f20 тело

Юлия Марфильская

f20 тело

В этом отражении я всегда пыталась найти себя, но видела лишь тело.

Мысль первая. Детство.

У меня есть тело. Или я и есть тело? Этот вопрос появился тогда, когда пятки этого тела не доставали до пола. Ноги свободно качались в воздухе, по старому телевизору шли бабушкины сериалы, за окном была жара, тянуло тиной от близлежащей речки, а моё тело просило шоколада. Я сама его не хотела, но эта глупая оболочка что-то смела требовать от меня. Это расстраивало. В таких ощущениях, конечно же, стоило разобраться, но до маленького сознания, которое только начинало свою жизнь, было всё мутно, поэтому идеи и помыслы откладывались. Но, когда же на голову обрушивалась ночь, приходило ощущение, чувство, что "я" есть нечто за гранью. Я была больше своего маленького детского тела, словно бы общность образов запечатали в плоть и кровь.

Было это так, что я физически ощущала, как мозг отправляет импульсы, чтобы пальцы рук начали двигаться. То есть тело было машиной, где все команды выполняются с помощью компьютера – сердце качает кровь, лёгкие кислород, желудок отвечает за топливо и так далее. Но чем была именно я?

Я мысль, лёгкое дуновение ветра, сверкающая молния, скоротечный поток реки. Я не тело. Тело это конструкция, в которой я обитаю. Употреблять пищу хочу не я – это потребность в энергии для тела. Мыться хочу не я – это необходимая гигиеническая мера для тела. Сладости хочу не я – это нужная деталь для поддержания серотонина в теле. Играть хочу не я – это посредственное использование избытка энергии в юном теле. Связь с другими людьми – …просто мне не нужна. Не мне, не моему телу. По крайней мере детскому телу.

Ноги не доставали до пола, а я уже понимала, что быть человеком мне не нравится. Не было ничего, что меня действительно интересовало, хотя со стороны казалось как раз-таки наоборот. Я тянулась ко всему и внимательно разглядывала всё что видела, потому что пыталась найти хоть что-то важное для себя. Иногда удавалось к чему-то приобщиться, но это быстро исчезало. Так например, каждое моё день рождения родители отводили меня в Мейлендесян – тогда это был один из лучших магазинов игрушек. Я хорошо помню, как мама говорила консультанту, что у нас сумма в десять тысяч рублей (доллар тогда был – 25 рублей) и потратить я могла всë. Консультанты вспыхивали и устраивали мне шоу, почти шапито, но всё же не так по чёрному. С каждым пройденным стеллажом пыл ослабевал, хотя были и те, кто даже входил в азарт. Дело в том, что меня трудно было заинтересовать. Мне не хотелось машинок, плюшевых игрушек, кукол и домиков. Всё было как-то посредственно. Для меня было важно, чтобы игрушка имела смысл. Куклу надо одевать или расчесывать волосы. Мне тяжело было своё тело собрать, а здесь кто-то другой. Консультанты уже молили выбрать хоть что-то, как и моя мама пускала мелкое ворчание на меня и мою "избалованность".

Я сдавалась и выбирала маленькую коробку пазлов. Не то чтобы они мне нравились. Скорее я им искренне завидовала. Пазл собираешь по деталям, которые идеально подходят друг другу. В итоге получается целая картинка. Я хотела чтобы кто-то также пришёл и собрал кашу в моей голове. Возможно, ты – читатель, испытываешь нечто схожее. Ты запутался в себе и не понимаешь себя. Всё кажется вроде и очевидным и одновременно с тем непонятным. Вся твоя суть это пазл и самого себя собрать у тебя не выходит. Тебе страшно, тебе больно, ты растерян. Я понимаю. Но на самом деле любой пазл можно легко собрать. Возможно даже не одному, а с друзьями, семьёй, любимым человеком или всё же в одиночку. Нужно лишь внимательно оглядеть все детали и разложить их в логической системе, а там дальше будет проще собрать целую картинку.

Мне хватало маленькой коробки пазлов на год, но остальные от чего-то испытывали разочарование. Особенно мама, которая всё равно набирала те игрушки, которые считала нужными. По итогу я даже не играла ими, отчего чувствовала вину. Уже тогда, не понятно откуда, у меня была денежная значимость. Вина росла от того, что на меня потратили деньги, а я воротила нос. От чего в конце концов мне приходилось делать вид, что мне всё нравится, что мне комфортно. Так же и со вкусностями из магазина, которые я не просила, но их купили. Я бы могла прожить жизнь на самом минимуме, но на меня вечно что-то давило и говорило "так надо". От этого я чувствовала себя неспокойно. Неспокойно от того, как меня затаскивали в рамки и говорили как правильно, хотя те же люди сами ни черта не знали как правильно. Поэтому я начала кормить вкусняшками тело не потому что это необходимо или хочется, а ради того, чтобы не обидеть и удовлетворить кого-то.

Неспокойно было просто дышать. Взрослые ждали от меня другого поведения. Я проводила свои дни тихо и незаметно. Мне это нравилось. Я могла целый день сидеть лицом в стену, рассматривая узоры, будто телевизор. Но мне впихивали игрушки и ждали что я буду вести себя шумно и активно. Я же хотела скрыться от всех, как кот в коробку. Неспокойно было, когда со мной пытались заговорить или с кем-то подружить. Мне было не интересно и пусто. Хотя в этом свои плюсы. В гостях если и брала что-то в руки, то аккуратно смотрела и ставила на место. Взрослые говорили "какая скромная и воспитанная девочка". Хотя, как по мне, странно когда ребёнок молчит весь день и смотрит в пустоту. И я не преувеличиваю. Возможно взрослым стоило задуматься об аутизме у ребёнка, но, как и всегда, люди крикнут “депрессия в ноль лет”. Если бы люди относились к психическим отклонениями как к простуде, удалось бы избежать хотя бы половину того, с чем я столкнулась.

Однажды я услышала о смерти. Ох, о смерти я думала много. Меня она интересовала. Хотя, казалось бы, тогда я даже не сталкивалась с ней напрямую. Чуть позже я поняла, что смерть окружает нас. Как когда находились мёртвые гусеницы и бабочки. Я брала их в руки и долго смотрела. Это было забавно, когда руки живого тела, держали мёртвую плоть. Я долго носила с собой эти трупы и складывала в особый угол. Со временем части их тела уносило ветром и тогда я думала, что теперь они часть воздуха, мысль. Так же хотелось и мне. Раствориться на части, в пыль и улететь подальше от всех. Я могла бы сделать это и в шесть лет.

О смерти я думала и тогда, когда нужно было накормить тело. Поедая, например, курицу, мне было вкусно, но грустно. И стыдно. Не перед курицей. На неё мне было всё равно. Она уже мертва. Я думала об устройстве мира и способе пожирания жизни. Каждое возможное желание, которое когда-либо возникало в мире – было создано природой. За это я её не любила. Желания сковывают нас, но тут же и дают тягу к жизни. Быть живым значит – впитывать, получать. Когда же существо умирает, то медленно сгнивает в почве или становится съеденным. Быть мёртвым значит – рассеять, отдать. Чем я являлась в этой цепи, если с ранних лет моё сознание существовало отдельно от тела, которое и просило что-либо? Если я не имею желаний, значит не впитываю. Значит не живу. Но и себя я ничему не отдаю.

Наверное, дело в том, что я лишь мысль?

С каждым днём моё настроение становилось всё более пассивным. Я молчала, пряталась, никогда не спорила и редко что-то просила. Так же злилась, если мне давали то, что я не просила, ведь тогда бы пришлось придумывать, что с этим сделать, чтобы не расстроить того, кто дал мне это. Бывало впадала в полную апатию и отстранённость от всего мира. Я не слушала окружающих меня людей. Во мне были попытки услышать нечто большее, чтобы найти смысл и идею. Так и случилось однажды, когда я почувствовала неожиданный прилив эйфории.

Это было на даче. На днях собирали грибы. Мне пришло осознание, что тело моё гриб. Именно. Гриб. Это было сильное убеждение, которое ничем не испортить.

– Ба, я гриб! Деда, я гриб-гриб!

Взрослые лишь смеялись, списывая на детскую дурашливость. Руки этого тела тянулись вверх, над головой, будто шляпка. На лице была улыбка, впервые за последнюю неделю. Всё померкло, как нежданная гроза в жаркий летний день. Сначала была паника, руки дрожали, словно первые толчки землетрясения. Мир стал словно не настоящий. В животе неприятно заскрежетало, словно ещё чуть-чуть и я вырвусь из тела. Тогда помимо себя, истинной себя, я услышала будто бы чужую мысль.

– Черви.

Эта мысль мне не понравилась. Не понравилось её значение и тот факт, что мне она не принадлежала. То как это и бывает с грибами, в теле закопошились черви. Я испугалась и побежала к дедушке, прося его достать из меня червей. Тело чувствовало, как они копошатся под кожей. Это было щекотно и противно.

– Не придумывай! Ты просто заигралась!

Верно. Дети ведь от скуки придумывают глупости. Тело убежало обратно в дом. Я была маленькой и не знала, где находятся ножи. И это везение. Если бы я нашла нож, всё было бы намного хуже. Самым верным решением мне тогда, казалось достать червей самостоятельно. В тамбуре валялся старый кривой штопор, которым и были совершены попытки вскрыть тело. Ничего не вышло. На мой плачь пришёл дедушка и отобрал штопор. Помню он был удивлён и растерян.

– Не говори об этом родителям, ладно? А то они больше не отпустят тебя на дачу.

И я молчала. Точнее… По большей части молчала. Иногда, в самые тяжёлые дни, вдруг хотелось говорить. Говорила я с папой.

Летом, когда по реке ещё ходил туман, отец будил меня. Я торопливо собиралась, чтобы отправиться с папой вверх по реке, где был перекат. На спине папа нёс немного еды и надувную лодку. Шли мы долго. Лес мне нравился. Жара не нравилась. Сияющие полевые цветы нравились. Ветер нравился. Насекомые не нравились. Говорить с папой мне нравилось. Говорить с папой было спокойно. Возможно от того, что я никогда не слышала от него упрёков.

Уже на перекате было полно людей. Я не помню почему все собирались там с ближайших деревень. Просто так было. Семьи жарили шашлыки, спали в палатках, играли в игры и завороженно смотрели на реку. Мы с папой отлично вливались к ним. Ближе к вечеру отец надувал лодку и мы сплавлялись вниз по реке обратно к дому. Я рассказывала папе о своих слишком реалистичных снах; о смерти; говорила о листьях; странных поступках взрослых, которые меня пугали; о бобрах, которые иногда проплывали рядом; о небе; количестве звёзд, сосчитанных перед сном. Тогда папа отвечал мне словами о Боге; читал Библию, которую он всегда брал с собой; говорил о космосе; о том, что в жизни я встречу много людей и странностей, с которыми мне придётся сосуществовать.

– Поступай по уму. Прислушивайся к словам окружающих, но никогда слепо не следуй. Слушай себя. Ничего не бойся.

Я не боялась. Если честно, я ничего не боялась. Всё принимала как факт. Может многое избегала, чтобы не добавлять себе лишней мороки. Возможно именно моё отсутствие страха перед чем-либо и стало причиной, по которой я молчала. Папа уезжал в город. Это тело снова было само по себе. В особые дни, когда настроение уходило в минус, я начинала слышать и ощущать то, чего быть не могло. Так например, были ночи, когда в перерывах от кошмарных снов, я то и дело слышала скрежет из коридора. Мне всегда думалось, что лучше его игнорировать, но однажды, уже под утро, я осмелилась пойти на шум, который по итогу исходил из старой канистры. Внутри оказалась рыба, которая билась в конвульсиях. Всё ее тело было пронизано червями, а запах стоял такой, что можно было вывернуть кишки этого тела наружу. Я рассказала всё бабушке и привела её, но в канистре уже не было червей. Лежала засохшая мёртвая рыба. Возникло чувство растерянности и глупости. Особенно это ощущение усилилось, когда взрослые внедрили мне мысль, что я надумываю.

Всё стало хуже, когда телу исполнилось семь лет. Это пора школы. Там я столкнулась со многим, что меня поразило. Я не имела представления зачем она нужна и к чему меня готовит. В школе можно учиться или находить друзей. Ни то ни другое меня не интересовало. В первом случае, интересно было до того момента, пока меня не заперли в рамки. С этим у меня всегда была бурная реакция. Частенько мои знакомые спрашивали, почему я не ходила в художественную школу, имея талант. Я же всегда придерживалась мнения, что школы отбирают у детей талант и внедряют в общие рамки. Я ведь пыталась ходить в художественную школу в детстве. Как-то мой рисунок, где подоконник фиолетовый, критиковали, ведь все подоконники белые. Тогда меня считали глупой. Я же считала глупыми тех, кто верит лишь в одну единственную верную правду, когда как правда для каждого своя.

Или когда я делала что-то, что казалось бы понятно для всех, но на деле взрослые опять критиковали. Рисунок был простой, красное яблоко, а рядом здание размером с него.

– Таких больших яблок не бывает, глупости!

– Яблоко маленькое. Просто оно близко, а здание вдалеке. Вот вам и кажется.

– Оправдываешься!

В школе мне становилось дурно. Меня всегда интересовало, почему учителя так тащат за отличников и совсем не обращают внимания на двоечников. Казалось бы, куда больше внимания стоит уделять двоечникам и вытягивать их.