наши дамы, если почувствуют «лавэ», уже не смотрят в паспорт кавалера – гражданин он или нежить, но все же это ты сильно сказал! Да и первая идея не лучше…

Подхалюзин искренне потешался. Я сконфуженно молчал. Он налил еще немного в бокалы, мы выпили. Кинув взгляд на бутылку, я отметил: «Прошли экватор».

– Секрет, как говорится, на поверхности, in vinо veritas! – мы выпили еще. – Нежить страшно боится запаха алкоголя! Для нее чеснок по сравнению, скажем, с коньяком – амброзия. А Петербург, как всем известно, – город коньячный.

Некоторое время я переваривал услышанное и сопоставлял полученную информацию с ранее известными мне фактами, поэтому пили молча.

– Определенная логика есть, но почему ты веришь этому нашему коллеге? – я сосредоточился на четкости артикуляции, заодно безуспешно попытался сфокусировать свой взгляд на переносице собеседника.

– Я поверил этому старому пердуну, потому что тому же меня учил мой дед Григорий, между прочим, наказной атаман казачьего войска! – Подхалюзин в возбуждении привстал и наклонился в мою сторону. – Казаки вот где эту нежить держали! – он сжал пудовый кулак и потряс им в воздухе.

На Подхалюзина спиртное действует удивительным образом, в нем пробуждаются казачьи корни. Даже его речь становится какая-то… казачья, что ли. Баронесса очень не любит, когда ее Георг превращается в подобие вышибалы из ресторана напротив. Сегодня Марты с нами не было и обструкция с ее стороны Подхалюзину не грозила. Я также чутко реагирую на грубые выражения и обязательно делаю замечание. Язык – это наш дом, а грубость – мусор в этом доме. Но в этот раз я как-то не обратил внимания на вульгаризм в речи Георгия.

– А где казаки брали коньяк? – наивно спросил я. – Впрочем, они совершали набеги…

– Коньяк здесь ни при чём, они пили горилку, – Подхалюзин плеснул еще. – Нежить не выносит запаха любого алкоголя, просто коньяк пить приятнее.

Около получаса мы глядели на огонь в камине и курили в молчании. Все же это прекрасное изобретение – камин! Нет ничего лучше, чем в промозглый осенний вечер сесть возле него, вытянуть ноги к убаюкивающему теплу очага…

– Ну, пора! – Георгий грузно поднялся и направился в прихожую.

IV

На улицу мы вышли с некоторым затруднением, похоже, кто-то разлил на ступенях лестницы масло. Открыв дверь парадной, я с наслаждением вдохнул свежий воздух.

– Георгий, я понял! Такие дворы строили, чтобы наблюдать днем звезды. Я помню, как однажды в детстве мы для этой цели забрались в деревенский колодец.

– М-м-э, я раньше думал, что так строили для лучшего сохранения дворовых ароматов.

Подробности нашего путешествия до Фонтанки стерлись из моей памяти, однако Садовую мы перешли удачно. На мосту красовались русалки, особенно эффектные в лучах Селены. Георгий еще издали заговорил с ними, энергично потряхивая своим кулачищем. Рассказал анекдот, посмеялся. Когда мы проходили мимо, русалки захихикали и одна из них, сделав «ножкой», поцеловала Подхалюзина. Я так умилился этой сцене, что в голове поневоле родились поэтические строки. Стих мне показался недурственным, и я прочитал его в голос, как полагается, раскатывая «р-р-р» и выделяя подвыванием смысл произведения.

Светлокудрая дева рыцаря проводила

поцелуем на войну

и осталась ждать его возвращения

под Селеной на мосту

Я был собой доволен. На память пришла баронесса, как она аплодирует моим виршам! Какая все же у нее тонкая, романтическая натура! «Стоп, откуда у русалки ноги?» – неожиданно подумал я.

– Образованному человеку и настоящему врачу не пристало… даже если и по ночам… Георгий, та девка, что целовала тебя, она русалка или нет?

– Целовала меня? – Подхалюзин резко остановился, и я ткнулся носом в его широкую спину.

– Ну да, поцеловала… на Горсткином мосту.

– Не вопрос… Надо держаться освещенных мест, – с непередаваемой грацией ускользнув от необходимости отвечать, Подхалюзин вновь устремился вперед.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Шли посередине проезжей части, где от многочисленных фонарей было светло, как днем. На перекрестке стоял полицейский патруль, состоявший из начальника и четырех дюжих полицейских, полностью экипированных дубинками, мечами, арбалетами, пиками, флаконами со святой водой и прочими спецсредствами. Начальник патруля небрежно скользнул по нам взглядом и, отвернувшись, принялся высматривать что-то в садике за Лазаретным переулком. Мы остановились неподалеку. Стало прохладно, и Подхалюзин достал из кармана предусмотрительно захваченную из дому фляжку. Мы выпили «по глотку», вкуса я не почувствовал, и мы продолжили свое путешествие.

Вскоре нашим взорам предстал Императорский вокзал. На фоне ночного неба его здание как будто парило в воздухе. Строгие белые стены венчал купол с острым, стремительным шпилем. Мне захотелось спеть что-нибудь патриотичное и одновременно глубоко лиричное. Нужная песня на память не пришла, и мы разговорились об архитектуре и ее влиянии на психику человека. Джордж, мне захотелось назвать моего друга именно так, по-домашнему, развил интереснейшую мысль, но говорил путано и мне было сложно следить за развитием его гипотезы. За обсуждением мы пропустили нужный поворот дороги и продолжили путь вдоль Введенского канала.

Надо сказать, что достаточно скоро мы пожалели об ошибке. Фонарей не было в принципе. Дорога освещалась столь любимыми нежитью лучами Селены. Справа вдоль дороги сплошной стеной стояли дома, слева тянулся темный, мрачный пустырь. Вокруг нас в тенях крутились какие-то существа, что-то чвакало, поскуливало, эпизодически раздавался гомерический хохот. Несмотря на принятый мной репеллент от нежити «Казачий», я чувствовал страх. Некто внутри меня ежесекундно норовил оглянуться. Этот некто очень хотел съежиться, стать маленьким, незаметным, он мечтал лечь на дорогу и спрятаться за кочкой. Откуда ночью берутся кочки на ровной днем дороге? Мой страх не смог ответить на этот вопрос.

– Нужно выбираться на параллельную освещенную улицу, – Подхалюзин махнул рукой вправо, – скоро проходняк.