Полная версия
Таланты, которые нас связывают
Кэролайн О’Донохью
Таланты, которые нас связывают
МОЕЙ СЕСТРЕ ДЖИЛЛ,
ПОВЕДАВШЕЙ МНЕ О КНИГАХ, ТЕЛЕВИДЕНИИ И ВЫЖИВАНИИ
Связывать, глагол
Скреплять что-то раздельное, скрепив концы. Установить сообщение между чем-либо. Установить отношения кого-либо с кем-либо или чем-либо. Соединить, объединить, поставить в отношения зависимости.
Связь, существительное
Отношение взаимной зависимости, обусловленности, общности между чем-либо. Тесное общение с кем-либо.
(Из словаря)Caroline O'Donoghue
THE GIFTS THAT BIND US
© 2022 Caroline O’Donoghue
Published by arrangement with Walker Books Limited, London SE11 5HJ
All rights reserved.
Cover © 2022 Lisa Sterle
Interior illustrations © 2022 Stefanie Caponi
Reproduced by permission of Walker Books Ltd, London SE11 5HJ
www.walker.co.uk
© О. Перфильев, перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
1
Пожалуй, я всегда буду вспоминать это лето как время, когда Ро научился водить, а я научилась читать мысли.
Он получил права в июне, быстро застраховал машину матери, и с тех пор она стала частью его. Частью всех нас. Знаете, это как какой-нибудь актер говорит по телевизору: «Нью-Йорк по праву можно назвать пятым персонажем этого шоу»; примерно та же логика применима и в отношении «Ниссан-Микра» миссис О’Каллахан. Ро называет машину «Линда». Моя мама называет ее «галопирующей личинкой».
– Мэйв, – кричит она у подножия лестницы. – Там скачущая личинка.
Я тяжело спускаюсь в прихожую, еще не привыкнув к новым кожаным «Мартинсам», натирающим ноги. Мама пытается закапать капли в глаза собаке, одновременно держа ее и раскрывая веки. Я снимаю с вешалки в прихожей маленькую сумочку с завязками.
«Надень пальто».
– Не надену, – отвечаю я. – На улице тепло.
И только потом осознаю, что мама не говорила этого вслух и что я ответила на ее мысленное пожелание. Она с подозрением смотрит на меня.
Ро научился водить быстро, но телепатия – это дар, требующий медленного освоения, странных навыков и постоянных зрительных контактов. Нужно следить за тем, у кого шевелится рот. Я стараюсь дважды все проверять, напряженно прислушиваясь к своим ощущениям.
– Я подумала, что ты сказала…
Туту вырывает голову и пытается убежать. Мама хватает его.
– Не так уж и тепло.
– Но сейчас август!
– В Ирландии!
Пожав плечами, я направляюсь к двери. И снова раздается ее голос.
– Может, тебе нужны… деньги?
Я останавливаюсь.
– Нет. Нуала вчера мне заплатила, все в порядке.
С тех пор как кончились занятия, я подрабатываю в «Прорицании», местной оккультной лавке. У ее владелицы, Нуалы, нет возможности платить мне за работу много, но, учитывая, что я покупаю в основном только карты Таро и иногда хожу в «Макдоналдс», то мне в целом хватает.
Снова пауза.
– У меня в сумочке десятка, если хочешь.
– Все нормально, мам.
– Просто…
Пес окончательно освободился, получив по паре капель в уголок каждого глаза и разбрызгав почти все лекарство. Мама сдалась и перестала удерживать его на месте.
– Возьми. На всякий случай, – говорит она.
Все до сих пор думают, что ритуал был попыткой самоубийства.
Да, Фиона всем подряд врала, играя роль глуповатой театральной студентки, и говорила, что репетировала сцену с кинжалом вместе с друзьями. Нам казалось, что она держится настолько естественно, что все нам поверили, но мы не понимали, что все просто подыгрывают нам, дожидаясь, пока мы немного успокоимся, после чего можно будет выяснить, что же произошло на самом деле. При этом моя телепатия очень даже пригодилась.
Сосредоточившись, я могу разглядеть исходящее от людей свечение. От мамы исходит сиренево-серебристый свет, и я следую за ним, пока не узнаю, что она хочет услышать. Я понимаю, когда нужно успокоить ее, когда ответить уклончиво, а когда намекнуть, что я готова поведать кое-что еще, но не сегодня.
С момента ритуала прошло пять месяцев. Пять месяцев с того, как Лили О’Каллахан исчезла на весь февраль. С тех пор как заклинание и попытки вырвать друг у друга нож едва не погубили нас с Ро. С тех пор как Лили вышла из реки, мокрая и сердитая. В отличие от нас, ей наплевать, что про нее подумают, и она не врет. Отвечает всегда прямо, с легким сожалением в голосе: «Я была рекой. А река была мной».
Самое частое чувство моей мамы – беспокойство, что неудивительно, но удивительно, как выражается это ее чувство. Ей постоянно кажется, что я куда-то иду, где мне грозит опасность, а она будет далеко и не сможет помочь мне. Ей очень хочется, чтобы я в ней нуждалась. Она пытается всучить мне деньги, и всякий раз, когда ей это удается, ей становится немного легче.
– Ну ладно, – говорю я, вынимая купюру из ее сумочки, и целую в щеку. – Спасибо.
Сиреневый свет становится ярче.
Фиона сидит на переднем сиденье. Увидев, как я выхожу из дома, она пересаживается назад, к Лили. Мне нравится такая «автомобильная иерархия». Ведь официально я считаюсь подружкой Ро и, значит, по праву должна сидеть впереди. Я всегда восхищалась тем, как четко определяют свои отношения девочки в школе, напуская на себя ужасно важный вид, как будто каждая из них «первая леди». Раньше я даже не надеялась стать одной из них. А теперь определенно принадлежу к их категории – и невольно ощущаю себя старше. Как будто у меня поменялся статус и я перешла на ступень повыше.
Ро предпочитает по возможности использовать гендерно-нейтральные выражения, но мы пока так и не нашли замену слову «бойфренд». Мы даже искали в Google. «Любовь моя» – звучит стремновато. «Партнер» – скучно, слишком по-взрослому. Оставались еще всякие «дорогуша», «лапа», «зазноба», но даже от самой мысли, чтобы так называть друг друга при других, становилось противно. Иногда я в шутку говорю «джойфренд» или «моя радостная половина», но по большей части просто обхожусь именем «Ро».
– Ну что, Чэмберс, как «доки», все еще натирают? – спрашивает Фиона, наклоняя вперед спинку переднего сиденья, чтобы сесть на заднее.
Я морщусь, переводя взгляд на ноги. Несмотря на две пары носков, пятки все еще немного кровоточат.
– Откуда ты знаешь?
– Ты ковыляешь, как утка под «Прозаком».
– А ты сможешь что-нибудь сделать?
– С тебя молочный коктейль.
– Договорились.
– Ладно, садись и снимай ботинки.
Мы забираемся в машину, и я целую Ро в щеку. Его длинная серьга щекочет мне нос. Это я купила ему серьги в подарок на день рождения, в июне. Ряды жемчужинок на золотой цепочке – он буквально влюбился в такие, когда мы вместе посмотрели фильм «Влюбленный Шекспир». Сейчас он увлекается модой елизаветинского периода. Пытается даже раздобыть где-нибудь пышный воротник-рафф, чтобы выходить в нем на сцену.
– Привет, – говорит он, обнимая меня. – Как ботинки?
– Ты тоже заметил?
– У тебя был такой вид, как будто ты только что научилась ходить.
Сидящая позади Лили ничего не говорит. Не описывает мою походку, и не потому, что хочет пощадить мои чувства. В детстве, когда у нее был плохой слуховой аппарат, она с трудом принимала участие в групповых беседах. Часто теряла нить повествования, вставляла какие-то слова невпопад, и люди думали, что она специально ведет себя грубо. Но сейчас дело вовсе не в этом.
Если посмотреть на нашу четверку со стороны, то можно подумать, что все мы закадычные друзья и что дружба наша распространяется одинаково во всех направлениях. Но если приглядеться, то можно заметить, что Лили крайне редко обращается ко мне напрямую и часто смотрит в окно, когда говорю я. У меня даже немного замирает сердце, когда я вижу ее отрешенное выражение в зеркале заднего вида. «Пожалуйста, – мысленно умоляю ее я. – Пожалуйста, ну посмейся же надо мной».
Но она произносит совсем другие слова.
– Фиона, не поможешь мне завтра с математикой?
– С математикой? – переспрашиваю я. – Летом?
Молчание. Затем Фиона решает пояснить:
– Лили готовится к выпускному экзамену. Правда, Лил?
– Да, – кратко отвечает та.
От одного только упоминания выпускного экзамена мне становится не по себе. В конце учебного года никто не ожидал от меня особых достижений. Все считали, что меня слишком травмировали неожиданное исчезновение Лили и моя странная роль во всем этом происшествии. Гадание на картах Таро, непонятная карта, ссора у всех на глазах, а затем – хоп, и девочка пропадает. И объявляется в тот же день, когда меня кладут в больницу с порезами на руках. Какие-то уж действительно странные факты, которые трудно объяснить и понять. Поначалу меня о многом спрашивали, и я ужасно ненавидела расспросы, затем предпочитали не затрагивать эту тему, чему я была благодарна. Ничто не раздражает так, как выражение лица, говорящее: «Ну что, с ней все в порядке?», хотя с ним вполне может потягаться и кивок в духе: «Молодец, хорошо держишься!»
* * *Но в этом году никто меня в покое не оставит. Учителя уж точно. Ведь нам предстоит сдавать выпускные экзамены.
– Даже не знаю, что мне делать, – мрачно говорю я.
– Да все будет в порядке, – уверяет меня Ро. – Не так уж это и ужасно, как говорят. Просто многие любят раздувать из экзаменов целую драму.
– Тебе легко говорить, ты практически гений.
Он опускает зеркальце и начинает подводить глаза черным карандашом. Мне кажется, что от этого карандаша исходит жар, как от раскаленного угля, хотя это обычная подводка Rimmel. Руль уверенно поворачивается сам в нужном направлении, рычаг сам меняет передачи, Ро к нему даже не прикасается. Неудивительно, что он так быстро научился водить. Ему с его-то даром не нужно даже держать руки на руле.
– Я не гений. Просто хорошо сдаю тесты, – отвечает он.
Он всегда так говорит, когда заходит речь об огромном отрыве в нашей успеваемости.
– В любом случае я уже решил, что буду делать дальше.
В его голосе слышно легкое безразличие. В случае с Ро проблема заключается не столько в самом экзамене, сколько в том, как он собирается распорядиться своими результатами. Все ожидают, что он наберет по крайней мере 550 баллов, что достаточно для поступления в самые лучшие колледжи и университеты не только Ирландии, но и Великобритании. Но Ро уже решил, что поступит в Килбегский университет, который считается далеко не самым лучшим. Его группа, «Маленькая частная церемония», начинает понемногу обретать известность, и он считает, что было бы глупостью на данном этапе бросать ее и переезжать в другую страну. Но его родители считают совсем иначе.
– Так ты собираешься снимать с себя эти орудия пыток, Мэйв, или как?
– Ага, сейчас.
Я снимаю ботинки и носки, но тут возникает проблема – как сделать так, чтобы Фиона дотянулась до моих ног. Я съеживаюсь и разворачиваюсь так, чтобы просунуть ноги в промежуток между водительским и пассажирским сиденьями.
– Ты что делаешь? – спрашивает Ро, когда я едва не задеваю пяткой его лицо.
– Пятки горят, – отвечаю я. – Может, Фиона поможет.
Я смеюсь, заметив, что высказалась как будто в рифму.
– Ну то есть постарается их исцелить.
– А нельзя было подождать, пока…
Фиона хватает меня за ступни.
– О боже, Мэйв. Ты вообще знаешь о существовании такой штуки, как жидкость для снятия лака? Ну то есть не обязательно ждать, пока он сам слезет с ногтей.
– Мне приходится еще и работать, Фиона. Я вообще-то деловая женщина.
– Ну да, – говорит она, поглаживая руками мне лодыжки, пока я лежу вверх тормашками на сиденье.
В местах, к которым она прикасается, я ощущаю тепло и странное покалывание, как будто вырастает новая кожа. Мне до сих пор не верится, что она способна на такое, хотя она уже не раз доказала, что ей многое по силам, от прекращения судорог во время месячных до растворения швов.
– Поразительный дар, – говорю я. – Спасибо, подруга.
Потом я пытаюсь протиснуть ноги обратно и ударяю Ро по голове. Машина слегка виляет, и все мы вскрикиваем. Но через полсекунды он восстанавливает контроль над автомобилем, хотя и заметно сердится.
– Мэйв, – говорит он строго. – Нельзя было подождать?
– Подождать чего? Вообще-то здесь самое укромное место.
И это действительно проблема. Наши способности растут, словно котята, которые из крохотных пушистых комков в коробке быстро превращаются во взрослых котищ. Нам нужно какое-то место, где мы могли бы практиковаться, не привлекая к себе внимания нормальных людей. Люди и без того считают нас слишком странными. Но найти место трудно: дом Фионы отпадает, потому что днем там постоянно находится ее маленький двоюродный брат Хосе. О’Каллаханы на взводе после всего случившегося, да и мистер О’Каллахан работает дома. У мамы в колледже сейчас летние каникулы. Остается только машина. «Линда».
Лили прочищает горло.
– Я практиковалась.
Мы с Фионой поворачиваемся к ней. Ро пристально смотрит на сестру в зеркало заднего вида.
– Где? – хором спрашиваем мы.
– В школе.
2
Школа Святой Бернадетты представляет собой постройку, которая никогда не должна была становиться школой. Это два викторианских таунхауса, стоящие на вершине холма в центре Килбега, и кроме них там почти ничего больше нет. Никакого спортзала, поэтому физкультуры у нас нет. В «музыкальном классе» стоит только одно расстроенное фортепиано, поэтому Лили приходилось обучаться игре на виолончели в музыкальной школе на другом берегу реки. Но при этом девочки из других школ часто говорят, как нам повезло. Повезло, что мы учимся в центре города, а не в каком-нибудь неказистом здании на окраине.
На протяжении многих лет школа Святой Бернадетты пользовалась репутацией блестящего образовательного учреждения для девочек со стандартами колледжа. В то время как отправить дочь в колледж было все равно что приобрести свою собственную скаковую лошадь. Теперь же, когда все подряд отправляют своих дочерей в колледжи и каждая школа соревнуется за звание «лучшей конюшни», «Берни» утратила свое былое великолепие. Теперь это просто старая постройка, в которую люди по непонятным причинам пытаются устроить своих девочек за несколько тысяч в год, тогда как большинство бесплатных школ, скорее всего, ничуть не хуже.
Когда Ро подъезжает к школе Святой Бернадетты, сумерки понемногу переходят в ночь; небо становится темно-синим. Фиона обращается к Лили:
– Когда ты сказала, что практиковалась в школе, что именно ты…
– Позади нее.
– Там один лишь мусор, – говорю я, вспоминая участки пожухлой травы на месте былого старого сада, где теперь стоят мусорные баки.
– Там расчистили пространство, – отвечает Лили, глядя на Ро, как будто бы это он спрашивал.
– Кто расчистил?
– Я ходила в школу на дополнительные занятия и видела чем-то занятых строителей на задней площадке. Мисс Харрис сказала, что они хотят переделать это место.
– Значит, ты решила попрактиковаться там в магии? – Ро приподнимает брови, глядя на сестру.
Лили пожимает плечами.
– Никто не заметит. Они же вечером расходятся по домам.
Заехав на парковку, мы видим огромный контейнер, заполненный обломками досок и всяким хламом, старыми занавесками, кусками заплесневелых обоев. Ро паркуется на самом краю, на тот случай, если здесь есть камеры наблюдения. Мы выходим из машины. Старое здание походит на полураздетую танцовщицу, еще не успевшую поменять наряд перед выходом на сцену. Окна на первом этаже полностью заменены: раньше тут были тяжелые викторианские рамы, которые нужно было поднимать по меньшей мере вдвоем, а теперь это просто блестящая стена из новых стекол. Со старой двери содрана краска, а сама дверь с обнаженной голой древесиной словно поеживается на холоде в ожидании нового облачения.
– А может, просто… – начинает Фиона, но Ро уже уверенно поднимается по ступеням.
Все лето он мечтал о том, чтобы повозиться с новыми замками. Но никто не хотел рисковать и вторгаться в чей-то дом.
– Погоди, – говорит Лили.
Она боком проходит по самому краю ступеней и взбирается на перила, словно гимнастка на бревно. Я перевожу взгляд на нависшую над входной дверью камеру наблюдения. Лили уже высокая, почти шесть футов ростом, и, опираясь для равновесия одной рукой о стену, другой достает до идущего от камеры электрического провода. Хватает его и закрывает глаза.
Раздается потрескивание, вспыхивают искры. Наши с Лили взгляды на мгновение встречаются, и я могу поклясться, что ее зрачки освещаются внутренним светом. Желтоватое сияние, подчеркивающее серо-желтые радужки – словно лесной пожар.
– Теперь все, – говорит она. – Ро?
Ро быстро подходит к двери. Я следую за ним. Меня переполняет любопытство. Как он воспользуется своим даром на этот раз? Правую руку он кладет на ручку, а большой палец левой прижимает к замочной скважине. Прислушивается. Слушает, как двигаются четыре штифта в замке, как вращается цилиндр, как тихо звенит пружина. Я смотрю на свои часы. Тридцать секунд. Минута. Полторы минуты. Никто не произносит ни слова.
Спустя почти две минуты дверь открывается.
Странное это ощущение – заходить в свою школу летом. Понимаешь, что знакомое окружение – это по большей части люди, а не само место. Запах духов и дезодоранта, сэндвичей, книг, освежителя в туалетах, мусорных корзин – всего этого нет. Нет никаких настоящих запахов, разве что легкий аромат сохнущей краски. Единственный звук – скрип моих ботинок по новому паркетному полу.
– А неплохо выглядит, – произносит Фиона. – Откуда у них деньги?
– В каком смысле «откуда»? Денег у них навалом, разве не так? Плата за обучение тут немаленькая, вообще-то.
– Но недостаточная, чтобы оплатить все это, – качает головой Фиона. – Кроме того, половина учениц нашего года ушли. Встретилась как-то с Мишель Брин, говорит, что не вернется. Люди начинают понимать, что «Берни» не стоит своих денег.
– Ну и еще никто не хочет отправлять своих дочерей в школу, где было «происшествие», – добавляет Лили, заглядывая в один из горшков, стоящих возле стен.
И она не так уж ошибается. Весной, перед окончанием учебного года, ситуация была довольно напряженной. О Лили О’Каллахан ходили разные слухи, и большинство родителей воспринимали их с опаской. То рядом с ней взорвутся лампочки. То в туалете раздастся электрический треск. Ее сила опаснее наших и не такая «послушная». Из взрослых только Нуала понимала, что происходит, но все равно многие посматривали на Лили с подозрением.
В шестиугольном зале левая дверь вела в кабинет мисс Харрис, а правая – в кабинет сестры Ассумпты. Ро подходит к запертой двери сестры Ассумпты и осматривает замок. Я беру его за руку.
– Только не эту дверь, – говорю я. – Ей это не понравилось бы.
Мне самой странно, что я защищаю какую-то престарелую бывшую монахиню, владелицу школы. Но она и вправду очень ревностно относится к своему кабинету. Ро кивает и заходит в один из больших классов.
– Так откуда же у них деньги на такой пол? – спрашивает Фиона, со скрипом потирая кроссовкой полированный паркет.
– Ни хрена себе, – раздается удивленный голос Ро из класса. – Откуда у них деньги на теннисный корт?
Мы тоже заходим в класс. Ро стоит у дальнего окна и внимательно рассматривает что-то. Мы присоединяемся к нему. Фиона громко свистит.
– О боже, – говорит она. – Насколько я помню, тут были одни лишь мусорные баки.
– Очевидно, они купили участок позади школы, – произношу я, не скрывая своего удивления. – Какой огромный.
И участок действительно огромный. Я пытаюсь вспомнить, как это место выглядело раньше. По-моему, тут стояли старый газетный киоск и пара каких-то неказистых домиков. А теперь их полностью снесли и соорудили на их месте теннисный корт, самый настоящий, хотя еще и без натянутой сетки. С краю какая-то металлическая конструкция, над которой только начали работу – по всей видимости, раздевалка. Я содрогаюсь от мысли, что мне придется ею пользоваться. Они же не заставят ходить сюда шестиклассниц? Ведь нам уже слишком поздно начинать заниматься физкультурой, верно?
Вся площадка огорожена живой изгородью, голой и выглядящей не к месту. И вообще весь корт выглядит каким-то чужим, как будто школу взяли и перенесли на другую планету.
– Пойдем, посмотрим, – предлагает Ро.
Мы выходим через пожарный выход, возвращаясь в теплое лето. Ворота корта распахнуты.
– Так ты практиковалась здесь? – спрашиваю я Лили, и она, как обычно, даже не думает отвечать мне. Просто снимает рюкзак, открывает его и достает бутылку с водой.
Сейчас, почти в десять вечера, уже достаточно темно. Каждый день солнце садится на две минуты раньше. Лето постепенно убывает, не спрашивая, хотим мы того или нет. У меня сосет под ложечкой. Я не хочу, чтобы лето заканчивалось. Не хочу, чтобы Ро поступал в колледж, а я начинала готовиться к экзаменам, не хочу снова окунаться во всю эту школьную суматоху. Мне нравится все, как есть сейчас. Нравится моя работа, нравятся окружающие меня люди, нравится распорядок дня.
Лили откручивает крышку бутылки и медленно идет к противоположной стороне корта. Прожекторы, похоже, еще не установлены, и мы едва видим ее. Хорошо видна только нависшая над ее светлыми волосами луна.
– Ну что, готовы? – спрашивает она.
– Да! – откликаются Фиона с Ро, а я что-то бормочу себе под нос.
Мы слышим, как она встряхивает бутылку и подбрасывает ее. Во все стороны разлетаются брызги. Но не успеваем мы спросить: «И это все?», как раздается громкий треск, и весь корт на мгновение заливает ослепительный белый свет. Видны только поднятые руки Лили, устремленные к брызгам в воздухе. Между каплями скачут электрические искры, освещая ее, словно стробоскоп.
Мгновение спустя все вновь погружается во тьму. Слышно шипение газированной воды и снова треск. Снова вспышка белого света, освещающая лицо Лили. Она заставляет вспыхивать воду раз за разом, пока мы, ошеломленные, не сводим с нее глаз.
Темнота. Вода. Треск. Свет. Лили.
Темнота. Вода. Треск. Свет. Лили.
В глазах у нас пляшут огни. Настоящее световое шоу, предназначенное только для нас.
* * *Никому не хочется признавать свое отставание от Лили, поэтому мы все начинаем усердно тренироваться на теннисном корте по вечерам, после того как оттуда уходят строители. Если кто-то и заметил, что камеры наблюдения не работают, то он не придал этому значения.
Теперь это наше место. Теперь, по крайней мере до конца лета, мы можем быть здесь самими собой.
– Кто хочет посмотреть фокус? – озорным тоном спрашивает Фиона во второй вечер.
– Давай, показывай уже, – отвечаю я, лежа на нагретом за день покрытии корта.
Моя голова покоится на животе Ро. Я ощущаю его запах – тот самый особенный запах Ро, сочетание розы, жасмина, угля и соли. «Sure» для мужчин и «Шанель номер 5».
Фиона достает из сумки яблоко.
– Итак, смотрите: яблоко.
– Да, мы заметили, Стив Джобс.
Высунув язык, она достает острый нож.
– Ага… Джек-Потрошитель.
Фиона начинает очищать яблоко от кожуры, которая опускается длинной закручивающейся лентой. Солнце еще не зашло, и я внимательно всматриваюсь в ее сосредоточенное лицо – она даже закусила губу. Кожура опускается все ниже. Но тут я с удивлением замечаю, что поверхность яблока снова зарастает кожурой. Когда лента наконец падает на землю, яблоко выглядит совершенно целым. Как будто к нему даже не притрагивались.
– О господи, – восклицаю я, подпрыгивая. – Фи, это поразительно!
Фиона театрально кланяется в пояс.
– Значит, ты можешь восстанавливать не только человеческую кожу? Ты можешь делать и другие вещи?
– Да! Много всего. Недавно порвала колготки, сжала края дырки и представила, что это кожа. И дыра затянулась!
– Невероятно, – говорит Лили. – Настоящее волшебство, Фиона.
Она произносит это с таким искренним восхищением, что мне даже становится немного завидно. Уж слишком Лили восторгается Фионой. Между ними образовалось нечто вроде отдельной дружеской связи, не зависимой от нас с Ро. Вроде бы они ведут себя как обычные подруги, но все равно я ощущаю некоторую отстраненность.
Вернувшись из реки, Лили с трудом возвращалась к своей прежней жизни. Какое-то время ушло на то, чтобы заново научиться разбираться в одежде. На протяжении нескольких недель после ритуала она постоянно путалась в пуговицах, молниях и шнурках. Однажды в доме О’Каллаханов она спустилась из своей комнаты, натянув рабочую рубаху отца задом наперед и застегнув ее на спине. Без лифчика.
