Последнее поколение

У белого пистолета наверняка должно быть имя: не могло такое красивое оружие оставаться безымянным, только Дарвин побоялся спрашивать об этом.

Пистолетом марокканец провёл вдоль сидящих студенток, после чего поднял выше и выстрелил в стену над их головами. Раздался грохот, и в ушах засвистело. С удивлением Дарвин отметил: оружие оказалось ничуть не менее смертоносным, несмотря на выставочный вид.

Молча мужчина приблизился к одной из девушек за столом – блондинке, старавшейся раствориться в собственной бутылке с водой.

– Поднимайся, – сказал он и дёрнул её за локоть. Дуло пистолета он держал возле её лица. Дарвин боялся, что тот случайно нажмёт на спуск и такая же аккуратная дырочка, какая сейчас находилась на стене, появится в голове студентки.

– Я не умею, – тихо произнесла она.

Марокканец её не слушал, он толкал её по направлению к подиуму, где одним движением взял её за бёдра и поднял вверх.

– Парни, включите ей музыку, – попросил он, и один из его приятелей поднял телефон. По клубу разлилась громкая поп-музыка с арабским вокалом.

Краем глаза Дарвин следил за мужчиной рядом с собой. Того, кажется, совсем не интересовало происходящее в клубе. Он и его пистолет могли вмешаться, только если гости обратят внимание на него.

– А теперь снимай одежду, – приказал марокканец, направив оружие на девушку.

– Если хочешь увидеть голое тело, то сегодня твой день, – ответил старик, поднимаясь со своего места. На нём были голубая рубашка с пальмами и яркие красные шорты.

Не выпуская самокрутку из зубов, он поднялся на сцену рядом с девушкой и начал качать бёдрами, одновременно снимая с себя рубашку.

– Ты же это хотел увидеть? – спросил он. Под рубашкой оказалась дряблая стариковская грудь с седыми волосами. Он начал крутиться, и назвать это иначе, чем «стариковским танцем», было нельзя.

– Сядь на место, – приказал марокканец, направляя оружие на него.

– Ты не заставишь меня спуститься со сцены. Хотел увидеть стриптиз, так смотри.

– Раздевайся, – снова приказал мужчина студентке, игнорируя старика.

У той слёзы текли из глаз и тушь чёрными дорожками начала расползаться по лицу. Она стала снимать с себя рубашку университета, медленно, словно могла растянуть это занятие на двое суток.

С грустью Дарвин вспомнил погибшего Кутайбу. Тот так же мог делать любое простое действие бесконечно долго.

Чем больше оголялась девушка, тем яростнее танцевал старик, привлекая к себе всё большее внимание. Когда она сняла рубашку, старик крутился вокруг шеста в невероятно дурацкой позе. Когда она сняла брюки, старик начал кататься по сцене и даже попытался стать в мостик.

– Теперь топ, – приказал марокканец, и девушка начала его снимать. Теперь она рыдала в открытую.

Дарвин опустил глаза, но вскоре поднял их. Он никогда не был кровожадным, но сейчас ему хотелось попросить мужчину за соседним столом пристрелить гостей всех до единого.

Чтобы ускорить девушку, марокканец ещё раз выстрелил в стену. Та сняла топ, прикрывшись руками.

– Юху! – выкрикнул старик, снимая с себя шорты. Под ними оказались просторные боксеры белого цвета. Он начал махать шортами над головой и делать вид, что скачет на лошади.

– Снимите этого безумца, – попросил марокканец, и его друзья обступили подиум с двух сторон.

– Пошли вон, подонки! – крикнул старик, отбиваясь шортами от тянущихся к нему рук.

Вскоре его стащили со сцены вместе с шортами и упавшей рубашкой. Арабы отвели его обратно к столу и усадили со вторым стариком.

– Теперь танцуй, – приказал марокканец, и девушка начала слегка покачиваться в такт музыке из телефона. – Ладно, для первого раза сгодится. Но не волнуйся, я тебя всему научу.

Мужчина перевёл пистолет на других студентов и кивнул на сцену:

– Теперь вы. Поднимайтесь все вместе. Узкоглазый тоже.

– А это уже расизм! – крикнул старик со своего места. Араб в кожаной шляпе не давал ему встать со стула.

– Расизм? – спросил марокканец. Его забавляло это обвинение. – Поверь мне, ты ещё настоящих расистов не видел.

Под дулом пистолета он заставил оставшихся студентов подняться на сцену и раздеться. Происходящее больше напоминало медицинский осмотр, чем откровенный танец. Парень и девушки на сцене переминались с ноги на ногу и заставляли себя двигаться, только когда марокканец направлял на них оружие.

Их освещали лишь неоновые огни, проникающие в помещение с улицы, и студенты выглядели невероятно бледными, словно привидения. Дарвин надеялся, что возле клуба случайно окажется отряд полиции и прекратит это безумие, но сейчас это было невозможно. В городе бунтовали миллионы, и полицейский, оказавшийся посреди такой толпы, неизменно оказался бы прикованным к столбу. И ему сильно бы повезло, если бы его просто избили, а не повесили вверх ногами с выпущенными внутренностями.

Две девушки плакали, ещё две находились в разных состояниях гнева, парень пребывал в шоке и явно не понимал, как такое могло случиться.

– Мертвецы в морге двигаются энергичнее, чем вы, – прокомментировал марокканец, заметно повеселев. – Но это не беда. Я научу вас всему, что умею. Одевайтесь, и быстро в машину.

– Куда? – не поняла темнокожая студентка.

– В машину, – крайне вежливо ответил мужчина. – Продолжим вечеринку у меня дома.

– Вы их похищаете? – удивился старик.

– Я даю им возможность развлечь хороших людей, – извернулся марокканец. – Идите к машине.

Его приятели помогли студентам одеться и повели в сторону микроавтобуса. Старик без перерыва ругался, но ничего не мог сделать: араб в кожаной шляпе держал его плечо и не давал подняться со стула. Остальным в зале не было никакого дела до происходящего: два мальчугана сидели в углу, превратившись в часть интерьера, второй старик достиг того возраста, когда окружающие события кажутся непонятной чертовщиной, а мужчина с женщиной сидели за столом, низко склонив головы, будто находились в своём, замкнутом мире.

Блондинка с хвостом словно копила в себе силы. Она резко остановилась и тихо произнесла:

– Я никуда не пойду.

При взгляде на неё подруги тоже остановились. Они начали черпать из неё уверенность, как из фонтана.

– Пойдёшь, милая, – ответил гнусавый араб с золотыми зубами. – Ты сделаешь всё, что мы скажем.

– Нет, – она посмотрела арабу прямо в глаза. – Я никуда не пойду.

– Да, мы все не пойдём! – подтвердила темнокожая студентка. Даже китаец, пребывавший в шоке последние минуты, начал приходить в себя. Осмысленность медленно возвращалась к нему.

– Скоро ты поймёшь, как устроен этот мир. Здесь сильные берут то, что захотят, а слабые могут лишь возражать, но только до тех пор, пока сильный им это позволяет.

Медленно, как в замедленном кино, палец блондинки поднялся и указал на грудь араба. Она была бледнее бумаги, вспотела и говорила совершенно не моргая, словно загипнотизированная:

– Я больше не собираюсь слушать этот понос.

Лицо араба с золотыми зубами скривилось. Он схватил блондинку за руку и сжал её так сильно, что в ней что-то хрустнуло, но та даже не почувствовала. Его губы разошлись в оскале, и вся человечность мгновенно ушла из него.

– Сегодня мы с тобой очень хорошо повеселимся, – произнёс он, приблизив лицо вплотную. Он так сильно сжимал зубы, что его лицо покраснело. Вид у него был настолько ядовитый, казалось, одной каплей слюны он способен убить четырёх человек.

Сюрреалистичности этой сцене придавала голограмма весёлого унитаза, сделанного специально для детей. Она смотрела на них с улицы и явно ждала конца разговора, чтобы вклиниться с выгодным предложением.

– Неужели вы ничего не сделаете? – обратился Дарвин к мужчине с пистолетом под столом. – Они же похитят их!

Тот словно впервые заметил девятилетнего мальчика рядом с собой. Он посмотрел на него так, словно они находились не в разбитом клубе, а посреди открытого космоса, в межгалактическом пространстве, где нет ни единого живого существа, и вдруг кто-то постучал его по плечу.

– Вы же можете их защитить, у вас есть оружие! – вновь произнёс Дарвин.

– Мы скрываемся, – вяло ответил мужчина.

Его спутница кивнула. Разница между ними составляла около двадцати лет: ему за сорок, а ей примерно двадцать пять. Они не были мужем и женой, и на дочь она не очень походила.

Между студентами и арабами назревала стычка. В блондинку словно вселился призрак и сейчас контролировал её тело. Посреди спора она развернулась и пошла по направлению к городу. Араб с золотыми зубами догнал её за несколько секунд и развернул в сторону автомобиля. Китаец стал вырываться, и его приходилось держать сразу двоим. Темнокожая студентка что-то искала в сумке. Если там и был перцовый баллончик, то в самом низу. За время жизни на улице Дарвин трижды видел, как женщины используют спрей на слишком агрессивных наркоманах. Каждый раз это были несовершеннолетние придурки из банды «Деше».

Две другие студентки посмотрели друг другу в глаза, кивнули, словно обменялись телепатическими командами, и бросились бежать в противоположные стороны. Их обеих вскоре догнали и затолкали в микроавтобус.

Несправедливость давила на Дарвина. Он чувствовал пустоту в груди, пульс словно замедлился, силы покинули, и он мог лишь безучастно смотреть как совершенно обыкновенных людей увозят против их воли.

– Давайте её тоже заберём, – указал араб в шляпе на спутницу мужчины с квадратной головой.

Марокканец в безрукавке оглянулся и словно впервые заметил сидящую вдали девушку. Танцующей походкой он приблизился к столу и оценивающе посмотрел на неё. Белый пистолет болтался в его руке, словно игрушечный.

– Да, ты нам подходишь. Как тебя зовут?

– Изабелла, – ответила она. – А моего друга – Чед. Но он не любит это имя.

– Как твои дела?

Дарвин видел, как сжалась рука мужчины под столом. Ему не нравилась компания марокканца, женщина положила ладонь ему на предплечье, чтобы успокоить.

– Хочешь побывать на вечеринке? – спросил марокканец.

За его спиной в микроавтобус заталкивали оставшихся студентов. Китаец брыкался, а блондинка пыталась сражаться, но их сил недоставало, чтобы сопротивляться взрослым мужчинам. На фоне таких событий слова мужчины прозвучали необычайно комично.

– Спасибо за предложение, но я пас, – ответила женщина.

– К сожалению, я вынужден настаивать, – ответил он и кивнул приятелям. – Берите её.

Спутник женщины поднялся со своего места, и только сейчас Дарвин понял, насколько он крупный. У него были невероятно широкие плечи, огромные руки и крепкий, подтянутый живот. Помимо этого у него недоставало одного уха. В правой руке он держал пистолет, направленный в пол и казавшийся совершенно ненужным: он мог левой рукой схватить марокканца за голову, сжать ладонь и его голова треснула бы, как прогнившая картофелина.

– Тебе мало этих детей? – В гневе у него оказался настолько мощный голос, будто он звучал сразу со всех сторон. Если бы в помещении оставались окна, они бы треснули. – Проваливай!

В нерешительности марокканец сделал несколько шагов назад. Его друзья с интересом следили за тем, чья воля победит и кто отступит первым. Казалось, если Дарвин сейчас встанет между ними, его расплющит от энергии, бьющей от каждого из соперников. Превратит в лепёшку и выбросит в сторону.

– Вижу, у вас и без того плохой день, – ответил марокканец и спрятал белый пистолет за пояс. – Желаю удачи!

С этими словами он развернулся и отправился к машине, а мужчина по имени Чед следил, как те удаляются, и только когда фургон тронулся с места, позволил себе опуститься обратно за стол.

– Чёртовы ублюдки… – ворчал старик, продолжая курить самокрутку.

Дарвин не мог слышать стонов и плача студентов в кузове, но отчётливо себе их представлял, и на душе стало совсем тяжело. Он двинулся по направлению к улице, когда его остановил голос Изабеллы.

– Эй, мальчик, – позвала она.

Он развернулся, и их взгляды встретились. Женщина рассматривала его с нескрываемым любопытством.

– Чедди, тебе не знаком этот мальчик? – спросила она.

Её спутник отрицательно покачал головой.

– Это не он играл на пианино в доме семьи Келвин?

При упоминании своей фамилии Дарвин вздрогнул. Месяц назад он играл на рояле на похоронах отца. В тот день в их дом пришло огромное количество гостей, половина из которых оказалась врагами их семьи.

Мужчина с квадратной головой оживился. Казалось, ничто не могло заставить его покинуть грустный купол и проявить любопытство, но это произошло.

– Похож, – медленно ответил он. – Только тот был толстым, а этот нет.

– Может, похудел на улице? – предположила Изабелла. – Как твоё имя?

– Иммануил Розенберг, – мгновенно ответил Дарвин, пятясь к выходу. За прошедший месяц он научился бегать так быстро, что ни одна живая душа не сможет его поймать, если он выскочит за дверь.

– Это точно он, сынишка Эдуарда Келвина. Дарвин, верно? – спросил мужчина.

– Нет, это не я. Не знаю, о ком вы говорите, но это точно не я.

– Надо отвести его к матери, – продолжил Чед. – Елизавета хорошо отплатит нам, если вернём ей сына. Деньги нам лишними не будут.

Упоминание матери заставило Дарвина остановиться.

Как никогда Дарвин скучал по своей семье. Совсем недавно он жил в огромном особняке внутри посёлка на вершине холма вместе с двумя братьями и двумя сёстрами. Он чувствовал себя королём мира, и все окружающие люди были созданы для того, чтобы служить ему. А потом пришли Чарльз Тауэр, Оскар Уэбстер и Матео Монтес, занимающие со второго по четвёртое места среди тхари. Семья Келвин бежала из дома, и с тех пор Дарвин ничего не слышал о своих родных. Целый месяц он искал безопасный способ, чтобы связаться с родственниками, но все пути вели в руки коалиции богачей.

– Пошли с нами, мы отведём тебя к матери, – предложила женщина.

– Или можешь уйти и постараться вернуться самостоятельно, – продолжил Чед. – Но в нашей компании у тебя гораздо больше шансов. Мы тоже бежим от Чарльза Тауэра, как и ты.

– Я – жена его сына. А это – его бывший телохранитель. Чед бросил службу, чтобы спасти меня из лап Джуана Тауэра. Мы можем помочь и тебе.

– А вы точно не работаете на коалицию? – спросил Дарвин. – Весь прошлый месяц меня пытались схватить, чтобы передать Тауэру.

– Поверь, нет на свете человека, который ненавидит их семью больше, чем я, – ответила Изабелла.

Перед Дарвином стоял непростой выбор. За месяц жизни на улице он научился понимать людей, и перед ним определённо стояли те, кто не желал ему зла. Однако последние, кто решил ему помочь, погибли бесславной смертью. Он не хотел, чтобы и эти люди лишились жизни по его вине.

– Город бунтует, и в одиночку передвигаться очень опасно, – сказал Чед.

– Ладно, – ответил Дарвин. – Я отплачу вам, у меня же есть восемнадцать триллионов долларов.

– Уже чуть-чуть поменьше, – усмехнулся Чед. – Акции «Транстека» сильно упали в последнее время. Кстати, ещё вчера мы видели твоего брата.

– Андреса?

– Нет, Артура. Мерзкий тип.

– Это точно был он? – удивился Дарвин. – Артур – добрейший из людей.

– Был когда-то, – сказала Изабелла. – Сейчас он урод и внутри, и снаружи.

Дарвин им не поверил: он хорошо знал Артура, и тот точно не был уродом. Скорее всего, они говорили о ком-то другом.

– Простите меня, Изабелла, Чед. Но это всё – полнейший привет, – в Дарвине проснулся рэпер. Он мог начать рифмовать слова в любой момент, независимо от настроения и одолевавшего стресса. – Я знаю Артура, и он не урод, его разум чист и полон доброт…

– Пойдём отсюда, пока не влипли в неприятности. И не зови меня Чед. Так меня называет только Изабелла. Для всех остальных я Бартон.

– Пойдём, большой Д, – сказала Изабелла. – Отведём тебя к Елизавете. Она сейчас с твоим братом Андресом. Говорят, ему совсем плохо.

При упоминании старшего брата на душе у Дарвина потеплело. Он давно мечтал о встрече с близкими. Его братья и сёстры одновременно были его лучшими друзьями, и увидеть их представлялось ему величайшим счастьем. Оставалось надеяться, в пути его не похитят, как это сделали с ни в чём не повинными студентами. Не заставят «развлекаться».

Больница. Отражение на столе

Андрес находился в полусознательном состоянии: он чувствовал, как его тело перетаскивают с места на место. Его накачали таким количеством лекарств, что болезнь отступила на второй план, и он забыл о ноге, которую собирались ампутировать. Всё, что его сейчас заботило, – это тысячи звуков, прорывающихся через границу разума. Люди вокруг суетились, кричали, пытались с ним заговорить и расстраивались, когда он не отвечал. Казалось, они делали всё, чтобы ему было как можно более некомфортно.

Тонкая ладонь лежала на руке Андреса, чьи-то губы целовали его в лоб.

Реальность смешалась с галлюцинациями, и он не понимал, действительно ли его погрузили в вертолёт или шум лопастей пришёл из глубины подсознания. Иногда его мозг превозмогал болезнь, и он на короткий миг открывал глаза. Вокруг находились озабоченные лица его близких: мамы, сестры, подруги, телохранителя. Кажется, они куда-то летели, но он не мог понять куда. Поражённый болезнью организм сводил на нет любые попытки сосредоточить внимание. Андрес словно парил внутри собственной головы и не реагировал на внешние раздражители.

Чередой видений перед ним проплывали места, в которых он успел побывать, они смешались между собой, отчего получались невозможные, фантастические пейзажи. Все они проносились перед ним, как картинки в кинотеатре.

– Держись, парень, – услыхал он сквозь дрёму хриплый голос Яна, в нём не было ни капли сочувствия. Чёрствый телохранитель считал гангрену, угрожающую жизни, сущим пустяком.

В очередной раз открыв глаза, Андрес обнаружил огромный шприц с белой жидкостью, направленный ему в пах.

Словно разряд молнии пронёсся у него перед глазами. Он увидел себя десятилетнего, крадущегося по особняку в Испании. Тогда он зашёл в комнату отца и увидел, как врач вкалывает точно такую же жидкость Эдуарду. В ней находились миллиарды ботов, выполняющих лишь одну функцию – очищать организм от нездоровых клеток.

Эдуарду они спасли жизнь, поглощая раковые образования по мере их появления, а Андреса, по-видимому, должны были избавить от заражения крови.

С удивлением он наблюдал, как толстая игла входит ему под кожу, и лишь далёкая искра боли с запозданием отозвалась в голове. Нервный импульс, словно марафонец, пробежал вдоль погибающего тела, доставил сообщение о боли, увидел, что никто не обращает на него внимания, и тут же рухнул замертво.

Андрес представлял, как по его телу начинают расползаться крошечные искусственные организмы. Проникают в каждый орган, заполняют мозг, захватывают почки и печень. Он представлял себя старым баклажаном, сдавшимся под напором бактерий. Только в его случае боты сохраняли тело, а не разлагали.

Лекарства начинали действовать – температура Андреса медленно приходила в норму. Он стал чаще открывать глаза и в один из таких моментов понял, что действительно находится в вертолёте. Его, наконец, нашли. После нескольких недель, которые он провёл в тюрьме, семья отыскала его и сейчас везёт в больницу, чтобы вылечить.

– Береги силы, – приказала его сестра Лилия. Она сидела рядом с ним – это её губы Андрес чувствовал на своём лбу. – Скоро мы тебя вылечим.

Длинные чёрные волосы она собрала в хвост, чёрные глаза слезились то ли от счастья, то ли от боли. На ней совсем не было макияжа, что подчёркивало индийские черты лица.

Последний раз, когда Андрес видел свою сестру, она убегала из дома через канализацию, спасаясь от частной армии, нанятой их врагами. С тех пор Лилия похудела и стала выглядеть неестественно бледной, словно не была на солнце несколько лет, а не недель. Пережитый стресс отражался на её лице: его словно тронула вся мировая усталость. Глаза погасли, губы старались растянуться в улыбке, мешки под глазами говорили о бессонных ночах. Она больше не выглядела на двадцать один. Ей можно было дать все тридцать.

Если стресс так сильно повлиял на Лилию, то сам Андрес должен выглядеть на сорок, хотя он старше сестры всего на три года.

Рядом с ней сидела какая-то девушка, которую он видел впервые, чуть дальше находился Хи – его первый телохранитель и друг, а напротив – мама.

Несмотря на болезненную худобу и пятна, покрывшие всю её кожу, Елизавета выглядела необычайно жизнерадостной. Она беззвучно улыбалась Андресу, и от такой молчаливой поддержки ему стало легче. Матери было восемьдесят семь, но сегодня она пылала жизнью больше, чем окружающие.

– Вы меня нашли, – прошептал Андрес. – В самый последний момент. Ещё один день, и нога бы меня доконала.

Собрав остатки сил, он приподнял голову и посмотрел на свою рану. От ужасного вида собственной конечности голова Андреса закружилась. Ему показалось, что он падает, хотя уже лежал на мягких носилках поверх металлического пола. Случайный порез на лодыжке, полученный в тюрьме, из-за отсутствия лечения превратился в смертельную инфицированную язву, и теперь ему предстояло лишиться ноги. Она была пятнистой, чёрной и надувшейся, как переспелый помидор. Заражение распространилось по всему телу и убивало его с каждой минутой.

От подкатившей тошноты и ужаса он снова провалился в пучину бессознательности.

Первый раз он очнулся, когда его везли на каталке в больницу, кажется, он опять был в Гибралтаре – ни один другой город во всём мире не издавал столько шума. Только здесь над головой летали тучи из миллионов дронов, чьи пропеллеры соревновались с шумом поездов, проезжающих между небоскрёбами на десятках уровней монорельс. Казалось, этот город специально проектировали, чтобы он был как можно более громким.

Второй раз Андрес очнулся на операционном столе, когда врачи вкалывали в его ногу местную анестезию. Он перестал что-либо чувствовать и провалился в сон. Периодически его глаза открывались сами по себе, но он видел перед собой лишь шторку, закрывающую нижнюю часть тела.

В третий раз Андрес очнулся уже в койке: рядом не было никого, кроме его сестры. Они находились в пентхаусе больницы: последний этаж представлял собой просторную палату с выходом на небольшую террасу. С удивлением Андрес наблюдал, как вокруг летают птицы, поют песни. Со всех сторон его окружали небоскрёбы, шумел ветер, лучи солнца ласкали лицо. Жизнь продолжалась.

Лилия спала в кресле у ограждения, сжимая мобильный телефон в правой ладони. Создавалось впечатление, что она вот-вот его выронит.

Что-то изменилось в его теле, он совершенно не чувствовал свою нижнюю часть, словно превратился в привидение и ниже пояса у него хвост из эктоплазмы. Андрес не был уверен, удалили его ногу или нет. В той части кровати, где она должна была находиться, он чувствовал холодок и мурашки, однако, сколько бы он ни силился, так и не смог приподнять одеяло. Лекарства позволяли ему находиться в сознании, однако слабость никуда не делась, и он по-прежнему чувствовал себя больным.

Мозг помнил, как управлять ногой, и посылал команды мышцам, но ответа не поступало. Долгие минуты он пытался узнать, остались ли у него конечности, но так и не понял: одеяло будто специально сложили, чтобы не дать проверить целостность тела.

– Пить, – позвал он тихим, безжизненным голосом. Лилия его не услышала. Она продолжала спать в кресле с невероятно уставшим видом. В который раз Андрес удивился её внешности: она по-прежнему была невероятно красивой, но беззаботность из её образа испарилась. Раньше она не думала ни о чём, что происходило за пределами её жизни, часами могла сидеть в телефоне и волновалась только о том, чтобы первой достать новую коллекцию популярных брендов. Она гналась за образом передовой светской тусовщицы и выбирала себе самых ненормальных ухажёров. Лилия притягивала придурков, словно магнит.

То же можно было сказать и об Андресе. Он упорно создавал себе тело Аполлона, проводя часы напролёт в спортзале, и старался завести как можно больше друзей среди тхари, чтобы все его любили. Ни он, ни его сестра никогда не относились серьёзно к окружающему миру.

С тех пор как Эдуард Келвин, самый богатый человек в мире, усыновил их вместе с тремя другими детьми, жизнь каждого превратилась в сладкий сироп. И лишь после смерти Эдуарда они поняли, какая ответственность давила на него всю жизнь. Ответственность, которая теперь свалилась на них.

– Пить, – позвал Андрес чуть громче, и на этот раз Лилия очнулась. Она посмотрела по сторонам, словно не понимала, где находится. Их взгляды встретились, и он заметил тень удивления, скользнувшую по глазам сестры. Лилия будто не думала, что Андрес сможет проснуться.

– Ты не представляешь, как я скучала, – произнесла Лилия и бросилась обнимать брата. Она снова начала целовать его лицо, заливая его слезами. – Все эти недели я только и думала, чтобы найти тебя. А потом, когда нашла, оказалось, что ты умираешь. Врачи давали лишь пятьдесят процентов на твоё выживание.