Людкина любовь

– У вас есть билеты до Крыма? – с опаской получить отказа, спросила она, наклонившись к окошку.

– А чего ж им не быть? Апрель на дворе. Какой дурак сейчас туда попрётся? Шо хочешь можешь выбирать. Хочь купе, хочь эсвэ. Чё забыла там, красавица? Вода ещё ледяная, да и кабелей нэма, – кассирша оглушительно заржала.

– Дайте мне один плацкартный на боковой полке.

– Ты б ещё возле туалета заказала. Даже не знаю, найдётся такое или нет. Обратный брать будешь?

– Нет.

– Восемь пятьдесят с тебя.

Люда достала из кошелька десятку, и сунула её в окошко.

– Сдачи не надо.

– Смотри не простудись, – ответила кассирша, не отводя глаз от червонца, а потом привстав, долго смотрела вслед уходящей девушке. – Счастливая же ты, сучка…

Людка никогда не была на море и мечтала о нём больше, чем другие девчонки мечтали о принце на белом коне. Она считала их наивными дурами, понимая, что даже если гипотетический принц и прискачет, то скорее всего конь его будет по самое брюхо в грязи и собственном дерьме, а долгожданный принц, с трудом выбравшись из железных доспехов, отравит всё окружающее пространство ядовитым запахом отходов человеческой жизнедеятельности, и будет похож на первого американского астронавта – вроде бы герой, до космоса почти долетел, но вернулся то обратно в обоссанном скафандре.

Вот и решила Людка мечтать о чём-то реальном и красивом, но годы шли, а море так и оставалось для неё недосягаемым, сказочно красивым местом, куда попадают лишь счастливые люди. Поэтому она и считала себя несчастной, а своих родителей никчемными неудачниками, не приспособленными к жизни. Что из того, что мать целыми днями стояла раком, надраивая грязной тряпкой полы; с утра в каком-то НИИ, потом в поликлинике, после обеда в подъезде генеральского дома, а ближе к вечеру в комнатушке участкового, которая гордо называлась "Районным отделением милиции". Во всех вышеперечисленных местах она была невидимой тенью, после которой оставался лишь мокрый пол и кислый запах истлевшей тряпки… Везде, кроме отделения милиции. Сюда она приходила уже вымотанная и не способная сопротивляться, чем два-три раза в неделю и пользовался симпатичный участковый. В эти вечера он позволял не мыть пол, а сразу укладывал её грудью на свой стол, заваленный бумагами, задирал юбку и стащив до колен бабские трусы, прижимался своей небритой мордой к голой заднице, а потом расстёгивал ширинку, и глядя на сидящих на подоконнике голубей, делал своё дело. И никакого тебе душа, никаких прелюдий и задушевных бесед при свечах, не говоря уже о поцелуях и нежных ласках.

– Что-то ты сегодня долго, – ласково пробормотала Людкина мама, явно довольная происходящим. Она затолкала трусы в карман, носовым платком стёрла остатки грязной любви со своих ног, и одёрнув юбку, встала.

– А куда, Лида, торопиться, – томно произнёс милиционер, застёгивая брюки, – важно насладиться дарованным тебе свыше. Ты же получила удовольствие?

– Получила, Серёженька… Получила, – почти соврала она.

Ей, как женщине, подзабывшей, что такое настоящая любовь, было, конечно же, приятно это еженедельное внимание, но не могла Лидия понять и уж тем более привыкнуть к странностям этого порядочного с виду мента…

Этот "служебный роман" продлился почти десять лет, до тех пор, пока не вышел на свободу местный гопник, севший когда-то благодаря умелым действиям молоденького лейтенанта, только назначенного на должность участкового. Вернувшись с зоны, он даже не зашёл домой, проведать умирающую мать, а сразу направился в районное отделение милиции, и приветливо поздоровавшись с лейтенантом, который его вообще не узнал, всадил тому заточку прямо в сердце, вытер лезвие и сплюнув сквозь зубы на немытый пол, вышел на улицу, постоял немного, и усевшись на ступеньки, закурил.

– Ты пока не ходи туда, – не поднимая головы, произнёс он, схватив за подол проходящую мимо Лидию.

– Мне убираться нужно, – возмутилась она и попыталась вырваться.

– Завтра уберёшься, коза драная, а сейчас вали домой, – он встал, и так посмотрел ей в глаза, что у той всё сжалось внутри от страха.

Лишь на следующий день Лидия узнала от соседей, что прошлым вечером был зверски убит их участковый. Она не понимала, что ей теперь делать, ведь тот, кто её остановил у входа в отделение, явно всё знал или даже был причастен к убийству, уж больно походил он на уголовника. Она навсегда запомнила его взгляд, который словно иглами пронзил её глаза. Можно было, конечно, заявить в милицию, но тогда точно вскрылись бы подробности её тайных отношений, но это было сущей мелочью по сравнению с тем, что сделал бы тот страшный человек с ней и её семьёй.

Лидия решила ничего никому не говорить, и прежде, чем отказаться от мизерной милицейской ставки уборщицы, чтобы больше не бередить душу, она дождалась пока уйдёт домой новый участковый и открыла своим ключом его комнатку. Здесь пока ничего не изменилось, даже на столе стояла фотография в рамочке, где улыбающийся во весь рот её Серёжа обнимал свою жену, парнишку лет пятнадцати и маленькую дочку. Аккуратно отковырнув гвоздик с тыльной стороны, Лида вытащила фотографию и положила её в сумку. С этого дня жизнь перестала быть прежней, и сколько бы не добивался, как бы не уговаривал её муж – он всегда получал отказ. Поначалу чем-то мотивированный; то голова болит, то на работе сильно устала, то настали те дни, когда нельзя… Но потом ей надоело придумывать поводы и всякий раз изворачиваться, Лида просто говорила возбуждённому мужу нет, и укутавшись в одеяло, отворачивалась. Муж ещё какое-то время ныл, ругался, пугал разводом, но в конце концов смирился и даже привык к такому положению дел. До него, наконец, дошло, что теперь не нужно напрягаться, готовиться, думать о том, как провести вечер с женой перед "этим делом", достаточно было зайти в ванную комнату, включить воду и как в юности, всласть подрочить.

Ничего этого Людка не знала. Она жила за занавеской, которая отсекала её от скучного мира родителей и тихонько мечтала о море. Именно эта мечта и привела её в изостудию районного ДК, где в первый же день, получив из рук преподавательницы краски и кисточки, нарисовала морской прибой.

– Да у тебя талант, красавица, – хрипловатым голосом произнесла эта сухопарая дама, не вынимая изо рта сигарету.

– Где-то училась?

– Нет.

– Тогда будем считать, что мне повезло. Будет хоть кем гордиться на старости лет. А то так всю жизнь учишь, учишь этих… долбней, а они как были, так и остались долбнями. Никакой фантазии, никакой техники, думают чёрт знает о чём, вместо того, чтобы творить. Устала я. Ты же не бросишь рисовать?

– Нет, – ответила Люда, и раздув ноздри, втянула в себя клубящийся над ней ароматный дым.

– А что вы такое вкусное курите?

– "Золотое руно"… С ментолом, – ответила преподавательница, подошла к открытому окну и глубоко затянувшись, с нравоучительными нотками в голосе, продолжила, – но тебе рано ещё об этом думать, девочка моя.

А Людка всё равно любовалась как красиво у той всё получалось – длинные пальцы элегантно сжимали сигарету почти у самого фильтра, рука же всё время была приподнята и находилось возле лица, при каждом выдохе дама, она прищуривалась и с каким-то лукавством смотрела на детишек, стоящих за мольбертами. Именно такой и нарисовала на выпускном экзамене свою преподавательницу её лучшая ученица.

– Я оставлю этот портрет себе на память, если не возражаешь. Его всё равно показывать никому нельзя. Из-за него меня уволят отсюда с волчьим билетом, – распорядилась учительница, свернув лист в трубочку. – Милая моя, ты уже подумала, где продолжишь учиться?

– Хочу попробовать на архитектурный, – ответила Люда – Что скажете?

– Отличный выбор. У меня есть на факультете знакомая, преподаёт рисунок и живопись. Думаю, поможет…

– Никакая помощь мне не нужна!

И действительно, она с лёгкостью поступила, очаровав своим талантом приёмную комиссию на профильных экзаменах, да так очаровала, что после итогового совещания все члены комиссии пошли на должностное преступление, выправив оценки по физике и математике, при том, что Люда не решила правильно ни одной экзаменационной задачки. Но это осталось тайной за семью печатями.

Было приятно ощущать себя лучшей, когда на тебя все смотрят с завистью, шушукаются, обсуждая то, как умело ты орудуешь карандашом и кистью, как быстро схватываешь образ и переносишь его на бумагу. Но был ещё один предмет зависти, переросший позже во всеобщую бабскую ненависть – это её тело. Бог явно не поскупился, создавая его, правда, немножко расслабился, когда работал над мордашкой; оставил зачем-то курносый носик с конопушками, пухлые губки и огромные голубые глаза, увенчав всё это копной густых пшеничных волос.

Но всё это вдруг стало сущей мелочью, в сравнении с той напастью, которая обрушилась на Людку. Она влюбилась. Влюбилась впервые, по-настоящему, с первого взгляда, да так, что аж сердце замирало, когда их взгляды случайно встречались. Миша не понял, почему девчонка задрожала всем телом, когда пригласил её потанцевать на одной из первых студенческих вечеринок, а Люда так крепко прижалась к нему, что он ощутил каждый её изгиб. А не понял, потому что относился к ней так же, как и все остальные, и не замечал, что в его присутствии она просто дуреет. Этот танец был первым и единственным тактильным контактом с объектом её вожделения.

– Меня бесит, что он даже не смотрит в мою сторону, – пожаловалась она Рите. – Меня как будто нет рядом. Я что, пустое место?

– Тебе просто нужно немного подождать, – успокоила та.

И Люда ждала… Именно тогда она поклялась, что любить будет только Мишку и подарит свою девственность только ему. Но всё пошло по совершенно иному сценарию… Клятва была нарушена, пусть и не по её вине, но что она сделала, чтобы отстоять свою честь?

Казалось, что монотонный стук колёс сделает своё дело, но уснуть так и не удалось. Сначала донимал проводник, настойчиво пытающийся всучить свой смрадный чай, потом единственный сосед по вагону, пожилой, безостановочно жрущий дядька, который неотрывно следил за каждым её движением, и мысли его явно были похабные, но больше всего мешала уснуть душевная боль и страх.

Побрызгав на лицо водой и с отвращением почистив зубы в вонючем туалете, Людка вышла на перрон. И хотя Симферополь был очень далеко от моря, всё равно невозможно было избавиться от ощущения, что цель достигнута.

– Поехали со мной, – она даже не сразу узнала в солидном человеке в шляпе, своего попутчика. – У меня служебная "Волга". В миг домчимся.

– Спасибо, дядя. Я сама. На троллейбусе, – отвернувшись, ответила Люда.

– Как знаешь, красавица. Смотри, чтобы потом не пожалела.

– Не волнуйтесь.

Солнце ещё не успело выйти из-за гор, а она уже стояла на алуштинском причале; уставшая, с огромными синяками под глазами от недосыпа и слёз, но всё равно счастливая, ведь перед ней было море, о котором она мечтала с самого детства.

– Тебе что больше нравится – восход или закат? – услышала она за спиной приятный голос, и повернулась; позади неё стоял статный парень с ног до головы облачённый в фирму, но всё сидело на нём как-то иначе, чем на обычных парнях, которым подобные шмотки доставались от родителей и потом приходилось отчитываться перед ними за каждое пятнышко и за каждую складочку. Этому же было явно наплевать, как будто у него этих штанов и курток видимо невидимо. Но шмотки не главное, что не позволяло оторвать от него взгляд. Парень был божественно красив – длинные волосы, лёгкая небритость и гипнотический взгляд.

– Никогда не задумывалась, – покорно ответила Люда, – наверное закат.

– Тогда нам на этот катер. Я возьму твой чемодан?

– А билеты?

– Не волнуйся, я уже купил. Только быстро, отходит через минуту. Следующий будет только завтра утром.

Людка как зачарованная последовала за идущим впереди неё парнем, и ступив на раскачивающуюся на волнах палубу, в то же мгновение почувствовала прилив тошноты, от позора спасло лишь то, что она почти сутки ничего не ела.

– Первый раз на море? – спросил он, заботливо придержав новую знакомую за локоть.

– А что видно?

– С первого взгляда. Пойдём внутрь. Будет прохладно. До Евпатории часа три хода. Сможешь выспаться.

– Мне уже становится страшно. Может и имя моё знаешь?

– Конечно знаю.

– И…?

– Людмила, – улыбнувшись, произнёс таинственный незнакомец.

– Как!? – удивлённо воскликнула она.

– Мало того, я даже знаю твою фамилию, – парень сделал многозначительную паузу. – Брылёва. Я угадал?

– Боже! – Людка вскочила с места. – Я не хочу с тобой никуда плыть! Мне страшно! Откуда? Как ты мог знать? Мы вместе не больше десяти минут. Как?

– Я проник в твоё сознание, – понизив голос, ответил парень, сделав при этом несколько движений руками над головой девушки.

– Так, признавайся честно, ты украл мой паспорт?

– Да не крал я ничего, глупая девчёнка, – он поднял с пола её чемодан и поставил себе на колени. – В пионерский лагерь ездила?

– Конечно… И что?

– Никакой магии, я просто внимательный, – он отвязал от ручки картонную табличку, на которой с помощью трафарета было написано "Люда Брылёва". – Забыла?

– Вот я дура… Мы по ним вещи свои искали, когда их сгружали в лагере. Я же сама эту табличку делала, – Людка повертела её в руках и взглянула на своего попутчика. – Нечестно получается, ты знаешь моё имя, а я твоё нет.

– Меня зовут Баев.

– Просто Баев?

– Да.

– А ты кто?

– Человек.

– Хороший?

– Скоро сама узнаешь.

– А я не пожалею?

– Не хотелось бы.

– А куда мы плывём?

– В самое прекрасное место на свете.

– И мне не нужно волноваться, что ты в этом самом счастливом месте сделаешь мне больно?

– Нет. Наоборот, я сделаю так, что ты забудешь о той боли, с которой сюда приехала.

– Это будет трудно.

– Я постараюсь, – он расстелил на лавочке свою куртку и сделал подушку из свитера. – Ложись, тебе нужно поспать.

Глава четвертая

Учебный год подходил к концу. Об исчезновении Людки уже никто и не вспоминал, поскольку мысли были заняты другим.

– Что будете делать летом, пацаны? – спросил Валера, вальяжно развалившись на лавочке у входа в учебный корпус.

– Меня отец точно припашет в огороде копаться, – угрюмо произнёс Саша.

– Я в деревню, к бабке, жирок нагонять, – ответил Эдик.

– Новый альбом "Цепелинов" вышел, буду снимать, – отчитался Олег, звякнув по струнам гитары, которая всегда была с ним.

– А ты чего молчишь? – спросил Валера, повернувшись к Мишке.

– А давайте поедем все вместе на море… Без предков… С палаткой, – неожиданно для всех предложил он. – Я знаю отличное место.

– Ты охерел? Кто нас отпустит, – в один голос возмутились друзья, но по глазам было видно, что предложение всем понравилось.

Правда и неправдами, убеждением и нытьём, обещаниями и клятвами, но Мишке удалось уговорить родителей отпустить его вместе с новыми друзьями в Крым. Теперь море стало желанным, оно казалось символом свободы и взросления, и не должно было больше ассоциироваться с тоской и скучным однообразием в кругу уставших от отдыха родителей…

Жара… Июль… Крым… Мишка безвольно плетётся следом за родителями, по самые уши извазюкавшись липким мороженым, и тихонечко мечтает о том, как вырастет, и ни за какие деньги не станет отдыхать на море, и детей своих никогда сюда не привезёт. Знали бы папа и мама как сын ненавидел это проклятое море с его палящим солнцем, невкусной едой, вонючими туалетами и истошно орущими цикадами…

Но и он не знал тогда, что родители только из-за него целый год копили деньги, чтобы приехать на южный курорт. Его постоянные воспаления лёгких, ангины, простуды и всё сопутствующее им, сводили их с ума, и доктора, испробовавшие все возможные лекарства, настоятельно рекомендовали сменить для ребёнка климат. Поэтому другого отдыха Мишка и не знал – только море; двадцать четыре дня в курятнике, чуть позже в палатке, и всякий раз изнуряющая жара, постоянные очереди; за едой, за водой, за пивом, а по субботам душный кинотеатр, но чтобы попасть в него вечером, днём нужно было снова выстоять огромную очередь на солнцепёке.

Было лишь одно утешение для Мишки в этот период – возможность купаться. Правда родители зачем-то придумали иезуитскую отправную точку – в море можно было идти только после того, как высохнут трусы, а они сохли так долго…

Как ему нравилось бултыхаться на своём надувном кругу на волнах, опускать лицо под воду и смотреть через запотевшее стекло папиной маски на маленьких рыбок, снующих среди частокола ног и на крабиков, которые прятались под камнями. Хотелось отбросить в сторону круг, нырнуть и потрогать их руками. Но увы, Мишка не умел плавать. Он так завидовал папе, который прыгал с пирса и уплывал почти за горизонт, а потом внезапно появлялся из-под воды с сеткой, до краёв набитой крабами, мидиями и рапанами.

Но вот в один из таких скучных дней, вдоволь назагоравшись и наплававшись, отец взял у мамы деньги и куда-то ушёл. Через несколько минут к берегу, прямо напротив того места, где они лежали на ковриках, причалила лодка, разрушив своим носом недавно построенную сыном каменную крепость.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.