Свет – Тьма. Вечная сага

И потому оставался единственный вариант. Маловероятный, но, если я в него не верила, это не означало, что он не мог оказаться правдой…

– Вы что, читаете мысли? – спросила я, скептично сощурившись.

– В некотором смысле, – подтвердил старик мои сомнения.

Он снова улыбнулся, на этот раз открытой, светлой улыбкой, и меня поразили идеально ровные, белые зубы, которые так же не вязались с его возрастом, как и гладкая кожа. Будто двадцатилетнему юноше неумелые гримёры приклеили седые бороду и усы, натянули парик с лысиной, подкрасили красными тенями глаза и на этом успокоились, забыв про остальные атрибуты старости, от чего весь облик мужчины смотрелся неестественно. Но это могли быть и имплантаты, напомнила я себе. А пластическая хирургия в наш век творила такие чудеса, что вернуть лет двадцать молодости для неё не составляло особого труда.

– У тебя здесь родственник? – вдруг сменил тему старик, видимо, не желая раскрывать свои секреты.

– Да, мама…

– А я пришёл к знакомой. Не переживай, это очень хорошее учреждение. Здесь хорошо заботятся о пациентах.

– Я не переживаю…

– Разве? Ты ведь сомневаешься, стоит ли твоей маме здесь находиться.

– Откуда?.. – я поперхнулась фразой, крутившейся на языке.

Теперь я испытывала страх, словно разговаривала с наёмным убийцей, до этого момента методично собиравшим информацию о своей жертве, и больше всего на свете хотела убежать от него подальше. Но желание поговорить с мамой в конце концов пересилило, и я осталась сидеть на диване, надеясь, что фанатик выговорится и отстанет от меня.

– Ты поступила правильно. Так было нужно, – не обращая внимания на моё посеревшее лицо, продолжил старик.

– О чём вы? – спросила я, на этот раз действительно не понимая.

– Ты знаешь, о чём, – он сцепил руки и немного наклонился вперёд, опершись локтями о худощавые коленки, обтянутые тёмно-серой тканью классических брюк. – Есть любовь вечная, а есть земная. Иногда они совпадают, а иногда, увы, нет. Вы были честны в своих чувствах, но это была не ваша любовь, так что ты поступила правильно.

– Что?..

Страх перерос в тихий, всепоглощающий ужас.

Я смотрела на странного человека широко распахнутыми глазами, с каждым мгновением всё больше поражаясь его осведомлённости о событиях, произошедших в моей жизни. Я ведь ещё никому ничего не рассказала: ни отцу, ни матери, ни тем более друзьям, которых у меня было немного, хотя с того момента прошло уже больше недели. Ваня тоже молчал, я была в этом уверена, иначе его лучший друг давно бы позвонил с расспросами. Так что для окружающих мы по-прежнему оставались парой.

А может, старик тоже был чокнутым, как и все в этом заведении? Говорил общие фразы, подходившие к жизни любой молодой девушки, и лишь случайно попадал в точку, поскольку я сама связывала их с определёнными событиями?..

– Не суди юродивых слишком строго, – мягко изрёк он, снова прочитав мои мысли. – Богу с ними общаться проще, ведь их разум не наполнен ненужными домыслами. Конечно, не все они божьи люди, но и не все не ведают, что говорят…

– Семёнова!

Я резко повернулась к позвавшему меня санитару, и библия соскользнула с колен, тяжело стукнувшись о бетонный пол. Гулкое эхо мигом разлетелось по холлу, потревожило безмолвные стены, волной прокатилось по пустым коридорам и затихло где-то на дальних лестницах, перепугав и меня, и немолодого санитара. Я быстро кивнула ему – мол, иду – и развернулась обратно к старику, желая закончить интригующий и одновременно ужасающий разговор.

Но того рядом уже не оказалось…

Я растеряно огляделась. В довольно большом холле не было ни души, кроме меня, санитара и прикорнувшей за столом возле выхода на лестницу медсестры, которую не разбудил даже громкий хлопок. Это вновь заставило меня нервничать – старику просто некуда было деться, но он пропал так же внезапно и бесшумно, как и появился…

В памяти мгновенно всплыл образ странного человека из клуба, который неожиданно появлялся и исчезал, подобно миражу в пустыне, и словно сошёл со страниц старинных книг про древних волшебников и магов. Кстати, внешне они тоже были похожи – светлыми одеждами и седыми волосами. На этом сходство заканчивалось, поскольку лицо того человека-призрака я не разглядела в мерцавшем и переменчивом свете, а мой нынешний случайный собеседник казался совершенно обычным, если не считать слишком гладкой для его возраста кожи.

Так куда же он делся?..

– Вы Елизавета Семёнова? – спросил санитар, подойдя вплотную к единственному человеку, находившемуся в холле.

Ко мне.

За перепуганными мыслями я совершенно забыла, что он только что позвал меня. И что я даже ответила.

– Да, я… А вы не видели, куда он ушёл?..

– Кто? – мужчина уставился на меня непонимающим взглядом.

– Ста…

Я осеклась.

В здании психиатрической клиники для здоровья полезнее было молчать, даже если передо мной стоял всего лишь санитар, а не доктор Лазаревский с его злополучным блокнотом.

– Н-неважно, – чуть заикаясь, пролепетала я. – Показалось…

Я быстро подняла с пола книгу и, сунув её в сумку, последовала за тихо матерившимся мужчиной, возмущённым, что ему пришлось вести незадачливую посетительницу чуть ли не за ручку. Он открыл замок и проводил меня недовольным взглядом, после чего дверь за моей спиной угрожающе захлопнулась.

Внутри по-прежнему царили спокойствие и обыденность. За несколько дней в палате ничего не изменилось: мебель стояла на старых местах, стены удручали противно-серым цветом, а немногие мамины вещи располагались в том же порядке и лежали там же, нетронутые и неиспользованные. Даже баночка с кремом на тумбочке не сдвинулась ни на миллиметр с тех пор, как мама её туда поставила. Казалось, за столетия в этой больнице тоже ничего не изменится, и, если зайти сюда через век или два – всё останется прежним, только ещё больше одряхлеет и облупится.

Я думала, что застану маму в постели, как после последнего срыва. Но я ошиблась. Она сидела на самом краешке и что-то увлечённо крутила в руках. С порога я не смогла разглядеть, что именно – слишком крохотным был предмет. Но сейчас и не особо интересовалась.

– Мама! – воскликнула я с радостью и волнением, тут же забыв про неприятный инцидент в коридоре.

– Здравствуй, Лизонька! – она встрепенулась и подняла на меня совершенно ясные глаза. – Как хорошо, что ты пришла!

Я искренне удивилась.

Сегодня мама не выглядела уставшей или отрешённой, как прежде, а наоборот – в ней будто прибавилось энергии. Взгляд стал более осмысленным, цвет лица – посвежевшим, осанка – прямой и уверенной. Да и настроение вроде улучшилось.

Может, так подействовали лекарства?

Во время последнего курса она была подавлена и выглядела плохо, так что, наверное, Лазаревский назначил какой-то новый препарат, о чём мы с отцом пока не знали. Точнее, не знала я, ведь каждый свой шаг он должен был согласовывать с папой. В любом случае меня порадовала эта положительная перемена. Если так пойдёт и дальше, может, обещания доктора, наконец, сбудутся и он отпустит её домой?

Бросив сумку на пол, я осторожно присела рядом, неосознанно немного побаиваясь маму после того случая. Не обращая внимания на напряжённость, она нежно меня обняла, прижала к мягкому халатику в цветочек и несколько минут мы просто сидели, не шевелясь и ничего не говоря друг другу, словно не виделись целую вечность. Я вновь остро ощутила, как сильно скучала по ней всё это время и как мне её не хватало. Страх быстро прошёл, и я позволила себе расслабиться, наслаждаясь такими редкими и такими желанными материнскими объятиями.

– Что-то случилось, дочка? – наконец, спросила она, почувствовав моё настроение, отстранилась и положила руки на плечи.

Они оказались пусты, как у искусного фокусника.

– Мне так нужно поговорить с тобой, мам. Я совсем запуталась… – всхлипнула я, при этом мучаясь сомнениями, стоило ли вообще ей о чём-то рассказывать.

Хотя именно для этого я сюда и приехала. Я испытывала почти физическую необходимость поделиться с кем-то своими страхами и видениями, а также всем, что накопилось в душе. И так уж вышло, что сейчас мама являлась единственным человеком, которому я могла бы довериться и кто смог бы меня понять, ведь мы страдали схожим бредом. Я знала, что мама нездорова. Я знала, что нездорова я. Однако впервые в жизни я испытывала потребность услышать её мнение, чтобы понять, как с этим справиться. К сожалению, справиться с её безумием я не могла.

– Рассказывай, Лизонька, рассказывай, – она улыбнулась чистой, наивной улыбкой.

– Столько всего случилось за эти дни… – начала я, но замолчала, не понимая действий матери, которыми она сопровождала моё повествование.

Она нежно погладила меня по волосам, едва коснулась всё ещё нывшего виска и грустно улыбнулась, сразу став до невозможности печальной.

– Вы с Иваном расстались.

Мама сказала это так уверенно, словно по-другому и быть не могло. Я вздрогнула. Меня бросило сначала в холод: заледенели пальцы рук, онемели ноги, а по спине прокатился неприятный озноб, застряв где-то на затылке. А потом в жар: мне стало дурно, щёки запылали, а кожа покрылась испариной.

– Откуда ты знаешь? – прошептала я, прокручивая в памяти недавний разговор с пожилым мужчиной в холле. – Кто тебе рассказал?..

– Елизар…

– Что, вся больница уже в курсе?! – я подскочила и принялась мерить крохотную палату шагами, не зная, куда деть вдруг задрожавшие руки.

Нереально!

Просто невозможно!

О том, что мы расстались, кроме нас с Ваней пока никто не знал. Не должен был знать. Тем не менее уже несколько человек вовсю обсуждали нашу личную жизнь!

Я остановилась от неожиданно озарившей меня догадки, связавшей эти два события.

– Елизар – это твой друг? – я снова села на кровать, пребывая в полнейшем смятении.

– Да… Но это не важно… Ты не переживай, дочка… – попыталась успокоить меня мама, но у неё ничего не вышло.

– Это тот, кто тебя навещал, правильно? – не унималась я, подгоняемая любопытством. – Я только что разговаривала в холле с пожилым человеком в сером плаще, и он сказал, что приходил к знакомой. Это был он? Елизар?

– Он уже говорил с тобой?.. – мама вдруг замерла.

Её глаза судорожно забегали по полу, по стенам, по мне. Взгляд наполнился такой пронзительной болью, какую я видела лишь один раз в своей непродолжительной жизни – когда маму увозили в больницу. Она попыталась что-то сказать, но не смогла, а потом и вовсе заплакала, закрыв лицо руками.

– Мам, ты что? Ну, извини… Не плачь, я не хотела тебя расстроить, – я попыталась обнять её, но она отстранилась, неуклюже утерев слёзы.

– Не ты виновата… Не ты…

– Тогда почему ты плачешь? Из-за него? Он сделал что-то плохое?

– Нет, Елизар мой друг… И он уже говорил с тобой… – она обречённо вздохнула и, наконец, подняла лицо, посмотрев на меня с горечью и каким-то ожиданием, словно не решаясь спросить о продолжении.

– Твой Елизар неожиданно подсел ко мне и завёл разговор, – не дожидаясь просьбы, объяснила я, однако не стала упоминать, о чём именно мы говорили. – Он сказал, что я правильно поступила, расставшись с Ваней… Только я не понимаю, откуда он об этом узнал и с чего решил, что это правильно…

– Ты всё поймёшь, дочка, – еле слышно произнесла мама. – Знаю, что это я просила тебя с ним расстаться, но так было нужно. Так Елизар сказал…

– Что он сказал?! – взревела я от осознания, откуда у этой ситуации росли ноги. – Так это он придумал?! И тебя убедил, и… И меня заодно! Блин, вот я дура-то! Он же нами просто манипулирует!

Я почти закричала, но в последний момент вспомнила, что на крики могли сбежаться санитары, и этот разговор закончится очень быстро. А заканчивать его я не хотела, пока не разберусь, что ещё этот старикашка наплел моей маме.

– Поверить не могу! – яростно зашептала я. – Я бросила парня, потому что какой-то латентный шизик воспользовался твоей болезнью! Зачем он вмешивается в нашу жизнь?! И почему ты позволяешь ему это?!

Но мама отреагировала спокойно, словно ждала подобной реакции.

– Дочка, не говори так, – ответила она настолько серьёзно, что я невольно начала слушать, совершенно позабыв, в каком заведении находилась. – Елизар не сумасшедший. Тебе ещё предстоит узнать, кто он, и тогда тебе станет стыдно за свои слова. Он говорил с тобой… – мама опять тяжело вздохнула, зажмурившись, словно от боли. – Значит, придёт снова… И она придёт тоже… Лизонька, я бы очень хотела, чтобы у нас была обычная семья, чтобы мы были обычными людьми, но, видимо, не суждено… Тебя ждёт ещё множество тяжёлых испытаний, и боль от вашего расставания с Иваном несравнимо меньше того, что тебе выпадет в жизни. Я буду молиться, чтобы ты всё выдержала… Я буду молиться за тебя, Лизонька…

– Мам, я ничего не понимаю, – покачала я головой.

Мой гнев утих, но лишь для того, чтобы освободить место зарождавшейся истерике. Я терялась в догадках – было ли всё, что говорила мама, правдой или она находилась там, где и должна. И что из перечисленного являлось худшим вариантом для неё и для меня.

– Это лишь твой путь! – продолжила мама изменившимся голосом. – Ивану ничего знать не нужно, тебе придётся идти одной. В том есть и моя вина – из-за меня ты будешь страдать. Но ждать осталось недолго. Скоро Змий вырвется! Посланник уже летит к нему, он выпустит его! Дочка, ты из колена нашего, и Гавриил уже воззвал к тебе! Он оставил на тебе огненный знак!

И она снова коснулась моего виска.

В последние дни я редко смотрелась в зеркало, напрочь позабыв об опрятном внешнем виде, еде и одежде. Ела то, что дают, надевала то, что первое попадалось под руку, про косметику даже не вспоминала и, как зомби, выполняла стандартные процедуры: кофе, душ, работа, ужин, телевизор, сон. На удивление спокойный сон, хотя даже он теперь меня не радовал. Я ни с кем не общалась и ни с кем не разговаривала, в том числе и с отцом. Он же, словно почувствовав безрезультатность каких-либо расспросов, самоустранился, позволив мне спокойно пребывать в депрессии и не пытаясь интересоваться причиной её появления. А перед тем, как поехать сегодня к маме, я даже и не вспомнила, что нужно было приводить себя в порядок. Поэтому совершенно не представляла, как сейчас выглядела и что особенного мама увидела на моём лице.

Подгоняемая тревожным предчувствием, я быстро достала из сумки зеркало и открыла его, рисуя в воображении странные и страшные картины. Однако реальность превзошла мои самые фантастические ожидания. Не веря своим глазам, дрожащей рукой я снова и снова трогала висок, противно нывший всё это время. Там, наполовину уходя под волосы, светлела отметина – шрам, которому по виду было уже много лет.

Шрам в форме креста…

– Сердце матери будет страдать, но мне не жаль, ведь вершатся наши Судьбы! – почти торжественно провозгласила мама, осторожно отведя мою руку от отметины и нежно погладив по щеке.

– Почему ты не говоришь мне ничего конкретного? Мам, я всё ещё ничего не понимаю… – растеряно произнесла я, оторвавшись от зеркала.

– Скоро ты всё поймёшь, дочка, – улыбнулась она. – Елизар расскажет, а я не должна…

– Пора на выход! – кашлянул санитар у меня за спиной, просунувшись в полуоткрытую дверь.

– Хорошо, сейчас уйду, – кивнула я и повернулась назад к маме. – Хочешь, я зайду позже?

– Нет, дочка, поезжай домой. Отец, наверное, волнуется. Ты ведь не сказала ему, куда исчезла на полдня.

– Нет… Но…

– Поезжай домой, – твёрдо повторила мама. – Всё равно я больше ничего не смогу тебе рассказать. А после обеда сплю почти до вечера, так что ждать бессмысленно.

– Ладно…

Я поцеловала её в щёку и послушно вышла из палаты, тихо ненавидя лежавший в сумке увесистый талмуд, который тянул к земле, словно груда кирпичей. Хотелось выкинуть книгу в ближайшую урну, но рука не поднялась. Мне почему-то показалось это неправильным, будто я могла совершить богохульство или что-то вроде того.

Сразу после меня в палату вошёл санитар, чтобы дать маме лекарства, которые та принимала до еды. Я ещё постояла в холле, который медленно наполнялся пациентами, но потом, вспомнив, что могу столкнуться с доктором Лазаревским, поспешила к выходу. Видеть его я желанием не горела.

Я брела по улице, ничего не замечая вокруг и думая лишь о том, что сказала мне мама. День сегодня выдался ясным, солнце припекало голову, а в воздухе кружились насекомые, иногда противно жужжа над самым ухом. Но от них я лишь вяло отмахивалась. Потом меня чуть не сбила машина. Я поняла это, когда рядом раздался визг тормозов, а из открытого окна в последнюю секунду обогнувшей меня чёрной «Короллы» посыпался отборный русский мат. Однако ни первое, ни второе не произвело на меня особого впечатления. Гораздо больше я испугалась, что водитель сейчас остановится и мне придётся как-то оправдываться перед ним за свою рассеянность. Или не оправдываться, а просто стоять и обтекать потоками нецензурной брани. На моё счастье он этого не сделал и продолжил нестись по улице с превышенной скоростью.

Дома я бросила отцу краткое «Привет» и, пройдя мимо без каких-либо объяснений, заперлась у себя в комнате.

Сперва я, как одержимая, рассматривала перед зеркалом отметину: тёрла, чесала, карябала и растягивала, в результате добившись лишь того, что к покрасневшей и расчёсанной коже стало невозможно прикоснуться. Затем я принялась вспоминать, когда могла получить этот шрам, но на ум приходил лишь один эпизод – появление красного ангела на Ваниной кухне. Я до сих пор сомневалась, произошло это во сне или в реальности, но именно с той ночи висок болел не переставая. Однако я была так погружена в переживания, что даже хобот у себя на лице вряд ли заметила бы. В душе теплилась надежда, что мама просто увидела мой шрам и потом придумала ахинею про Гавриила и оставленный им знак. Но то, что шрам имел форму креста, и то, что её рассказ слишком сильно пересекался с моими видениями, разрушало эту надежду на корню…

Мои размышления прервал Снежок. Он отчаянно заскулил и заскрёбся под дверью, требуя, чтобы я его впустила. Не хотелось возиться с надоедливым псом, но, когда я открыла шпингалет, чтобы на него накричать, пёс пулей влетел в комнату и забился под стул, испуганно посмотрев оттуда огромными глазищами.

– Ты чего? – спросила я, вмиг успокоившись.

И протянула руку, чтобы потрепать собаку по холке. Но, не дождавшись моего прикосновения, Снежок выскочил из своего убежища, с невозмутимым видом прыгнул на кровать и по-барски на ней растянулся.

– Глупое животное, ничего-то ты не понимаешь… – усмехнулась я, села рядом, погладила и почему-то обняла.

Я чувствовала себя очень плохо. В душе творилась полнейшая неразбериха, словно мир вокруг меня постепенно переворачивался с ног на голову. С тоской вспоминалось детское время, когда я ни о чём не знала и казалась себе почти счастливой. Правда, тогда маме приходилось в одиночку переносить свои кошмары, и мы все считали её сумасшедшей. Но что же изменилось теперь? Она, собственно, такой и осталась, просто я начала серьёзнее относиться к её словам. Я слушала её. Я хотела слушать её ещё и ещё. И я пыталась её понять, однако пока у меня ничего не получалось.

А может, на самом деле я не проваливалась в безумие? Может, и мама была вполне здорова? Ведь сегодня она вела себя совершенно нормально, как обычный человек, словно мы беседовали за чашкой чая на кухне, а не в палате психиатрической клиники. Может, мы просто чем-то отличались от остальных – повышенной внушаемостью, например? А основным злодеем и психом по совместительству в нашей истории был как раз тот седовласый старик – Елизар, – который нашёптывал и внушал маме свои идеи? Может, именно его следовало оградить от общества, и тогда мы, наконец, получили бы шанс жить нормальной жизнью?..

Я пыталась сопоставить обрывки информации, которые всё-таки просочились из маминых уст, и найти в них рациональное звено. Но ничего не клеилось. Какой-то змей, посланник, судьба, знак… Можно было предположить, что мама пересказывала текст апокалипсиса – именно для его изучения я и купила библию. Вот только я не помнила, чтобы в ней упоминалось о горящих демонах и зверо-монстрах, которые воевали вместе с ангелами в моих снах. Хотя теолог из меня был ещё тот…

Я поднялась с постели и достала из сумки книгу, преисполненная надеждой, что когда-нибудь, когда мне хватит терпения и времени её осилить, я смогу найти ответы на свои вопросы. Покрутила в руках, разглядывая рельефную обложку, а потом вдруг заметила, что между страницами было что-то зажато – что-то маленькое и тонкое. Я осторожно раскрыла библию и обнаружила серебряный крестик на длинной цепочке. Совсем крошечный, изящный, без завитков и, по сути, представлявший собой просто две перекладины. Когда-то давно я видела у мамы подобное украшение, так что, возможно, это был её крестик. И возможно, именно его она держала в руках, когда я вошла в палату. Вот только как он попал в недавно купленную книгу – я не понимала. Сумка всё время лежала на полу, и я точно помнила, что мама к ней даже не прикасалась.

И ещё вопрос – кто передал крестик маме, ведь подобные вещи в больнице были запрещены?

Может быть, папа?

Или странный старик Елизар?

Но тогда где он его взял?..

«НОВЫЙ ЗАВЕТ. Откровение святого Иоанна Богослова» – значилось на заложенной странице.

А дальше, как в знаменитом произведении литературы, становилось «Всё чудесатее и чудесатее»…

На страницах совершенно новой, только что купленной книги, в тексте, который оказался текстом апокалипсиса, кто-то красным фломастером подчеркнул строки. Кто и когда это сделал – я теперь не бралась даже гадать. Всё равно подобное занятие в моей ситуации было бесполезной тратой времени. Меня окружало слишком много странностей и загадок. Однако было ясно одно – меня к чему-то вели. И вели очень упорно.

Забывшись во времени, я погрузилась в чтение книги, и с каждым новым словом страх всё больше захватывал мою душу…

***

«И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий; и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.

И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы…»

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей…»

«И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри.

И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «Смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли – умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели…»

«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих…»

«И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых. Из колена Иудина… из колена Рувимова… из колена Гадова… из колена Асирова… из колена Неффалимова… из колена Манассиина… из колена Симеонова… из колена Левина… из колена Иссахарова… из колена Завулонова… из колена Иосифова… из колена Вениаминова…»

«И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса.

И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб…»

«И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.