Снежная слепота

– Оставь себе, – махнул рукой Харп.

– Спасибо, – растерянно ответил Марсал и посмотрел на нож так, словно не знал, что с ним делать.

– Он тебе не нравится? – удивленно приподнял бровь Харп.

– Нет, что ты, нож отличный! – поспешил заверить Марсал. – Только…

Марсал умолк, не зная, как закончить начатую фразу.

– Марсал хочет сказать, что, даже если он оставит нож себе, его при первой же встрече отберут «снежные волки», – помог ему старый Бисаун.

– Марсал! – Харп с недоумением посмотрел на своего собеседника. – Ты же мужчина!

– Ну да… – как-то не очень уверенно согласился с таким утверждением Марсал.

– Никто не может отобрать у мужчины оружие до тех пор, пока он способен держать его в руке.

Харп и сам не знал, откуда взялась произнесенная им фраза. То, что она принадлежала не ему, – это точно. И совершенно никаких сомнений не вызывало у Харпа то, что она нисколько не соответствовала его собственной жизненной философии. Способность находить компромиссы Харп считал не менее, а может, и куда более важным достоинством разумного человека, чем умение защищать себя с помощью оружия. Он полагал, что два здравомыслящих человека, насколько бы сильно ни расходились их позиции по обсуждаемому вопросу, всегда способны найти взаимоприемлемое решение. Оружие же как последний довод необходимо только в том случае, когда приходится вести диалог с самодовольным болваном, не способным воспринимать другие аргументы. Должно быть, Харп где-то слышал фразу об оружии в руках мужчины или прочитал ее в своей прошлой жизни. Сейчас же он произнес ее лишь потому, что решил: именно нечто подобное, глубокомысленно-возвышенное, явно родившееся не в этом мире, где господствуют беспринципность и утилитарный рационализм самого низкого пошиба, может заставить Марсала поверить в себя и вернуть ему присутствие духа, которое он, судя по всему, давно потерял.

Однако первой реакцией на слова Харпа стал тихий смешок, раздавшийся из угла, где лежал раненый «снежный волк».

Харп взял со стола какую-то замызганную тряпку и, не глядя, кинул ее в ту сторону, откуда послышался не понравившийся ему звук. Тряпка угодила точно в лицо «снежному волку», который тут же отшвырнул ее в сторону и, пронзив спину Харпа ненавидящим взглядом, принялся отплевываться и обтирать губы тыльной стороной ладони.

Старый Бисаун поставил руки локтями на стол и возложил подбородок на переплетенные пальцы. Брови его были сосредоточенно сдвинуты, а взгляд устремлен на ровную темно-коричневую поверхность стола, будто он пытался прочесть на ней какие-то загадочные, видимые только ему письмена. Однако на губах старика при этом лежала легкая тень усмешки, которая, по замыслу Бисауна, должна была выражать все, что он думал по поводу сказанного Харпом.

Марсал посмотрел сначала на «снежного волка», затем на старого Бисауна, никак не отреагировавшего на его взгляд.

Опустив глаза, Марсал вновь извлек лезвие из ножен. На лице его, сменяя друг друга, с молниеносной быстротой промелькнуло несколько совершенно разных оттенков чувств: сначала растерянность, затем недоумение, быстро превратившееся в сомнение, и, наконец, страх, не имевший никакой конкретной причины, спровоцированный лишь тем, что Марсал понял: сейчас ему предстояло принять решение, которое могло изменить всю его жизнь. И сделать это он должен сам, поскольку никто из присутствующих не выражал намерения помочь: у каждого были свои причины оставить Марсала в этот момент наедине с самим собой.

Когда Марсал ударом ладони по рукоятке загнал нож в ножны, Харп готов был признать, что проиграл: сейчас Марсал положит нож на стол и скажет, что отказывается от такого подарка.

Марсал искоса глянул на старого Бисауна, и тот едва заметно наклонил голову, давая понять, что одобряет принятое решение.

Марсал чуть повернул голову и встретился взглядом с Харпом.

– Спасибо, – сказал он. – Я думаю, нож мне пригодится.

Старый Бисаун с досады разве что кулаком по столу не стукнул. Вскочив с табурета, он затопал к бидону с водой, шаркая задниками тапок. Пить ему не хотелось, но он не мог просто так сидеть и смотреть куда-то в сторону, когда Харп буквально всем своим видом демонстрировал хозяину дома свое превосходство.

Пока старый Бисаун, стоя возле теплогенератора, не спеша пил воду, которая, как ему казалось, отдавала сегодня каким-то на редкость неприятным металлическим привкусом, Марсал распустил пояс, поддерживающий ватные штаны, и продел его через петлю на ножнах подаренного Харпом ножа. Снова застегнув ремень, он встал и, поправив ножны, попробовал, легко ли выходит из них нож. Это получилось у него не очень ловко, но Марсал остался вполне доволен результатом.

– Послушай-ка, – обратился к нему Харп, – а кроме людей, в этот мир никто больше не является?

– Ну, вещи еще разные, – Марсал указал на вещевой мешок Харпа, стоявший на соседнем табурете. – Бывает, правда, очень редко, что появляется только один мешок с вещами, без человека.

– А животные какие-нибудь? Или птицы?

– Я сам ни одного зверя, кроме снежных червей, в этом мире не встречал, – покачал головой Марсал. – Но, говорят, порою так же, как новички, появляется невесть откуда всякая мелкая живность.

– Куры, индейки, кролики, – добавил вернувшийся к столу Бисаун. – Пару раз были собаки и один раз – кошка.

– Ты сам их видел? – посмотрел на старика Харп.

– Сам я видел только кроликов, – ответил Бисаун, с достоинством присаживаясь на свое место. – Микато – его хибара стоит здесь, неподалеку – как-то раз, года два назад, после вспышки, извещающей о прибытии новичка, нашел на указанном месте мешок с тремя кроликами, двое из которых оказались самками. Чудные, скажу я тебе, зверьки: белые такие, пушистые, с длинными ушами. Микато отгородил для них место в углу своей хибары и стал кормить сушеной закваской. Плодиться эти кролики начали с невероятной быстротой. Спустя пятидневку у него уже было штук двадцать маленьких крольчат.

– И что же с ними стало потом?

– Как что? – с показным удивлением старик глянул на Харпа. – Пришли «снежные волки» и всех забрали.

– Сами решили разводить?

– Сожрали! – Старик бросил презрительный взгляд на лежавшего на полу «снежного волка», внимательно прислушивающегося к разговору за столом. – Микато уверял, что, если бы они подождали еще хотя бы пару пятидневок, он мог бы обеспечивать крольчатиной не только «снежных волков», но и всех, кто живет поблизости. Я слышал, что и куры едят сушеную закваску и разводить их несложно. Но «снежные волки» о завтрашнем дне не думают – им главное сегодня чем-то брюхо набить. Вот они и съедают всю живность, что попадает сюда, не давая ей возможности расплодиться.

– Аргумент не в твою пользу, – оглянувшись на «снежного волка», заметил Харп.

– Ты хочешь, чтобы я тебе что-нибудь на это ответил? – презрительно скривился раненый.

– Если у тебя есть что сказать…

– Пошел ты…

– Ну что ж, по крайней мере откровенно и от души, – сказал Харп и снова повернулся к «снежному волку» спиной.

– Теперь-то ты понимаешь, что я был прав? – с надеждой посмотрел на Харпа старый Бисаун.

– О чем ты, старик? – Харп ответил ему удивленным взглядом.

Старик беззвучно шевельнул губами и указал взглядом в сторону «снежного волка».

– Нет, старик, – покачал головой Харп. – Это твоя проблема. И как ты ее намерен решать, меня совершенно не интересует.

– Это такая же моя проблема, как и твоя, – зло бросил старый Бисаун. – Когда сюда придут «снежные волки», ты заговоришь по-иному.

– Старик, – Харп с тоской посмотрел на Бисауна, – твоя главная ошибка заключается в том, что ты так и не понял, что я не собираюсь оставаться здесь навсегда. Мне неприятен этот дом и тот порядок, который ты в нем установил. Мне противен даже запах, который я вдыхаю, входя сюда. Вы можете жить, как хотите, – я никого не собираюсь ни к чему принуждать, – но сам я скоро уйду.

– Интересно, куда же ты собираешься идти? – ехидно усмехнулся Бисаун. – В поселке на юге ты уже побывал, и, похоже, там тебе не понравилось. «Снежные волки» тебе тоже не по душе. Что дальше? Ты намерен основать собственный поселок? Или собственную банду?

– Как долго ты живешь в этом мире, старик? – Харп то ли с интересом, то ли просто с жалостью посмотрел на Бисауна.

– Достаточно долго для того, чтобы понять: тот, кто сюда попал, останется здесь навсегда, – с открытым вызовом сказал Бисаун. – Я не могу объяснить, что представляет собой мир вечных снегов, и не знаю, почему и каким образом сюда попадают люди. Но, поверь мне, выхода отсюда нет. Просто кто-то или что-то дает нам еще один шанс. Может, мы должны исправить что-то, что совершили в прошлой жизни, а может, просто нам нужно о чем-то забыть. Как бы там ни было, то, что сейчас с нами происходит, это жизнь. Мне уже много лет – по сравнению с тобой или Марсалом я просто старик, – и я не знаю, за что или благодаря чему я попал сюда. Я почти не помню своей прошлой жизни. Но я точно знаю, что в тот момент, когда я пришел в себя, лежа на снегу, мне были предложены новые правила игры. Кто, зачем и ради чего это сделал – об этом я спрашивал себя только первую пятидневку, до тех пор, пока не понял, что должен возрадоваться уже хотя бы тому, что жив. Моя собственная жизнь является для меня величайшей ценностью в этом мире. И если я хочу выжить, я должен играть по тем правилам, которые мне предложены. Вот и вся мудрость, Харп. То, что с тобой происходит, это не сон и не бредовое видение. Все, что от тебя требуется, это только принять этот мир таким, какой он есть, и понять, что ты здесь навсегда.

– Ты красиво говоришь, старик. – Харп смотрел на Бисауна скорее с сожалением, чем с осуждением. – Но ты не можешь или не хочешь понять, что ты просто доживаешь свою жизнь, а мне ее только еще предстоит прожить. Ты хочешь обеспечить себе спокойную и по возможности сытую старость, и в этом я тебя не могу винить. Но посмотри, что происходит вокруг тебя. Посмотри, во что превратили этот мир ваша рабская покорность и желание выжить любой ценой. Если бы я был проповедником, то начал бы взывать к тому светлому, что, может, еще сохранилось в душах тех, кто уже смирился и ни во что ни верит. Если бы я был героем, то, не раздумывая, бросился бы в бой, отстаивая те идеалы, которые мне самому кажутся единственно правильными. Но все это не по мне, старик. Поэтому я просто хочу уйти.

– Интересно куда? – спросил старый Бисаун.

И, как ни странно, лицо его в этот момент оставалось удивительно серьезным. Он смотрел на Харпа так, будто видел в нем самого себя, только лет на тридцать моложе и куда более безрассудного.

– Ну, например, за горы, те, что на западе, – ответил Харп таким тоном, словно ему предстояло просто выйти за дверь, добежать до ближайшего сугроба, оставить там свою отметку и тут же вернуться назад.

– А почему именно туда? – без особого интереса, вроде только ради поддержания разговора, осведомился Бисаун.

– Ну, хотя бы потому, что туда, как я слышал, собирался идти Татаун. – Харп наклонил голову к плечу и посмотрел на Бисауна долгим испытующим взглядом. – Ты жил вместе с ним, старик. Скажи, Татаун был в своем уме? Он понимал, что затевает?

– Это несерьезно, – пренебрежительно поморщился старый Бисаун. – Татаун был мастак на всякие выдумки… Да хоть у Марсала спроси!..

– Татаун точно знал, что за западными горами живут люди.

Трое мужчин одновременно обернулись на голос.

Халана стояла рядом с серым пластиковым занавесом, придерживая его рукой. Казалось, только это ненадежная опора не дает ей упасть.

– Женщина не в своем уме.

Старый Бисаун посмотрел на Халану и сделал быстрый жест рукой, который можно было истолковать двояко: и как небрежный взмах, за которым не стояло ничего, помимо пренебрежительного отношения к женщине, и как приказ Халане вернуться на отведенное ей место.

– Не так давно ее муж без вести пропал, – добавил старик доверительным тоном, обращаясь персонально к Харпу.

Харп словно и не услышал того, что говорил ему Бисаун.

– Говори, Халана, – сказал он, обращаясь к женщине.

Халана подняла руку и ухватилась за воротник своей рубашки так, словно ей не хватало воздуха и она собиралась рвануть ворот, чтобы вздохнуть наконец полной грудью. Но вместо этого она заговорила, глядя не на Харпа, а куда-то в сторону входной двери. Она говорило прерывисто, то и дело останавливаясь, чтобы сделать глубокий вдох:

– Это случилось почти год назад… Татаун, как обычно, пошел, чтобы проверить старые лазы снежных червей и, может, собрать в них красницы… Он нашел человека… На нем была такая же одежда, как у нас, но он не был новичком… Татаун рассказывал, что у него была длинная борода… Человек был сильно обморожен… Татаун сказал, что у него не было ни единого шанса остаться в живых… Но он успел сказать, что пришел из-за гор… Именно после этого Татаун и стал думать о том, как бы добраться туда…

Во взгляде Халаны, который она бросила на старого Бисауна, внезапно блеснула ненависть, способная если не испепелить, то хотя бы обжечь.

– И тебе известно об этом! – почти прокричала женщина.

– Ну и что с того? – с безразличным видом старик пожал плечами. – Татаун нашел в снегах какого-то чудака, который, подвинувшись рассудком, выдавал себя за человека, пришедшего из-за гор. Я ему сказал то же самое, когда он поведал мне эту историю.

– Не валяй дурака, старик, – неожиданно для всех подал голос «снежный волк». – В ближайших окрестностях все знают друг друга в лицо. Если Татаун встретил в снегах незнакомца, это был либо новичок, либо…

– Он не был новичком! – снова подала голос Халана.

– Хорошо. – Старый Бисаун поднял руки с раскрытыми ладонями, давая понять, что готов признать все, даже самые глупые аргументы, приводимые его оппонентами. – Допустим, все было именно так, как вам хочется: Татаун нашел человека, пришедшего из-за гор. Но этот человек умер. – Старик внезапно подался вперед, словно вдруг захотел узнать, какого цвета глаза у сидевшего напротив него Харпа. – Ты хочешь того же? Умереть в пути? Замерзнуть в снегах? – Бисаун с удивленным видом раскинул руки в стороны. – Стоит ли ради этого куда-то идти? Мы живем в мире вечных снегов, и погибнуть от холода здесь можно где угодно!

– Но ведь человек из-за гор зачем-то шел сюда, – тихо, словно речь шла о чем-то очень личном, произнес Харп.

– Если только Татаун не придумал все это, – откинувшись назад, самодовольно усмехнулся старый Бисаун. – Кто еще, кроме него, видел странного незнакомца? Когда мы пришли на то место, где, по словам Татауна, должно было лежать его тело, мы ничего не нашли!

Старик вскинул руки, будто хотел показать, что он честный игрок и у него в рукавах не припрятаны крапленые карты.

– Татаун говорил правду! – Халана вышла вперед своей чудной угловатой походкой и положила на стол измятый и замызганный клочок какого-то странного вида материала. – Это передал ему человек из-за гор.

Рука старого Бисауна метнулась к обрывку, что положила на стол Халана, но Харп успел первым схватить его.

– Ты говорил, что не знаешь, что такое бумага, – посмотрел он на старика.

– И что с того? – повел плечами Бисаун, будто стараясь тем самым отогнать от себя всякие подозрения.

– Это бумага. – Харп положил на стол измятый кусочек. – Страница из книги.

– Отлично! – насмешливо всплеснул руками старик. – Теперь у нас есть бумага! Что дальше?

Харп оставил вопрос старика без внимания. Прижав обрывок бумаги к столу, он осторожно разгладил его. На клочке можно было рассмотреть фрагмент рисунка, выполненного тонкими черными линиями: человеческий скелет с оскаленными зубами сидел верхом на скачущей вперед страшно изможденной лошади, которая и сама была похожа на обтянутый кожей скелет.

– Что это значит? – тихо спросил у Харпа Марсал, наклонившийся вперед, чтобы тоже взглянуть на рисунок.

– Не знаю, – покачал головой Харп. – Но этот рисунок служит подтверждением того, что за западными горами живут люди.

– Или предостережением тому, кто решится туда отправиться, – добавил старый Бисаун. – Этот всадник не похож на радушного хозяина, готовящегося к встрече гостей.

Харп вновь проигнорировал замечание старика.

– Ты говорил, что у Татауна была какая-то идея относительно того, как можно добраться до западных гор, – напомнил он Марсалу.

– Бредовая идея, – усмехнулся в бороду Бисаун.

– Для этого Татаун хотел воспользоваться слизью, которую выделяют снежные черви, – сказал, старательно глядя только на Харпа, Марсал. – Слизистые выделения помогают снежному червю выжить под снегом и льдом. Татуан полагал, что если тело человека покрыть слизью снежного червя, это и ему поможет пережить самый жесточайший холод.

– Архибред! – еще громче и решительнее заявил о своем присутствии старый Бисаун. – Снежным червям удается выжить подо льдом, потому что они постоянно находятся в движении и за счет этого их тела саморазогреваются!

– Я находил остатки слизи в лазах снежных червей. – Марсал посмотрел на старика и, сделав глубокий вдох, продолжил: – Если измазать слизью ладонь и прижать ее ко льду, то даже не почувствуешь холода.

Старый Бисаун пренебрежительно махнул рукой и отвернулся в сторону, всем своим видом показывая, что считает ниже своего достоинства как-либо комментировать подобные измышления. Однако поза эта далась старику не без труда: за все то время, что Марсал прожил в его доме, это был первый случай, когда он решился открыто вступить в спор со старым Бисауном, которого считал своим покровителем.

– Это правда! – Марсал развернулся в сторону Харпа, клятвенно прижимая руку к груди. – Я сам пробовал!

– А почему ты считаешь, что я не верю тебе? – удивленно приподнял левую бровь Харп.

Марсал смущенно опустил взгляд. Пальцы его прижатой к груди руки суетно забегали по рубашке, словно ему вдруг срочно потребовалось проверить, все ли пуговицы на месте.

– Как долго слизь снежного червя сохраняет свои теплоизоляционные свойства? – спросил Харп.

– Этого я не знаю, – быстро качнул головой Марсал. – Татаун собирался все как следует проверить, но…

Харп понимающе наклонил голову.

– Слизь можно собрать в лазах? – задал он новый вопрос.

– Нет, в лазах ее остается очень мало, – ответил Марсал. – Хватит разве что руки намазать.

– Тогда как же достать слизь в достаточном количестве?

– Единственная возможность – это снять слизь с тела снежного червя. Татаун считал, что все тело червя покрыто плотным слоем слизи.

Тут уж старый Бисаун, не выдержав, рассмеялся и даже в запале хлопнул пару раз ладонью по столу.

– В чем дело? – Харп недоумевающе посмотрел на него.

– Извини, но это действительно очень смешно. – Старик согнутым пальцем вытер выступившие в уголках глаз слезы. – Я просто представил себе, как вы с Марсалом станете счищать слизь со снежного червя…

Старый Бисаун снова сдавленно хохотнул.

– И что здесь смешного? – недовольно сдвинул брови Харп.

– Ты хотя бы представляешь себе, что такое снежный червь? – спросил у него Бисаун, внезапно перестав смеяться.

– Я видел лаз снежного червя и могу представить его размеры.

– И только-то. – Старик усмехнулся и покачал головой. – Снежный червь – это живой снаряд весом, в зависимости от возраста, от трехсот килограммов до трех тонн, способный с легкостью пробивать глыбы слежавшегося снега и льда. Харп, я готов поверить в то, что смелости и дерзости тебе не занимать. Я готов даже на время отложить спор о том, обладает ли слизь, покрывающая тело червя, какими-то совершенно фантастическими, на мой взгляд, теплоизоляционными свойствами. Но скажи на милость, Харп, каким образом ты собираешься счистить со снежного червя эту самую слизь?

Харп, ни секунды не сомневаясь, переадресовал вопрос старого Бисауна Марсалу:

– У нас имеется ответ на этот вопрос?

Марсал шмыгнул носом.

– Для этого нужно убить червя, – сказал он, ни на кого не глядя.

– Такой ответ тебя устраивает? – обратился Харп к старику.

Старик положил локоть на стол и подался вперед, сократив расстояние между собой и Харпом до полуметра.

– За все годы, что я живу в этом мире, – негромко и проникновенно произнес он, – я не слышал, чтобы кому-то удалось убить снежного червя.

Харп, в свою очередь, повторил движение старика, и теперь их лица разделяли всего несколько сантиметров.

– А кто-нибудь пытался это сделать? – спросил он так же тихо.

Старый Бисаун резко откинулся назад.

– Только сумасшедшему может прийти в голову идея убить снежного червя.

– Более веских аргументов у тебя, естественно, нет, – усмехнулся Харп.

– Я не собираюсь уговаривать тебя не совершать самоубийства, – презрительно поморщился старик.

– Что скажешь, Марсал? – обратился к вновь притихшему собеседнику Харп. – Есть у меня шанс завалить снежного червя и остаться при этом живым?

– Татаун считал, что небольшого снежного червя, длиною около трех метров, убить можно. – Марсал вновь сослался на мнение своего погибшего друга. – Но для этого потребуются как минимум двое человек. – Марсал поднял голову и, пожалуй, впервые прямо посмотрел в глаза Харпу. – Я готов помочь тебе, но только в том случае, если ты возьмешь меня с собой, когда отправишься к западным горам.

– Еще один ненормальный, – презрительно фыркнул старый Бисаун.

– Не обращай внимания на ворчание старика. – Харп заговорщицки подмигнул Марсалу. – Он просто завидует нам.

Глава 7

Поздно вечером, когда мужчины уже садились за стол, чтобы по второму разу отужинать кашей из закваски, домой вернулась Эниса. Ни на кого не глядя, она кинула в угол снегоступы, повесила доху на гвоздь и, ни слова не говоря, прошла за занавес.

Старый Бисаун и Марсал продолжали есть, не обращая никакого внимания на происходящее, как будто Эниса вышла из дома всего полчаса назад по какому-то своему делу.

Харп вначале едва не пришел в бешенство от такого демонстративного равнодушия. Но, как следует все обдумав, решил, что на этот раз старик с Марсалом выбрали верную линию поведения: излишнее внимание могло только больнее ранить Энису.

Закончив есть, Бисаун подошел к «снежному волку», чтобы осмотреть рану и сменить повязку. Халана принялась мыть посуду. Марсал с Харпом начали расстилать на полу матрасы, готовясь лечь спать.

Неожиданно, отдернув пластиковый занавес, в комнату вошла Эниса. Волосы ее были гладко зачесаны назад и завязаны на затылке узлом. На лице застыло выражение полнейшего безразличия ко всему, что уже случилось и что еще может произойти. Когда же Эниса подошла к Харпу и взгляды их пересеклись, он увидел в глазах женщины такую темную бездну, что невольно поежился, почувствовав, как холодный озноб пробежал сверху вниз по позвоночнику.

– Халана сказала, что вы с Марсалом собираетесь убить снежного червя.

Это был не вопрос, поэтому Харп не стал ничего отвечать, ожидая продолжения.

– Я пойду на охоту вместе с вами, – сказала после короткой паузы Эниса.

Харп лишь молча развел руками.

А что, собственно, он мог ответить?

Да Эниса и не ждала никакого ответа. Поставив Харпа в известность о принятом решении, женщина повернулась к нему спиной и снова скрылась на своей половине комнаты за серым пластиковым занавесом.

Харп не помнил, сколько длился день там, где он жил прежде, но сутки, тянувшиеся в мире вечных снегов ровно сто двадцать часов, казались ему непомерно долгими. Должно быть, именно поэтому ему не сразу удалось привыкнуть к странному распорядку дня, установленному в доме старого Бисауна. Первый раз здесь ложились спать незадолго до полудня. Второй раз – на закате. И третий раз – уже на исходе ночи, длившейся сорок восемь часов.

Середину ночи Харп и Марсал посвятили обсуждению деталей предстоящей охоты. Услышав, о чем идет речь, к ним присоединилась Эниса. Женщина не задавала никаких вопросов и не делала никаких замечаний – она просто сидела, подперев щеку кулаком, и внимательно слушала.

Старый Бисаун сидел в стороне от всех, поставив на низенькую тумбочку свою коробку с лекарствами и делая вид, что всецело поглощен их сортировкой. Однако это занятие не мешало ему внимательно прислушиваться ко всему, о чем говорили за столом. Но, как и Эниса, за время разговора старик не проронил ни слова и никаким другим образом не выразил своего отношения к затее, которую называл не иначе как полнейшим безрассудством. Больше всего Бисауну не нравилось то, что Харп увлек своим безумным проектом Марсала с Энисой. У старика не вызывало ни малейшего сомнения, что попытка убить снежного червя не может закончиться успехом. А неудача в подобном предприятии означала только смерть для тех, кто решился в нем поучаствовать. И хорошо, если хоть кто-то из троицы, увлеченно обсуждавшей сейчас детали охоты на обитающего в толще снегов монстра, сам это поймет. В противном случае старый Бисаун может остаться в своей хибаре вдвоем с Халаной. Тогда о том, чтобы полакомиться красницей или как-либо иначе разнообразить скудное меню, придется забыть. Да и повседневная работа по дому будет занимать все свободное время, не оставляя даже минутки для вдумчивого, неспешного размышления о тщете всего сущего.