Pandemonium Трип

В конце коридора, у окна, показался мрачный тёмный силуэт, который сразу же угрожающе направился в её сторону. Грузными короткими шагами, к ней приближалась тучная медсестра.

– Ну, как? – спросила она.

– Всё плохо. – пытаясь казаться спокойной, ответила Корнелия.

– Отклонения?

– Да.

– Нежилец?

– Нет, жить будет. Но какой в этом смысл?

Приблизившись на расстояние, достаточное для того, чтобы между ними состоялся деликатный и доверительный диалог, тучная медсестра вкрадчиво прошептала:

– Тут есть мальчик-отказник. Родился сегодня. Не ребёнок, а мечта – идеален во всём. Сама бы его забрала, но ты же знаешь, что под моим присмотром всякая прелесть превращается в дерьмо.

Сама не понимая зачем, Корнелия продолжала её слушать.

– А ведь кто-то был в шаге от такой удачи. Подумать только, какая жестокая жизнь: желанные дети рождаются с пороками, а нежеланные – с завидным здоровьем. Несправедливо как-то.

Скользкие намёки тучной медсестры послужили катализатором импульсивного и судьбоносного решения Корнелии. Прислушиваясь к вкрадчивому шёпоту, слово за словом, она приближалась к своей правде. Когда правда была обнаружена и принята ею всецело, Корнелия без промедлений и разом определила будущее сразу нескольких людей.

Проблемному ребёнку не было места в их с Камиллой жизни. Корнелия прекрасно знала, что могло ожидать их по возвращении домой. День за днём в тусклых тонах без права на свободу. Так уже было в её детстве. Тот проблемный ребёнок оказался её мрачной тенью и мёртвым грузом, унёсшим на дно, один за другим, всех членов её семьи. Эта история ещё не была закончена. Мрачная тень Корнелии продолжала своё проблемное существование, омрачая старость их несчастной матери. Рано или поздно, Корнелии предстояло принять по наследству чужую тяжкую ответственность, ведь в ней сохранялась любовь к сестре, что приносила ей лишь боль и страдания. Она не могла допустить, чтобы между ней и внуком сформировалась такая же болезненная привязанность, от которой ей не удалось бы отделаться. Нужно было действовать решительно и быстро.

В удобное время, без свидетелей и малейших сомнений, готовая на всё мать освободила свою любимую дочь от трудностей, которых та, по её разумению, не заслуживала. Она пошла на преступление и совершила подмену младенцев, выбрав для Камиллы здорового и красивого мальчика-отказника. На родного внука, женщина старалась не смотреть – он казался ей страшным. В сущности же, её пугал не внешний вид малыша, а собственный поступок.

Совершив непоправимое, Корнелия поспешила присоединиться к собранию по случаю ухода самого доброго человека из всех, кого она могла помнить. Она сбежала от детей, которые стали ей своими, ровно, как и чужими одновременно. Женщина, сотворившая зло во имя трактуемого ею добра, вошла в ординаторскую, когда доктор Лусид завершал свою прощальную речь.

Его голос сливался с голосами дикторов из телевизора, который никогда не выключался и с недавних пор непрерывно доносил зрителям актуальную информацию. Наступила новая эпоха, отвоёванная людьми, учинившими революцию, в ходе которой, на удивление, никто не погиб. Те дни ознаменовались чередой важных событий – тогда начали вещание одни из первых независимых телеканалов, где транслировались циклы научных передач о подлинной истории и национальной идентичности ребелиусов. Наконец, настали времена, когда гордость за себя и свои корни стала дозволенной и даже обязательной.

– Надеюсь только об одном. – серьезно говорил Лусид, прислушиваясь к глухим голосам своих современников. – Надеюсь, поскольку только это и остаётся. Боюсь, жизнеутверждающая надежда осталась единственной для меня. В свете того, что я вижу и слышу сейчас, моя надежда видится мне несбыточной. Не подумайте, что я отчаиваюсь. Нет! Надеюсь, те дети, которых я впускал в наш мир, не узнают, что такое война. Что они не станут участвовать в войне. Что им не придёт в голову начать войну.

– Ну, вы размахнулись. – засмеялся доктор Кларус. – Нашли, о чём думать в такой знаменательный момент.

– Я знаю, дорогой мой Урбан, о чём говорю.

– Раз уж на то пошло, то войны были, есть и будут. Наши предки воевали и мы повоюем, если придётся. Бороться за свою родину – долг каждого. И это священный долг.

– В войне нет ничего святого, – расходился Лусид, – и нет правых.

– Неправы даже те, на кого нападают?

– Война не длится один день. И не нужно много времени, чтобы люди потеряли достоинство, доброту, свой светлый моральный облик. Иного не бывает, когда страх за собственную жизнь становится основополагающим чувством, а вероятность самой угрозы – реальной. Иного не бывает, когда на смену нормальной, привычной жизни приходят лишения. Иного не бывает в условиях вражды, для которой всегда найдутся поводы и оправдания. Спутники войны: насилие, бесчестие, предательство, подлость, малодушие…

– Героизм. – не уступал Кларус.

– Героизм, всякий раз добытый путём применения насилия, и, чаще всего, достигаемый ценой чужой смерти.

– Героизм – во имя спасения чужой жизни!

Лусид посмотрел на Кларуса с искренним удивлением. Оказывается, они не достаточно хорошо знали друг друга.

– Ты никогда не задумывался, почему у каждой из воюющих сторон свои герои и никогда, ни одна из этих сторон не признает героизма противника, а наоборот – назовёт это преступлением?

– Нет, я предпочитаю думать о действительно важных, то есть насущных вещах.

– А ты подумай. Во время войны, правда и неправда сливаются в нечто среднее – ужасное, портящее сознание всех умышленно и неумышленно сопричастных. Тьма насилия и жестокости поглощает едва ли не каждого. И нормальной становится радость оттого, что люди умирают сотнями…тысячами, пусть даже это враги. Но это люди. И удовлетворение приносит знание, что где-то там, на чужой земле, происходят разрушения. Это становится нормой. Как утренний поход в туалет. Только это облегчение достигается путём выискивания любой информации о чужих страданиях. Только так можно перекрыть свои собственные, непереносимые страдания. И не получится по одному только желанию остановить чудовищные процессы. И все старания будут бессильны. Ничего не прекратится, пока выпущенное на волю зло не исчерпает само себя. Вы этого не понимаете. Счастливые люди.

Все молчали, глядя на Лусида как на старого дурака. Говорили только умные люди из телевизора, но их никто не слушал.

– Так будьте же и вы счастливы, доктор! – воскликнула Корнелия, пытаясь усмирить растущее напряжение. – Вы заслуживаете этого, как никто другой.

– Мы все этого заслуживаем. – ответил Лусид.

Он виновато посмотрел на всех собравшихся, и, грустно улыбнувшись, стал собирать своё «добро».

«Добра» было мало.

Уходя, сквозь закрытую дверь, он услышал смех своих коллег, многие из которых когда-то были его учениками – неопытными, абсолютно неуверенными в себе и своих силах. Теперь, они насмехались над ним.

4

Доктор Лусид не мог спокойно отправиться домой. Он утратил последнее, что давало ему стимул к жизни. До этого были утрачены: любовь, покой, иллюзии и надежды. Осталось лишь уйти навсегда, тихо завершив все свои дела.

Помня о том, что рядом находится женщина, чей долгожданный ребёнок умер, так и не побывав у неё на руках, он решил ненадолго заглянуть в её палату, чтобы побыть с ней рядом и разделить одни из самых трудных часов злосчастного для неё дня. Им руководило не одно лишь чувство сострадания – внутренний проводник указывал ему, как следовало поступить в ситуации, где он, казалось бы, сделал всё, что мог.

Мария была тут не в первый раз, и снова, ей предстояло пережить скорбь, которую женщине не с кем было разделить. По независящим от дарования Лусида причинам, её дети, а это всегда были мальчики, не жили больше суток. С таким положением вещей было трудно смириться. Она и не пыталась.

В своих ежедневных молитвах, Мария обращалась к Богу с одной и той же просьбой:

«Дай мне ребёнка. Пусть даже я не увижу, кем он станет. Пусть я не увижу его становление, как личности. Пусть я не увижу его детей и детей его детей. Дай мне познать радость материнства и возможность вырастить дитя в тепле моей безграничной любви. Хотя бы до тех пор, пока он не окрепнет».

Её сын умер. Больше у женщины никого не было. Муж, с которым они прожили пятнадцать лет в любви и гармонии, и чей образ для неё был непогрешим, ушёл к своей матери, как только Мария призналась ему, что решила попробовать снова, не считаясь с его желанием остановиться. У простого, отринувшего всяческие надежды, мужчины не было сил переживать ещё одну смерть и её последствия, да и любви, а уж тем более гармонии в их отношениях он давно не ощущал. Его уход она пережила достаточно легко, ожидая прихода нового человека, который не смог бы её бросить. По итогу, все лучшие представления женщины обратились в один единственный сущий кошмар.

Предприняв судорожные попытки отыскать нужные слова, доктор Лусид запутался. Он все ещё не до конца принадлежал самому себе. Прислушиваясь к внутреннему проводнику, он избрал самый дерзкий из возможных вариантов обращения. Ему не оставалось ничего иного кроме как донести свою мысль самым экстраординарным способом.

Или риск, или жалкий побег с позором. Позориться ему не хотелось.

– Вы знаете, – сказал он, – я тоже сегодня плакал, как и вчера. Такое дело. Смотрел на днях передачу. Ненавижу эти передачи, но случайно посмотрел. Смотреть было нечего, и я был вынужден. Дурак потому, что. Лучше бы спать лёг. В общем, это одна из тех натуралистических передач, где живописуется дикая и неприглядная жизнь животных в Африке. Так вот там была речушка гиппопотамов. Грязная такая, вся в их испражнениях. Этих бегемотов там больше, чем самой воды. Ужас просто. Я люблю бегемотов, но они так загадили водоём. Возможно единственный источник пресной воды в той округе. Только едят, стоят в реке, и испражняются – всё, как у людей, но немного иначе.

Женщина смотрела на него с недоумением.

– Я вообще не об этом. – продолжал Лусид.

На лице Марии нарисовался немой вопрос: «Что происходит?». Доктор всё понимал, но не останавливался.

– Значит, ближе к полудню или когда там, к водоёму пришли слоны. На водопой, ясное дело – что же ещё. А с ними прибежал маленький зверёныш…как его называют…пуку! Красивый такой. Махонький. Нежненький. Беззащитный. Потерял мамку, а без мамки ему не жить.

– Бедняжка. – ответила Мария, действительно сопереживая.

– Не то слово. И вот стоит он, бедненький, а вокруг – смертельная опасность. В воде крокодилы, рядом с водой львы, и все хотят его съесть. Так вот, видели бы вы, как наивно он шагал по речушке, в надежде отыскать своих.

– Отыскал?

– Наткнулся на крокодила…и всё.

– Вы сейчас сделали мне ещё больнее, чем и так есть.

– Я сам страдаю. Тогда вообще не смог уснуть. Сегодня тоже не смогу.

– Из-за моего мальчика?

– И из-за вашего мальчика, и из-за мальчика-отказника. Знаете, что я вам скажу?

– Что?

– Мне столько лет, а я всё никак не могу привыкнуть к человеческой жестокости, чёрствости, ко всему этому. Животные подчас поступают благороднее. У меня есть кот. Все соседи говорят о нём гадости. Мол, бандит и всё в таком роде. Так вот, представьте себе, у этого паршивца была пара – бродячая кошка, и эти двое наплодили котят. В мой рассказ будет трудно поверить, но «бандит» не отходил от своего семейства, охранял их в подвале, суетился вокруг детёнышей, а обо мне вообще забыл. Всё было бы хорошо, но в один из дней я увидел его кошку на помойке. Дохлую. Она валялась рядом с контейнерами. На бедняге живого места не было…кишки наружу. Кошмар. Я её похоронил, как полагается. Не мог остаться в стороне. Мой кот тогда тоже пришёл домой покалеченный, грустный, но надолго не задержался. И что вы думаете? Через пару дней, я узнал, что он не бросил котят, и как мог – пытался заменить им мамку. Представляете? Кто бы мне рассказал – ни за что не поверил бы, а тут увидел всё сам. Специально в подвал спускался. Забрал их всех к себе домой. Где нашлось место одному – там найдётся и для пятерых. Теперь будет чем заниматься на пенсии. А то я так одинок. Дети есть, но у них своя жизнь. Лучше туда не вмешиваться. Забота о котиках станет великолепным выходом из моего затруднительного положения. Заодно порадую соседей пополнением в стане бандитов.

– Вы мне рассказываете о таких вещах…

Доктор не дал женщине возможности предъявить ему справедливую претензию:

– Я рассказываю вам всё это, в надежде найти в вашем лице понимание. Возможно, в это трудно поверить, но я тоже человек и многое меня мучает. Эти животные. Как же их жалко. Но горевать я буду обо всех тех детях – о людях, оставленных своими матерями. Как часто они бывают обречены.

– Мы все обречены. – с дрожью в голосе ответила Мария.

– Да, но у животных нет выбора. – таинственно произнёс Лусид.

На этих словах, доктор навсегда попрощался с единственной пациенткой, которой он причинил столько боли. Переступив порог больницы, Лусид ощутил приятное облегчение – внутренний проводник исчез, и он снова всецело принадлежал самому себе.

Первая ночь была бессонной и бесконечно долгой. Тьма преследовала Марию всю её жизнь и, наконец, настигла её, наглядно демонстрируя, к чему приводит упрямая борьба за то, что ей не полагается. Слушая крики младенцев, женщина ловила себя на мысли, что одним из них мог быть её ребёнок. Не позволяя себе плакать, она напряжённо думала, выстраивала чёткий план необходимых действий и сама себя уговаривала относительно каждого пункта, решающего – каким именно будет её будущее. Доктор Лусид дал ей оружие для продолжения борьбы. То, что она намеревалась предпринять, до этого дня, считалось ею совершенно неприемлемым.

Странный разговор о людях и животных имел особый смысл. Лусид украдкой бросил в неизвестность маленькое семя надежды, которое пустило корни сначала в её мыслях, а затем – и в самой жизни. Мария обрела своего сына. Им оказался тот мальчик-отказник. Он же был биологическим сыном Камиллы.

Избранным, судьба выбирает сложные пути. К счастью для избранных, те не видят все уловки, заготовленные для них. Они могут раз за разом сталкиваться с теми, кто играют главные роли в их жизни, но не замечать этих людей. И в каждом отдельном случае остаётся неизвестным вопрос – хорошо это, или плохо.

Случайно увидев мальчика, Камилла сказала: «Ой, страшилище».

Она не почувствовала к этому ребёнку необъяснимого притяжения, идентифицирующего их родство и ту особую связь, которая должна была сформироваться за 9 месяцев их неразрывного существования. Стараниями Корнелии, между ними образовалась пустота. Все её чувства были направлены на мальчика, которого выбрала для неё мать. И рядом с ним она ощутила всё, чего ожидала. Камилла была полностью удовлетворена.

Впервые увидев мальчика, Мария сказала: «Ой, да ты и вправду мой».

Лурифракулус и Туфон безупречно провернули многоходовую манипуляцию. Пока люди принимали сконструированную ими данность, сами они уже были на полпути к вечному городу, где их ждали старые приятели и новые знакомства.

5

Вечный город – величественный музей, сохранивший памятные символы, родом из истоков бытия и последующих эпох. Вне современности, но всегда для неё. Бессмертное, необъяснимое, великое чудо. Это необъятный архив широко известных и забытых историй, творимых людьми, чьи имена, рано или поздно, должны исчезнуть навеки. Надёжный приют различных верований, мировоззрений, культур и даже извращений.

Лурифракулус и Туфон появлялись тут каждый раз, когда выпадал их черёд творить историю. Будь их воля, находясь в мире людей, они не покидали бы пределов вечного города. Только там они были максимально близки к своему естеству.

И снова, они оказались здесь в качестве приглашённых гостей удивительного торжества. Простые люди, признанные другими простыми людьми мировой элитой, съехались со всего мира людей в вечный город, чтобы почтить Древнейшего Бога – осквернённого простыми людьми низшего порядка. Простые люди высшего порядка возлюбили того, кто был поруган и из поколения в поколение тайно передавали сакральный трепет к тому, чьё имя не принято было оглашать во всеуслышание. Они просили у него того, чего не мог им дать никто другой. Они получали знания, силу, власть, популярность и несметные богатства. Они были благодарны. Они, как и их предки, мстили всем сопричастным к непрекращающемуся осквернению того, о ком всё так же было запрещено говорить. Мстили изощрённо и с удовольствием.

Человекоподобные духи вошли в место торжества через тайный ход, который располагался за старинным фонтаном с античными фигурами и тёмным гротом, скрывающим небольшую дверь, олицетворяющую символичный барьёр, разделяющий мирскую суету и культовое место для избранных – дворец, возводимый, но не возведённый до небес. Величественное пространство, где таинственным образом тормозилось время, и сохранялись тайны. Высокие колонны удерживали необъятный по своим размерам купол, расписанный великими живописцами предыдущих эпох. Те картины словно оживали, стоило только задержаться восхищённому взору. Мистическая эстетика пронизывала до дрожи каждого, кто оказывался здесь впервые. Скульптуры совершенных людей и барельефы, готовые поведать о знаковых событиях, повторяющихся вновь и вновь. Ослепляющие лучи, но не Солнца, а полной Луны пробивались через арочные окна под куполом. Вокруг стоял густой туман окуриваемых благовоний. Вдыхаемый аромат редчайших смесей вызывал экстатические ощущения. Все собравшиеся наслаждались очередной возможностью возвыситься над недостойными и компанией друг друга, где каждый знал – кто чего стоит.

Представители мировой элиты готовились к чествованию задолго до каждого события и являлись на собрания, принося с собой и на себе всё самое ценное из того, что было в их владении. Согласно убеждению, принятому в тайном круге, это не была гонка тщеславия – они расценивали демонстрацию своих достижений как дань уважения месту, времени и самим себе.

Классическая музыка заглушалась сотнями голосов. Разные языки сливались в один понятный – язык интереса и выгоды. Мир не стоял на месте, и многое следовало обсудить, рассудить и осудить.

– И тут ничего не меняется. – разочарованно констатировал Лурифракулус.

– Ты разучился видеть? – едва сдерживая смех, ответил Туфон. – Посмотри, как они нарядились.

– Как прислуга. И что это значит?

– Тебе и вправду интересно?

– Мне неинтересны люди, а вон те двое вызывают вопросы. – он указал на духов высшей иерархии, беседующих в тёмном углу зала.

Одним был тот, кому они с Туфоном подчинялись, а во втором, Лурифракулус узнал их непримиримого антагониста, чьё присутствие на торжестве оказалось для него неприятным сюрпризом.

– Очевидно, Килтис заводит дружбу с Архароном. – равнодушно произнёс Туфон. – А ты говорил, ничего не меняется. Это странное время требует соответствующих решений и действий. Как и мы, они теряют контроль.

Дождавшись ухода Архарона, с которым он ни за что не хотел пересекаться, Лурифракулус нехотя направился к Килтису. Тот выглядел как всегда совершенно. Высокий красавец культового образца, в бархатном камзоле, подчёркивающем нечеловечески идеальную стать. Длинные смоляно-чёрные волосы сияли редкого оттенка синевой, а идеально гладкая кожа поблёскивала едва заметными бликами. Большие тёмные глаза хищнически ловили любой момент, происходящий вокруг – никто из тех, кто были тогда в зале, не мог избежать его внимания.

–Ты меня приятно удивил. – произнёс он, обращаясь к Лурифракулусу.

– Это обратимо. – ответил тот. – Новичок?

Лурифракулус указал на неприметного молодого мужчину, который появился в зале одним из последних. В отличие от представителей мировой элиты, он не был одет как прислуга: строгий костюм, немного не по размеру и массивные туфли не по моде подчёркивали либо его неуверенность в себе, либо – пренебрежение правилами. Он казался случайным элементом, грозящим разрушить общую сакральную картину. Мужчина старался показать себя с той стороны, с какой хотел бы запомниться, однако любые его попытки запомниться хоть как-то были ничтожными. В ту минуту, он увлечённо общался с Архароном, что предстал перед ним в образе седовласого старца с длинной бородой и тоненькой косичкой, свисающей, как отметил Лури, «до старой наглой жопы». Только Архарону он и был интересен.

– Да, это новичок. – лениво ответил Килтис.

– Наш?

–Да.

– Тот самый?

– Да.

– Безродный?

– Да.

– Позор.

– Хватит жаловаться, Лури! Нет, и не будет больше прежнего уклада! Согласен, раньше было круто. Теперь – совсем не круто. Упиваться нечем. Нужно подстраиваться – перерождаться, чтобы не терять хватку над человеком. Прелесть, которую мы воспеваем, осталась в прошлом. Сотни знатных родов выродились, остатки – жалкое зрелище. Представители знати стали совершать ошибки. Грубые ошибки. Потеряли направление. Только просят, просят, просят. И бездарно проёбывают наши дары. Выстроенный нами порядок деградирует вместе с ними. Им нужна конкуренция. Таким образом, мы выдавим из них уверенность в том, что они – хозяева своего мира и располагают полномочиями, равными Богу. Их снова пора проучить. Безродные действуют безупречно. Они не избалованы.

– Не смею спорить, но мне не нравится такой выбор. Что ни говори, прошлый олицетворял собой угрозу. Ему удалось создать новую эстетику зла. Люди долго были в узде порождённого им страха. Он смог, создать и приумножить, и внести в вековую летопись память, которая не стирается до сих пор. Он сделал всё, как положено. Он вызывал трепет и преклонение в своё время. Он вызывает ужас даже сейчас. Этот вызывает только вопросы.

– А мне он кажется интересным. Его время ещё не настало. Посмотри в его будущее, а потом приступай к выводам. С ним будет легко работать. Я не хочу переутомляться. Грядёт миллениум. С нас многое спросят.

Лурифракулус прислушался к совету Килтиса, и взглянул в будущее новичка. То, что он увидел, разом откинуло большую часть его вопросов.

– В чём заключается заинтересованность Архарона? Что общего между этими двумя, кроме симпатии к пыткам?

– Та сторона тоже делает на него ставку.

– Он принадлежит нам.

– Верно, но благодаря его деяниям, они поимеют гораздо больше, чем мы.

– И мы будем с этим мириться?!

– Мы поимеем ровно столько, сколько нам необходимо. Тебе этого мало?

– Нет.

– Вот и заткнись. Им нужны жертвы. Нам нужны деятели. Нам не нужны рабы. Общими усилиями, мы успешно сдержим человека новой формации и не позволим тому перейти ограничительную черту. Нет столкновения интересов. Нет проблем. Нет повода для беспокойств. Ты скушен, Лури.

Архарону не пришлось долго владеть вниманием новичка. Явно наслаждаясь моментом и возможностью, Туфон вмешался в их приятный светский диалог. Он пристально смотрел новичку в глаза, лукаво улыбаясь тому, что в них увидел.

– Позвольте узнать тему, что так живо овладела вами? – спросил он, срываясь в странный хохот.

– Мы обсуждаем историю. – нехотя ответил Архарон.

– Великую науку или личный опыт?

– Науку. – ответил новичок. – А уже из науки следует личный опыт, но мой личный опыт ничтожен, чтобы его обсуждать здесь и сейчас.

– Любите историю? – спросил Туфон, обращаясь к новичку.

– Люблю, и пытаюсь постигнуть. Путь к победе лежит на костях истории. Не зная прошлого – не построить будущего. Творцы истории владеют настоящим и формируют то, что желают иметь в перспективе.

Туфон отличался пристрастием к пафосным речам, которые ему не раз доводилось слышать из уст людей. Столкнувшись с очередным ценным экземпляром, он рассмеялся до неприличия громко.

– Открою вам секрет, – прошептал он новичку на ухо, – сия наука дарована человеку не для того, чтобы тот знал: где, когда и сколько раз некий король имел интимную связь, предположим, со свинопасом, или сколько человек сгубило друг друга в жестокой, кровожадной борьбе, повинуясь священному долгу, определений которому и вовсе не сосчитать. Вы, умники, любите историю, но даже не пытаетесь извлечь ни одного её урока.

Их разговор резко прервался. Другие голоса на время умолкли. Лишь неосторожный стук каблуков нарушал тишину, подобную той, что царила в пространстве вечного покоя. Наступал решающий час. В зале зазвучала церемониальная музыка. Приближалась эманация.

Центральные двери медленно открылись. С двух сторон, создавая постановочный живой коридор, выстроились представители элиты в костюмах прислуги. Из мрака, в зал несмело входили обычные люди. Всех их привезли на торжество из маленького колониального государства, где каждый, даже самый никчёмный человечишка, говорил на общемировом языке, в то время, как в остальных государствах этим языком владели только представители сословий с высоким социальным статусом. Они были одеты в роскошные одежды, причёсаны по последней моде и накрашены именитыми визажистами.