Кангюй. Бактрия

Неожиданно посреди квартала роскошных двухэтажных аристократических домов Аргей останавливается, спешивается и идёт пешком. Лисандр следует его примеру. Процессия всадников не замечает остановки гостей полиса и не сбавляет ход до скромных крепких, давно не крашенных ворот из карагача, обитых по краям бронзовым листом. Аргей подходит к воротам родного дома, с благоговением прислоняется лбом к старому дереву, трогает пальцами заклёпки, сучки досок, прислоняется к створке щекой, что-то шепчет зелёному металлу, часто целует ворота, утирает слёзы. Впрочем, встречу хозяина с домом не видно посторонним, всадники так окружают юношу, что, кроме попон, ничего и не увидеть. Створки ворот беззвучно открываются, впускают внутрь Аргея, Лисандра, лошадей, чуть позже выпускают лошадей, но без поклажи, и незаметно затворяются. Меры предосторожности оказываются ненапрасными. Группа нетрезвых гуляк, нестройно распевая песню, пересекает улицу.

Магистраты и их слуги продолжают путь, словно бы сделали короткую остановку, навестив дом лучшего товарища. После их ухода ворота дома Аргея вновь открываются, двое крепких мужчин среднего роста, в чёрных подшитых экзомисах, опоясанные верёвкой, при внушительных кинжалах в портупеях, по виду бактрийцы-сторожа из свободных, торопливо прибирают перед домом оставшиеся после лошадей кучки навоза, заметают грязь, павшую с копыт, прочь от ворот. Внутри дома кто-то разжигает огонь посреди внутреннего дворика.

Широкая полоса света от костра освещает лица чистильщиков. Позорная работа, достойная только рабов, не вызывает у суровых мужчин никакого отвращения. Гордые бактрийцы орудуют орудиями уборки молча, слаженно, проворно и умело. После их тщательных стараний улица перед домом убрана до чистоты. Сторожа внимательно оглядывают мощение, с довольным видом поправляют пояса, заносят веники, совки, мешки с мусором и закрывают за собой ворота. Улица погружается в темноту ранней ночи.

Во внутреннем дворике Аргей выкладывает на домашнем алтаре Зевса Оградного башенку из сухой еловой щепы, зажигает стопку от пламени факела, передаёт факел Лисандру, посыпает в жертвенный огонь щепотку благовоний, затем вторую, произносит костру: «Орест и сын его Аргей», от пламени на алтаре поднимается прозрачный сизый дымок. Горькие, резкие, пряные древесные ароматы благовоний Сирии, Вавилонии, Гиркании и Маргианы даруются звёздам Бактрии. Осенний вечер полон приятной теплоты ушедшего лета. За воскурением следует восславление. Юноша тихо поёт, сопровождая пение песни-молитвы ритмичными хлопками ладоней:

– О Евмениды19, внемлите, почтенные, с помыслом добрым,

Чистые дщери Хтонийского Зевса, великого бога,

И Персефоны, прельстительной девы прекраснокудрявой!

Вы наблюдаете жизнь нечестивого люда всечасно,

Вмиг к преступленьям летите, неся нечестивым отмщенье.

Вы, о владычицы чёрные, молнии мечете взором,

Плоть истребляющий блеск источает очей ваших светоч,

О самодержицы, мрачные, страшные, с видом отвратным,

Грозные, бродите ночью с бичом, разымающим члены,

О змеекудрые девы, полночницы, страшные взору!

Вас призываю! Грядите к питающим чистые мысли20!

При первых словах молитвы блаженно улыбающийся, усталый с дороги Лисандр, ожидавший совсем иного славословного поминания Зевсу Геркею21, Аполлону Патросу22, Гестии, преисполняется благоговейным трепетом, роняет головной убор на камни двора, проводит ладонью по лицу, словно бы смахнув рукой весёлость, приобретает вид строгий, злой и хмурый.

Тем временем влиятельные всадники, покинув Аргея, сворачивают влево, на улицу всё того же аристократического квартала, проложенную параллельно церемониальной улице к агоре Бактр. Миновав пять домов, Лаг негромко обращается к Тарипу:

– Не жалеешь, что отправились навстречу сирийцам первыми? Десять дней жизни стоили того?

Тарип поворачивается лицом к Лагу.

– Хвала богам, опередили соперников. Глупцы из филы Евтидема и не подозревают, какое ценное сокровище мы заполучили.

Лаг укладывает правую руку на плечо магистрата.

– А как тебе, Тарип, мой родственник Аргей?

– Не зря Аргея отметил высоким рангом Селевк. – Тарип не сомневается в юноше. – Он один из нас. Македонянин! Храбрый, упрямый, рассудительный, как и его отец.

– …и с честью выполнит своё предназначение. – В ответ на приветствие Лаг машет рукой жене и сыновьям.

– Десять тысяч соратников прибыло из Маргианы. Возведём новый полис под боком у Евтидема! – радостно завершает разговор Тарип.

Магистратов встречают у ворот домов многочисленные семьи. Благоухающий аромат свежевыпеченного хлеба пробуждает голод. Усталость исчезает.

На следующее утро

– Стасипп, сын Хармина, вы признаётесь победителем торгов как участник, предложивший наибольшую цену. – Тарип поздравляет дородного мужа лет сорока, бритого наголо, в дорогих одеяниях до полу, умащённого благоухающими маслами. – Подтвердите ваше намерение внесением задатка в размере одной десятой стоимости дома.

Счастливый победитель подзывает раба-эконома, отдалённо похожего на своего господина в сложении и манерах держаться. Раб передаёт магистратам-свидетелям тугие запечатанные мешки.

– Архонт, примите задаток, здесь пятнадцать мин в серебряной монете.

– Стасипп, остаток вы должны внести в буле не позднее третьего дня от дня торгов. – Тарип поднимает к небу жезл магистрата. – Торги окончены. Писцы, заканчивайте оформление протокола аукциона.

– Досточтимый архонт, могу ли я вступить во владение домом? – громко вопрошает победитель торгов.

– Вступайте, Стасипп! Дом по праву ваш. – Архонт склоняется над протоколом, проверяет текст.

Дородный муж в окружении свиты из семерых друзей, эллинов из числа жителей полиса, раба-эконома с тремя загорелыми рабами-помощниками подходит к воротам дома. С высокомерным видом Стасипп принимает шумные поздравления от прочих менее состоятельных участников торгов, случайных прохожих и зевак. Толпа собирается расходиться, как вдруг оказывается, что ворота заперты изнутри засовом. Раб-эконом тарабанит в ворота, дёргает их за бронзовые обручи, к его усилиям добавляются усилия троих рабов-помощников. Рабы налегают на ворота плечами, но всё без толку. Ворота не поддаются. Скучающая толпа оживляется и не расходится, присутствующим становится интересно, сколь долго выдержат ворота натиск. Никто не предлагает помощи ввиду значительного количества осаждающих ворота.

– Досточтимый архонт, простите за беспокойство, могу ли я ломать ворота до того, как я полностью оплачу всю стоимость дома? – Стасипп беспокоится, и не напрасно.

– Нет, по закону вы не можете наносить вред имуществу полиса. – За занятого архонта отвечает магистрат-аукционист.

– Тогда позвольте узнать, как мне открыть ворота? – возмущается победитель торгов.

– Как хотите, так и открывайте, но без разрушений. – Магистрат-аукционист гневно на два тона повышает голос, тем пресекая дальнейшие возражения Стасиппа.

Толпа смолкает в ожидании занятного представления. К зевакам прибывают и соседи по кварталу. У ворот проданного дома собирается без малого две сотни мужей разных сословий и возрастов. Друзья и победитель советуются, недолго спорят, принимают взвешенное решение, отдают приказ рабам. Рабы разбегаются и вчетвером одновременно ударяют плечами в створки ворот. Раз удар, два, три. На третий терпение у победителя заканчивается. Худых слабосильных рабов отстраняют, теперь за открытие упрямых ворот берутся могучие друзья богача. С громким криком семеро разбегаются от противоположной стороны улицы, ударяют в ворота…

И…

…вдруг ворота поддаются натиску, словно были бы не заперты засовом. Створки распахиваются внутрь дома, штурмующие, не встречая сопротивления ворот, вбегают во дворик, теряют равновесие, валятся с грохотом друг на друга, тела образовывают шевелящийся холмик. Слышится удивлённое «Ох!» и «Вы ногу мне сломали!», чуть позже раздаются жалобные стоны, за стонами следуют сочные проклятья. Живой холмик медленно расползается по сторонам. Хохот двух сотен глоток оглашает квартал. На пороге ворот из ниоткуда появляется статный юноша в пурпурных одеждах, при объёмистом свитке, в золотом венке поверх волос. Хохот немедленно смолкает.

– Аргей? – робко произносит кто-то из толпы.

– Аргей вернулся! – на вопрос радостно отвечают одним голосом два мужа.

– Какое странное совпадение! – передаёт мнение один зевака другому.

– Да-да! Пропавший сын явился сам, и прямо на торги, – ему отвечает сосед.

– Почему на нём царские одежды и венок златой? – удивляется чинный муж, участник торгов.

– Неужто восстал из Аида? – с суеверным ужасом произносит голос молодой, не старый.

– Кто это? – недоумевает победитель торгов, указывает руками на странное видение в створе ворот. – Призрак хозяина?!

Одни лишь магистраты не удивлены, всматриваются в «призрак хозяина» как в старинного знакомца, архонт прерывает чтение протокола, поднимает жезл власти к небу. Громко поверх голов оглашает холодным официальным тоном:

– Торги имущества гражданина Ореста признаны несостоявшимися по причине обнаружения родного сына владельца дома, то есть прямого наследника погибшего. Личность Аргея, единственного сына Ореста, удостоверена людьми, знающими его с рождения. Протокол аукциона дома аннулируется.

– Почему торги признаны несостоявшимися? – Стасипп отказывается принимать услышанное, едва сдерживает гнев, багровеет, сжимает руки в кулаки, топает ногой. – Я опротестую итог торгов в суде!

– Таксодиарх аукциона, верните задаток победителю аукциона, – властно распоряжается Тарип, пристально глядя в глаза богачу, хладнокровно выжидает продолжения гнева Стасиппа. Под его твёрдым взглядом негодующий сникает, опускает глаза, архонт поворачивается спиной к участникам торгов. – Чиновники, нас ждёт разбор неотложных судебных дел.

– А-а-а! Дом аристократа мне не достался. И всё из-за него! – горестно скорбит, как на похоронах, победитель торгов, с нескрываемой ненавистью разглядывает юношу в золотом венке. – Не люблю проигрывать.

– Не сокрушайся понапрасну, на следующем аукционе тебе обязательно повезёт, – увещевает богача нежным тоном магистрат-свидетель. Добавляет с жалостью: – Судиться с судьями в суде? Какая глупая затея!

Увещевание, однако, производит совершенно противоположный эффект: Стасипп свирепеет, раздувает щёки, закатывает глаза. Появляются шестеро друзей богача, в пыли, в изорванных нарядах, ведут под руки кого-то из своих, хромающего, с переломанной ногой. Праздным людям перепало развлечение. Толпа приходит в неистовство: улюлюкает, гогочет, беспрестанно едко шутит в две сотни громких голосов.

Глава 3. День ужаса и скорби

Ранним утром при первых лучах солнца Аргей покидает отеческий дом, в воротах даёт наставления Лисандру:

– Никуда не выходить, дождаться обещанных угощений от друзей, открывай только на условленный пароль.

– Колесница Гелиоса, – отзывается сонный каллиграф.

Створка закрывается на засов, Лисандр остаётся в доме, Аргей в простых серых дорожных одеждах быстро шагает по мостовой квартала, выходит к главной улице столицы. Шум ног, перестук копыт, скрип повозок, мычание волов приветствуют Аргея. Едва ступив на широкую улицу, юноша ловко уворачивается от камня, пущенного не в него, но в старика-бактрийца, стоящего у стены. Аргей проворно отпрыгивает в сторону. Камень падает на мостовую квартала. Старик поднимает к небу резной посох. Тонкий посох – плохая защита. Следующий камень метается куда точнее предыдущего. Серый шар попадает точно в голову, сбивает островерхую шапку, на обнажённой голове седые волосы. Старик роняет посох, хватается за голову, прислоняется к стене. По щеке течёт кровь.

– Убирайся прочь, мерзкий ария! – звонким голосом орёт мальчишка лет одиннадцати, эллин, по дорогой шерсти белого гиматия – из обеспеченного сословия. – Это наши Бактры! Только наши! Только для эллинов! Бактры для эллинов! Ариям здесь не место.

– Здесь ариям не место! Это тебе, шепелявый старикашка! – Второй мальчишка, лет десяти, эллин, швыряет в беззащитного старика увесистый ком грязи из зловонной уличной канавы.

Грязь попадает старику в глаза, ком растекается по лицу, стекает на губы старика.

– Ха-ха! Тебе понравилось? – Метатель рад, язвительно смеётся, разливая злую радость по сторонам. – Молчит. Ему понравилось! Грязь вкусная? Сладкая как мёд? Ха-ха! Кушай-кушай, мне не жалко.

– Заполучи-ка оскорбление! – Ещё один камень ударяет жертву в бок, под ребро.

Старик вздрагивает, морщится от боли, молча сносит побои, пытается поднять с мощения сбитую шапку и оброненный посох.

– Ария поймал мой камень! – Третий камень, пущенный с силой в живот, повергает старика на мостовую.

– Ха-ха-ха! – Оба мальчишки гогочут что есть сил. – Старикашка наелся камней! Да ты настоящий пожиратель камней. Ха-ха! Вы только посмотрите на него. Вот забава. Живот ему крутит! – Новый приступ хохота. – Старый дурак, не объедайся. Меру в кушанье знай.

Израненный старик сидит, скрючившись, поджав под себя ноги, держась обеими руками за живот. Педагог наблюдает с удовольствием избиение бактрийца, стоя поодаль в стороне, с хрустом уминая красное сочное яблоко из завтрака детей.

– Может, мало досталось ему? А не хочешь ли добавки, старикашка? – Метатели камней намереваются собрать снаряды и продолжить побивание. – Подожди, не уползай, пирогов напечём для тебя.

– Эй ты, ойкет! – грозно обращается к педагогу Аргей.

– Вы ко мне обращаетесь? – Педагог блаженствует, кусает сочное яблоко, смахивает с серого неподшитого экзомиса капли яблочного сока.

– Да-да, именно к тебе, скотина говорящая!

Раб пугается, роняет яблоко, вытягивается в струну.

– Вздую тебя, ленивый! – угрожает Аргей, издали показывает кулак, решительно направляется к рабу.

Прохожие, то водоносы, торговцы хворостом и домашние слуги, спешащие с плетёными корзинами, полными снедью, оглядываются на разъярённого Аргея. Никто из них не желает оспаривать мнение македонянина из аристократического квартала. Мальчишки прекращают метание камней по неподвижной цели.

– Ты где должен быть, педагог? – Сделав три шага, Аргей останавливается. До педагога один прыжок. Но робкий раб не ищет драки.

– Хайре, добрый незнакомец, – приветствует педагог сникшим голосом Аргея. – Гиппей, Эрасинид, нам надо поспешить! – Раб хватает мальчишек за руки, опасливо поглядывает на Аргея. – Ребята, опаздываем в школу! Бежим!

– Ария, тебе повезло! Не уходи, мы вернёмся к полудню. – Мальчишки убегают, громко распевая на бегу, по-видимому, любимый пеан: – Македония и Эллада, правь народами вечно!

Аргей провожает взглядом троицу, вспоминает о жертве камней, приближается к уже сидящему старику, откидывает носком сапога в сторону круглый камень, снаряд для пращи.

– Что бы ты им ни сказал, тебе досталось незаслуженно, – сочувствует на койне юноша. – Глупцы те, кто поднял на тебя руку. Старость не повод для унижений.

Старик снимает грязь с лица, утирает губы, щурясь, смотрит снизу вверх на Аргея, перебирая губами, бормочет на койне:

– День ужаса и скорби.

На другой стороне улицы появляются родные старика, молодые мужчина и женщина, они жалобно причитают и плачут.

– Пойду я, старик, – говорит на бактрийском Аргей. – Тебе помогут. Мне надо к брадобрею за новостями.

Аргей покидает злополучное место. Удаляясь, слышит в спину пожелание на бактрийском:

– Да хранят тебя боги, благочестивый.

Приятно вернуться в отечество после долгой разлуки! Всё знакомо, и всё внове. Большой город и остался, как прежде, красивым и изменился в строениях. Словно драгоценными бусами продеты на нити церемониальной улицы общественные здания, раскрашенные изваяния на постаментах, гермы по углам кварталов, фонтаны, полные воды. Аргей привычкой старой узнаёт нарядную агору в статуях богов, храмы, полукруглое буле, крытое новой ярко-красной черепицей, вдали, в самом конце парадной линии, возвышается величественный холм со старинной многобашенной персидской цитаделью. Полис готовится к празднествам, здания на главной улице свежеокрашены, колоннады агоры в строительных лесах, между колоннами свалены груды мусора.

Миновав шумную агору в пёстрых толпах бойких торговцев, покупателей, клиентов, важных трапезитов, телегах, гружённых снедью, за ней испив воды у главного фонтана, оценив наряды и узорные шарфы сплетничающих девушек с амфорами в длинной неподвижной очереди за водой к священному источнику у храма Артемиды, восславив богов у каменных храмов Зевса, Аполлона, Гермеса, Геракла и Диоскуров, пройдя скучный архив с дорическими колоннами и библиотеку с бронзовой статуей Александра Великого, сидящего в походном кресле в нише при входе, уже приближаясь к стадиону Евтидема Первого, Аргей заметил и иные перемены: театр тщательно отремонтирован с фасада, окрашен в белое и красное, пышно убран флагами с изображениями богов и базилевсов, у цитадели заметно расширили площадь, на ней напротив пропилеи дворца базилевса поднялись два новых храма на едином постаменте.

Издали полюбовавшись неизвестными ему храмами, устроенными на восточный манер, с глубокими уступчатыми нишами, юноша в конце своей прогулки сворачивает к стадиону23 первых поселенцев на пару тысяч зрителей, по форме напоминающему булаву, где рукоять – беговой стадий, места для зрителей и крытая дорожка, а квадратное навершие – палестра24. Утреннее светило, поднявшись над башнями крепостной стены, освещает лишь отчасти восточную сторону стадиона, отбрасывая тень на палестру и гимнасий25. Над банями палестры нет дыма. Экседра26 палестры на удивление пуста. Но у дома ближнего к палестре оживлённо – известный брадобрей принимает первых посетителей.

Заняв очередь к брадобрею, занятому мытьём головы клиента, Аргей, не узнанный владельцем заведения, решает продолжить прогулку в палестре гимнасия. За каменной стеной палестры слышно улюлюканье толпы. Пройдя через вход, Аргей застаёт начало состязания. В южной части палестры два кулачных бойца, как видно, хорошо знакомые собравшимся, сходятся в поединке. Зрители азартно заключают пари на исход боя. Лучшие места напротив бойцов среди колонн заняты, и потому Аргей обходит сидящих и доходит до края толпы, где расположились педотриб с детьми. Их три десятка, все первого цикла обучения, в возрасте предъюношей, с десяти до одиннадцати. Школьные занятия по борьбе отложены до окончания поединка. Педотриб и мальчики стоя наблюдают за кулачными бойцами.

Поединок, увы, скоротечен. Один из бойцов, громада мышц, неожиданно рушится от пропущенного прямого удара в висок. Раздаются разочарованные возгласы. От мальчишек – в них Аргей опознаёт двух метателей камней – потоком льются оскорбления. Взрослые зрители предлагают педотрибу «унять желторотых птенцов». Педотриб бездействует. Веселье мальчиков усиливается. Громада мышц оживает, поднимается, трясёт головой, молча выслушивает последнюю порцию гнусных поношений юнцов. Проигравшего сравнивают с «опавшим не вовремя фаллосом». Язвительный хохот мальчишек выводит из себя кулачного бойца.

Ярость проигравшего поединок обрушивается на победителя поединка. Вне установленных правил оконченный кулачный бой возобновлён. Подлым ударом кулака сзади в голову победитель отправляется прямиком в сидящих зрителей. Раненый теряет сознание, расставляет в стороны руки, сминает в падении зрителей. Опрокинутые зрители поднимаются, совместными усилиями переворачивают на спину победителя поединка, раздаётся крик «Шея сломана!», боец хрипит, сотрясается в агонии, из носа течёт кровь, из горла вытекает пена. Поверженный сникает, взгляд стекленеет, и вот, о ужас, ещё совсем недавно крепкий муж во цвете лет умирает от тяжкой травмы головы.

Безумная злость ищет выхода. Кулачный боец поворачивается в сторону смеющих детей. Стремительным рывком обезумевший оказывается напротив педотриба и вымещает злобу на нём, недоумевающем от увиденного. От мощного удара в челюсть педотриб падает на песок бездыханным. Кнут педотриба достаётся трофеем кулачному бойцу, и он, двойной, бросается в детей. Мальчишки прекращают веселье, от изумления замирают, побелев от страха, но гору мышц оцепенением не остановить. Удары ногами и руками обрушиваются на юных обидчиков. Мальчишки падают в разные стороны. Один из них убит. Двое не могут подняться. Трое, лёжа, тихо стонут, свернувшись в колесо. Нападение безумца стремительно и занимает краткие мгновения. Никто из присутствующих не успевает воспринять происходящее. Двое знакомых Аргею метателей камней устремляются прочь от кулачного бойца, чем привлекают его внимание. Один из мальчиков сжимает кнут педотриба. Безумец устремляется за беглецами.

Аргей первым приходит в себя и бежит за кулачным бойцом. Гора мышц настигает мальчишек, оказывается между ними, делает подножку одному, тому, что слева, а правого бьёт кулаком сверху по темени. Две жертвы падают. Безумец, оттолкнувшись от земли обеими ногами, прыгает и точно приземляется ногами на спину упавшего от подножки мальчика. Раздаётся треск костей и детский вопль боли. За воплем следует крик ликования кулачного бойца. Боец прыгает по телу поверженной жертвы. Аргей пригибается, хватает левой рукой горсть песка, правой вытаскивает из ножен подарок Апполодора.

– Эй ты, павший фаллос, посмотри на меня! – окрикивает Аргей во весь голос безумца.

Кулачный боец разражается криком ненависти, оборачивается к юноше и в тот же момент получает горсть песка в лицо. Не давая опомниться противнику, протирающему глаза от песка, Аргей заходит слева, атакует бронзовым ножом, нанося колющие удары в шею и горло. Три удара приходятся по шее, два в горло. Атака приносит результат, артерия перебита. Аргей отступает на десяток шагов назад.

Безумец кричит от боли, шагает к Аргею, хватается руками за шею, пытается зажать раны ладонями, истекает кровью, колышется-шатается от лёгких дуновений ветерка, обессилев, падает на колени в лужицу свой же крови, стоит на коленях перед противником, громко стеная от боли, смотрит на нож Апполодора неподвижным взглядом и наконец рушится ниц, испуская дух у самых ног юноши27. Капли крови стекают с бронзового лезвия, падают в песок.

Зрители окружают поверженного безумца и Аргея. Юноша приходит в себя, присаживается, склонившись над трупом, вытирает о него брезгливо нож, руки, с нагим ножом медленно поднимается. Толпа расступается перед юношей. Аргей оставляет палестру, никого не видя, смотря куда-то вдаль. Ему, уходящему, вслед несколько голосов запрашивают имя, звание, место проживания. Аргей, продолжая брести шагом нетвёрдым, пьяным, печально выдыхает:

– Аргей, сын Ореста… друг базилевса Селевка… македонянин.

Покинув палестру словно в забытье, почти выйдя на церемониальную улицу, Аргей ловит испуганный взгляд разносчика фруктов, вспоминает о даре Апполодора, убирает окровавленный нож в ножны, оглядевшись по сторонам, поворачивает в сторону отчего дома, утратив всякий интерес и к брадобрею, опрометью выскочившему при его появлении из цирюльни вместе с напомаженным клиентом, и к тем новостям, которые хотел разузнать. Шум улицы смолкает для Аргея, полис пустеет, горожане растворяются в пелене из слёз.

Юноша добредает до аристократического квартала. Вот и улица к родному дому. Аргей оглядывается по сторонам. Сторонится и пропускает телегу с амфорами вина. Старика-бактрийца нет. Снаряды для пращи забрали прохожие. Взгляд юноши находит в глубине улицы ворота дома и… троих незнакомцев, прислонившихся спинами к стене. Более на прямой улице нет никого. Аристократический квартал пребывает в запустении по причине отбытия многих жильцов в Индию.

– День ужаса и скорби не закончился, – шепчет под нос Аргей, находит под одеждами нож, решительно направляется к незнакомцам. – Отец, клянусь, ты не познаешь моего позора. О, дар Апполодора, не подведи в бою, как не подвёл в палестре.

При приближении к незнакомцам становятся видны их наряды, то прохудившиеся, непонятных выцветших цветов, с масляными пятнами, часто заштопанные, неподшитые экзомисы рабского сословия. Ойкеты при виде Аргея достают короткие дубины, нагло улыбаются. Юноша в ответ вынимает бронзовый нож и с ним бросается на незнакомцев. Не ожидали ойкеты встречной атаки. Улыбки сменяются растерянностью. Растерянность незнакомцев придаёт уверенности Аргею.

Нападающая сторона и обороняющаяся меняются местами. Двое рабов пятятся назад, прячась за спину самого крепкого из троицы. Он же, удивлённый, замахивается дубиной без намерения ударить, глупо угрожая, и получает удар ножом в живот. Аргей, не вынимая ножа из чрева противника, тянет бронзу снизу вверх, распарывая живот до грудины. Дубинка выпадает из рук ойкета. Раб оглушительно кричит в небо, хватается руками за живот, пытаясь удержать выпадающие кишки.