Герцогиня в бегах. Право на эшафот

Похоже, пользы от данного типа никакой, только и умеет, что болтать. Но поболтать можно и в другом месте. Если останусь стоять, меня найдут и второй раз удрать не дадут. Поэтому я шагнула вперед, но, так как тип пристроился рядом и смотрел выжидательно, пришлось ответить:

– Понятия не имею. Я его не видела и о нем ровным счетом ничего не слышала. Согласитесь, это достаточная причина не хотеть за него выходить.

– А как зовут жениха, тоже не знаете?

– Граф Нагейт.

– Не так уж он и страшен, – хохотнул мой собеседник.

– Только не говорите, что это вы.

– Я? О нет, что вы. – Он рассмеялся, заблестев белоснежными зубами, казалось, на всю улицу. – Нет мне прощения, я не представился. Маркиз де Гренина, граф Дарок, но для вас просто Диего, прекраснейшая.

Я уверенно двигалась в сторону, противоположную центральной площади, но пока не заметила ничего похожего на лавку, в которой можно было бы обменять платье на деньги и что-то попроще. Зато на улице прибавилось прохожих, которые с интересом пялились на нас, но подходить не рисковали.

– Тогда он ваш старший брат? – предположила.

– Всего лишь хороший знакомый отца.

– Знакомый отца? И какой мне толк от мужа, из которого уже сыплется песок?

– Не преувеличивайте, Эстефания. Могу я вас так называть? – После моего кивка он продолжил: – Графу Нагейту до посыпания дорожек еще далеко. Ему всего лишь тридцать семь.

– Тридцать семь? – воскликнула я с ужасом, которого не испытывала, но должна была испытывать Эстефания. – Да он еще старше короля!

– Вы так говорите, словно его величеству пора на кладбище, – ехидно отозвался Диего.

– На кладбище, может, и не пора, но уютное место под могилку присматривать стоит. Подданные, знаете ли, так и норовят похоронить где попало, а покойникам нужно уединение. И возраст у него уже такой, что время подумать о вечном. Заказать усыпальницу на свой вкус, а не на вкус наследников.

– Не нравится вам наш король, Эстефания?

– А вам бы понравился тот, кто собирался без вины отрубить вам голову?

– Так уж без вины?

– Я его не травила, – ответила уверенно, – кроме меня, там еще предостаточно подозреваемых. Во дворце толпа слуг. А фрейлины при королеве-матери? Так почему я? Как самая удобная? Раз – и с Эрилейскими покончено одним взмахом топора. Не этого ли добивался его величество?

Диего выглядел не возмущенным моей непочтительностью к монарху, а удивленным. Как выяснилось, у него были на то основания.

– Ни слуги, ни фрейлины, ни вообще все, кто постоянно допущен ко дворцу, не могут навредить королю. Они же под клятвой. Неужели вы это забыли, Эстефания?

– Это прямо они не могут. А оставить где-то яд – вполне.

– Вы еще скажите, что Теодоро Второй взял этот яд и отравил себя сам.

– А почему нет? Он же не отравился? – Я была сама невозмутимость.

Странное дело, клятва помешала мерзкому Бласкесу отравить короля лично, но не помешала подсунуть яд мне. Конечно, существовал вариант, что он действовал в сговоре с королем и целью было как раз устранение последней герцогини Эрилейской. Но мне показалось, что наш блистательный король был уверен, что именно я на него покушалась. Хотя за столько лет он мог научиться безупречному лицедейству.

– Да с вами страшно разговаривать. Того и гляди обвинят в государственной измене, – заметил Диего.

– Так и не разговаривайте. Покажите, где я могу продать это платье и купить другое, и можете быть свободны. – Я величаво кивнула, надеясь, что таким поведением честь герцогов Эрилейских не опозорю.

Правда, если верить блистательному величеству, чести этой было не так чтобы уж очень много – слишком уж характерный пассаж про запятнанность. Но в памяти ничего подобного не находилось, там предки Эстефании сияли, словно бриллианты в королевской короне.

– То есть вы точно намерены бежать? – удивился Диего. – Но куда?

– Не знаю, пока не решила. Главное, подальше отсюда.

Эстефания могла посоветоваться только с тетей. Я же… На меня внезапно нахлынуло осознание, что я никогда больше не увижу близких людей: маму, сестру с племяшкой и двух замечательных подруг, которых мне подарила судьба, – Карину и Аню. Отец умер год назад, и на его могилу я тоже никогда не приду. Разве что Эстефания, если поймет, насколько важным для меня было это место…

– Эй, что случилось? – испуганно подскочил ко мне Диего. – Эстефания, только падать в обморок не надо, ладно?

– И не собираюсь. – Выдавила улыбку. – Не надейтесь, что вам придется меня ловить. Я не из тех, что падает в обморок на подвернувшегося кавалера.

– Может, вы не из тех, но по цвету лица сейчас сравнялись со стеной дома, рядом с которым мы стоим.

– Это все корсет. Слишком туго зашнурован.

– Расшнуровать?

– Чувствуется опыт, – съехидничала. – А зашнуровывать-то вы умеете?

Так, не думать о семье, собраться и не думать. Страдать буду потом, когда уберусь подальше из опасной зоны. Я попыталась вдохнуть побольше воздуха, в очередной раз помянула недобрым словом Эсперансу и двинулась дальше по улице.

– Однако. – Диего задумчиво потер пальцем нос. – Да у вас язычок, милая герцогиня, остренький, как бритва.

Вокруг замерцала переливающаяся сфера, и нас волшебным образом перестали замечать. Никто больше на меня не пялился и не указывал пальцем, и это радовало. Не радовало, что я ничего не заметила и не почувствовала, когда мой спутник применил магию. Этак он и на меня воздействует. Из лучших побуждений или симпатии к моему жениху, чтоб тот по дороге где-нибудь потерялся. В конце концов, может же быть так, что граф тоже не захочет жениться на взбалмошной малолетке, да еще так скоропалительно?

– А что делать, если осталась одна-одинешенька? – притворно вздохнула. – Защищаюсь как могу. Язык – тоже оружие, а оружие должно быть острым.

– Так выходите замуж, – радостно предложил он, – и будете под защитой.

– Диего, – возмутилась я, – а вы сами согласились бы выйти замуж вот так, не видя вторую половину?

– Нет, конечно, – ответил он, но не успела я победно усмехнуться, добавил: – Но мне могут предложить жениться, и тогда я уж точно никуда не побегу. Жена лучше неизвестности.

– Не факт. Дожил же этот граф до тридцати семи лет неженатым. Должна же быть тому какая-то причина?

– Почему неженатым? Он не так давно овдовел, – бодро брякнул Диего.

– Овдовел? И сколько раз? – Я гадко приподняла бровь.

– Один. Графиня неудачно упала с лестницы.

И падала так до тех пор, пока наконец не упала удачно? Что-то мне этот граф нравится теперь еще меньше, чем когда я услышала о нем впервые. А ведь уже тогда ничего, кроме отвращения, он у меня не вызвал.

– Я не хочу неудачно падать с лестниц, – фыркнула капризно, – и удачно тоже.

– Да слухи это, что граф Нагейт бил жену, – неожиданно возмутился мой собеседник. – Она сама свалилась. Любила слишком высокие каблуки, запнулась и свернула шею. Нагейты часто к нам приезжали. Думаете, я бы не заметил синяков?

– Мужчины страдают избирательной слепотой, – отрезала я. – Вот если бы графиня избивала мужа, вы бы точно заметили.

– Думаете? – удивился Диего. – Вообще, мне кажется, он ее действительно побаивался.

Ну вот, оказывается, король пытался навязать мне трусливого мужа, не иначе как в надежде, что я его перевоспитаю. Но графиня уже доперевоспитывалась, мне эстафетную палочку после нее принимать не хочется.

Теперь Диего шел молча, наверное, переваривал внезапно изменившуюся картину мира, в которой не графы бьют графинь, а наоборот. А я наконец заметила подходящую лавку, на вывеске которой было изображено миленькое платье. Туда и устремилась. Отвлекающая внимание сфера исчезла, как только мы перешагнули порог магазинчика. Его владелица, хорошо одетая женщина среднего возраста, с удивлением уставилась на нас. Очевидно, знатные дамы нечасто баловали ее визитами, на что указывала и развешанная одежда – простенькая, немаркая, как раз то, что мне было нужно.

– Сеньор, сеньорита, чем могу вам помочь? – неуверенно спросила хозяйка.

– Хочу обменять свое платье на какое-нибудь из ваших.

– Я не принимаю в уплату вещи, – неожиданно отказалась она. – К тому же за одно ваше платье можно купить все в моем магазине.

– Диего, а вы знаете ювелиров, которые принимают жемчуг в обмен на деньги? – со вздохом спросила спутника, давая ему возможность реабилитироваться в моих глазах.

– Знаю, но по очень невыгодному курсу.

– Тогда мы сейчас туда сходим и обменяем. А потом вернемся и купим здесь платье.

– Эстефания, если вам так хочется, я могу купить вам его в подарок, – галантно предложил Диего.

Память Эстефании молчала, но мне казалось, что герцогиням неприлично принимать платья в подарок, даже если они недорогие. В положенный набор презентов для девушки из хорошей семьи – цветы, конфеты, книги – одежда точно не входила.

– Если вы одолжите мне необходимую сумму, я буду вам очень признательна, – наконец решилась, – и отдам при первой возможности. Сразу, как продам жемчуг. У вас можно будет его отпороть? – спросила уже у хозяйки.

Она отмерла, уверила, что выдаст все, что я пожелаю, и засуетилась, притаскивая одно платье за другим. Выбрала я плотное темно-серое, посчитав, что в дороге будет самое то. Отправилась переодеваться с радостью, потому что хозяйка ослабила мне корсет и я смогла вздохнуть почти полной грудью. Это поспособствовало приливу крови, насыщенной кислородом, к мозгу, и я поняла, что мне нужен корсет, зашнуровывающийся спереди, поскольку в ближайшее время у меня будет недостаток горничных. Так что корсет я тоже заменила, немного попыхтев в попытках справиться с ним самостоятельно. А еще разобрала сложную прическу и переплела волосы в обычную косу, которая наконец прикрыла шею. После столь несложных действий я почувствовала себя почти счастливой – больше ничего не напоминало о том, что меня сегодня собирались обезглавить.

Когда я вышла из-за ширмы, Диего окинул меня восхищенным взглядом.

– Никогда бы не подумал, что вам может пойти этот ужасный цвет. Но вы кажетесь еще нежнее и беззащитней.

– С вашими комплиментами можно чай пить. Они с каждым разом все слаще и слаще.

А сам выдающий комплименты тип вызывал у меня все больше и больше подозрений. Он явно не случайно шлялся на задах гостиницы и теперь играет роль рыцаря, спасающего прекрасную даму из лап дракона. Но странно спасающего – путем уговоров вернуться к дракону, потому что так будет лучше для нее. Мол, съедят быстрее и безболезненней. Мутный тип. И прилипчивый.

– Один ваш вид вызывает у меня вдохновение.

– Сеньора, у вас найдутся еще одни ножницы для моего спутника? На него нахлынуло вдохновение, его нужно срочно на что-то использовать.

Она спохватилась и принесла из подсобки ножнички в количестве трех штук. Горка жемчужин на столе росла прямо на глазах, правда, в основном благодаря усилиям хозяйки лавки. Вдохновленный же Диего только тем и занимался, что сыпал комплиментами. Обезжемчуженное платье я все-таки оставила в лавке, взамен милая сеньора выдала тряпичный кошель, больше напоминавший вышитый мешочек, куда я ссыпала драгоценные бусины. Кошелек получился увесистым и приятно оттягивал руку. И это я еще не обменяла его содержимое на деньги. Золотую вышивку трогать не стала: даже если в состав действительно входит золото, в чем я очень засомневалась, оценив вес, то, пока мы будем ее отпарывать, меня найдут все заинтересованные лица.

– И куда вы теперь, Эстефания?

– Сначала к вашему ювелиру, а потом… – Я заметила, что сфера опять замерцала, указала на нее и спросила: – А не научите ли вы меня столь полезному заклинанию?

– Вы хотите, чтобы теперь уже мне отрубили голову? – неожиданно обиделся Диего.

– С чего вдруг вам ее отрубят?

– Боже, дорогая, откуда вы вылезли, если не знаете элементарных вещей?

– Мы с тетей жили очень уединенно. Что я, по-вашему, должна знать?

– То, что обучать магии могут только в университете Труадона. Всем, кто нарушает этот закон, грозит смертная казнь.

– За что? – выдохнула я пораженно.

– За распространение знаний среди тех, кто не принес присягу стране, – чуть удивленно ответил Диего. – Вы правда этого не знали?

Я помотала головой, из которой вытряслись размышления Эстефании по этому поводу.

– Меня не учили, но я думала, это потому, что женщинам магия не нужна. Серьезная магия, имею в виду.

– Ну почему же, в нашем университете есть и студентки. Из низов, разумеется, для них это неплохой шанс подняться, заработать и получить относительную независимость. Сейчас около десятка учатся.

– Какие глубокие познания о внутриуниверситетской жизни. С чего бы это? – протянула насмешливо.

– Меня в прошлом году привлекли преподавать в качестве наказания. Осталось еще два года. Вот, мучаюсь, можно сказать, денно и нощно. – Он издал душераздирающий вздох, но морда у него была хитрющая.

Не так уж он там и страдает. Скорее, зарабатывает новое наказание, пересчитывая вдоль и поперек учащихся сеньорит.

– И вы все равно не можете меня ничему обучить?

– Именно. Разрешено передавать бытовые и те заклинания, которые считаются семейным достоянием. Их обычно не светят, но вы ведь наверняка именно с помощью такого и прошли испытание артефактом Истины.

Его глаза жадно блеснули, выдавая настоящий интерес.

– Я прошла, потому что ничего никому не подливала. Не виновата я, понимаете?

Диего скептически хмыкнул, но сказать ничего не успел, потому что мы дошли до ювелира. Тот из зала провел нас в кабинет, где оценивал каждую жемчужину с лупой и артефактом, проверяя на подлинности и дефекты, а потом так же для каждой сообщал стоимость. Проверенные он ссыпал в ящик, взамен выкладывая на стол монеты. Солидные золотые, умеренно солидные серебряные и совсем мелкую бронзовую мелочь. Время от времени он пересортировывал монеты, меняя кучку серебряных на один золотой, а кучку медных – на один серебряный. Для меня оставалось загадкой, почему не произвести расчет в самом конце, когда будет известна итоговая сумма. Потом я подумала, что жемчужин много, а ювелир уже в возрасте, вот и не рассчитывает на собственную память. Конечно, был вариант, что ювелир сомневался в моих мозгах и способности удержать больше десяти чисел в уме, но такой вариант мне нравился куда меньше.

Наконец подсчет закончился, и в кошелек взамен жемчужин пересыпались деньги. Потяжелел он так, что я испугалась, не прорвется ли, и решила при первом же удобном случае вшить часть денег в одежду. Оставалось придумать, как отделаться от навязчивого сопровождающего, долг которому я выплатила сразу, получив на руки деньги. Нужно где-нибудь залечь на дно и решить, что делать дальше.

– Эстефания, а не подождете ли вы меня в зале буквально пару минут? Мне надо переговорить с сеньором. А вы пока можете полюбоваться на выставленные драгоценности. Вдруг что-то присмотрите себе.

– Обожаю украшения, – ответила я радостно, – особенно с бриллиантами.

– Стеллаж слева, – заинтересованно подсказал ювелир.

– Спасибо, сеньор, – заулыбалась.

И пошла. Сначала в зал, а оттуда – на улицу, где почти побежала куда глаза глядят. Если я сама не знаю, куда идти, отследить меня будет куда сложнее. Импровизация – страшная сила. Или красота? Неважно, у меня есть обе.

Глава 5

Несмотря на простое платье, внимание я привлекала: то и дело какой-нибудь нахал пытался познакомиться. Безуспешно пытался. Можно сказать, дорога, по которой я проходила, оставалась усыпана осколками разбитых сердец. Прежняя Эстефания от подобного навязчивого внимания была ограждена высоким статусом, для меня оно тоже оказалось неприятной неожиданностью, ведь сейчас мне необходима незаметность. Пришлось срочно придумывать, как спрятать красоту, и покупать чепец с большими полями, почти полностью закрывающий лицо. Шляпа с густой вуалью была бы надежнее, но, во-первых, она не подошла бы к простому платью, а во-вторых, я не только не заметила ни одной такой, но и в памяти образа не нашла. Благородные дамы, чтобы закрыть лица, использовали маски, и вот на них-то мастера отрывались по полной программе: расписывали различными узорами, прикрепляли перья, искусственные цветы, драгоценные камни или делали в виде стилизованных мордочек животных, преимущественно кошечек и лисичек. Такая маска больше привлекала внимание, чем скрывала свою владелицу, поэтому мне не подходила категорически. Впрочем, чепец со своей задачей справился идеально, снизив интерес к моей персоне до приемлемого минимума.

Пришлось еще потратиться на практичные башмачки, потому что туфельки, выданные горничной, подходили только для ровного пола или короткого путешествия из тюрьмы на плаху. При длительной ходьбе начинало казаться, что чувствую каждый, даже самый маленький, камешек на дороге – слишком тонкой была подошва.

По пути попалась недорогая одежная лавка, в ней я купила черное платье, чтобы наверняка сбить со следа приставучего Диего. Серое упаковала в саквояж, купленный рядом. Туда же отправились расческа, кусок мыла, пакет зубного порошка и зубная щетка. Можно сказать, малый набор путешественника. Осталось решить, в какую сторону путешествовать.

Дело осложнялось тем, что в доставшейся мне в полном объеме памяти Эстефании нужных сведений не нашлось, сколько я ни пыталась их откопать. Зато ненужной ерунды было море. Голова была забита всякой всячиной начиная от последней столичной моды и заканчивая вышивками с котятами. Зато сведений по географии было маловато. Точнее, по политическому раскладу в соседних странах. Я не сказала бы с уверенностью, куда могла бы убежать с тем, чтобы меня не выдали, или с тем, чтобы в результате не развязалась война, к примеру, с Варенцией, которая граничила с моим герцогством и с радостью приняла бы не только меня, но и мои земли, ведь при этом размер королевства увеличивался сразу в полтора раза, прилично сокращая владения родной Муриции. И что-то мне подсказывало, что Теодоро Блистательный будет резко против такого поворота, потому что блистать он привык на больших территориях. Чем обширнее территория, тем сильнее блеск правителя. При мыслях о короле я резко ощутила несправедливость бытия. Он-то наверняка сидит сейчас во дворце и наслаждается жизнью, а я бегу непонятно куда.

Вот побегу в Варенцию, а окажется, что Теодоро собрался жениться на их принцессе, тогда меня выдадут сразу, как только пересеку границу. И не факт, что Теодоро не решит исправить ошибку и не казнит меня уже за измену Родине. Эх, и почему не спросила, на ком он собрался жениться? В официальных источниках о помолвке не сообщалось, иначе Эстефания об этом знала бы. А вот слухи наверняка ходили. И сейчас мне нужен кто-то, разбирающийся в слухах и в политике.

Подруги отпадают. Их у Эстефании было несколько, но в политике они вряд ли разбирались, а дружба была довольно поверхностной, поэтому я бы ни одной не доверилась, да и искать меня там будут во вторую очередь. А в первую – в герцогском особняке. Но пока я шла, все больше удаляясь от центра, а значит, от мест, где меня почти наверняка ищут.

Слишком далеко на окраины забредать не стоило: там я могла расстаться не только с деньгами, но и с жизнью. В идеале снять бы комнату и переждать пару недель, внимательнейшим образом изучая газетные новости. Объявлений о сдаче жилья пока не попадалось, а спрашивать я не решалась: слишком нежный голос мог запомниться и выдать мое местонахождение.

На станцию дилижансов я вывернула совершенно случайно, но сразу поняла, что вот он, знак свыше.

– Дилижанс на Фрумону отправляется через пять минут! – зычно проорал почти мне в ухо подтянутый мужчина средних лет. – Осталось одно последнее место! Торопитесь.

Последнее место я заняла даже до того, как сообразила, что Фрумона – это город с монастырем, в котором обитает моя тетя – кладезь знаний и единственная оставшаяся в живых родственница. Конечно, она наверняка отметит несоответствие в поведении племянницы, но мне все равно рано или поздно придется с ней встретиться. Так почему не сейчас?

Дилижанс оказался забит важными дамами, едущими на фрумонские воды, лечебные свойства которых славились на всю страну. Пара мужчин просто терялась на фоне ярких широченных юбок, забивавших все свободное пространство. Я в своем черном платье выглядела как сирота, недавно похоронившая близких родственников, и была совершенно незаметна в этом цветнике. Разумеется, если не сниму чепец. А его я снимать не собиралась.

Из Труадона мы выбрались быстро, нас никто не останавливал и не проверял. Но если бы вдруг какому-нибудь стражнику пришло в голову сюда заглянуть, его бы заговорили до смерти. Щебет стоял безостановочный. Обсуждали все: моду, рецепты, погоду, даже по моей казни пара сеньор вскользь прошлась с сожалением, что зря сходили: самого интересного не показали. У меня от шума начала кружиться голова. Или от голода? С завтрака в гостинице времени прошло немало, а до этого меня насильственно держали на голодной диете.

До Фрумоны мы добирались остаток дня и всю ночь, с редкими остановками на станциях дилижансов, где пассажиры могли размяться и совершить ряд неотложных дел, пока перепрягали лошадей. Я даже смогла наскоро поужинать, с наслаждением ощущая во рту вкус настоящей еды.

В дилижансе было полно времени для размышлений и страданий. Положение было неудобное – наверное, поэтому, если даже удавалось уснуть, сны приходили грустные: о подругах и родителях еще тех времен, когда был жив папа и я не связалась с Максом. Вот по нему сердце не болело совершенно. Отстрадала, пока лежала без движения и даже порыдать не могла. С Максом было весело, но опасно, а еще, как выяснилось, ненадежно, так что больше никаких веселых Максов, а замуж – как положено герцогиням, только по расчету. Рассчитаю все плюсы и минусы и, если плюсов окажется существенно больше, лично составлю брачный договор – и только тогда соглашусь. Вспомнилось, что брачный договор, переданный королем, я так и не изучила. Вдруг там были условия, лучше которых мне не придумать? Ничего, из корсажа бумага никуда не денется, остановлюсь в безопасном месте, прочту. Все равно выходить замуж за человека, который старше тебя более чем в два раза, неправильно даже по расчету. Кроме того, выходить замуж в платье для казни? Это даже не моветон, гораздо хуже. Уж король-то должен такие тонкости понимать. Впрочем, для того, чтобы что-то понимать, он слишком красив. Интересно, Блистательным его назвали за внешность или за другие заслуги? В памяти информация не нашлась.

Утром из дилижанса я вылезла злая и невыспавшаяся. Несмотря на ослабленный корсет, казалось, ночь я провела в пыточном приспособлении. Да, чувствовать свое тело и владеть им прекрасно, но все должно быть в меру. Случайные попутчики выглядели не лучше: мятые, сонные и, к счастью, совершенно неразговорчивые.

Спрашивать, где монастырь, не пришлось – он был прекрасно виден из любой точки города, возвышаясь над ним как напоминание о неотвратимости возмездия за грехи. Оставалось только придумать, как туда попасть. Не могу же я прийти и сказать: «Здравствуйте, у вас моя тетя». «Здравствуйте, – ответят мне, – а вас как раз король искал. Вы у нас посидите, пока от него не приедут. У нас есть очень милая зарешеченная келья. Для особо важных гостей». Быть гостьей монастыря не хотелось, особенно на таких условиях.

Но почему бы туда не прогуляться? Мало ли что придет в голову, когда она проветрится после поездки?

По дороге я купила лист писчей бумаги и карандаш на случай, если удастся передать записку. Это казалось маловероятным: не для того король отправил мою родственницу в монастырь, чтобы она вела неподконтрольную обширную переписку. Но если появится возможность, я должна быть к ней готова. Я даже пару строк набросала, любуясь изяществом букв, которые рука выводила вне моего желания. В прежней жизни я никогда не достигала такого уровня каллиграфии.

Почти все мои спутники тоже двигались к монастырю, и я вспомнила, что там для тех, кто приезжает на воды, есть гостевые комнаты. Но в своем нынешнем виде я на них претендовать не могла, а вот на то, чтобы заплатить монетку за вход и испить пару стаканов исцеляющей воды, – вполне. А на месте осмотрюсь и решу, что делать.

Я пристроилась в хвост процессии, чтобы посторонние посчитали, что я чья-то горничная, и не обратили на меня пристального внимания. Чепец оказался очень удачным приобретением, снизившим мою привлекательность настолько сильно, насколько это было возможно при стройной девичьей фигурке. Но был он при этом очень неудобным и прилично мешающим обзору.

Стоящая на входе монахиня зорко следила, чтобы никто не проскользнул без оплаты. Каждого, кто вносил хоть самую мелкую монетку, она одаряла улыбкой и благословением. Удостоилась их и я.

Проход был только один, но в конце коридор разветвлялся. Указатели на стенах сообщали, что к источнику идти направо, а к гостевым помещениям – налево. В этом месте я окончательно рассталась со своими спутниками по дилижансу, которые даже не заметили потери в моем лице.