Таёжные были

Первым человеком, с которым мы познакомились сразу же в этом селе, был начальник участка Женя Ермолин – худощавый невысокого роста мужчина. Это у его дома остановилась машина. И, судя по всему, он уже поджидал нас, копошась во дворе по хозяйству. На вид ему было не более сорока лет. Сразу расположил к себе своей доброжелательностью и простотой в общении. В нём чувствовалась хозяйская жилка: большой пятистенный дом, крепкий двор, огород. Видно, что и скотинку держал. В общем, мужик, похоже, ухватистый. И уважением селян пользовался – это было заметно в приветствиях прохожих.

Как всегда бывает в глубинке, малейшая новость быстро облетала дома и собирала любопытствующую толпу зевак. Не так часто (всего лишь раз в год, и то не каждый) приезжали в их глушь москвичи. Нас потом так и звали – москвичи. Здесь же одному из присутствующих односельчан Евгений предложил взять нас в квартиранты, с оплатой за счёт конторы. Хозяин, судя по внешности, был из коренных алтайцев. Он с радостью согласился и назвал своё имя – Илья. От того, что именно ему доверили поселить у себя москвичей, на его лице явно проступила довольная гримаса, глаза засияли, а осанка обрела сразу гордый вид. Местные сразу стали подтрунивать над ним, мол, аккуратнее там с москвичами, не умори их своими байками; кричали что-то ещё, понятное только им. У некоторых, однако, проскальзывала во взглядах лёгкая зависть к Илье. Меня и моих товарищей явно порадовало гостеприимство местных алтайцев.

Так завершился основной этап нашего путешествия – мы практически добрались до цели. Определились с жильём и в ближайшие дни готовы были заняться настоящим делом. Кстати, как объяснил Ермолин, мы можем неплохо и заработать, если захотим. Первое, что он предложил нам, – это заняться заготовкой ценного лекарственного сырья – левзеи сафлоровидной, или маральего корня попросту, произраставшего в больших количествах на альпийских лугах Горного Алтая. Местные говорили, что маралы поедают стебли этого растения перед гоном, для поднятия тонуса. А в лекарственных целях применяется корень, тоже как тонизирующее средство, но уже для людей. Вот этот чудо корень и отправили нас добывать буквально на второй день пребывания в таёжном селе, не предоставив большой свободы распоряжаться собственным временем по своему усмотрению. Конечно, мы понимали, что прибыли сюда не ради забавы и любования красотами горного края. Но, с другой стороны, кто знает, представится ли в будущем ещё такая возможность. Поэтому нам хотелось совместить по мере возможности приятное с полезным.

4

Старенький, испытанный временем и российским бездорожьем, выносливый и неприхотливый автомобиль ЗИЛ-157, натужно ревя мотором на подъёмах, медленно пробирался по каменистой извилистой дороге. На сей раз мы ехали в открытом кузове. Сидя на мешках с разной поклажей и прислонившись спинами к рюкзакам, лицами к убегающей назад дороге, мы могли созерцать все окрестности, тем более что живописный вид открывался у нас прямо за бортом автомобиля. Я обратил внимание на одну особенность: проехав уже достаточное расстояние по Горному Алтаю, заметил, что дороги в основном проходят вдоль рек, в их поймах, обходя лишь встречающиеся скалы и курумники – нагромождение камней или россыпи. Как и многие дороги на Алтае, эта тоже шла вначале вдоль реки Бийки. Возле села эта река была относительно широка, может, до двадцати метров, но неглубокая. Даже сквозь стремительное течение просматривалось каменистое дно. Иногда русло реки проходило сквозь узкий коридор между скалами или крупными камнями. Тогда река превращалась в пенистый поток. Выше по течению, через три-четыре километра, она уже выглядела не такой мощной и полноводной. Русла как такового она уже не имела, вместо него сплошные каменистые пороги и перекаты. Несколько раз машина останавливалась, а Ермолин, открыв дверцу и стоя на подножке, рассказывал нам вкратце о местности. С его слов, эта река берёт начало из озера Кочимер у основания одноимённой горы. И недалеко от села впадает в реку Клык. Протяжённость её всего двенадцать километров.

Вскоре дорога круто повернула налево и пошла уже вдоль другой небольшой, такой же каменистой речки – правому притоку Бийки. Подпрыгивая и качаясь из стороны в сторону на встречающихся то и дело камнях, наш ЗИЛ забирался по серпантину всё выше и выше, приближаясь к подножию горы Кочимер. Наконец водитель остановил машину. Открыл капот – из-под крышки радиатора парило.

– Чуть движок не вскипятил, – сказал он.

Ермолин тоже вышел и жестом предложил нам спускаться на землю. Это означало, что запланированная часть пути на колёсах окончена.

– Так, мужики, – промолвил он, – дальше пойдём пешком. Мы у подножия горы Кочимер. В нашем районе это самая высокая гора. Высота её тысяча шестьсот метров над уровнем моря. Но нам надо будет ещё километра три подниматься по склону. Там уже работают трое мужиков из сезонников, так что вам не скучно будет. Да и подскажут, если что.

Разобрав весь выгруженный из кузова скарб, мы все, включая водителя Пашу, двинулись на подъём. А нагрузиться было чем – нам предстояло пробыть на заготовках десять дней, поэтому всем хватило груза: начальник нёс палатку, котелки и ещё что-то; в рюкзаках у каждого из нас кроме спальников и одежды были продукты для себя и для собак, а ещё и по ружью; Паше тоже что-то досталось. «Конечно, три километра не расстояние для нас – молодых людей», – так подумал я и, наверное, каждый из моих товарищей, бодро шагавших впереди. Но Женя через пятнадцать минут остудил наше рвение, вежливо попросил не зарываться вперёд, иначе сойдём с маршрута – придётся тогда уже нас искать.

Неожиданно пошёл мелкий моросящий дождик. Когда выезжали из села, погода была прекрасная и дождя ничто не предвещало. Вначале он не причинял нам особых проблем, но чем выше мы поднимались, тем он становился более назойливым и неприятным. Штормовки уже начинали пропускать сырость. Поклажа от накопленной влаги тоже становилась тяжелее. Кроме того, мы шли ведь не по равнине, а в подъём и эта тяжесть увеличивалась с каждым пройденным метром. Собачки, уже набегавшиеся вдоволь по высокой траве, теперь смирно трусили рядом, постоянно отряхиваясь от воды, спадающей с травы, особенно с папоротника, который, как губка, накапливал дождевые капли, а потом обливал любого, кто зацепит его.

– Ничего, парни, осталось немного, – подбадривал всех Ермолин, шагавший впереди по едва заметной тропинке. Мне нелегко давались оставшиеся метры, но я бодрился, не показывал своей усталости. Мои друзья, тоже натужно пыхтя и часто подкидывая повыше на плечи сползающие рюкзаки, шли следом, не отставая. Каждые полчаса начальник участка давал команду на небольшой привал. Полуторатысячная высота над уровнем моря уже давала о себе знать. Дышалось тяжело. Десять минут едва хватало для того, чтобы восстановить дыхание. После этого я мог лишь подумать о сигарете, но курить не хотел – одолевал кашель с непривычки. На эти ничтожные километры, как мы о них думали вначале, нам пришлось потратить более трёх часов времени. Усталые и насквозь промокшие, мы наконец вышли на вершину горы. Ещё на подходе к ней стало заметно светлее, чаще появлялись небольшие поляны с зарослями черёмухи, алтайской дикой облепихи, небольшими группками низкорослых берёз и прочей лиственной порослью. Местами путь нам преграждали скальные выходы – останцы. С солнечной стороны они были гладкие, а с северной стороны покрыты мхом. Папоротник остался в тёмном лесу. Теперь шагать мешала высокая пожелтевшая трава. Травяные поляны часто сменялись участками почти сплошного покрова белого мха, густо поросшего черничником, который, в свою очередь, был буквально усыпан крупными чёрно-сизыми ягодами.

Самое неожиданное, что нас поразило наверху, – это то, что вместо капель дождя пролетали снежинки, а поверх мха и черничника лежал снежок. Это в начале-то сентября?! Почувствовалась сразу совсем не летняя прохлада – промокшую одежду мигом продуло разгулявшимся ветерком.

Нам открылось узкое плато, прямо простиравшееся вдаль, зажатое вдоль склонов негустым хвойным лесом, в основном ельником, но кое-где виднелись густые разлапистые кроны кедров. Шириной оно было, на мой взгляд, не более трёхсот или четырёхсот метров. На кромке южного склона, прислонившись к невысокой покатой замшелой скале, расположился лагерь добытчиков лекарственного сырья. Брезентовая, видавшая виды палатка, рядом сколоченный из подсобного материала небольшой столик с двумя скамеечками. Чуть поодаль нещадно дымил костёр, над ним на длинной жердине парил ведёрный котелок. Вот и весь нехитрый вид этого лагеря. Возле костра, засунув руки в карманы брюк, в штормовке поверх телогрейки и с накинутым капюшоном стоял коренастый, густо заросший бородою и куривший трубку мужчина лет сорока, пожалуй. Второй – значительно моложе, в противоэнцефалитной куртке защитного цвета поверх свитера, также с накинутым капюшоном. Выглядел он немного смешно в своих широких клетчатых брюках и каких-то штиблетах, вроде кроссовок, на фоне заснеженного пейзажа. Это были двое мужичков из упомянутой артели. Третий где-то отсутствовал.

Начальник участка познакомил нас с постояльцами этого лагеря: бородатого звали Сергеем, он приехал на заработки из Турочака; тот, что моложе, назвался Лёшей – он местный, из Бийки. Третьего из них – Жоры – на стане не было. Как сказали напарники, ушёл добыть дичи на пропитание; он из соседнего района. Все они были людьми бывалыми, зарабатывали себе на жизнь тем, что подряжались на любые сезонные работы в местных промышленных хозяйствах, кочуя из района в район.

За чаем Ермолин рассказал вкратце об основах этого промысла и, распрощавшись, вместе с Пашей отправился в обратный путь. Подкрепившись слегка, мы принялись за обустройство своего жилища: натянули палатку, натаскали лапника на подстилку, разобрали вещи. Внесли свою лепту и в заготовку дров на костёр. Игорь добровольно взял на себя роль повара – уже чистил картошку. Я отправился за водой, родник находился метрах в пятидесяти на склоне у подножия скалы. Пока ходил, успел наесться черники – последний раз я так много видел этой ягоды в Заполярье, когда однажды мне с двумя моими сослуживцами во время самоволки взбрело в голову сходить на сопки. Володя о чём-то заинтересованно расспрашивал «бывалых», а бородатый Сергей хрипатым голосом что-то рассказывал. Выпавший снежок слегка расстроил планы артельщиков, отбив желание ковырять в промозглую погоду сырой холодный дёрн, поэтому они праздно провели сегодня время, греясь у костра.

К концу дня успели сделать все необходимые приготовления. Подсушили у костра одежду. Плотно поужинав супом, стали готовиться ко сну. После тяжёлого подъёма, укутавшись в спальники и постелив ещё поверх телогрейки, согрелись наконец. Наши собаки, не привычные к ночёвкам под открытым небом и ещё хорошо помнившие в недалёком прошлом городской домашний комфорт, не пожелали устроиться где-то под кустом. Все трое посчитали, что им будет гораздо уютнее спать рядом с хозяевами, и дружно начали устраиваться в палатке. Никто из людей не возразил. Каждый, вероятно, принимал в расчёт, что так будет теплее. Лада забралась в самую глубь палатки, улеглась к своему кормильцу. Аза выбрала место у входа, согревая бок своему хозяину, то есть мне. Дед оказался в серёдке, но вот его верный Буран почему-то решил согревать не самого хозяина, а всей своей немалой массой навалился на мои ноги. Я было вначале удивился, затем порадовался такому обстоятельству – от собак исходило приятное тепло. Но меня ждала впереди одна неприятность, о которой я пока не догадывался. Друзья уже спали, слегка похрапывая, я им искренне позавидовал. Мне же что-то не спалось. В мыслях я прокручивал все события, произошедшие со мной за неделю, начиная от сборов в дорогу и заканчивая нынешним днём. Впечатлений накопилось немало. Меня немного раздражало такое состояние – чувствовал в себе усталость и понимал, что важней было бы уснуть. Но сон не приходил. Наоборот, я был возбуждён. Посчитал причиной этому стресс из-за перемены мест, свою чрезмерную чувствительность и так далее. Порывался встать, выйти из палатки, посмотреть на небо, узнать, какое оно здесь, на полуторакилометровой высоте. Это могло успокоить меня. Но не хотелось расставаться с теплом. Какое-то время лежал, не шевелясь, пока не почувствовал, что ноги стали затекать под тяжестью Бурана. Решил сменить позу. Вот тут и возникла проблема: холёный московский пёс-аристократ вдруг зарычал недовольно на мою попытку пошевелиться. После очередной попытки Буран ещё грознее зарычал и даже попробовал укусить. Сквозь толстый спальник ему это не удалось, но я на какое-то время снова замер. У меня тоже начала закипать внутри злость, и в то же время стало смешно от такой комичной ситуации. Прикрикнув на пса, я всё-таки осторожно вытянул из-под него ноги. Он вновь прижался ко мне. Но моим ногам было уже легче.

…Утром я спал дольше всех.

5

На другой день после завтрака самый молодой из мужицкой артели, Лёша, охотно показал нам воочию, что представляет собой маралий корень и как его добывать. В последующие дни погода раздобрилась, выглянуло солнышко. Настроение соответствовало погоде. Далеко от лагеря уходить не пришлось – высокие крепкие стебли этого растения встречались повсюду. Через день-два работы мы наловчились, и дело заспорилось. Такой образ жизни мне уже был привычен – засыпал теперь быстро. На третий день у нас с Бураном отношения наладились как-то сами собой, мы приспособились спать без помех друг для друга. Почему пёс не признавал своего хозяина, было непонятно. Дед слегка ревновал его ко мне, ворчал незлобно, но с укором в адрес обоих.

Один раз мы решили отдохнуть от уже ставшей нам рутинной работы и посвятить себя охоте на рябчиков, которых здесь было в изобилии. Да и собачек своих хотелось «промять» как следует, с пользой для них. Мы разошлись, каждый в свою сторону. Я со своей собакой решил прогуляться по южному склону. Ориентиром служило солнце. Рябчики действительно попадались часто целыми выводками. Непуганая птица, заслышав шум от собаки, взлетала лишь на ближайшие деревья и с любопытством рассматривала незнакомых существ. Мне легко удалось добыть несколько рябчиков. Затем Аза, поняв, что эта дичь вкусно пахнет, после того как помяла зубами одного из них, стала гоняться за ними. Птицы, естественно, в испуге улетали за пределы видимости и затаивались. Один раз я слышал шум взлетевшей крупной птицы, скорее всего, глухаря, но не увидел. Продолжать дальше охоту было бессмысленно. Возвращаясь на стан, услышал лай своей собаки, которая крутилась возле ствола небольшой корявой сосны. Внимательно осмотрев все сучки, я увидел на одном полосатого зверька, чуть меньше белки. Это был бурундучок. Он тревожно и негодующе стрекотал на собаку сверху, что только разжигало в ней азарт ещё больше. Она прыгала на сосновый ствол, грызла попадавшиеся ветки и хрипло лаяла. Я в этот момент был очень доволен собачкой, тоже подзадоривал её, как мог, и нахваливал. Для неё это был первый опыт общения со зверьком, пусть он и был таким маленьким, но и она, по охотничьим меркам, была ещё несмышлёнышем.

После этого небольшого практикума со своей собачкой я решил подняться выше, на альпийский луг, забраться на какую-нибудь скалу и посидеть на солнышке, оглядеть живописные дали, раскинувшиеся до горизонта. Облюбовав один из возвышающихся останцов, я вскарабкался на самую верхушку и уселся на нагретый солнцем камень. Наконец мне представилась возможность спокойно посидеть и, никуда не торопясь, рассматривать горные пейзажи, раскинувшиеся вокруг меня на много километров. Действительно, гора эта была самая высокая – все другие, которые я мог охватить взглядом, были ниже, и они не мешали мне любоваться далью. Только далеко, в юго-восточной стороне, на уровне горизонта можно было увидеть уже высокие и массивные, местами посеребрённые ледниками, гольцы. Прикрыв ладонью глаза от яркого солнечного света, я посмотрел на запад, в долину меж двумя хребтами. Благодаря карте я знал, что где-то там находится Телецкое озеро. Всё тот же Евгений Ермолин успел нам рассказать об этом живописном озере. Алтайцы его считают жемчужиной своего края, для них оно священно. Самого озера не видно было, лишь вырисовывалось широкое и длинное ущелье, уходящее на юг, похожее на продолговатую чашу. Я предположил, что в этой чаше и хранится драгоценная Алтайская жемчужина. В моём воображении оно предстало огромным голубым зеркалом, зажатым в гигантскую природную рамку из зелёных горных хребтов и обнажённых скал. Долго смотреть в эту солнечную даль было невозможно – буквально слепило глаза. Почувствовал вдруг сожаление, что не удастся, наверное, увидеть ближе это озеро, побывать на нём и увидеть своё отражение в его зеркальной воде.

Придя в лагерь, я увидел, что Игорь тоже вернулся и щипал добытого рябчика к ужину. Был чем-то явно расстроен. На мой вопрос, что случилось, ответил, что Буран куда-то запропастился. Вначале был с ним, ни на что не реагировал, безучастно бегал возле него, а потом куда-то пропал. Уже часа два, как ушёл.

Я попытался успокоить Игоря:

– Пёс, мне кажется, сообразительный. Вернётся. Что-то он серьёзное учуял и погнался. К вечеру придёт. Хотя пару раз стрельнуть в воздух не помешает.

Володя пришёл спустя час после меня. В отличие от Игоря, был очень довольный. Положив пару рябчиков в общую кучку, он рассказал, как его Лада нашла и облаяла белку. Было чему радоваться – нашим питомцам было всего по семь месяцев. Ну а Буран действительно пришёл под вечер. Какой-то весь тяжёлый и уставший, с раздутым животом. От предложенной ему еды отказался. Мы пришли к единому мнению, что этот чересчур самостоятельный пёс поймал какую-то зверушку (может быть, зайца), как это было с барашком в Горно-Алтайске. Но здесь ему никто не помешал самому распорядиться своей добычей. По всему видать, эта собака была породистых кровей и в ней были «замешаны» хорошие рабочие качества. Но три года «прозябания в городской квартире» не дали ему развиться и реализоваться как охотничьей собаке. А теперь он просто навёрстывал упущенное. С этого дня Буран больше в палатку не заходил ни днём, ни ночью и ночевал под кустом, вырыв себе ямку и свернувшись калачиком, как это делают все настоящие лайки. Может быть, попробовав дикой крови, он понял своё истинное предназначение – помогать человеку, а не путаться у него в ногах. Хозяину оставалось лишь направить его способности в нужное русло.

6

Десять дней, предоставленных нам на заготовку корня, пролетели незаметно. Выбравшись из урочища в назначенное время со всей поклажей и мешками с заготовленным корнем, мы поджидали машину в том же месте, откуда начинали восхождение на гору. Паша подъехал за нами под вечер. Глубокой ночью въехали в село, а утром уже были у начальника участка, сдали тут же первые плоды своего труда. Обе стороны остались довольны результатами. Ермолин сказал, что расслабляться некогда – на подходе пора шишкования, то есть сбора кедрового ореха. И что забросит нас с той же артелью в урочище… – аж! – на целый месяц. День ушёл у нас на подготовку: закупили продукты на месяц; Евгений выдал нам несколько рулонов рубероида, матрасы, одеяла и так далее. Приготовили немного досок. Всё это нужно было для устройства лагеря. Выделил нам и нехитрый инструмент. Приличное место во всём снаряжении занимали несколько пологов и упакованная в мешки полиэтиленовая плёнка. Это понадобится нам для укрытия от дождя заготовленного урожая.

Весь день вокруг нас вертелся приютивший нас в своём доме Илья. Ему нравилось общаться с нами. Он питал некоторую слабость к новым или незнакомым вещам, которые хотел бы заиметь. Например, увидел у Володи бинокль – ему он стал нужен: ходил вокруг да около, умолял его обменяться на что-нибудь. У меня увидел флотский ремень, а на нём бляху с якорем – это ему тоже понадобилось. Блокнот ещё у меня выпрашивал. Игорю тоже надоедал чем-то. Забавный был мужичок. Ермолин говорил, что язычество далеко не изжито в душах у алтайцев; это у них в крови – поклонение идолам. Возможно, тяга к красивым и необычным вещам – это и есть часть тех самых пережитков: красивые, блестящие вещи, часто золотые, преподносились в дар богам. Наверное, в крови у них что-то осталось. Может быть, и так, но я склонен был думать, что это всего лишь особенность его характера или привычка, как и у многих других. Ещё Илья положил глаз на мою собачку и начал «подбивать клинья» в надежде, что уступлю ему и продам её, когда буду уезжать домой.

Упрашивал меня:

– Зачем она тебе там, в Москве?.. Пропадёт. А я её хорошо натаскаю, и у меня будет самая лучшая собачка в нашей округе.

Меня слегка польстил его выбор, но ответил я категоричным отказом и попросил, чтоб не заикался даже об этом. Кем он работал здесь – не очень было понятно. Видимо, сезонным рабочим, как и большинство здешнего мужского населения. В летний период перебивался «шабашками», осенью – на заготовке дикоросов, зимой, со слов Ермолина, промышлял пушниной и мясом по договору. Человеком он был хорошим, добросердечным, немного наивным и очень любознательным, всё что-то у нас выспрашивал, уточнял. Даже когда ложились спать, не мог угомониться и, почему-то чаще ко мне приставал с расспросами.

Уже точно не припомнится мне, в какой момент, возможно, за ужином, Илья подкинул нам идейку сходить в верховья реки Большой Абакан и половить там хариусов. Крупный хариус там водился, как сказал он. Идея была, конечно, с самого начала авантюрная. Во-первых, мы ещё не знали, где точно находится этот Большой Абакан и как далеко до него добираться. Из географии я помнил, что река с таким названием есть в Красноярском крае, но не думал, что граница с ним так близка. Во-вторых, нужно было и время удобное выбрать для этого путешествия. В-третьих, почему, собственно, хариус нас должен был заинтересовать, когда здесь можно было найти столько других заманчивых идей? Тем более, в окрестных реках, наверное, тоже хариус водился. Странности в этом предложении мы сразу не распознали: уж очень обыденно, как бы между прочим получилось это у Ильи. Но зерно соблазна упало на благодатную почву. Не подозревая подвоха, мы согласились. Потом, по прошествии некоторого времени, я попытался понять тайный умысел местного хитрого алтайца. Возможно, в сговоре со своими односельчанами, он решил проверить приезжих москвичей на прочность: способны ли эти будущие охотоведы выжить в тайге?.. Но это было всего лишь моё предположение. Только в тот момент о времени путешествия не могли ничего сказать. Решили, что позже ещё вернёмся к этому разговору. А пока нас ждало не менее интересное занятие – заготовка кедрового ореха.

7

Снова трудяга-вездеход ЗИЛ-157, управляемый Пашей, неспешно преодолевая каменистые подъёмы, грохоча бортами на камнях, везёт нас на новое место. Едем познавать ещё один вид человеческого промысла, освоенный далёкими нашими предками, служивший им одним из средств существования. Кедровый орех и у современного человека пользуется большой популярностью, особенно у сибиряков, которым он служит не только пищей или лакомством, но и неплохой статьёй дохода в семейный бюджет. Леспромхозы и коопзверопромхозы также в урожайные годы имели от промысла немалую прибыль.

Кедровое урочище, которое нам предстояло осваивать, находилось километрах в двенадцати от села. На сей раз мы едем вместе с нашими старыми знакомыми – артельщиками с горы Кочимер. Будем разбивать лагерь сообща. Сравнительно молодой начальник участка поступил достаточно мудро, что соединил нас с этими бывалыми людьми, тем самым убив двух зайцев сразу: не нужно было самому тратить на нас время, помогая обустроиться; одним рейсом решил вопрос заброски двух бригад. Он был уверен, что опытные таёжники нам помогут. И в самом деле, они оказались добрыми и отзывчивыми людьми. Охотно, не только советами, но и делом помогали нам построить чум для жилья, затем показали, как построить мельницу для обмолота кедровой шишки. Решето для просеивания от шелухи привезли с собой. Объяснили общую технологию заготовки. В общем, без них нам пришлось бы очень туго – с большой задержкой начали бы этот промысел. За ними, конечно, оставалось и главное слово в распределении угодий: кто и где будет заниматься шишкованием. На это мы не имели ни малейших претензий. Местные знали эти угодья хорошо, они и были хозяевами положения.

Место под лагерь был выбран ими же. Это было уютное местечко на краю каменистого распадка, упирающегося одним краем в тёмный лес, преимущественно кедровый. С другой стороны оно граничило с давней, уже слегка заросшей мелким берёзовым и осиновым подростом, вырубкой, выделявшейся разноцветным пятном на фоне зелёного хвойного леса. Осень уже пролила свои жёлто-оранжевые краски на леса и горы. Это пятно разлилось на небольшом склоне и пропадало в километре от нас в следующем распадке. Наш распадок широкой лентой, белой от цвета камней, уходил вверх по такому же пологому склону и терялся вскоре в извилине за стеной тёмного леса. Под камнями звонко журчал горный ручеёк, служивший нам источником воды.