Собеседование, или Место в строю

Валерий Екимов

Собеседование, или Место в строю

Начало девяностых.

Середина июля, недели, четверг.

Пятнадцать минут до конца рабочего дня.

Старинный прошлого века особняк до революционной постройки где-то на песочной набережной широченной реки в центре современного мегаполиса, в котором располагаетя головной офис крупного, если не сказать, на тот момент крупнейшего государственного учреждения региона.

Кабинет одного из руководителей, курирующего работу филиала учреждения по Пригородному району крупного промышленного города:

– А скажите, пожалуйста, вы давно уволились… из армии?..

– С флота!..

– С флота?

– Так точно, из рядов военно-морского флота!

– Поня-атно?!.. – с пониманием тянет по всему видать опытный немолодой руководитель, с неподдельным интересом разглядывая своего нового собеседника. – А есть в этом какая-то существенная разница?

– Конечно! – с жаром выдыхает невысокий паренёк, лет двадцати пяти-семи, упрямо тряхнув густой смоляной челкой непослушно спадающей ему на лоб.

– Вы так считаете?

– Так точно!.. – сверкает глазами. – Когда армия, а точнее то, что сотворила с ней незабвенная Перестройка, добралась до флота, тогда собственно от него самого, точнее – морской службы в нём, ничего не осталось.

– Поня-атно, – снова с пониманием доброжелательно тянет несколько тучный улыбчивый круглолицый руководитель. – Но что-то, видимо, появилось?

– Что?

– Ну, если морская служба, как вы говорите, на флоте прекратилась, – с хитринкой в прищуренных глазах лукаво кивает необычному посетителю, – то, видимо, что-то пришло ей взамен?

– Ничего хорошего, – вздохнув, успокаивается паренёк, – началось банальное сокращение ненужных на взгляд армейцев затратных материальных средств, прежде всего кораблей и их экипажей, на содержание которых требуются огромные расходы, которых вдруг в одночасье в бюджете армии не нашлось.

– И вы?..

– И я был сокращён вместе со своим дивизионом кораблей полтора года назад.

– Понятно: попали под сокращение.

– Так точно, попал!

– И вам, молодому специалисту, ничего не предложили взамен?

– Ну, почему ж ничего?.. Кое-что предложили.

– И что же?

– Переехать в другой гарнизон, чтобы там продолжить плановое сокращение других, как бы устаревших и никому теперь ненужных, кораблей.

– И вы?

– Отказался.

– Почему?.. Раз уж командованием была поставлена такая необычная задача, то вы, как никто другой, понимая её последствия, могли выполнить её правильно, с умом, минимизировав на ваш взгляд потери от неё.

– Видите ли, участвовать… в этой, – смотрит, задумавшись в окно, – чудовищной ошибке, а изменить что-то, доказать, не было никакой возможности, я дальше не смог. И вообще, – вскидывает подбородок, – как говориться, ломать – не строить, но по мне лучше начать всё сначала, пусть даже с полного нуля или даже минуса, чем собственными руками уничтожать то, что дорого и близко.

– И тогда вы решили…

– Вот именно: и тогда мы с женой решили вернуться обратно в родной город по месту призыва.

– Ясно! – почему-то радуется круглолицый хозяин кабинета, глядя на своего необычного гостя, стажера, приехавшего к нему на собеседование по просьбе одного из директоров районных филиалов их учреждения для утверждения на вышестоящую должность. – Но, скажите мне, пожалуйста, э-э-э, – тянет, заглядывая в лежащую перед ним на столе массивную папку личного дела.

– Стариков… Валерий Феликсович, – догадавшись, по-военному коротко и чётко представляется тот, – старший лейтенант запаса, ныне состою в должности электромонтера четвертого разряда в Пригородном филиале, представляюсь по случаю выдвижения меня на должность старшего диспетчера центрального пульта района.

– Да-да, Стариков!.. – отрывает взгляд от бумаг. – А, скажите мне, как давно вы уже состоите в этой должности… электромонтера?

– Второй год.

– Вот как! – вскидывает брови. – Получается, что после увольнения из рядов вооружённых сил, то есть, – поправляется, – военно-морского флота, вы сразу пришли к нам в Пригородный филиал, найдя, так сказать, своё новое место в строю.

– Так точно, можно сказать, сразу… – слегка помедлив, выдыхает офицер запаса, задумавшись.

Нужно ли ему здесь, на этом, безусловно, очень важном для него собеседование, от которого зависит его возможное назначение на новую весьма ответственную должность, говорить о своих полутора годовых мытарствах по различным структурам, ведомствам и службам незнакомой ему пока в сущности отрасли… на тот момент ещё народного хозяйства? Надо ли вообще вспоминать о тех перипетиях, барьерах, препонах, свалившихся на него вдруг после увольнения в запас и принятия этого непростого на самом деле решения о поиске нового места в, так называемом, строю?

Да, потерять свой строй, чтобы мы там не понимали под этим определением: работа, друг, страна, семья – очень легко, а вот найти его вновь или, что гораздо сложней, вернуть обратно, очень непросто – отряд не заметит потери бойца, боец же почувствует близость конца – но понимание этой простой истины приходит… не сразу, да и не всем.

…Как это было у него?

Помнится, после вынужденной почти полугодовой бездеятельности, подработка охранником в ожидании приказа об увольнении не считается, в первый же день своего возвращения в родной город Стариков отправился в ближайший отдел милиции в поисках работы.

– Так вы-ы, значит, офицер запаса? – не столько спрашивая, сколько утверждая, скучающим голосом выдал ему тогда на обращение полный неповоротливый офицер с нескончаемым до самой макушки лбом.

– Так точно, – продолжил бодро рапортовать отставник, – сегодня прибыл с семьёй по месту призыва и…

– И-и-и… сразу к нам, – ехидно улыбаясь, перебил его, по всему видать, бывалый майор.

– Так точно.

– Квартиры нет, с пропиской полная неразбериха, – продолжил констатировать, – паспорт на стадии получения.

– Ну, как вам сказать, – несколько погрустнев, отозвался Феликс, – жилья, действительно, нет, но на очередь должны поставить, на паспорт документы сдал, прописку дают временную… на год.

– Понятно, а почему к нам, не куда-нибудь в порт, либо на производство, в коммерцию?

– Понимаете, служба в погонах как-то понятней, ближе, что ли, – оживает, – к тому ж последние полгода на флоте, когда мою должность сократили, а приказ об увольнении никак не приходил, пришлось немного поработать в местном отделе милиции по месту расположения части.

– Вот как? – удивился майор. – В каком качестве?

– В качестве сторожа.

– Ин-те-рес-но, – протянул по слогам.

– Там для обеспечения охраны особо важных объектов региона – время не спокойное стало! – был образован какой-то специальный кооператив, куда по временным договорам принимали исключительно действующих офицеров.

– С кораблей?

– Не только: были и армейские, и милицейские, и даже прокурорские сотрудники

– Неплохо, – заблестели глаза у повидавшего всякое офицера. – И как же это им удалось организовать?

– Не знаю, – пожал плечами Стариков. – Этого мне не говорили, да я не спрашивал, но платили прилично.

– Сколько?

– Почти в полтора раза больше, чем денежное содержание командира корабля.

– Да уж, – вскинул брови майор. – Желающих, видно, было хоть отбавляй!

– Так точно.

– Что ж, рад за вас… и за них, – почему-то вдруг расстроился и даже рассердился. – У нас такого кооператива нет и, вряд ли, будет! И вообще, сейчас у нас в отделе вакансий нет и, в ближайшее время, не предвидится.

После чего майор, отвлекшись на чьё-то очередное обращение к себе, отвернулся от Старикова и, мгновенно забыв о разговоре с ним, двинулся куда-то дальше, что-то объясняя и размахивая на ходу своими пухлыми руками. А Феликс ещё пять минут назад уверенный в том, что его обязательно возьмут везде и всюду, куда б он только ни обратился со своим, как ему казалось до сих пор, очень нужным богатым четырехлетним опытом руководящей работы, неожиданно впервые в жизни растерялся.

Что же… делать?

Оказывается здесь, на «гражданке» можно остаться не удел по простой причине банального отсутствия вакантных мест на закрывающихся предприятиях и учреждениях города. И вот теперь, провожая майора ошарашенным опустошённым взглядом, он остался стоять с этим неожиданным открытием посреди многолюдной улицы перед зданием отдела милиции.

Что делать?

Что?

Впрочем, не так уж нов был ему уже тогда этот классический ключевой вопрос, особенно в связке с другим – кто виноват? – таким же извечным и неновым спутником нашей жизни. Но додумать его, точнее их, тогда ему, к счастью, не довелось, ввиду случившейся новой неожиданной встречи буквально лоб в лоб с высоким жизнерадостным сержантом, вышедшим как раз в этот момент из отдела милиции.

– Тезка, ты ли это? – буквально вскрикнул тот от восторга и, забыв все правила приличия человека в форме, заключил Старикова в свои необъятные объятия. – Какими судьбами?.. Откуда?

– А-а-а… вы, товарищ сержант? – глупо моргая глазами, и медленно приходя в себя, лепетал новоиспечённый безработный. – Как?.. Откуда?

– Да я-то понятно! – не обратив внимания на его замешательство, гремел на всю улицу широкоплечий богатырь, в котором лишь открытая улыбка и еле заметные веснушки у глаз выдавали некогда до боли знакомое лицо. – После возвращения из армии уже третий год, как работаю здесь, в милиции. А вот ты откуда вдруг нам свалился? – шумел он, на радостях легко отрывая своего друга детства от земли и потряхивая в своих могучих ручищах.

– Вав-ка?.. – наконец, признав его, выдохнул и Феликс. – Валерка, Боже ж ты мой, как ты изменился.

Польщённый друг торжественно снял фуражку и, вытянувшись в струнку, отчего стал ещё длиннее и выше, неторопливо провёл широкой ладонью воображаемую линию от своей макушки над головой друга.

– Ну что, кто теперь самый маленький среди нас? – по-детски открыто засмеялся он.

– Да уж, – забыв о своих неприятностях, а заодно и о прохожих, сослуживцах Вавки, столпившихся вокруг них поодаль, наконец-то весело и задорно рассмеялся и Стариков. – Теперь точно не ты!.. Видимо Толстый, давно его, кстати, не видел.

– Да у него-то всё в полном порядке, похудел только, вовсе теперь и не толсты, работы, говорит, много, он же где-то у отца в строительстве главным инженером трудится, – рассказывал сержант. – Но всё-таки, всё-таки, какими судьбами тебя-то сюда, к нам занесло? Ты же, говорили, всё время в морях и походах, командир корабля, что ли.

– В прошлом, друг, всё ныне в прошлом, – нарочито бодро ответил Феликс. – А сюда, в отдел милиции, я насчёт работы заходил.

– Какой ещё… работы?.. Для кого?

– Для себя.

– Зачем это?

– Старший лейтенант запаса Стариков три дня назад приказом Министра обороны сокращен из рядов вооружённых сил, – по-военному чётко выпалил отставник. – А сегодня вместе с семьёй: женой, дочкой и сыном прибыл в родной город по месту призыва для дальнейшего проживания и трудоустройства.

– Ух ты!..

– И вот теперь, – продолжил, – как ты сам понимаешь, готов приступить к работе на новом месте, а кроме как управлять кораблями и водить личный состав по плацу строем меня за семь лет обучения в военных училищах и четыре года службы ничему другому не научили. Вот я подумал…

– Податься в родственные структуры, – искренне улыбнулся ему друг.

– Точно так!

–Да, уж… – задумчиво покачал головой Валерка, – ничего не скажешь: учили-учили, а потом раз… и сократили, отправив на произвол судьбы куда подальше с глаз долой за ненадобностью.

– Такова жизнь, друг! – усмехается офицер запаса в ответ.

– Да неужто во всём военно-морском флоте для молодого специалиста не нашлось места?

– Ну, почему ж не нашлось? – пожал плечами. – Кое-что, конечно, нашлось.

– И что же?

– Бросить семью в чужом городе и отправиться к новому месту службы… в неизвестном направлении в ожидании там нового сокращения, а затем снова отправиться…

– Понятно, и ты?..

– И я… отказался.

– Вот и правильно сделал.

– Надеюсь, – невесело вздохнул Феликс.

– Не просто было принимать решение?..

– А сам-то, как думаешь?

– Догадываюсь, – сочувственно заглянул ему в глаза Вавка. – И личное дело, наверно, испортили?

– А вот и нет, не смогли, хотя и были отдельные выдающиеся личности.

– Как так?

– Да долго рассказывать, пришлось над этим сильно потрудиться.

– Это очень хорошо, – снова задумчиво кивнул, – это сильно упростит задачу.

– Какую ещё задачу? – удивлённо вскинул брови Стариков.

– В порт не ходи, – не ответив, по-деловому выдал сержант, – там бесполезно, там, как и везде, идут массовые сокращения, всех рыбаков уже разогнали, капитаны без дела на пособиях сидят.

– Как же так?

– А вот так, говорят, что рыбу теперь дешевле купить за бугром, чем наловить здесь, а скандинавы сейчас её сюда вообще в виде гуманитарной помощи бесплатно тащат.

– Так они ж не дураки, чтоб просто так это делать, – с жаром выдыхает отставник, – они ж её за тем и везут, чтоб наши колхозы разорить.

– Да это-то и ежу понятно.

– Так куда ж они смотрят?

– А что они могут, у нас же Перестройка, – горько усмехается сержант в ответ, – ты ж сам на себе уже всё прочувствовал.

– Прочувствовал.

– Вот и не падай духом, – хлопнул друга по плечу, – всё в наших руках.

– Что значит в наших?

– А то и значит, – загадочно улыбается, – раз личное дело в порядке, то ни один придирчивый кадровик не сможет отказать нам в назначении на должность, при условии, если у нас будет правильная на то протекция.

– Ты это о ком?

– О своём соседе, он, насколько мне известно, руководитель главного диспетчерского Центра анализа и контроля при нашей районной администрации. Думаю, это именно то, что тебе надо, я с ним обязательно сегодня же вечером поговорю…

Надо ли ему теперь, на этом, безусловно, очень важном для себя собеседовании в Главке крупного, если не сказать, на тот момент крупнейшего государственного учреждения региона рассказывать, как уже три дня спустя со дня своего возвращения в родной город он обегал все местные государственные конторки и ведомства. Как, вымотанный пустыми беседами с их начальниками отделов кадров и ни на что уже не надеясь, отправился, наконец, на устроенное другом собеседование с руководителем какого-то диспетчерского Центра при районной администрации.

…

– Так это вы тот самый офицер запаса, желающий вернуться на службу, о котором мне все уши прожужжал мой беспокойный сосед Валерка? – устало глядя сквозь Старикова, скороговоркой проронил немолодой невысокий аккуратно одетый мужчина, глядя на него сверху вниз.

– Так точно, – тут же отрапортовал тот, ловко повернувшись на одинокий звук живо грохнувшей за спиной массивной двери наверху высокого каменного крыльца безликого не первой свежести двухэтажного казённого дома без вывески на малолюдной улице, где он в условленный час оказался, ожидая его…

Какими словами, теперь, спустя почти два года с тех дней, может он поведать, пусть и приветливому, но незнакомому сотруднику Главка, о той непроглядной безысходности и невыносимой неторопливости незнакомой ему гражданской жизни, обрушившейся тогда вдруг на него во всей своей красе. О том, как ему пришлось с удивлением узнать все писанные и неписаные её правила и порядки, главным из которых, на тот момент, оказался хорошо известный и ненавистный ему принцип ленивого корабельного боцмана: «Не спеши приступать к исполнению приказа сегодня, глядишь, завтра оно уже и не понадобится…».

…

– Это хорошо, – бойко спустившись по давно требующей капитального ремонта лестнице, улыбнулся незнакомец, – очень хорошо. А, скажите, какое образование и профессиональные навыки у вас имеются, кем вы служили…

Такой подход к делу для него, последние четыре года жизни привыкшего быстро и чётко принимать и исполнять решения в сложной, подчас невыносимо опасной обстановке на боевом посту, означал лишь одно – полную потерю ориентиров, пространства и выбранного курса…

…

– Восемь лет средней школы №429 в нашем городке, два года Ленинградского Нахимовского училища, пять лет в высшем командном военно-морском училище, – не задумываясь, по-военному коротко и чётко перечислил Стариков, – после которого четыре года служил на Балтике в должностях командира корабля и офицера штаба…

Стариков точно знал, что в любой, даже, казалось бы, совершенно безвыходной ситуации всегда есть выход, даже если его и невидно теперь, нужно лишь не останавливаясь идти дальше, вперёд однажды правильно выбранным курсом. А в правильности своего выбора он никогда не сомневался и никогда ни о чем не жалел, вот и тогда он точно знал, что его место только в строю своих единомышленников и никак иначе. В конце-то концов, он же ни какая-то там обласканная судьбой кисельная барышня, впервые в жизни столкнувшаяся с прозой жизни, чтобы начать в том обвинять всех и вся вокруг, клеймя попутно позором и свою несчастную Судьбу, попавшую не в то время и место.

…

– Что ж, будем знакомы, товарищ командир, – на удивление внимательно выслушав молодого незнакомого паренька, протянул уважительно руку мужчина и также по-военному коротко и чётко представился ему в ответ, – начальник диспетчерского центра анализа и контроля при администрации Пригородного района Едонев Павел Сергеевич.

– Очень приятно, – крепко пожал руку тот, приязненно улыбнувшись ему.

– Вот только, – искренне вздохнул Павел Сергеевич, – предложить-то мне вам, к сожалению, пока совершенно нечего: свободных вакансий, достойных вашего опыта и уровня работы сейчас на моём Пульте действительно нет. Да и в головном аппарате, насколько мне известно, тоже штат полностью укомплектован, да и, вообще, у нас в конторе как-то не принято принимать отставников, они обычно увольняются по достижению предельного возраста или по другим… дискредитирующим причинам – заглянул в глаза. – А вас, кстати, по какой статье уволили?..

Отрицая и отплёвываясь от окружающей нас действительности, мы лишь отказывается от себя в ней, вместо того, чтобы попытаться изменить её, улучшить, прогнуть под себя, изменившись, в том числе сообразно времени и месту самому, ни в коем случае не изменив, при этом, себе, своей сущности.

Времена не бывают лёгкими, они всегда одинаково непростые, особенно когда обращаешься к ним, так сказать, прямо теперь из… «здесь и сейчас». А если эта аксиома кому-то вдруг видится сомнительной, то рассматриваемый им временной ракурс попал в редкую счастливую точку беспечного блаженства его сердца… плоти.

Кто знает, может именно поэтому, наша душа… сознание, так любит витать в прекрасном светлом завтра или, оглядываясь назад, грезить старым добрым вчера, сломя голову, убегая в них от вечно беспросветного сегодня. Но, что интересно, наше «доброе вчера»… ещё вчера, равно как, и «прекрасное завтра»… уже завтра, были и будут такими же невыразительными в моменте нахождения их сегодня.

…

– По статье сокращения штатов, – уверенно кивнул отставник.

– Хорошая статья, есть шанс, – почему-то обрадовался начальник пульта, поведав, что вообще-то в следующем году у них ожидается расширение штата в связи с вводом в эксплуатацию новой телефонной станции, а, следовательно, и зоны охвата их Центра в двадцать третьем квартале. – Работы, правда, будет очень много, – честно признался он, проникнувшись симпатией к странному пареньку, – но попробовать походатайствовать перед Главком о назначении вас на должность старшего дежурного по району будет, видимо, возможно, если вы к тому моменту уже будете нашим штатным техником пульта.

– Я готов, – не моргнув глазом, тут же отозвался Стариков.

– Вот и ладушки, – радостно хлопнул его по плечу Едонев и, доверительно по-приятельски перейдя на «ты», поведал, – так для всех станешь своим, а значит и шансов на положительный результат у тебя для назначения будет много больше, ни один кадровик не вспомнит, что вы бывший армейский отставник…

Впрочем, если хорошенько подумать, это наше сегодня, действительно, как в песне поётся, лишь «призрачный миг», постоянно безудержно ускользающий во вчера, стремясь при этом умчаться в завтра. И, на самом-то деле, нам ведь ничего не стоит просто немного повременить замечать беспросветность сегодняшнего времени, чтобы сразу перейти к восхищению его непредсказуемой неслучайной случайностью завтра с одновременным неизменно надёжным добрым вчера. Почему добрым? Так ведь если было вчера, значит, случилось и сегодня, а это хорошая новость.

Но всё же, всё же, как бы хотелось научиться выносить эту «хорошую новость» именно сегодня, прямо сейчас, а не вчера, которым оно станет когда-то потом, завтра, ведь это сермяжная правда, непреложная истина, что именно она… он, этот «призрачный миг», и есть наша земная жизнь.

И что характерно – другой у нас здесь… уже не будет!

Давно известно, что убегая от своей Судьбы, мы лишь становимся на Путь к ней. Тут важно уразуметь, что чем быстрее мы, действительно всё это поймём, тем быстрее обретём внутренний покой и… уверенность в себе. Ведь мы, на самом деле, не то, что думают о нас окружающие, а те, кем сами себя считаем. Никто и никогда не способен изменить в нас нашей истиной сущности, какие бы враждебные обстоятельства вдруг не свалились на наши головы.

…

– Флотский, – машинально беззлобно поправил Феликс…

И пусть его, Старикова, здесь, дома, в родном городе с его богатым, как он считал, опытом работы никто и не ждал, он всё равно не изменит себе, будет упрямо двигаться выбранным курсом назло обстоятельствам в поисках рядов единомышленников.

И, что характерно, не только он, все они, эти наиболее ответственные и хорошо образованные бывшие офицеры и прочие служивые сословия некогда «великой и необъятной» страны, в начале девяностых, ещё лишь первым робким ручейком потянувшиеся из, так называемых, братских республик ближнего зарубежья домой, обязательно найдут здесь своё место. Странно только, как могло случиться так, что до сих пор хватает глупости у кого-то усомниться в необходимости безоговорочно принимать их обратно, сюда, в нашу, несомненно, общую возрождающуюся из пепла и небытия «неодолимую и прекрасную» страну, Родину. Нужно принимать немедленно… без разбора, каких-либо условий и испытаний, не боясь ошибиться и промахнуться. И непросто принять, но и обустроить, не допустив их мытарств по нескончаемому бюрократическому равнодушию, порождённому обыденной безыдейностью и рутинной непроглядностью выдуманных кем-то там чуждых человеческой сущности «прав и свобод» без личностных личностей, лишённых исторических ценностей и обязанностей своего государства.

…

– Да без разницы, – также машинально махнул рукой Павел Сергеевич, с удовольствием потирая руки от пришедшей ему вдруг идеи заполучить, во-первых, добросовестного техника на низкооплачиваемую должность, а, во-вторых, в перспективе и хорошо подготовленного руководителя целой дежурной сменой крупного Пульта…

И пусть среди них, принятых в наш общий дом граждан, безусловно, найдутся и недостойные этого высокого звания, но вызовы времени и безудержный неизменный бег нашей общей славной истории в них в одном плавильном котле выровняет и поставит всех в один ряд единомышленников, дав новые светлые направления и ориентиры.

Так в чём же дело?

Смешно подумать, но ручеек тот не только не иссякает до сих пор, спустя почти тридцать лет с тех поистине «окаянных дней», а лишь возрастает, пополняясь уже не столько бывшими согражданами Советского Союза, сколько их детьми и нашими новыми единомышленниками, коих количество там, за Бугром растёт год от года.

…

– Есть! – не зная, радоваться ли ему или огорчаться такому обороту событий, привычно коротко кивнул отставник. – Когда писать заявление?..

И, Боже мой, как бы хотелось, чтобы они, эти направления и ориентиры наконец-то снова появились у нас в одном общем и понятном лозунге для всех, типа: «…За правду В бой до полного торжества победы…» или «…сила в единстве равных…», или «…максимально возможную справедливость здесь и сейчас…», или «…равноценность прав и обязанностей личности и государству…»!.. Ну, или совсем по-простому и на прежний понятный лад: «К борьбе за правое дело процветания нашей общей и единой Родины, будь готов!..», с понятным откликом в конце.

Эх, как бы хотелось, придумать и принять их на каком-нибудь общем голосовании, референдуме всех-всех нас, граждан «великой и необъятной», да и не только её, может быть и вообще всех желающих людей Мира говорить и мыслить с нами на одном общечеловеческом, поистине интернациональном, принимающим в себя все наречия мира, русском языке.