Метро 2033: Нас больше нет

– Ну уж нет! Лучше сдохнуть, чем так! – сквозь зубы выговорил парень. Юношеский максимализм взял верх над благоразумием, погнал юного разведчика на подвиги.

Женя медленно пошел вперед, держа наготове автомат. Места начинались незнакомые, здесь разведчики из бункера автоконструкторов бывали очень редко.

За поворотом дороги показался темный силуэт храма, служивший пограничным ориентиром территории военных. Значит, до их базы оставалось совсем немного.

Почерневшие от времени стены церкви местами сохранили следы побелки, окна зияли провалами, в куполе была дыра, он не выдержал одной из зим и обвалился. Над дверями сохранился кусок росписи, когда-то очень давно на городские улицы строго взирал лик Христа.

Теперь от изображения осталась лишь часть лица и кусок нимба. Женя остановился на минуту, в знак почтения приложил ладонь к груди.

– Это тебе люди молятся, да? – горестно спросил он в темноту. – А толку – что молись, что не молись, все равно умирают. Мама моя тебе молилась, а все равно ушла.

«Ничего ты не понимаешь, глупенький, – послышался в голове голос-колокольчик. – Бог ведь не на земле, а на небе, будешь себя хорошо вести, после смерти попадешь в рай и будешь там жить в вечном счастье!»

Мама… Так говорила маленькому Женьке тяжелобольная Наталья. Перед смертью она стала очень религиозной, а ее маленький сын с охотой слушал ее беседы о боге вместо сказок на ночь. Она же говорила о милосердии и сострадании. Тогда отец отдалился от нее, Егор считал, что жена глубоко заблуждается, желая простить всех и каждого, Коровин-старший старался оградить от таких разговоров сына, считая подобные мысли глупостью и бабским трепом. Наталья умерла одна, в пустой комнате, и посмертно оказалась права. Лишь сострадание и любовь к ближнему спасут медленно гниющий изнутри мир. Только вот люди не желают этого понять в порыве перегрызть друг другу глотки…

Женя задумчиво взглянул на покосившиеся двери храма, не вовремя погружаясь в грустные воспоминания.

– Спасибо тебе, – парень кивнул изображению. – Надеюсь, мои ребята там, у тебя на небе, и у них там вечное счастье.

Женя повернулся спиной к церкви и замер, рассматривая никогда не виденный им район. От храма тянулся длинный проспект, уходил за горизонт бесконечной линией, широкий и мрачный. На проезжей части догнивали запорошенные снегом остовы машин, вдоль нее тянулись дома, низкие пятиэтажки с покосившимися стенами. Вдалеке темнел лес, разросшийся из городского парка. Он потихоньку подступал к дороге, завоевывая себе все больше жизненного пространства. Разведчики говорили, что в парк давно уже никто не ходит, а безумцы, сунувшиеся туда, не возвращаются. Да и некому туда ходить. Бункеры города находились на значительном расстоянии от парка, и район, до Катастрофы называвшийся Новые Мытищи, давно не видел людей.

Направо уходила еще одна дорога, через несколько сотен метров она круто поворачивала, а прямо высилось здание общежития, за которым начинались владения военных. С противоположной стороны, за храмом и дальше, чернели высокие дома новых районов, некоторые встретили свой последний день недостроенными. Чудом сохранившийся башенный кран уныло скрипел стрелой на ветру, мрачный и жуткий в серебристом свете луны.

Женя поежился от холода. С каждой минутой все больше хотелось развернуться и бежать прочь. Что он сможет найти на территории части? Что нужно узнать, как это сделать? Вопросы, на которые не было ответов. Была задача – вызволить из рук военных дневник Марины Алексеевой, прежде чем они осознают, какой материал для экспериментов попал к ним в руки. А как ее выполнить, это уже проблемы отряда разведчиков…

«Одного разведчика, – мрачно подумал парень, растирая замерзшие пальцы. – Надо идти. Надо».

Юноше казалось, что морозный зимний воздух давит на плечи бетонной плитой. Непосильная ноша. Невыполнимая задача. Евгений чувствовал себя маленьким ребенком, брошенным взрослыми, и от жалости к себе на глаза наворачивались слезы. «Мамочка, ребята, где же вы? Почему вы не хотите мне помочь?» – билась в голове одинокая, отчаянная мысль. А ей вторил жестокий, суровый голос: «Они все давно мертвы. Ты – один. Один. И никто не поможет тебе. Ты должен идти вперед. Ты должен выполнить задание. Должен! Должен!» В горле застрял тяжелый ком, окоченевшие ноги не слушались. Бежать, бежать назад скорее, под защиту знакомых бело-зеленых стен, под землю, в тепло, к родным лицам, прочь от этого черного безмолвия.

– Нет! – отчаянное безрассудство загнало тяжкие сомнения куда-то глубоко, в те потайные коридоры души, куда не стоило заглядывать лишний раз, чтобы не тревожить себя забытой, приглушенной болью. Парень прислушался, до рези в глазах всматриваясь в темноту проспекта.

Вдалеке послышался хорошо знакомый вой. Стоило поторопиться. Женя еще раз взглянул на полустертую роспись над дверями храма.

– Помоги мне! – чуть слышно прошептал разведчик и быстро зашагал вперед. Под сапогами захрустела асфальтовая крошка, мелькнуло распахнутыми воротами здание пожарной охраны. В день Катастрофы красные пожарные машины в спешке летели по улицам города, там и застыли навсегда в бесконечных пробках. Ангары оставались открытыми двадцать лет, покосившиеся створки вросли в землю, ржавые, с облупившейся алой краской, будто ожидая. Вот только… никогда уже не дождутся.

Погруженный в грустные мысли, Женя неожиданно для себя оказался у стен общежития. Военная часть была даже ближе, чем предполагал парень. За громадой серого здания начинался бетонный забор, под сенью деревьев скрывались постройки. Где-то за ними была неприметная дверь, которая вела в бункер.

«Ну, дошел, и что? Дальше-то что?» – самого себя спрашивал юноша, но не находил ответа, медленно пробираясь вперед. Занятый раздумьями, он слишком поздно заметил часовых. Усталое, измученное страхом и холодом сознание воспринимало окружающий мир медленно, с опозданием на несколько секунд, и они стали роковыми.

Парень сам не понял, как оказался на земле, уткнувшись лицом в снег. Два человека в потертой химзащите цвета хаки подняли его за плечи, завязали глаза. В спину уперлось дуло автомата.

– Вперед! – глухо прозвучала команда.

«Ну что же, часть плана удалась, – как-то слишком безразлично думал Евгений, вслепую шагая по скрипящему снегу. – Только кому оно теперь надо? Кажется, я очень сильно влип…»

Пару раз парень оступился, упал, разбив коленку. Дальше шел медленно, хромая, подгоняемый солдатами.

Наконец, в тишине прозвучал по металлу условный стук, чуть скрипнули хорошо смазанные петли. Пленника вели куда-то вниз, по ступенькам. С каждой минутой становилось теплее.

– Стоять! – приказал конвоир. – К стене!

С разведчика стащили химзащиту, отобрали рюкзак. Оружие потерялось еще там, на поверхности. Да и что теперь жалеть…

Грубые холодные руки сняли с глаз повязку, стащили противогаз. Парень увидел такую знакомую бетонную стену, выкрашенную до половины зеленой краской, а наверху – побелкой. Остро пахло резиной и влажным камнем, к этому примешивался тонкий запах какой-то еды, от которого живот свело голодной судорогой.

Несколько минут парень простоял лицом в стену, широко расставив ноги и подняв скованные руки. В убежище автоконструкторов Женя когда-то видел книгу с картинками про тюрьму. Заключенных так же ставили к стене, а если конвою что-то не нравилось, их били. А для дознания пытали. Воображение услужливо нарисовало сцену допроса. Окровавленное лицо пленника, лампа, направленная прямо в глаза, больные, слезящиеся. «Говори, падла!» – громкий и резкий голос.

Парень вздрогнул, отогнал от себя страшное видение. «Нет. Со мной такого не будет. Это с кем-то другим, не со мной…» – уговаривал он сам себя.

Тело потихоньку обретало чувствительность. В тепле промерзшим до костей ладоням и ступням стало почти невыносимо больно. Женя застонал и не удержался на ногах. Под рукой почувствовал холодный шершавый бетон.

– Встать!

Солдат поднял юношу за воротник рубашки, больно сдавив горло. Непослушные, будто ватные колени подкашивались, не держали.

– Руки поднять! – послышалось из-за спины. Женя замешкался и получил ощутимый удар по ребрам, тихо застонал, принимая покорно-тюремную позу.

На глаза снова легла повязка. Разведчик молчал, прислушиваясь.

– Поймали… На территории части… Шпион… – доносились тихие обрывки фраз.

Наконец, послышался знакомый скрип петель. Часовые вновь вышли на поверхность.

– Вперед! – скомандовал незнакомый голос.

Несколько томительных минут пленника вели с завязанными глазами по бесконечным коридорам, звук шагов отдавался эхом, иногда слышались голоса и смех.

«Ну вот, в бункер ты попал, – сам себе говорил Женя, невольно отсчитывая шаги. – А дальше что? Сейчас как поставят тебя к стенке. Или пытать будут, и что говорить? Провалил ты задание, Коровин. Провалил с самого начала, как в лес этот чертов потащился. Товарищей угробил и сам попался, как последний идиот».

От подобных мыслей становилось горько и жутко. В горле предательски защипало. Руки и ноги болели, плохо слушались. Снова хотелось спать, а еще сильнее – есть.

Наконец послышался стук, из-за приоткрытой двери прозвучало властное «Войдите!». Женю пристегнули наручниками к железному стулу и сняли повязку.

Немолодой человек в военной форме сидел за письменным столом и в упор смотрел на пленника, положив подбородок на скрещенные пальцы. Его лицо, гладко выбритое, бесстрастное, было начисто лишено эмоций, лишь в усталых серых глазах на мгновение промелькнуло нечто похожее на любопытство.

– Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться. Андрей Сергеевич Рябушев, полковник, командир этого бункера. А вы кто такой и зачем явились к нам? – голос военного звучал спокойно. Слишком спокойно, чтобы обманываться на его счет.

Юноша чувствовал, как в желудке липким червячком заворочался страх. «Что говорить, что делать?» – в панике билась в голове мысль.

– Меня зовут Евгений. Я – торговец, шел из бункера теплоцентрали на ярмарку и заблудился, – не подумав, ляпнул парень.

Полковник недобро усмехнулся, в упор глядя на него. У Жени внутри похолодело. Он уже понял, что промахнулся.

– Молодой человек, врать очень и очень нехорошо. А мне – так вообще не стоит. Я повторю свой вопрос: кто вы такой и зачем явились к нам? – в голосе Рябушева послышалась сталь.

– Меня зовут Евгений… – выговорил парень. Его мутило, перед глазами плясали черные мушки.

«Что делать? Что делать? Что делать?!» – к горлу подкатывала истерика.

В тишине потянулись томительные минуты, слышно было только тиканье часов.

– Я жду ответа, – напомнил полковник.

– На ярмарку… Заблудился… – разведчик решил упорствовать до конца.

– Ложь! Я догадываюсь, что ты шпион, мне больше интересно, чей. Кто в нашем поганом болотце обнаглел настолько, чтобы шпионить за нами? Хотя, дай угадаю, – Андрей Сергеевич легко перешел с пленником на «ты». – Такого юнца мог прислать только старый дурак Коровин. Так ты – от автоконструкторов? И я даже догадываюсь, чего тебе здесь нужно.

– Нет! – слишком поспешно выговорил Женя и снова ошибся.

– Значит, от них. Цель разведки? Хотя, постой, дай угадаю. Вы, кажется, хватились дневника. И, думаю, Егор уже успел наказать виноватых. Тот мальчишка, которого обвинили в краже дневника, он был твоим другом? И, думается мне, ваш бестолковый начальник отправил тебя, чтобы у нас не возникло подозрений. Жалкий парнишка сойдет за торговца, да? Не очень ты похож на разведчика. Но я могу ошибаться. Поправь меня.

– Откуда вы… – в ужасе спросил Женя. Губы не слушались, сердце, казалось, готово было выскочить из груди.

– Я тебе сразу сказал, мне лучше не врать. Зачем ты сюда явился, мне уже ясно. Но кто ты такой?

Парень молчал, кусал губы.

– Упорствуешь? – мрачно поинтересовался начальник бункера. – А вот это зря, не люблю упрямых. Ну что же, мне как раз нужен доброволец-смертник. На ловца, как говорится, и зверь бежит. Думаю, через пару дней ты сам будешь умолять меня выслушать тебя и пристрелить. Сейчас не хочу даже руки марать. Увести!

– Что вы знаете?! – крикнул Женя, пока двое солдат поднимали его со стула.

– Для начала, вопросы здесь задаю я, – ледяным тоном отозвался полковник, кивая кому-то в сторону.

Женю на пару мгновений оглушил удар. В глазах потемнело, а на разбитых губах почувствовался металлический привкус крови.

– Надеюсь, ты понял, как себя нужно вести, – парень вновь услышал бесстрастный голос Рябушева. – До скорой встречи.

Конвоиры завязали ему глаза, и снова эхо шагов заплясало по бесконечным коридорам…

* * *

Декабрь 2033

Марина вышла из кабинета полковника в сопровождении солдата, прижалась взмокшей спиной к холодной стене. Женщине не хватало воздуха. Рука на перевязи ныла, силы кончились еще в середине непростой беседы с начальником бункера. Несчастной казалось, что ее сейчас раздавит той лавиной страшной правды, которую обрушил на нее Рябушев. Этот разговор еще долго будет сниться ей в страшных снах. Алексеева тяжело дышала, пытаясь дрожащей рукой убрать прядь волос, залепившую глаза, но пальцы не слушались. Решение было принято, карты раскрыты, теперь пути назад не было. Марина судорожно прокручивала в голове услышанное и увиденное, не желая верить.

– Вперед, – приказал конвоир, прерывая ее навязчивые размышления.

– Погоди, – проговорила она, запрокидывая голову. Дышать становилось легче, пелена перед глазами растаяла. «Дороги назад нет. Ты сама решила, что все будет так. Иди и выполняй!» – приказала себе женщина, но в голове отчего-то зазвучал голос ее наставника и командира, Григория Кошкина. Иди и выполняй – был его единственный ответ на слезы и боль молодой тогда еще девчонки. Но сейчас Алексеева была благодарна ему за такое воспитание.

Прошла неделя с той страшной ночи, когда чудовище внутри отступило и сдалось. Два дня женщина лежала без сознания, еще несколько дней тяжело было даже поднять голову от подушки. Бесконечные капельницы и уколы уверенно возвращали больную к жизни. В какой-то момент Марине стало интересно, откуда военные берут лекарства в таких количествах, тогда же к ней впервые зашел Андрей Сергеевич и пообещал серьезный разговор, когда ей станет легче. Мысли стали более связными, женщина быстро шла на поправку.

Пластохинон обеспечивал ускоренную регенерацию, поэтому рана затягивалась с фантастической скоростью. Через пять дней пленница смогла встать с кровати, через неделю поправилась настолько, что смогла выдержать долгую беседу с начальником бункера. Сейчас ей даже не хотелось вспоминать, о чем они говорили. Слишком тяжело. Слишком больно…

Рябушев распорядился вернуть Марине одежду. Впервые за долгие месяцы женщина вновь надела брюки и рубашку, скрывшие ее неестественную худобу. В лазарете медсестра состригла ей волосы, сбившиеся в колтун, который невозможно было расчесать. Пленница украдкой оглядела себя в большом зеркале, висевшем в кабинете полковника. «С возвращением!» – тихо сказала она самой себе. Из-за стекла на нее смотрела все та же Марина, какой она была до Катастрофы, только пережившая драму в бункере и мутации. Исковерканная несправедливой судьбой, исхудавшая, почти седая, но все же это была она.

Солдат захлопнул за ней дверь камеры.

– Ты вернулась, – прошептал из угла тихий, почти бесплотный голос. Женщину будто окатило ледяной водой. Она знала, что увидит своего товарища по несчастью, но не думала, что он будет таким!

– Женя! О боже, Женя… – Марина присела на пол рядом с парнем, взяла его за руку. Его кисть, тонкая, совсем не мужская, с жуткими фиолетовыми ногтями, бессильно свесилась вниз.

Пленник был бледен до синевы, щеки впали, под глазами залегли черные тени. Скулу украшал пожелтевший синяк, на разбитых губах запеклась корка крови.

– Ты вернулась, – повторил юноша, силясь улыбнуться. Едва успевшая затянуться ранка в уголке рта снова лопнула капелькой крови.

– Тебя били? За что? – горько спросила женщина.

– Я хотел тебя видеть, – разведчик вцепился в ее запястье ледяными пальцами, будто боясь отпускать. – Я хотел знать, что у тебя все хорошо.

– Женька, – Марина прижала парня к себе и баюкала, как младенца, гладила спутанные грязные волосы. – Спасибо тебе.

Юноша доверчиво прижался к ней, едва заметно вздрагивая от успокаивающих прикосновений.

– Не уходи снова, – выговорил он, сжимая ее пальцы.

– Не уйду. Я всегда буду с тобой. Я смогу тебя защитить, не отдам этому миру, не дам тебе погибнуть, – утешающе бормотала Марина, обнимая его за плечи. Она смотрела на пляшущий огонек керосинки, уговаривая не его – себя. В ее душе плескались жгучий стыд и невыносимое отчаянье, но лицо было спокойным и собранным. «Нельзя показывать мальчишке свои чувства. Ради него самого нельзя. Но, черт, как же тяжело!» – мучила сама себя женщина, вела непрекращающийся внутренний монолог, растравливающий старые раны.

Парень застонал, когда она неосторожно коснулась его руки. Этот жалобный звук вернул женщину к действительности. Она опустила глаза – и испугалась. На сгибах локтей несчастного мальчика чернели страшные кровоподтеки.

– Полковник снова брал у тебя кровь? – в ужасе спросила женщина. – Сколько раз?!

– Трижды… Ты потеряла много крови в ту ночь, тебе нужнее, – прошептал Женя, уткнувшись лицом ей в плечо.

– Так нельзя! – вскрикнула Марина. – Так…

Ее прервал звук открывающейся двери. Солдат поставил на пол жестяную миску с едой и снова исчез в коридоре, оставив пленников наедине в тревожном свете лампы.

– Ты должен поесть, – велела женщина, помогая товарищу сесть у стены.

– Я не хочу, – устало отозвался юноша, закрывая глаза. Ему было худо. Голова кружилась, тянуло лечь и не вставать никогда.

– Это не предложение. Это приказ, – жестко проговорила пленница, черпая отвратительного вида месиво. – Открывай рот.

Она кормила парня с ложечки, как маленького, а тот покорно глотал мерзкую баланду, не чувствуя вкуса. В животе разлилось приятное тепло, ледяные руки начали согреваться. Алексеева молчала, погруженная в свои мысли, но Женя не решался нарушить тишину.

– Нам нужно бежать отсюда. Как только представится случай, – наконец, сказала Марина, отставляя пустую миску.

– Бежать? Это невозможно! – непростительно громко воскликнул парень. Женщина укоризненно взглянула на него, приложив палец к губам.

Женя присел у стены. Его лицо перестало казаться синим, в глазах появилась жизнь.

– Это невозможно! – повторил парень уже шепотом.

– Нет ничего невозможного. До двери – один коридор. Всего-то трех часовых нужно обойти, – усмехнулась Марина.

– Даже если мы это сделаем, куда потом? Без оружия, без теплой одежды далеко мы уйдем? – безнадежно возразил пленник.

– Глупости. Одежду найдем, а идти… Я знаю короткий путь в твой бункер. Двадцать лет в этом городе прожила. Со мной можно через лес. Моя рука заживет, ты немного наберешься сил, и мы свалим отсюда.

Парень исподлобья взглянул на нее, устало и мрачно. У него в душе закопошился червячок сомнения. Настойчивый внутренний голос шептал: «Не верь!» Здравый же смысл приказывал использовать свой последний шанс. Какая разница, как умирать, если Рябушев и так прикажет расстрелять? А так появлялась, хоть призрачная и зыбкая, надежда на жизнь.

– О чем ты говорила с полковником? – наконец, решился спросить юноша.

Марина передернулась и отвернулась, уставившись в темноту.

– Лучше тебе не знать. В этом бункере творятся очень нехорошие вещи, – тихо ответила она, не глядя на своего товарища. – И еще… У меня для тебя плохие новости. Бункер автоконструкторов терпит бедствие. У них практически кончились запасы, ферма не работает, в убежище голод. Егор Коровин объявил чрезвычайное положение. Рябушев предложил им помощь в обмен на моего сына. Твой отец отказался – слишком гордый, он рассчитывает на помощь соседей, не доверяет полковнику, и правильно делает. Чем скорее мы окажемся там, тем больше шансов у твоих товарищей.

Женя опустил голову, закрыл глаза. Из-под сомкнутых ресниц потекли слезы. А внутренний голос не умолкал, изматывал: «Не верь ей!»

– Но что мы можем сделать? – тихо спросил парень. – Даже если доберемся туда, что мы можем сделать?

– Мы сможем увести людей в убежище «Метровагонмаш». У них большие помещения, но мало народу. Мы предложим им рабочие руки в обмен на пристанище и еду.

Пленник молчал. «Откуда ей все это знать?! Она не наша, чужая, она не может знать, как лучше!» – кричал внутренний голос, заглушая доводы рассудка.

– Отец никогда не решится на такое. В бункере женщины и дети. Они не вынесут перехода по снегу, – наконец, ответил юноша, поднимая голову.

– У них нет вариантов, Женя. Егор будет вынужден согласиться. А ты его в этом убедишь. Он послушает своего сына. А я помогу добраться. Поверхность мне не страшна, мутанты тоже. Главное – выбраться отсюда.

– Я не знаю, Марина. У меня совсем нет сил, – прошептал парень.

Женщина смотрела ему в глаза, и то, что она видела в них, ей очень не нравилось.

– Ты не веришь мне, – она взяла его за руку.

– Я… Я не знаю.

– О чем ты думаешь? Скажи.

– Неважно…

– Женя, – тихо сказала Марина. – Ты помог мне вернуться. Ты был рядом, когда я валялась в бреду, не понимала, кто я такая. Теперь моя очередь вернуть долг. Верь мне. Пожалуйста, верь.

На разведчика навалилось безразличие. Ему стало все равно, что будет дальше. И даже мысль о том, что полковник расстреляет его, больше не казалась такой страшной. «Если после смерти будет покой, то я уже хочу умереть», – подумал юноша, закрывая глаза.

– Ты сможешь, – твердо сказала женщина, сжав его руку. – Ты должен.

– Не смогу, – безнадежно выговорил Женя. – Я не хочу.

– Ты хочешь сдохнуть здесь? – вдруг разозлилась Марина. Она вскочила и нетерпеливо зашагала по камере. – Ты ради этого пережил столько? Чтобы полковник поставил тебя к стенке? Не смей так думать! Мы сможем. Смогли многое до этого – и с этим справимся.

– Прости меня…

– Спи. Набирайся сил. Я верю в тебя, друг, – уже куда мягче сказала Алексеева, будто устыдившись своего гнева.

А пленник видел в ее глазах беду, и голосок в голове шипел: «Не верь. Не верь…»

* * *

Женя проснулся оттого, что Марина трясла его за плечо. Юноша рывком сел, прогоняя остатки сна, заморгал от яркого света фонарика, направленного ему в лицо.

– Подъем. Нас ждут великие дела, – как-то слишком весело и бодро сказала Алексеева. Она была сосредоточенно-собранной, деловой и неестественно спокойной для человека, замыслившего побег.

Дверь в камеру была открыта, на пороге вниз лицом лежал часовой.

– Что это? – парню вдруг стало жутко. Все было неправильно, не так!

– Быстрее, времени нет, – жестко приказала женщина, рывком поднимая товарища на ноги.

Она схватила его за руку и потащила за собой, как безвольную куклу. Женя шлепал босыми ногами по бетонному полу, едва успевая за своей спасительницей.

– Бегом, бегом, – шептала Марина, деловито подталкивая спутника вперед.

Солдат у дверей лежал, раздетый до белья, также лицом вниз. Марина подхватила с пола какую-то сумку, раскрутила вентиль на двери. Она действовала слишком уверенно, но Жене не хотелось знать, как ей это удавалось.

– Скорее, они живы и скоро очухаются, – поторопила женщина.

Парень затравленно озирался по сторонам, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Он хотел что-то сказать, но не смог, горло перехватило спазмом от страха и удивления.

– Не тормози! – рявкнула на него Марина, потянула за руку, вытолкала в коридор.

Замелькали ступени, в лицо ударил холод. Сзади хлопнула тяжелая створка, Марина догнала пленника в середине коридора. У нее на плече покачивались два автомата, в руках была брезентовая сумка. Запыхавшаяся Алексеева нервно одернула куртку и заторопилась вперед.

– Сейчас – бегом до серого высокого здания. Не задерживайся, – приказала женщина через плечо, не оборачиваясь.

Выбежали на улицу. Босые ступни обожгло льдом, пальцы мгновенно онемели. Ветер бросал в лицо хлопья снега, ядовитого, радиоактивного снега.

– Быстрее! – крикнула Марина, за руку потянув потерявшего способность сопротивляться и соображать разведчика.

Было темно, небо затянулось тяжелыми облаками. Мысли замерзали, двигались неохотно и медленно. Из одежды на юноше были только тонкая футболка и вытертые до дыр джинсы, этот скромный наряд не спасал от холода. В ноги впивались тысячи иголок, тело, казалось, существовало отдельно от разума.

Марина тянула его за руку, и парень повиновался – безразлично, отупело. Споткнулся, упал, разодрал об лед колени, оставив кровавый след в свежем снегу.

– Ну же! Еще немного! Еще пару минут! – уговаривала его женщина, пытаясь поднять. – Вставай! Я прошу тебя, вставай!

Голова казалась тяжелой, неподъемной. Мрачные силуэты расплывались перед глазами, менялись местами в серой дымке, теряли контуры, черная стынь завывала ветром на сотни ладов, пугала, лишала воли. Но усталость пересилила страх, пересилила желание жить.