Полная версия
Пустая клетка
Злату сразу вспомнилась пустая клетка в комнате Райхан. Получается, что и девушка улетела в небо, словно птица.
Вернулся повар с большим высоким хлебом:
– Вот и баба мой. В кувшине.
– А где кувшин? – поинтересовался наиб.
– Не разбив яиц, яичницу не изжаришь. Вы, красавицы, сбегайте, принесите чай – он там уже готовый стоит. – Повар стал усаживаться поудобнее. Основательно, с удовольствием. Как человек, которому давно некуда спешить и который знает себе цену. – Это блюдо так готовится. Заливаешь тесто в кувшин, вставляешь в него тростинку и запекаешь. А как испечется, вытаскиваешь тростинку и в отверстие заливаешь растопленное масло и мед. Когда настоится и напитается как следует, кувшин разбиваешь. Можно потом еще сверху полить.
– Опять все просто получается.
– Тонкости, конечно, свои есть, но это уже только повару интересно. Кувшин должен быть новый, выпекать подольше, на самом малом огне. Тростинку и кувшин не забыть маслом промазать.
– Вкусно! Тоже хатунь любила?
– И госпожа Райхан не брезговала. Вчера только после обеда попросила испечь.
– В еде капризна была?
– Да нет. Хотя изредка находило. Раз, помнится, ни с того ни с сего заказала мне андалузский пирог. Мне, чтоб лицом в грязь не ударить, пришлось бегать рецепт узнавать. Вчера вот после обеда бабу попросила.
Наиб оценивающе окинул взглядом уже разрезанное кушанье.
– Такой же испек или поменьше?
– Один в один. У меня для этого специальные кувшины стоят, чтобы мерки не подбирать.
Злат с сомнением покачал головой.
– Кушанье уж больно сытное. Приторное. Много не съешь.
– К ней как раз сказочница приходила, – откликнулась одна из служанок. – А что осталось, хозяйка мне отдала и ему, – она кивнула на привратника.
– Сказочница?
– Ну да. Вчера около полудня приходила сказочница. Молодая госпожа велела ее позвать. Она любила сказки слушать.
– И долго она у вас была?
– Долго, почти до вечера. Сказки – дело неспешное.
Тут уже решил встрять в разговор старый повар.
– К нам часто одна сказочница ходила. Воспитанница моего бывшего хозяина.
– Отца Лалы?
– Нет. Того самого, с которым мы из Персии бежали. Я же говорил, что он стал здесь сказочником на базаре.
– Ее, выходит, хозяйка хотела бабой побаловать? Каждый раз, как она приходила, это кушанье заказывала?
– Да нет. Вчера в первый раз. Думаю, бедная девушка его в первый раз в жизни пробовала. Хлеб базарного сказочника не полит маслом и медом. Хотя в домах, куда ее приглашали, может, и угощали.
– А у вас в доме его часто пекли?
– Было дело. Покойная госпожа его любила. Ее отец в свое время даже специально для себя его заказывал по-особому. С секретом.
– Раскроешь?
Толстяк рассмеялся:
– Чего тут раскрывать? Просто через дырочку наливали, кроме масла с медом, сладкое вино из изюма. Его хлеб может много впитать. Очень, кстати, вкусно получается. Хозяин еще смеялся: «Хорошо несговорчивых красавиц этим угощать». Оно ведь и правда, сюда полкувшина войдет.
– От вчерашнего бабы ни кусочка не осталось?
Служанка сразу встрепенулась:
– У меня! Принести? – и убежала.
– А ты, выходит, все до крошки съел? – обратился наиб к привратнику.
Тот только развел руками:
– Вкусно уж больно. Не стал ждать захода солнца.
– Обычно ждешь?
Вмешался ключник:
– Мы едим в пост в обед, хозяйка не возбраняла. А вот ужинаем уже после захода солнца.
– Когда тебя госпожа угостила?
– Когда сказочница уходила. Госпожа крикнула, чтобы я ей калитку открыл и угощение у нее взял. Ну, я так и сделал.
Вернулась служанка. В руках у нее был небольшой берестяной туесок с крышкой.
– Убрала вчера. От мух там, муравьев. Мед все-таки.
Кусок остался довольно приличной величины. Злат обратился к повару:
– Посмотри внимательно, уважаемый, никто ничего не добавил к твоему рецепту?
– Не пробуя, могу сказать – напитан он какой-то жидкостью. – Повар понюхал, отщипнул кусочек, пожевал. – Вином отдает. Гвоздику добавили, я не клал. И горечь какая-то. Явно гвоздику положили, чтобы горечь заглушить.
– Опиумом пропитали, скорее всего. Вот и секрет крепкого сна. Так что хозяину, как вернется, можете сказать, что привратник со служанкой не виноваты. Знаешь, где твой сказочник живет со своей воспитанницей?
Глава VI
Братство водовозов
– Что, брат Илгизар, – усмехнулся Злат, когда они со своим спутником отъехали от сокольничьего двора, – отдохнул чуток?
Солнце уже клонилось к закату, дневной зной спадал, только со стороны песков тянуло пустыней и степными травами. Ехали не спеша, не понукая старых лошадок.
Илгизар кивнул:
– Я, когда вы за дастархан уселись, уже проснулся, только выходить не стал. Просто лежал.
– Значит, слыхал разговор? С этим делом покончено. Если до завтрашнего утра эмирскую дочку не схватят где-нибудь на заставе или на пристанях, утром поедем за этой сказочницей. Уж она-то нас приведет к упорхнувшей птичке.
– Чего сразу сейчас не съездить?
– Вечер уже. Для сказочницы самая хлебная пора, она, наверное, сидит где в гостях. Да еще пост сейчас, многие после заката разговляются. Так что домой придет за полночь. А утром будет отсыпаться. Да, нам с тобой убитым франком нужно заняться. Целый день на жаре во дворе лежит. И водовозы задержанные нас ждут. Поди, уже и старшина их прибежал, нас дожидается.
– Старшина?
– А как же? Сарай – город большой, здесь в одиночку туго, особенно приезжему. Эти водовозы по большей части кто? Молодые парни, либо из степи, либо с гор. В родных аулах им места не хватает, вот и подаются искать лучшей доли в город. Только здесь ведь тоже никто никого не ждет. Торговать – деньги нужны и сноровка, опять в торговле неученому человеку делать нечего, нужно и счет знать и писать уметь. Ремеслу тоже учиться надо. Слуги по домам больше из невольников. Воду возить – самое лучшее дело. Лошаденка нужна из тех, что в поле скакать не годится, да телега с кувшинами. Для хозяйственной нужды в Сарае воду берут из прудов и арыков – хан повелел в каждом квартале вырыть. А для питья и еды с реки возят. Дело такое – без воды никуда, нужна постоянно. У каждого домохозяина договор с водовозами. Вот и сбиваются парни в артели, покупают вскладчину лошадей, телеги, кувшины, содержат конюшни. Все больше земляки, а то и родня. Живут часто тоже вместе, народ холостой, молодой. А деньгами, делами и разговорами с начальством ведает староста. Эти вроде по виду кипчаки, и взяли их у Черной улицы. Наверное, бурангуловские.
– А почему улица Черная?
– Кто ее знает. Так уж повелось. Может потому, что с северной стороны. У монголов заведено, что северное – черное, южное – красное. А может, еще почему. Там вроде как раньше ламы жили, черной веры. Звездочеты, колдуны разные. Когда после смерти Тохты была смута, многих побили.
Хорошо было ехать вот так не спеша по вечереющей улице под размеренную беседу. Встречные прохожие тоже никуда не торопились. Кто после трудового дня возвращался с базара, кто от пристаней. У многих на плечах были корзинки с провизией. Впереди теплый летний вечер во дворе за накрытым дастарханом, отдых и тихие домашние радости. Правоверные готовились к ифтару – вечернему ужину после дневного воздержания.
Илгизар потрогал холщовый мешок, полученный от повара. Там помимо туеска с остатками подозрительного бабы были заботливо сложены на помин души хозяйки лепешки, горшочек с сикбаджем и изрядная порция халвы. Юноша вздохнул и сглотнул слюну. Особенно хотелось пить, а наиб, словно нарочно, продолжал про воду и водовозов.
– В нашем деле водовозы первые помощники. Они ведь по всему городу ездят, в каждом дворе бывают. На них и внимания никто не обращает – привыкли. А они ведь многое видят, многое примечают. Думаю, и сейчас нам помогут.
Наиб оказался прав. Застеленную дешевым войлочным ковром повозку старосты водовозов они увидели, едва въехав на площадь. Видно было, что ее хозяин, отогнанный стражей подальше от дворцовых ворот, томится здесь уже давно. Его вид буквально источал почтение и мольбу. Злат даже не притормозил коня, отвечая на приветствие старшего водовоза, только сделал ему рукой знак следовать за ним. Тот с готовностью засеменил возле стремени.
– Какое ужасное недоразумение! Мне как только доложили сегодня утром, что шестерых наших схватили на улице ночью с мертвым телом, так я сразу прибежал. Только меня к ним не пустили, даже сам не знаю, что подумать. Ребята все как один хорошие, смирные. У них даже ножей с собой не было. Из мечети шли с ночной молитвы.
– Как из кувшина разило от твоих ребят, Буран-гул, – усмехнулся Злат. – Я аж пожалел, что лепешку с собой не прихватил, закусить.
– Ай-ай-ай, – осуждающе поцокал Бурангул.
– Я не мухтасиб, по мне пусть хоть совсем упьются. Но вот про то, что из мечети шли – лучше все-таки помалкивать. Мне интересно, где они взяли убитого франка? Тут уж я на тебя надеюсь.
– Душу вытрясу! – выпучил глаза старшина.
Въехали во двор. Разомлевшие за целый день сидения на жаре водовозы радостно вскочили при виде своего начальника, но он так сверкнул на них взглядом, что парни сразу смущенно потупились.
– Ну, Бурангул, что ты мне можешь рассказать про эту телегу? Да и вы, юноши, не смущайтесь, подойдите, помогите своему старшине.
Обрадованные приветливым тоном водовозы столпились вокруг. Один даже полез под телегу. Двое между тем вытаскивали кувшины.
– Ничего! – разочарованно подвел итог Бурангул. – Кувшины без клейм, даже конь без тамги. Одно можно точно сказать – телега не украдена у водовозов. Никто из наших неклейменого коня запрягать не будет.
Наиб покосился на накрытое рогожей тело под стеной. Тени уже доходили до середины двора, солнце садилось.
– Нужно будет его в монастырь отвезти. Потом еще успеем место осмотреть. Давайте, ребята, грузите. На месте все и расскажете, и покажете разом.
Он махнул рукой конюху, чтобы забрал лошадей.
– Ты же нас, Бурангул, довезешь?
Пока добрались до места, уже начало смеркаться, пусть даже они и не задержались в миссии у франков. Молчаливый привратник просто отворил дверь, указал, куда положить тело, и кивнул, давая понять, что на этом всё. Видно было: присутствию иноверцев он не рад. Скорее всего, он и так уже знал о случившемся. Франков, как называли в Сарае всех генуэзцев, венецианцев, каталонцев и других с ними схожих, было здесь раз-два и обчелся.
Немного поколебавшись, Злат забрал дорогой плащ. Вещь приметная, ценная.
По дороге Бурангул продолжал рассуждать о телеге:
– Лошадь, скорее всего, от конеторговцев. Не клейменная еще, да и молодая, хорошая. Про кувшины нужно гончаров поспрашивать. Это для нас все горшки одинаковы, а мастер может много чего приметить. Я вот точно могу сказать, что эта телега с пристаней, от ломовых возчиков. Старая уже. Ею, видно, в последнее время редко пользовались, потому что большой груз уже не выдержит. А пустые кувшины для отвода глаз в нее положить можно.
– Телегу явно для того и взяли, чтобы тело отвезти. Очень удобно прикинуться водовозами – они везде ездят, часто допоздна. Тем более что сейчас у мусульман пост. Они, бывает, и вечером просят воды подвезти.
На месте, где стража задержала водовозов, ничего интересного не нашлось. Повозка ехала со стороны главной площади, явно к повороту на спуск к воде. В этой стороне Сарая хороших проездов к пристаням не было. Базаров нет, чего ездить. Самый край города. Пристани внизу больше рыбацкие.
– Понятно, почему они раньше не свернули, – пояснил Бурангул. – Там нужно было мимо нашего двора ехать. На воротах сторож. Сразу бы заподозрил, что это чужие водовозы в наших краях.
– Здесь чужих нет?
Старшина покачал головой:
– Только наши. Тут народа мало живет, и все особняком. А у нас здесь и конюшня, и мостки. Чуть дальше – дом для собраний. Оттуда и шли наши ребята к конюшне.
– Так бы сразу и говорили. А то – мечеть!
– Мечеть тоже там. Маленькая. Рядом с домом собраний. Сейчас как раз ужин готов. Милости просим разделить нашу скромную трапезу.
– Ну что, Илгизар? Зайдем посмотрим, как сарайские водовозы живут. Солнце уже вот-вот сядет. Можешь у них в мечети намаз совершить. У вас в медресе чем разговляют? Пятнадцать лет мимо хожу, а по сей день не знаю.
– Воду дают с сушеными финиками. Потом пшенную кашу и катык.
– Неплохо! А у тебя, Бурангул, чем разговляются? Да ты глаза не прячь, я не шакирд, мне и вино можно.
– Зачем говорить? – засмеялся водовоз. – Лучше зайти и увидеть. А еще лучше попробовать.
Дом водовозов стоял на склоне, уходящем к реке. От дороги его закрывала высокая живая изгородь из колючих акаций, за которой открывался большой двор, засаженный карагачами и вербами. Дом был большой, с верандами со всех сторон. Прямо во дворе был накрыт дастархан, освещенный стеклянными лампами, постелены ковры, положены вышитые подушки. Бурангул жестом пригласил гостей к умывальнику – чеканному кумгану, к которому прилагалось вышитое льняное полотенце. Вода рядом в огромном чане, охраняемом парой высоких кустов.
Когда гости расселись, вернулись и водовозы. Уже переодетые, в шитых халатах, шелковых колпаках. На вид – богатые купцы, да и только. Наиб повертел в руках кубок – привозное стекло. Да и миски расписные, такие не каждый богач на стол ставит.
Бурангул суетился перед гостями:
– Не ждали гостей, особого угощения не приготовили, не прогневайтесь. Только что для себя стряпали. Бешбармак, бурсаки, катык. Сейчас вино принесут.
– Посуда как на эмирском столе. Денег не жалеете.
– Это все общее. И посуда, и ковры, и парадная одежда. Вся выручка идет в братскую казну. Сообща и лошадей покупаем, и ячмень. Все общее. – На всякий случай Бурангул добавил: – Сборы в казну тоже платим сообща. Весь день в поте лица добываем свой хлеб насущный. Зато вечером или в праздник можем отдохнуть не хуже ханских нукеров. Приходи к нам через два дня, как мы окончание Рамазана отмечать будем. Кто бы мы были каждый в отдельности? Знаешь притчу про веник и прутики?
Наиб кивнул на небо, где уже проблескивали первые звезды:
– Давай, Илгизар, разговляйся. У кого вода свежее, чем у водовозов? Да доставай эмирское угощение, попотчуй хозяина халвой и заморским кушаньем. Если повар не врет, такое в самом Багдаде едят. А мне вино давайте. Ибо по моей вере оно одобрительно. Еще святой Владимир сказал: «Веселие Руси есть питие».
Водовоз услужливо подвинул шакирду блюдо с сушеными финиками и абрикосами.
Дневная жара быстро сменялась вечерней прохладой. Тьма сгустилась в глубине двора под сенью деревьев. Со стороны реки поднималась свежесть и тишина. Свет от дрожащих огоньков ламп тонул во тьме на расстоянии вытянутой руки от сидящих.
– Мы как будто на дне колодца, из которого видно звезды, – расчувствовался Злат.
– На дне чаши, наполненной небом, как вином, в котором искрятся звезды, как пузырьки, – отозвался Илгизар. – Это сказал великий поэт Абу Нувас. Он жил в Багдаде, дружил с самим халифом Гаруном ар-Рашидом.
– Прочти нам его стих, ученейший юноша, – попросил Бурангул, – если помнишь.
– Помню. Только оно на арабском.
Илгизар прочитал.
– Может, почтенный, ты пойдешь к нам в мечеть муллой? Поучишь моих ребят письму и чтению Корана? Хочешь, примем тебя в свое братство или дадим хорошее жалованье?
– Тебе лучше обратиться с этой просьбой к Бадр-ад Дину, – вмешался Злат. – Не баламуть моего помощника.
– А что? Я вижу, он такой же приезжий, как и мы. Почему бы ему не примкнуть к нам? Здесь есть и кусок хлеба, и защита.
Водовоз мечтательно вздохнул.
– Хочу найти сведущего человека и насадить здесь настоящий сад. Как у того Гаруна ар-Рашида. Создать при нашей мечети собрание книг. Все мы совсем недавно ничего не видели, кроме степных колючек и тощих овец. Наши отцы были нищими пастухами у богачей. Черная кость. Теперь мы живем в прекраснейшем городе, где тысячи людей и тысячи чудес. Где есть книги и учителя мудрее книг, где на базарах товары со всего света. Грех не пить, когда вокруг вода.
– Настоящая мудрость водовоза, – засмеялся наиб. – Радует, что из многого вы хотите выбрать лучшее. Теперь послушай меня. Завтра же пошли своих людей разузнать, не видал ли вчера кто где этого франка. Благо, вид у него приметный. Плащ – вообще второго такого в Сарае нет. – Бурангул кивнул. – Сам походи по конеторговцам, гончарам, поспрашивай про лошадь и кувшины. Может, кто признает. Хозяина телеги поищи. Саму телегу с лошадью пока оставь у себя, коль хозяева ее твоим ребятам вроде как сами отдали. Пока обратно не попросят. – Все усмехнулись, а Злат продолжал: – И еще. Сегодня ночью сбежала из дома дочка ханского сокольничего, Райхан. Где-то прячется. Скажи своим, чтобы потихоньку пронюхали – не появлялась ли где вчера молодая девушка с господскими повадками.
Глава VII
Лицо под фатой
Сарай летом просыпается рано. Чуть рассветет, прокричат азанчи с минаретов, и заскрипят калитки, появятся на еще прохладных от ночной росы улицах первые прохожие. Еще немного – зашумят базары, наполнятся суетой и гулом речные пристани, откроются двери лавок.
Члены маленького отряда из Злата, Илгизара и двух стражников были в седлах уже на рассвете. Шакирд сразу после утреннего намаза отправился из родного медресе к ханскому дворцу, где его уже дожидался неутомимый наиб, который еще ночью, когда расставались, предупредил – завтра нужно тронуться пораньше. Чтобы всех застать. Вот и выехали, когда солнце только-только заблестело на золотом полумесяце над ханским дворцом. Прихватили с собой и пару лошадок посмирнее в поводу.
До дома сокольничего добрались рысью – благо прохожих на улицах было немного, а вот потом о всякой поспешности пришлось забыть. Толстый повар и скорость были такими разными вещами, что соединить одно с другим не получалось никак. Сначала повар долго кряхтел и собирался, наотрез отказываясь ехать к своему бывшему хозяину, который за долгие годы на чужбине стал ему другом, без гостинца. Потом придирчиво осматривал приведенную лошадь, явно побаиваясь ее нрава. А когда наконец, кряхтя, взобрался в седло, ехать велел только шагом. Чем тише, тем лучше.
Медлительность старый Маруф с лихвой восполнял словоохотливостью. Благо в стремя к нему пристроился Злат, время от времени подбадривавший рассказчика вопросами.
Повар с удовольствием вспоминал Багдад, роскошные базары, дворцы и пиры. Рассуждал о превратностях судьбы и ее неумолимости.
– Вот ты спросишь, почему мой бывший хозяин стал сказочником на базаре? – По правде говоря, никто его об этом не спрашивал. – Ведь был он человеком ученым и уважаемым. Был в кругу таких же почтенных людей одним из первых. Книгу звезд читал, как собственную ладонь. Хочешь верь – хочешь не верь, а в вашем медресе не найдется никого, кто может сравниться с моим хозяином в учености. Мог бы там есть сласти и самые лучшие лакомства. Ходить в шелковом халате. А он сидит в разваленной хижине за городом, грызет сухую лепешку с просяной похлебкой, укрывается дырявым чапаном.
Сам так захотел. Да ты, наверное, знаешь сказочника Бахрама? – Наиб кивнул. – Никогда никому он не говорил своего настоящего имени. И мне запретил. Знаешь, почему?
Когда сорок лет назад толпа безбожников, прикинувшихся мусульманами, бросилась громить его дом, я вывел хозяина через заднюю калитку. Велел бежать за город, пока ворота не закрыли. Сам вернулся. Схватил мешок дорожный, думаю, чего бы с собой прихватить. Деньги взял лишь те, что у меня на припасы были. Одежду взял только свою, попроще. Беглецам ведь от шелковых халатов только лишнее внимание. Думаю, хозяин ведь мой – мудрый человек, у него книг – целая комната до потолка. Нужно хоть одну прихватить. Да вот беда, человек я неученый, как выбрать самую нужную? Тут меня и осенило. Забегу в спальню и возьму книгу, которую он при себе держал. Уж, наверное, это и будет самая ценная. Забегаю – а там несколько книг лежит. Чтобы не ошибиться, схватил самую толстую. Тяжеленная такая, здоровая, еле в мешок втиснул.
В общем, унес ноги. Догнал хозяина. Первые дни не до мешка было, лишь бы уцелеть. А уж как на корабль попали, похвалился я, что одну книгу все-таки спас. Обрадовался хозяин, полез в мешок, да как рассмеется! Воистину, говорит, это знак свыше. У меня в спальне лежали бесценные рукописи по математике и астрономии, редчайший труд по философии, а ты взял сборник сказок. Видит, что я расстроился, и утешает – эта книга тоже очень дорогая, старинная.
Сборник персидских сказок. «Тысяча ночей» называется. Всю жизнь я, говорит, гнался за высшей мудростью, пытался постичь движение звезд и глубинную суть вещей, хватался за стремя великих. А сказки считал никчемной забавой, развлечением от скуки. Попрал мою гордыню Всевышний. Послал мне знак. Считал я себя избранным, тянулся за доступным лишь немногим и презирал простецов. Служил знанию ради знания. Кому и какая польза была от моей учености? Твоей рукой, Маруф, водили сами ангелы, говорит. И стал сказочником на базаре. Даже имя сменил. Назвался Бахрамом.
– Вот поди же, – покачал головой Злат, – Бахрама я давно знаю. Сколько раз его сказки слушал и восхищался. И в мыслях не было, что он бывший вельможа.
– Вельможей его вряд ли можно назвать, скорее придворным звездочетом. В Персии у хана при дворе их много было, со всех краев съезжались. Он им специальный дом мудрости построил, с разными хитростями, чтобы за звездами следить. Много там людей было. Всяких вер.
– А про веры ты откуда знаешь? Они что, тебе исповедовались?
– Э-э, дорогой! Так я же повар. Повара про своих хозяев и их гостей больше лекаря и ключника знают. От ключника можно утаиться, от лекаря, а от повара никак. Взять тогдашнего визиря. Он себя называл мусульманином. А молва твердила, что он тайный иудей. Правду твердила. Потому как, когда он к нам приходил, хозяин всегда велел угощение по иудейским правилам готовить. Кошерно по-ихнему. Чтобы, значит, молочное с мясным ни-ни, не смешивать. Другие запреты у них тоже есть, и свинину они, как и мусульмане, не едят.
– Для иных гостей свинину заказывал?
– Было дело. Всякий народ к нему приходил. Иных гостей он велел и свининой уважить, хотя сам ее не ел.
– Скажи, а в Сарае свинину мясники продают?
– Нет. Ты же сам из христиан, часто свинину ешь?
– Когда в гостинец привезут с севера. Обычно окорок.
– У нас свинину можно купить только зимой и только у черкесов. На заказ. Привозят мороженую из предгорных лесов. Дорого только. Бывает, на кораблях привозят морем, живых свиней. Но тоже на заказ. Потихоньку на корабле и режут.
– Покупал?
– Приходилось. Убитой госпожи отец иногда заказывал.
– Так он что, не мусульманин был?
– Мусульманин. Только гости к нему иногда приходили разные. Чужеземцы. Их и угощал. Отдельно. Он с ними всегда уединялся и трапезничал тайно.
– Важные, видно, птицы были, коль так старался?
– Это правда. Потом, когда уже хозяин за морем пропал, приходил один из них к хозяйке. Все выспрашивал, что да как. Страху на нее нагнал.
– А откуда знаешь, что это одни и те же люди?
– Как не знать? По виду и по одежде мусульмане. Не франки, не русские, не черкесы. А свинину едят. Да и видно, люди не простые. Мой ведь хозяин богач не из последних был, а перед ними стелился.
Проехали заставу, свернули на утоптанную тропу вдоль реки. Здесь стояли уже больше рыбацкие причалы да тянулись дальние огороды. То тут, то там видны были летние балаганы из тех, что делают рыбаки да сторожа грядок.
Хижина сказочника ютилась в тени нескольких старых огромных верб. Чистый двор, поросший мягкой шелковистой травой, был обсажен изгородью из колючего кустарника. Навстречу гостям с невысокой скамеечки под деревом поднялся худой сутулый старик в заплатанном халате.
Наиб не стал заезжать во двор, спешившись у изгороди. Пропустил вперед повара, буркнув еще раз:
– Не говори, что госпожу убили!
Но старик сам, едва поприветствовав Маруфа, обратился к Злату.
– Что привело почтенного наиба со стражей в мой дом с утра пораньше?
– Грехи человеческие, – улыбнулся тот. – Ты же знаешь, уважаемый Бахрам, что я всегда разыскиваю то, что не терял. Вот и теперь мне нужна твоя помощь. Вернее, помощь твоей воспитанницы. Она дома?
– Спит, – встревоженно отозвался старик.
– Так, может, мы ее и будить не будем. Скажи, где она была позавчера? Ты ведь знаешь?
– Конечно, Феруза послушная девушка и никогда не уйдет из дома без спросу. Она ходила в баню, что на булгарском базаре. Там как раз собирались несколько купчих и позвали ее рассказывать сказки. Она еще хотела вернуться пораньше, чтобы сготовить мне праздничный ужин. Вчера ведь была Ночь Могущества, а я старый человек, уже думаю о душе, держу пост.