Ультрафен. Книга 2

– А вы не могли бы показать содержимое этих коробок?

– Вас интересует моё белье? – удивилась она.

– Ха-ха! В некотором роде…

– Ну, вы и скор!

Заичкин подхохотнул и тут же осёкся: человек у окна скребанул по нему взглядом. Гость подал Андрею Андреевичу знак головой: выпроводи этого!..

– Вот что, гражданин Заичкин, – и в шутку и всерьёз проговорил Андрей Андреевич, – можете быть свободным, в пределах, конечно, подписки о невыезде. Идите домой и больше уделите внимание молитвам. Замаливайте свой грех, может суд это учтёт при вынесении приговора.

– А прокуратура? – вырвалось у Владимира Васильевича.

Ответила Мáлина, лаконично и сдержанно:

– Вас, Заичкин, с учётом прежних грехов, раньше надо было судить. Зря я в своё время не возбудила против вас ходатайство, может быть, минула бы Кудряшкину роковая встреча с вами. Только под подлецов подобного рода статью ещё не придумали. Надеюсь, сейчас вы всё получите сполна.

У Заичкина задрожали губы, подбородок, лицо стало омерзительным, противным ей. Он хотел было что-то возразить Мáлиной, но Светлана, не сдержав гнев, процедила сквозь зубы:

– Во-он! Мразь!

– Ты… Вы… Не имеете право…

– Что?!. – выдохнула она, приподнимаясь.

Владимир Васильевич приподнялся, попятился от стола и в пол-оборота поспешил к двери, где тут же и скрылся. И никто его не окликнул, никто не остановил.

Мáлина осела на стул.

– Живёт же такое… – раздражённо проговорила она и, успокаивая себя, глубоко вздохнула

И тут же раздался раскатистый хохот гостя.

– Ха-ха-ха! Ну и Светлана Ивановна! Ай да молодец! Как она его, а?

Подхохотнул и Андрей Андреевич, до этого было растерявшийся, не ожидавший от Светланы подобного всплеска эмоций. И в присутствии куратора!

– Вот это да! Вот это прокурорский голосок. И как вы не судебный прокурор?

– Была она им, Викентий Вениаминович, – сказал Андрей Андреевич, – и не так давно.

– Да-а? – удивился гость. – И что же? Почему ушла?

Андрей Андреевич промолчал, давая возможность Светлане самой ответить. Но и она промолчала.

– Так что же случилось?

Светлана с неохотой ответила:

– Не ушла, а ушлú, – вздохнула. – Да что сейчас об этом? Что было, то было, закат догорел, как поётся в песне.

– Так, ясно, – сказал гость, поняв, что невольно и скорее не вовремя затронул деликатный вопрос и тему закрыл. – Вы что-то об этом, – кивнул на дверь, за которой скрылся Заичкин, – заговорили. Он что, ещё где-то наследил?

– Насмердил, так точнее, – поправила она гостя. И с горечью сказала: – Зима, холодина, люди в бедственном положении, спасать надо, а он сбежал. За помощью, якобы, выдвинулся. Даже не соизволил вернуться за ними. А вы хотите, чтобы он остановился и оказал помощь сбитому им человеку?..

Их разговор прервал телефонный звонок. Андрей Андреевич взял трубку.

– Андрей, – услышал он в наушнике.

– Слушаю вас, Яков Абрамович, – и, спохватившись, прикрыл трубку, понизил голос.

– Заичкина освободили?

– Да. Под подписку.

– Это ещё почему?

– Так он во всём признался, и показания свои подписал.

– Из него там Феоктистов выбил эти признания, и вы уши развесили.

– Нет, мы только что с ним у меня в кабинете говорили. Он всё подтвердил.

– Ну и ну… Ну и чудак на букву "М". А выяснили, как он попался?

– Пока нет.

– Вот что. Раз Феоктистов такой молодец, проследите-ка за ним. Узнай, какое дело он сейчас раскручивает? На что, так сказать, нацелился?

– Понял.

– Ну, раз понял, действуйте. Пока не будете иметь в руках этот аппарат, медвытрезвителя вам не выкрутить. Передай привет гостю. Будет что интересного, звони прямо домой. Пока. – В наушнике послышались короткие сигналы.

Андрей Андреевич кивнул и положил трубку.

У Светланы от телефонного звонка, в сознании как будто бы просветлело. На неё словно снизошло озарение.

"Яков Абрамович… Так вот кто тут правит бал! Пешки переставляет и рассчитывает ходы. Блатштейн, собственной персоной. А! Каково? Как я до сих пор не поняла? Вот от чьего имени вы, Андрей Андреевич, на тех судах передо мной выступали, с чьего голоса подпеваете. Вот кто вас тут за верёвочки водит, как марионеток…"

…Вспомнились давние телефонные звонки её теперешнего начальника.

– Света, ты, почему так пассивно на суде себя ведёшь? – спрашивал Андрей Андреевич приятельским голосом.

– Как пассивно? По-моему, нормально.

– Разве это нормально, давать всяким там трепаться не по делу в ходе судебного разбирательства.

– За регламентом следить дело судьи.

– А прокурора? Он-то для чего там? Он выдвигает обвинение и отстаивает его, а не выслушивает разных там демагогов.

– Демагогов? Вы имеете в виду общественного обвинителя Шпарёва? Так нет, человек по делу высказывается и очень даже с важными дополнениями. Надеюсь, суду они помогут.

– Твой Шпарёв, если хочешь знать, и есть демагог махровый и популист дешёвый. И чем больше ты будешь его слушать, тем больше он будет вводить тебя и суд в заблуждение. Ты поинтересуйся его производственной характеристикой, поговори с его руководством. И учти, за судом следят. От него, между прочим, будет зависеть твоя карьера.

– Спасибо, Андрей Андреевич, учту.

После суда был новый звонок.

– Ну что же ты наделала, Светик, а? – тоном глубокого соболезнования спрашивал Андрей Андреевич.

– Что случилось? – забеспокоилась она.

– Я ж тебя по-дружески предупреждал.

– Андрей Андреевич, я-то тут причём? Суд вынес решение.

– Но ты-то, ты, что там делала? Ну, как в детском саду, ей-богу. Светлана Ивановна, ваши необъективность и мягкосердечие вошли в противоречие с юриспруденцией. Мне остаётся только посожалеть…

…Так вот, оказывается, кто за комбинатовскими процессами следил! Вот с чьим мнением встало в противоречие её, хм, мягкосердечие. И когда успевает за всем: и жениться-разводиться, и следить за работой прокуратуры, за работой судов, и работать замом генерального директора такого громадного предприятия? Через Ультрафен что ли всё отслеживает?..

Андрей Андреевич, почувствовав на себе изучающий взгляд Мáлиной, улыбнулся.

– Наконец-то я вас чем-то заинтересовал, Светлана Ивановна?

– Да… Есть моменты. Но позвольте мне удалиться?

– Ну что же, пожалуй… – глянув на гостя, согласился он.

– И всё же, Светлана Ивановна, – обратился с мягкой настойчивостью гость, – что это были за коробки, и куда вы их дели?

– Куда?.. Хм, – дёрнула она головой в удивлении. – Куда ваша жена привозит вещи из магазина?

Викентий Вениаминович примирительно улыбнулся.

– Не скажу. Просто не знаю, по причине отсутствия таковой.

– Вот и я вам не скажу, – в тон ему ответила Светлана, поднимаясь из-за стола.

Гость подхохотнул, но сказал с любезной учтивостью:

– Вы не обижайтесь, пожалуйста, Светлана Ивановна. У меня не было и в мыслях вас обидеть. – Приложил руку к груди и слегка наклонил голову.

"А у кого?.. У Блата?" – настороженно подумала она, но улыбнулась галантности гостя. Какой-то он неуловимый, и напористый, и в то же время бесконфликтен, деликатен.

– До свидания, – попрощалась она и поспешила на выход.

Спешить, надо было спешить, чтобы застать Феоктистова. Тревога разрасталась в Светлане не на шутку.

Мужчины взглядами проводили Малину.

– По-моему, вы здесь недооцениваете кадры, – в голосе Викентия Вениаминовича прозвучали нотки иронии и сожаления. – Она мне всё больше нравится. У неё есть дети?

– Сын, лет шести-семи. Сейчас на лето к родителям увезла. Где-то под Зимой в деревне живут.

– Я подумаю, что для неё можно сделать. Возможно, заберу в область.

Андрей Андреевич почесал кончик тонкого носа, как бы потягивая его вниз.

– В принципе, баба она честная, – сказал он с сожалением. – Да вот выпустила два дела из рук, старик был очень ею недоволен.

– Какие дела?

– По Баяндаю и по Байкалу. Там и там были замешаны руководители комбината. Штрафы, частные определения… А это, как раз по нему. Вот он и взъелся на неё. Мол, девчонка, ей не место в прокуратуре. Перевели следователем… Кстати, когда грохнули её мужика, старик сам пытался к ней клинышки подбить. Бабёнка-то, вишь, какая…

– И что?

– Отказала, видать. Отстал. Наверно, другие, попокладистее увлекли. В управлении комбината их там всевозможных калибров и на любой вкус. Сами на него вешаются. Вот и даёт мужик копоти на старости лет. Какие сильно ломаются, на тех женится, а остальных так, ха-ха, топчет.

Викентий Вениаминович усмехнулся.

– Способный… – прошёл к столу, сел и, прекращая разговор о персоне здесь не присутствующей, спросил: – Ну что у нас там? На чём мы остановились?

Андрей Андреевич посерьёзнел, перешёл к делу.

– Яков Абрамович предлагает узнать, какое дело Феоктистов сейчас крутит, и проследить за ним.

– И как же вы намереваетесь узнать о его делах? У него самого спросить?

– Зачем? У него начальник есть, – засмеялся Андрей Андреевич. Снял трубку телефона и набрал номер. – Привет, Моисеч!.. Ага, давно не виделись. Ну, как дела?.. Чем сейчас думаете заниматься после такого феноменального раскрытия? Феоктистов, наверное, уже на что-то или на кого-то нацелился? Он, похоже, в ударе, ха-ха!.. Он у тебя? Ну, тогда я попозже перезвоню. Нет, он мне не нужен. Не буду мешать, – положил трубку и сказал: – Граф у него.

8

Мáлина, находясь в крайнем расстройстве, ходила по кабинету и, то вслух, то мысленно, разговаривала сама с собой. В глазах поблёскивали слёзы.

– Вот, вот она твоя несдержанность! Вот они, твои шуточки! И что меня дёрнуло тогда за язык? Ещё этого подонка, Заичкина притянули!.. – она брезгливо поморщилась. – Ой-ей-ёй!.. Что я натворила!.. Что теперь делать? Они знают про Ультрафен. Но зачем он им? Интересует? Но так не интересуются вещами, исподволь, обиняками, с намёками, через третьи лица. Как это понимать?.. Нет, тут что-то не так. Тут… – она приостановилась. – Надо связаться с Толей! Точно! Надо предупредить его. Надо поговорить с ним, объясниться.

Она прошла к телефону, села за стол. "Эх, Толя, Толечка, – вздохнула она с душевным сожалением, – старше-то я тебя всего на один годик, а ведь старше. Старше. Старуха!"

Достала из стола зеркальце и внимательно посмотрелась в него. Осторожно промокнула глаза платочком. С огорчением заметила на лице появившиеся мелкие морщинки и попыталась разгладить их пальцами.

– Да, Толечка, ты прав. Мне уже не ровняться с твоей маленькой подружкой. Я перед ней, действительно, – баба Яга. Хоть из деликатности ты этого и не сказал. То-то в тебе и ценно… Милый ты мой, и ничегошеньки ты не замечаешь… А может, я чересчур серьёзна?..

Она попыталась в зеркале изобразить особу без комплексов, стала кривить лицо, делать ужимки, подмигивать… И вдруг рассмеялась: вот дура! – представив себя в этой дурацкой роли перед Анатолием.

– Да он просто обалдеет!..

Бросила зеркальце в стол, и смех сменился на всхлипывание. Боже, как глупо, как тяжко…

– А тут ещё это… Да он просто возненавидит меня! Он… Он просто посчитает меня предательницей!

Она дотянулась до графина, налила воды в стакан. Жадно отпила и обкапала кофту, костюм. Ну, вот, как маленькая! – стряхнула капли платком.

Но Толе надо позвонить. Она набрала номер. Телефон молчал. Где он есть?..

Отошла к окну, чтобы хоть как-то успокоиться, отвлечься, стала глядеть на улицу.

В открытую форточку долетали звуки городского гуда: шум машин, топот каблуков по асфальту, голоса птиц, скрывающихся от жары в ветвях тополей и клёнов. День как будто бы не спешил уходить, только солнце за сутолокой и делами незаметно переместилось, присело, и от здания напротив тень доползла до половины аллеи, разделяющей улицу Горького пополам.

С улицы всё ещё доносило душный чад расплавленного асфальта и воздух, перенасыщенный химическими ароматами от комбината. Этот "букет" дополнял неприятные переживания, и может, оттого вспомнились звонки Блатштейна, отдающие тоже какой-то дурнотой, хотя и приправлял он их изящной словесностью.

Первый звонок Блатштейн сделал почти сразу же после похорон Бориса.

– Ал-леу, Мáлина? Светлана Ивановна?

– Да.

– Здравствуйте, Светлана Ивановна! Вас беспокоит Блатштейн.

– Здравствуйте, Яков Абрамович!

– О, вы меня, похоже, знаете? – в трубке послышался приятного баритона хохоток.

– Да кто ж вас не знает? Вы известная личность в городе.

– Чем же, Светлана Ивановна? Надеюсь, не крамольной и криминальной известностью, что могло бы привлечь прокурорское внимание?

– Ну что вы, Яков Абрамович.

– Значит, чисто бытовая и гражданская молва? Ну, это не страшно… Я что звоню, Светлана Ивановна. Я слышал у вас несчастье. Простите, что напоминаю, но я хотел бы выразить вам свои искренние соболезнования, сочувствие.

– Спасибо, Яков Абрамович. Любезно с вашей стороны.

– Не стóит. Я ведь хорошо знал вашего мужа, Бориса Мищенко. Неплохой был юрист. Да, неплохой… – вздохнул. – Но, как говорится, все мы под Богом… Так я вот о чём хотел сказать вам, Светлана Ивановна: если у вас вдруг возникнут какие-то неразрешимые вопросы, то вспомните обо мне. Я буду рад вам помочь. Рад буду вам услужить.

– Спасибо… – она была тронута его вниманием.

– Не за что, Света. Обращайся и без церемоний. Договорились?

От неожиданности она немного растерялась.

– Договорились, Света? – настойчиво повторил он, перейдя на "ты".

– Да… договорились

– Ну, вот и хорошо. Кстати, обращайся хоть по вопросам быта, хоть по вопросам работы – помогу. И без стеснения. До свидания.

В трубке прервался приятный колоритный голос, и послышались короткие гудки.

– До свидания… – она положила трубку и недоумённо и в то же время ободрёно пожала плечами, улыбнулась. Всё-таки приятно, когда о тебе вспоминают в тяжёлый час малознакомые и уважаемые люди, поддерживают в горе. Какой он оказывается внимательный.

Месяца через полтора, зимой уже, звонок Блатштейна повторился.

– Светлана Ивановна, здравствуйте!

– Здравствуйте, Яков Абрамович!

– О! Уже по голосу узнаете. Приятно, приятно. Света, у вас всё в порядке?

– Да как будто бы…

– Ни в чём не нуждаетесь?

– Да нет.

Короткое молчание.

– Хорошо… Света, у меня к вам есть предложение.

– Какое, Яков Абрамович?

– А что, если нам встретиться?

– Встретиться?.. Зачем? – она опешила.

– Ну, зачем? – он рассмеялся своим приятным баритоном. – Вы меня, право, удивили. Зачем да для чего? А просто так если? Неужто двум взрослым людям нельзя встретиться, по-дружески посидеть где-нибудь за чашечкой кофе или за бокалом хорошего вина и поговорить о жизни. А я знаю, она у вас последнее время осложнилась. И как знать, может быть, совместно мы смогли бы всё обсудить и устроить. Но говорить лучше не по телефону. Вот посмотрите в окно, – она невольно вытянула шею. – Что там видите? Сколько снега, а? А представь, сколько его за городом? И что, если в один из вечеров провести нам, скажем, в доме отдыха "Юбилейный". Или на турбазе "Ангара", на Байкале. Вы были там?

– Да нет, отдыхать не приводилось.

– Так вот, есть возможность поправить это дело. Так что, давайте, встретимся и эти вопросы обговорим. Одно обещаю прямо сейчас, все расходы беру на себя.

Она примолкла, как напуганная.

– Ну что же ты молчишь, Света?

– Думаю…

– Над чем? Над предложением? И не заморачивайся.

– Думаю, Яков Абрамович, как бы вам… так ответить, чтобы вы не обиделись?

Тут он запнулся на полуслове. Затем едва ли не речитативом проговорил:

– Свет, я никогда никого силой в друзья или подруги не вовлекал. Я сторонник демократических принципов подбора кадров. Никакого насилия. Да – да. Нет – нет. Так ты – нет?

– Нет, Яков Абрамович. Не надо. Тем более вечера я люблю проводить в семье дома, с сыном, с мамой.

– Жаль, Света. Не оценила ты мой порыв. Не оценила. А напрасно. Наша дружба могла бы быть плодотворной, на пользу нам обоим, особенно тебе… Так, значит, не хочешь, чтобы мы встретились, подружились?

– Нет, Яков Абрамович. Не стоит на это убивать время, тем более оно у вас в дефиците. Да и у меня тоже.

– Ну что же… И всё же я буду терпелив и буду ждать изменение в твоём настроении. Хорошо? – Она промолчала. – Надеюсь, это произойдёт скоро. До свидания.

– До свидания, Яков Абрамович.

Больше Блатштейн не звонил.

Вскоре, как он предсказывал, у неё начались неприятности. Два суда и оба комбинатовские.

Яков Абрамович…

Вспомнила сегодняшний телефонный разговор Андрея с Блатштейном. Вот она, связочка. Теперь стали понятными предупреждения Андрея относительно судов.

Светлана отошла от окна и задумчиво прошлась по кабинету. Подошла к столу. Постучала ноготками по столешнице, глядя на телефон. Эх, позвони однажды с таким предложением Толя, поехала бы с ним хоть на Байкал, хоть в Тундру и хоть в собачьей упряжке… Не позвонит. Светлана грустно усмехнулась.

– А мне до него дозвониться надо, – сказала она вслух. – Вот попала в историю!

Светлана подняла трубку и медленными движениями пальца набрала на диске номер. Невольно глянула на часы на руке – было уже половина седьмого.

"Хорошо, что Ваську к маме отправила, – подумала она о сыне. – А то болтался бы без присмотра".

Какое-то время подождала ответ. Нажала на рычажок и набрала другой номер.

– Аллё, Евгений Моисеевич, Феоктистов у вас?.. На минутку его можно к телефону?.. Толя, это Мáлина. Толя, слушай, мне срочно надо с тобой переговорить. А лучше бы встретиться… Через сколько?.. Хорошо, я перезвоню.

Светлана положила трубку и присела за стол. Притихла в смятении, в смутном предчувствии чего-то тревожного.

9

– Ну, ваша светлость, на вас спрос! Вся прокуратура вами интересуется. В том числе и женская её половина.

Анатолий, передавая Прокудину телефонную трубку, улыбнулся, хотя звонок Мáлиной несколько озадачил его, особенно её голос.

– Как бы там не было, Анатолий, а приятно осознавать, что мы дорогого стоим. А?! – Прокудин хлопнул в ладони и потёр ими, горячими. – Так мы на чём остановились?

– На Шпарёве.

– Ага. Так ты полагаешь, что его могли довести до петли?

– Возможен, Женя, и такой вариант, исходя из тех бесед, что имел я с его сослуживцами, с шоферами, да и с женой, с дочерью – такой исход возможен. Человек он бескомпромиссный, честный, его психика могла быть перегружена. Хотя эти же качества дают надежду, что он не столь малодушен и безволен. Я начинаю склоняться к версии, что его всё-таки убили. Многим он, похоже, стал поперёк горла, расхитителям, рвачам и прочим, кто живёт на широкую ногу за счёт государства, за счёт предприятия.

– И тут что, возможно заказное убийство? – со скрытой иронией спросил Прокудин.

– Как знать? – пожал плечами. – Пока ничего определённого. Но с завтрашнего дня занимаюсь только этим делом. Конкретно. И начну с управления комбината.

Евгений Моисеевич поморщился: ему явно не понравилось намерение его подчинённого. Хотел резко возразить, но просьба работников прокуратуры – проследить за Феоктистовым – остановила.

– Толя, хоть ты и заслуживаешь право, считаться с твоим мнением, однако, мне такой ход твоих мыслей представляется не совсем удачным.

– Почему же?

– Ну, нельзя же полагаться на поверхностные рассуждения людей, даже близких к Шпарёву. Они не объективны и истеричны. Мало ли что на Шпарёва оказывалось какое-то влияние, и даже давление на работе. Я на тебя тоже оказываю, и на меня оказывают. Так и идёт. Жизнь наша такая, все мы зависимые люди. На том и держится дисциплина на производстве, и Советская власть. Хоть и бываем мы этим не всегда довольны.

– Ну, а если эта зависимость идёт вразрез с моралью, с нравственностью, с законом? – спросил Феоктистов.

– Для этого есть партийные, правоохранительные органы.

– Ну, вот мы и пришли! Поскольку партийные органы в данном случае, мягко говоря, пустили всё по фигу, вот и надо нам подойти к этому делу с правовой стороны, и всех участников травли Шпарёва выявить через призму…

– Какую? – чуть ли не воскликнул Прокудин.

– Через призму закона, Женя.

– А-а, ну да, – обескуражено и в то же время с шутливостью проговорил он. И, стараясь сдержать загоревшееся было любопытство, спросил: – И каким же способом ты хочешь высветить злодеев, начальников-лиходеев? У тебя что, есть какой-нибудь радар, детектор лжи, или детектор правды?

– Ну, такой роскошью не обладаю, но кое-что есть, – засмеялся Анатолий.

– Интригуешь?

– Интрига – двигатель прогресса. Положительный фактор. Но может стать и отрицательным, если ею неправильно пользоваться.

– Слушайте, ваша светлость граф, не зарывайтесь, – недовольно проговорил Прокудин.

– Не обижайся, Женя. Я шучу. Просто мне кажется, что есть способ, как докопаться до истины. Потерпи маленько и ты всё узнаешь.

Евгений Моисеевич зачмокал уголком губ от обиды: водит за нос, как стойлового бычка…

Раздумывая, то ли накричать на подчинённого, как бывало в недалёком прошлом в линейном отделении милиции на станции Первомайск, где майор был замполитом, и выложить ему всё, что он знает о его глазе, призме, то ли – погодить?

"Ишь, какой умник! Они все здесь его чёрте за кого принимают. Все умные да разумные, а он болван? Не-ет, ошибаетесь! О-ши-ба-е-тесь. Мы тоже не лыком шиты и не лаптем щи хлебаем!.."

Евгений Моисеевич имел немалый жизненный опыт, и служебный свой путь начинал из низов, из сержантов, и успел поработать во многих подразделениях города. В транспортной милиции уже в качестве заместителя начальника отделения по политической части после окончания заочно, за восемь лет, пединститута.

Но поработать там долго не пришлось, поскольку обнаружились дела, о которых стыдно вспоминать, и за которые весь руководящий состав был заменён. А кое-кто отправлен на вольные хлеба. Не миновала эта метла и его.

Но Прокудину повезло. Партия его не забыла, как он полагал. Майор был переведён на более благополучный участок работы и не на вторые роли. В тот момент оказалась вакансия в уголовном розыске – его прежний начальник был направлен в область, затем немного севернее, в Эхирит-Булагатский район начальником местной районной милиции. Не то повысили в должности, не то сослали к бурятам. Видимо, за излишнее рвение на службе, и, может быть, за излишне длинный нос.

Ненавязчивый намёк на это качество получил и он при назначении. Поэтому старался, чтобы и его нос случайно не прищемили.

В переводе Евгения Моисеевича не последнюю роль сыграли связи, правда, не его личные, но он знал, при чьём участии он всплыл. Хотя, есть подозрение, интуитивно чувствовал, что Андрей Андреевич тут всего лишь промежуточное звено между ним и Блатштейном. И теперь следует только благодарно отзываться на пожелания, просьбы, принимать советы и исполнять их. И коли сказано – за графом следить и никакой самодеятельности, то придержи нервы, прикуси язык. Не то – труба трубе, а за одно и тебе!

– Ну, хорошо, действуй! – сказал Евгений Моисеевич деловым будничным тоном.

– Есть! – Феоктистов встал. – Тебя буду информировать.

– Ну и на том спасибо.

– Пожалуйста.

Оба рассмеялись. Один натужно, причмокивая, другой непринуждённо.

10

Анатолий вернулся в свой кабинет. Следователей никого не было. Он прошёл к своему столу, сел и задумался. А подумать, поразмыслить было над чем. И день был хлопотный, и хлопоты были напряжёнными. Таких событий ни он, ни Бердюгин, ни Мáлина не предполагали.

Да, зачем Светлана звонила? Что она хотела сказать или сообщить? Видимо, что-то серьёзное, раз о встрече заикнулась. Может, с Игорем Васильевичем что случилось?.. Ему до меня не дозвониться, и он позвонил ей. Но тогда бы сказала, что просит о встрече Бердюгин. Нет, что-то не так… Будем ждать. Посмотрел на телефон. Посидел какое-то время, потом встал и прошёл к окну, открытое ещё Светланой.

На площадке перед зданием стояли два гражданских "Москвича-412" и дежурная ПМГ. За окном уже опускался вечер, и тени деревьев вытянулись. А тень от здания залила всю площадку, остудила асфальт, и с улицы веяло лёгкой прохладой. Доносился шум и скрип трамвайных колёс за углом управления.

Глядя на площадку, вспомнилось, как на месте "Москвичей" была машина ГАИ, возле которой стоял Заичкин.

Вспомнил, как изменилось в лице Светлана, лицо всегда спокойное, даже холодноватое, с лёгкой высокомерной иронией, вдруг стало по-детски удивлённым, испуганным. Он успел тогда отметить: она, как и прочие, земная, и почему-то не его!.. Но тут же забыл о шалой мысли, припав сам к объективу Ультрафена.

Над головой Заичкина алела оранжевая голова Кудряшкиной и совсем маленькое личико ребёнка. Оба эти образа напоминали икону Казанской Божьей матери.