#Лисье зеркало

«Не болтая за едой, ты помогаешь коллегам сэкономить время».

«Меньше чая за обедом – меньше отлучек в уборную».

Последний плакат висел в столовой и отчего-то смешил Луизу больше других. Но, к сожалению, это было единственным забавным моментом в новых порядках. Анхен все больше утверждала свою власть над работницами фабрики. С другой стороны, лекции все-таки начались и стали ежедневными, а Густав Юнсон, выглядя отстраненным и погруженным в идеи общего блага, являлся противоположностью фрекен Монк. Возможно, ему думалось, что жалоб попросту нет, ведь Анхен умело ограничивала его общение с женщинами.

Его лекции не были похожи ни на пространные рассуждения Фабиана, ни на короткие заявления Анхен. Примерно на второй или третьей из них Луиза поняла, что ей действительно интересно не только слушать Густава, но и смотреть в его одухотворенное и вдохновленное лицо. В его слова о благодарном труде и процветающей стране с легкостью верилось так, как верил в них и сам лектор. Когда Лу его видела, ей хотелось и улыбаться, и прятать свою улыбку.

Из размышлений о благородном профиле и длинных ресницах Густава ее вырвала Маришка, ткнув Луизу локтем в бок.

– А ведь у меня именины на днях, – заговорщически прошептала кудрявая швея. – Придешь к нам с Павлом? Из деревни вкусностей прислали, колбасы, там, и сливовицы домашней.

– Приду, – вполголоса отозвалась Луиза. – Когда?

Почувствовав на себе взгляд Анхен, которая, сложив на груди руки, стояла у стены, она снова сосредоточилась на лекции.

– Послезавтра. Вместе после работы пойдем. И Хелена с нами.

***

В назначенный день после работы Луиза с подругами отправилась в доходный дом, где Маришка жила с мужем Павлом. Раньше в тех же домах держали фешенебельные комнаты для гостящих в столице дворян, но теперь там жили все, кто мог вносить небольшую квартплату и хотел жить неподалеку от порта. Лестничные пролеты дома уже не выглядели презентабельными: изящные газовые светильники и ажурные чугунные перила плохо сочетались с обшарпанными дверями квартир и криво подписанными табличками с именами жильцов.

Зайдя внутрь, Маришка втолкнула подруг в комнатку и сразу бросилась суетиться на кухне. За стенкой щелкнул и тихо загудел газовый котел. Хелена устало опустилась на скамейку, сняла фетровую шляпку и принялась методично вынимать длинные шпильки из своей тяжелой прически. Луиза насчитала их не меньше дюжины.

– Сил больше нет, – протянула Хелена, распустив наконец косу. – Смотри, что с волосами стало! От этого узла волосы выпадать начали. Вот же ведьма…

– Анхен легко говорить, у нее же нет такой косы, поэтому твои проблемы ей непонятны. – Луиза сочувствовала подруге, но не знала, чем ей помочь.

Она прошла вглубь комнаты, напрямик к окну. Здесь открывался вид на порт и свинцово темнеющее море. Закатное солнце еще освещало горизонт чуть розоватой полосой, а уличные огни уже зажглись. Через приоткрытую створку доносился запах весны и водорослей.

Как легко и сладко дышится у моря! Небо над общежитием Луизы затягивали тяжелые желтоватые облака, которые душили весь фабричный район, а из окна было не на что смотреть – только внутренний двор, кишащая котами и бродягами свалка да чужие окна. Здешний вид привлекал гораздо сильнее, и Лу по-доброму позавидовала Маришке, которая могла созерцать его каждый день.

Какое-то время гостья наблюдала за людьми на улице: одни спешили домой после работы, другие неспешно курили, собравшись в группы у ярких вывесок кабаков, а в тенях переулков сновали сумрачные личности, вызывавшие тревогу. Луизе было интересно наблюдать за всеми ними, не меньше чем за аристократами из дворцового окна. Вдруг у нее в памяти всплыл вид на королевский парк, воспоминание ускользающее и радужное, словно сон о прошлой жизни.

Из грустных мыслей о детстве ее вырвали громкие голоса, доносившиеся из прихожей. Маришка отвлеклась от нарезки колбас и тотчас поспешила к дверям. Хелена в это время сидела на кровати, все еще расчесывая волосы.

Двери распахнулись, и в них показался несуразно высокий детина с едва вписывающимися в проем плечами, одетый в комбинезон. Повисшая у него на шее пухлая Маришка казалась крошечной и хрупкой, как кукла, а ее туфли в тот момент даже не доставали до пола. Деликатно придерживая жену за спину, Павел внес ее в квартиру, где поставил на ноги и чмокнул в щеку.

Он снял красную вязаную шапочку, под которой обнаружилась обширная залысина, что выглядело несколько странно при его густых светлых бакенбардах. Затем он поочередно протянул руку обеим девушкам и присел на табурет за стол.

За ним в комнату вошел пожилой сухощавый мужчина с жидкой шевелюрой, разделенной надвое пробором, и пухлогубым лягушачьим ртом. На его лице отражались годы добросовестного пьянства и глубокий скепсис. В руке новоприбывший держал авоську с тремя бутылками портвейна, брякнувшими, когда он поставил их на стол и уселся рядом с Павлом.

– А это куда, Влас Катич? – Маришка недоуменно мотнула головой в сторону пятилитровой бутыли со сливовицей, оплетенной лозой.

– Сливовица – девицам, а это мне, – хриплым голосом ответил он. Павел понимающе ухмыльнулся.

Маришка быстро расставила на столе тарелки с деревенской колбасой и обжаренными капустными рулетиками, какие раньше часто готовила Зельда, а Павел разлил сливовицу по разномастным кружкам. Его коллега откупорил бутылку портвейна и налил темную жидкость в граненый стакан.

Когда гости расселись вокруг стола, Павел предложил выпить за здоровье именинницы, и все пригубили из своих кружек, а Влас Катич залпом осушил стакан и залихватски крякнул.

Луиза раньше пробовала вино, но сливовица была слаще и приятнее, хоть обжигала горло, как и любой алкоголь.

– Хорошо дома! – расслабленно вздохнула Маришка. – А у нас Дракониха, как всегда, бушует, грозится штрафами за разговоры на работе.

– Это которая ваша из Комитета? – отозвался ее супруг. – Не понимаю, как ее вообще допустили к работе. Наши только на пользу трудятся – вот, зарплату нам повысили. Может, ну ее, фабрику твою, посидишь дома, нам хватит.

– Нет уж, лучше б эту вредительницу выгнали, еще я не бегала! – возразила Маришка, воинственно вонзая вилку в кусок колбасы.

Их беседа продолжалась, становясь все более непринужденной от кружки к кружке. Здесь Луиза чувствовала себя в безопасности, даже большей, чем в привычной каморке общежития. Ей нравилась компания, где от нее ничего не требовалось. Даже мужчины, которых она видела впервые, не вызывали тревоги.

Спустя какое-то время подала голос захмелевшая Хелена.

– Вкусно, Маришка, я с детства такой колбасы не пробовала, – мечтательно протянула она. – Это из какого поместья привезли?

– Из моего, конечно, у меня же отец скотник, ты забыла? – напомнила повеселевшая хозяйка. – Вот выше имение, так у них одни горные пастбища и скотина никакая, не мясная. Не то что у нас.

– А ведь Влас Катич тоже из тех мест, лесом занимался. – Павел обратился к старику, который осушал уже третий стакан: – Верно я говорю?

– Верно, – степенно кивнул Влас Катич. – Но я этот лес не просто валил, а был бригадиром, а потом и вовсе управляющим поместьем. Целым поместьем! – Он развел руками, будто показывая масштабы своей влиятельности.

– Да слышали мы уже твои рассказы. Только разве не выгнал тебя старый граф? – ехидно осведомилась Маришка.

Влас Катич допил остатки портвейна и, грохнув стаканом об стол, тяжко вздохнул, встал и, отойдя к окну, драматично закурил.

– Очернили! Завистники! – Облачко сизого дыма повисло над его головой, обращенной к порту.

Все повернулись к нему, готовые выслушать историю, явно рассказываемую не впервые.

– Да не выгнал бы он меня, никогда б не выгнал. – Влас Катич затянулся в очередной раз. – Если б не этот твареныш… я ж верой-правдой десять лет служил, оба поместья на меня равнялись. Да только… – Тут он повернулся к компании. – Все же знают нынешнего председателя Комитета по правам рабочих?

– Жоакин Мейер, – утвердительно кивнула Хелена.

– Он самый. Я ж его с этих самых пор знал. – Он показал ладонью уровень чуть выше подоконника. – Он и занял мое место, уж очень графу приглянулся. Весь чистенький, хоть и из грязи вылез. Его же от иберийца-бандита старая дева прижила, на первого попавшегося кинулась, а родив – померла. Вырастил его дядька. Строгий, хоть сам и пил по-черному. Лупил каждый божий день розгами, дурь, говорит, выбивал. Да видно, не всю выбил.

– Но, говоря по справедливости, если бы не этот Мейер, мы бы тут не сидели так запросто и не пили бы этот замечательный портвейн, – примирительно заметил Павел, поболтав остатками питья в бутылке.

– И правда что, – согласился, опустив плечи, Влас Катич и вернулся к столу.

Дружеская беседа продолжалась. Маришка делилась воспоминаниями о своей юности в деревне и о том, как она пасла коров на солнечных лугах, пока не подалась за заработками в город и не встретила Павла. Луиза заметила, как теплеет ее резковатый голос каждый раз, когда речь заходит о муже. Ей очень нравилась эта атмосфера взаимной любви и нежности.

Именинница продолжала бы и дальше, но все услышали громовой храп прикорнувшего на столе среди тарелок Власа Катича. Тогда Павел поднялся и потащил расслабившегося старика в его комнату. Вернувшись, он предложил вызвать гостьям извозчика, ведь время было позднее, а хозяева, даже если бы очень хотели, не смогли бы расположить всех в своей скромной комнатушке.

Оказавшись в повозке, Хелена взбодрилась от ночного воздуха и начала болтать, как обычно:

– А я забыла, представь себе! Всем хотела рассказать и забыла. Свадьбу готовят, королевскую. Принцесса Агнесс выходит замуж за Антуана Спегельрафа. В городской ратуше. Ух, хотела бы я увидеть ее платье! И коронация в тот же день, представляешь? У нас снова будет король, здорово же?..

Услышав знакомые имена, Луиза будто немного протрезвела и встрепенулась. Попыталась вспомнить лицо старшего брата и не смогла – слишком давно видела его в последний раз. Король… Кто бы мог подумать. Должно быть, отец доволен.

Зайдя наконец в свою комнату, Луиза вернулась в сумбурное хмельное состояние. Мысли в голове путались, соединяясь между собой в непредсказуемые цепочки. Едва ее голова коснулась тонкой подушки, она мгновенно погрузилась в сон.

Луизе снились залитые солнцем луга у горной речки Флог, по которым, оседлав механическую корову, мчался Фабиан Дюпон, а его волосы развевались на ветру под оглушительные аплодисменты всего швейного цеха. Особо пылкие девушки падали в обморок, когда тот рассыпал воздушные поцелуи, гарцуя на своем скакуне. Внезапно из толпы выбежала Анхен Монк, ударила его по голове метровой линейкой, и образ разлетелся во все стороны белыми чайками, которые, оглушительно вереща, пытались достать ее клювами. Рассвирепев, Анхен принялась сорить звонкими монетами из сита прямо на сверкающий от капель дождя тротуар, в который превратился зеленый луг, а толпы работников с факелами в руках кинулись их собирать, избивая друг друга и причиняя страшные увечья. Среди них Луиза разглядела и старого Власа Катича, который без умолку кричал: «Очернили! Завистники!» – пока один из рабочих не отрубил ему голову тесаком. Тогда тот превратился в гуся и степенно зашагал по безлюдному коридору королевского дворца, проходя мимо трупа Иоганна Линдберга с распахнутыми серыми глазами.

***

Следующий день на работе показался Луизе пыткой: стрекот машинок, хлопанье дверей, шорох ткани – каждый звук казался ей нестерпимым и впивался в виски, отзываясь где-то за глазами. К тому же ее страшно клонило в сон и приходилось больно щипать себя за переносицу, чтобы не упасть лицом прямо на машинку. От духоты и шума перед глазами все плыло и вздрагивало. Хелена тоже выглядела нездоровой и осунувшейся, в то время как Маришка держалась обыкновенно бодро, только изредка обеспокоенно поглядывала на подруг. Даже странно, что Анхен не подошла и не учинила им разнос, почувствовав момент слабости.

Не только часы, но даже минуты тянулись мучительно долго, а после работы еще была лекция Густава, которую Луиза ни за что не хотела бы пропустить.

К звонку со смены Луиза была полностью истощена; кроме того, она не смогла заставить себя съесть ни крошки за обедом. Она заметила, что Хелена бочком прокрадывается к выходу с фабрики, явно намереваясь улизнуть. Почувствовав на себе взгляд Луизы, Хелена обернулась к ней, сделала страдальческое лицо и знаком попросила не выдавать ее. Лу понимала подругу, но сама осталась.

Как и всегда, она внимательно вслушивалась в каждое слово Густава, ловила каждую его мысль. Если бы он обратился прямо к ней и спросил, что же она запомнила из его лекций, та бы пересказала все без запинки. Чтобы понять сказанное им, Луиза представляла разные сценки, где придавала человеческие черты заводам и гильдиям, – это было очень увлекательно. В какой-то момент образы в голове Луизы вышли из-под контроля, и хотя ей казалось, что сама она продолжает внимательно слушать лекцию, словно бы потерявшую логику и принявшую странный оборот, со стороны было видно, что она уснула, безвольно приоткрыв рот и уронив голову на грудь.

Три звонких щелчка прямо у нее над ухом прозвучали как удары хлыста, и Луиза подскочила, испуганно всхлипнув. Перед ней стояла Анхен Монк с пугающей плотоядной улыбкой и красными пятнами на щеках и шее. Как правило, она не вмешивалась в ход лекции, но случай Луизы показался ей вопиющим.

– Не выспались за работой, фрекен? – ядовито начала она. Густав оторвался от своих бумаг и вместе со всеми уставился на неприятную сцену. – Или лекции герра Юнсона слишком скучные для вас? Нет? Слишком непонятные? Молчите?!

– Анхен, оставь девушку, – примирительно окликнул ее Густав, улыбаясь самой мягкой своей улыбкой. – Здесь так душно, что я и сам сейчас усну. Удивительно, как вы все еще это терпите, – обратился он к своим слушательницам, а те, переглядываясь, захихикали, ведь фразу лектора можно было отнести и к фрекен Монк. – Давайте лучше откроем окно, так всем станет легче!

Обстановка немного разрядилась, а воздух в столовой посвежел – пахло первым дождем. Густав вернулся к своим бумагам и продолжил как ни в чем не бывало, а фрекен Монк заняла обычное место у входной двери. Луиза боялась пошевелиться от стыда за свой промах, но сонливость полностью ее покинула. Особенно ей было неудобно перед Густавом. Она не хотела, чтобы он думал, будто Луиза не слушала. А как он вступился за нее перед Анхен! Это были благородные слова прекрасного человека, надо непременно его поблагодарить. Решено: сегодня она переборет свою застенчивость и объяснится перед ним за этот поступок.

Когда лекция была окончена и все двинулись на выход, Луиза вдоль стенки пробралась к импровизированной трибуне из двух деревянных ящиков, на которых Густав раскладывал листки с планами и заметками. Неловко кашлянув, она обратилась к молодому человеку неестественно тонким голосом:

– Герр Юнсон, послушайте…

– Конечно-конечно. – Он оторвался от бумаг, где ставил какие-то галочки, и, увидев ее, весело вскинул брови и воскликнул: – Ба, да это же Спящая красавица! Вы хотели спросить о чем-то?

– Не совсем… – Луизе потребовалось еще несколько секунд, чтобы собраться с духом. – Видите ли, мне очень нравятся ваши лекции, я обычно все-все слушаю и запоминаю. Прошу, не думайте обо мне плохо. – Она выпалила все на одном дыхании, опустив глаза в пол, но потом вскинула голову и посмотрела Юнсону прямо в лицо: – И спасибо, что вступились за меня. Надеюсь, что не доставила вам больших хлопот. – Она слегка присела в подобии книксена, которым в исключительных случаях пользовались простые девушки с фабрики.

Неожиданно Густав рассмеялся. Кровь прилила к лицу смущенной Луизы, и она недоуменно ждала, пока он закончит и скажет хоть что-нибудь.

– У меня и в мыслях не было осуждать вас, честное слово! – Он снова широко улыбался, но уже не всей столовой-аудитории, которая была сейчас гулко пуста, а лично Луизе. – Как вас зовут? Я ведь никого по именам не знаю… только немного узнаю лица.

– Лиза Вебер, швея, – назвала свое «простое» имя Луиза и пожала протянутую руку юноши.

– Так-то лучше! Ну а мое имя, полагаю, вам знакомо. – Его тон был теплым и дружелюбным, чего Луиза вовсе не ожидала от этого разговора. – Так вы говорите, вам нравятся мои лекции, Лиза? И чем же? Я все боялся, что они смертельно скучны и запутанны!

– Нет, что вы! – всполошилась девушка. – Все очень понятно, особенно если представлять себе все эти мануфактуры, капиталы и классы как человечков. Я так и делаю! – Тут она сообразила, какую глупость ляпнула, и сконфуженно замолчала.

– Как любопытно! А вы, случаем, не рисуете? – Казалось, он живо заинтересовался ее идеей. – Не могли бы вы показать мне этих самых персонажей?

– Я могла бы попробовать… – Луиза воспрянула духом.

– Тогда я с нетерпением буду ждать, когда вы принесете мне зарисовки по моим занудным рассуждениям.

– Я принесу завтра! – выпалила Луиза и впервые за день искренне улыбнулась.

Попрощавшись с Густавом, швея заторопилась домой сильнее, чем обычно: ведь она обещала принести картинки на следующий же день и хотела покорпеть над ними, пока не выключат свет на ночь.

Луизе удалось отыскать только один лист коричневатой упаковочной бумаги, который не был испачкан ни жиром, ни овощным соком, и огрызок химического карандаша. С горечью она подумала, что ее нынешняя жизнь не располагает ни к ведению дневников, ни к пейзажным зарисовкам. Тем не менее она постаралась, перенося забавные образы из своей головы на грубую бумагу с заломами.

Вот на листе появились пузатые и ленивые гильдии, плечистый рабочий, чем-то похожий на Павла, дымящий трубкой завод, аристократия в виде комично-галантного кавалера и строгое усатое лицо Комитета.

Едва все было закончено, а имена человечков подписаны для ясности, с прощальным шепотком исчез в настенном светильнике газ, и строго по расписанию комната погрузилась в темноту.

На следующий день она не могла дождаться встречи с Густавом и все время проверяла, на месте ли рисунки, свернутые для сохранности в трубочку и перевязанные шнурком. Луиза сильно волновалась: понравятся ли ему ее карикатуры? Когда она наконец смогла подойти к нему после лекции, он сразу вспомнил об их уговоре и рисунках, радостно принял их из ее рук и погрузился в изучение набросков.

Через пару минут он поднял голову и обратился к Луизе:

– Это потрясающе! Очень остроумно и забавно, как раз то, что понравится людям!

Девушка разулыбалась, польщенная такой оценкой, тем более от Густава.

– У меня только одно замечание. – Он указал на персонажа Комитета. – Этот образ необходимо смягчить и сделать не таким похожим на реального председателя. Не думаю, что он одобрит такую карикатуру.

– Ой! – Луиза испуганно прижала руки ко рту. – Я и не знала в точности, как он выглядит! Только понаслышке!

– Тогда ничего страшного, – успокоил ее Густав. – Сможете перерисовать это набело? Или даже нарисовать конкретные сценки по мотивам лекций? Например, как Комитет помогает Рабочему встать на ноги и защищает его?

– Я с радостью! – тут же откликнулась девушка. Но сразу смешалась и в смущении посмотрела на стол. – Вот только у меня кончилась бумага. Но я куплю на выходных и все-все перерисую! – немедленно заверила она молодого человека.

– Ха, в этом нет нужды. – Он с довольным видом указал на кипы бумаг перед собой. – Берите мою, у меня ее более чем достаточно!

***

Теперь вечера приобрели дополнительный смысл для Луизы: кроме ежедневных лекций, она занялась иллюстрациями. Сначала она рисовала всех персонажей только по грудь, потом Густав попросил нарисовать их в полный рост и в разных позах и с каждым разом хвалил ее все больше. Ему думалось, что если доработать идею и отточить сценки, то проектом можно будет похвастаться в Комитете. Конечно же, авторство безраздельно принадлежало Лизе Вебер, но над сюжетами картинок, а также над подписанными снизу диалогами они работали вместе.

В один из вечеров Густав предложил отдать ей те лекции, что уже были прочитаны на фабрике, а в последний момент деликатно уточнил, умеет ли она читать. Луиза удивилась такому вопросу, но потом вспомнила, что даже Маришка не была обучена грамоте, а потому узнавала все новости из сплетен и пересказов газет от Хелены. И тут Лу ясно поняла предназначение своих рисунков, если их проект будет одобрен и поддержан: не пугающие плакаты с призывами, а забавные нарисованные сценки сделают идеи Комитета понятными для тех, кто не мог читать даже по слогам. Это делало задачу еще более ответственной, и Луиза с энтузиазмом приняла вызов. Еще никогда она не чувствовала такой вовлеченности в события, происходящие в стране.

С записями Густава дело пошло еще быстрее и увереннее. За выходные Луиза успела проиллюстрировать четыре лекции и пару манифестов, которые Густав специально принес ей из штаба Комитета.

На работе Луиза хотела было положить рисунки в ящик стола, где держала ножницы, горько пахнущее масло для машинки и кусочек мела, но там нашелся предмет, которого в пятницу еще не было. В неглубоком ящичке лежал альбом в плотном изумрудном переплете с хорошей бумагой, годной и для акварели, и для угля. Листы были соединены тонкой черной лентой через круглые отверстия, так что можно было вынимать готовые рисунки, развязав крохотный бантик.

Луиза в изумлении смотрела на вещь, равных по изяществу которой она не видела уже много лет. Сначала она даже не решалась прикоснуться к альбому, словно тот мог исчезнуть. Но потом вдруг решила, что альбом попал к ней по ошибке, и поспешно открыла его в надежде увидеть метку хозяина.

Однако обнаруженная под обложкой надпись ошеломила ее еще больше:

Лизе Вебер, удивительно талантливой девушке. Творите! Густав Юнсон.

Смысл написанного дошел до нее не сразу: Густав сделал ей подарок. Конечно, это было нужно для общего дела, но Луиза никогда прежде не получала подарков от молодых людей.

– Что у тебя там? Тетрадь? – Ей за плечо заглянула Хелена, только что пришедшая на работу, как раз к звонку на смену.

– Нет, это для рисунков. – Бережно сложив в альбом принесенные зарисовки, Луиза закрыла его и осторожно убрала обратно в ящик, чтобы он не касался масленки. – Для Комитета, я обещала помочь герру Юнсону.

– Так вот о чем вы после лекций разговариваете, – разочарованно протянула подруга. – Дела… Я-то уж подумала, что у вас намечается роман…

– Не говори глупостей, – испуганно прервала ее Луиза, оглядываясь по сторонам. – Еще не хватало, чтобы начали сплетничать.

– Не сердись, я же не знала, что ты рисуешь! – Хелена примирительно чмокнула ее в щеку. – Покажешь? Или секретный проект? – Она сделала круглые глаза.

– Покажу, когда будет готово, – улыбнулась Луиза – впервые за последние недели, когда придирки Анхен Монк отравляли ей жизнь и подавляли обычно беззаботный нрав. – С чего такое веселье? Ты сегодня просто болтушка.

– А погляди! – Хелена мотнула головой, и Лу заметила, что прекрасная длинная коса подруги снова свободно змеится по ее спине.

– Ты рискуешь, – пробормотала Луиза. – Анхен устроит тебе… даже не знаю, на что она способна.

– Вот и посмотрим. – Хелена пожала плечами. – В правилах ничего не написано про прически, а мне надоело ее бояться.

В тот же день после лекции Луиза подошла к Густаву, чтобы поблагодарить его за такой удивительный знак внимания и поддержки, но он был рассеян, куда-то спешил, и разговора не получилось.

***

Казалось, молодой человек и вовсе забыл о произошедшем, но через пару дней в ящике Луизы оказалась дюжина неочиненных угольных карандашей. Она не сдержалась и порывисто прижала всю их связку к сердцу – и только потом положила обратно в ящик. В этом не было ничего личного, не могло быть. Просто Густав хочет, чтобы дело продвигалось быстрее, а рисунки были удачнее. Это было так, но в ее груди заплескалась крохотная рыбка радости, заставляя мечтательно улыбаться за скучной работой. Только один раз она выпала из своего светлого состояния: когда проходящая мимо Анхен ядовито шепнула Хелене что-то насчет последнего предупреждения и осведомилась, долго ли будет отсутствовать Маришка.

Вечером Густав снова перевел тему, едва она захотела сказать спасибо за карандаши. Но он был крайне внимателен к ее работам и удовлетворенно отложил некоторые как конечный вариант.

– На сегодня все. – Он со вздохом откинулся на стуле.

Теперь они не стояли у кафедры, а занимали край обеденного стола, предварительно застелив его газетами. Те пестрели крупными заголовками о королевской свадьбе, намеченной на конец июня, будто эту тему можно было обсуждать бесконечно и на разные лады. Луиза принялась собирать листы в стопку, чтобы связать их лентой.

– Думаю, еще полдюжины полноценных иллюстраций – и проект можно будет представить на собрании. У него грандиозные перспективы! Вы понимаете? – Он поднялся со своего места и отошел к окну.