Детство Егорки

Огурцов ещё подождать надо, этот пупырчатый овощ в июньские дни не спешит радовать таёжный край своим появлением. Помидоры тем более медлят, висят себе, маленькие и зелёненькие, не скоро ещё вырастут, не скоро их солнце нарумянит как следует.

Зато в конце огорода поспевает земляника. Как-то мать позвала Егорушку:

– Вот тебе кружка, рви ягодки.

Сын оглядел траву, но ягод не увидал. Он поднял голову и сердито посмотрел на мать.

– Нету ничего…

– Смотри, как надо делать, – сказала мама. Нагнулась и ладонью поддела снизу листочки гусинника и клевера. Между пальцев заалели небольшие зернистые ягодки. Земляника! Она прячется у самой земли, поэтому и название такое получила.

Егорка тоже запустил растопыренные ладошки в траву – и раздобыл несколько земляничинок. Почти все оказались красноватыми только с одного бока – и кисленькими.

Тем временем мать нарвала целый букет прямо со стебельками. Только корешки оставила в земле, чтобы на следующий год проросли и дали новый урожай.

Красные ягоды глянцевито светились на солнышке. Их аромат взволновал малыша и запомнился с того дня на всю жизнь. Вкус у них был сладкий-пресладкий. И через годы, когда Егорка вырос, запах и вкус земляники всегда воскрешали в памяти маму.

Сгущёнка

Однажды мать принесла домой новую эмалированную кастрюлю. Егорушка взял отцову ложку и принялся барабанить по крышке. Получилась славная музыка.

Откуда ему было знать, что это не барабан, а очень дефицитная по военному времени вещь. На заводах делали мины и танки, патроны и самолёты, снаряды и многое другое, без чего солдатам на фронте не обойтись. До кастрюль ли было? А вот, поди ж ты, делали где-то и посуду.

Очередь в сельмаге стояла большая, но женщины терпеливо ждали своей удачи.

Матери досталась кастрюля, а ещё – небольшая плоская жестяная коробочка.

Когда сын настучался вдоволь, отец сделал ножом в коробочке две дырочки. Потом поднял коробочку повыше и сказал: «Открой рот». Егорка задрал голову и раздвинул пухлые губы. В рот полилась тонкая струйка неведомого доселе лакомства. Сказочный вкус запомнился на всю жизнь. И никакие новые сладости не могли затмить того восторга, который малыш испытал, ловя ртом вязкую белую струйку, тянувшуюся непрерывно из жестянки прямо на язык.

И только значительно позже у нового лакомства появилось название – «сгущённое молоко». Коробочка быстро опустела, и ещё не скоро доведётся Егорке вновь испытать подобное наслаждение.

С годами пришло понимание, что это был вкус близкой Победы.

Егоркино «тесто»

Мать ушла из дому, и Егорка остался один. Скучать он не привык, поэтому сразу принялся за дело. Построил из разноцветных деревянных кубиков высокую башню, полюбовался и потом развалил. Весёлый стук деревяшек понравился, и он повторил упражнение. Вот только не все кубики помещались в башню, и она начинала рассыпаться раньше, чем он того хотел. Егорка вытянул сердито губы, махнул огорчённо рукой и стал думать, чем бы заняться дальше.

В большой комнате, которая служила спальней, кабинетом отца и залом для приёма гостей, подходящих занятий не оказалось. И малыш направился в кухню. Перешагнув высокий порожек, очутился в помещении, где главное место занимала побелённая кирпичная печь с чугунной плитой. На плите стоял чайник. Утром мать наливала из него кипяток в стаканы и добавляла заварки, которая была в небольшом пузатеньком чайничке, находившемся на припечке.

Егорка вспомнил, что к чаю мама испекла крендельки. Но в тарелке на столе их не было. Остатки утренней выпечки забрал в дорогу отец. И тогда Егорка решил сам напечь крендельков. Он видел, как мама занималась стряпнёй, и стал повторять её действия.

Малыш сел на корточки возле тумбочки, стоявшей рядом с обеденным столом, и раскрыл дверки. Вот банка с мукой. Он наполнил миску до краёв, чтобы печенюшек получилось побольше.

В лукошке лежали куриные яйца. Их мама разбивала в муку. Разбил и Егорка одно яичко, но этого показалось мало, и в ход пошло второе, а за ним третье и четвёртое.

Попробовал помешать тесто ложкой, но только испачкался. Недолго думая открыл бутылку с противным рыбьим жиром, которым его перед едой поила мать «от рахита». Тесто окончательно слиплось и завоняло прогорклым.

Притомившись, Егорушка решил подкрепиться и стал слизывать с ложки кесиль-месиль. Мордашка от уха до уха разукрасилась не хуже, чем у новогодней матрёшки, которую они вешали на ёлку вместе с шариками и конфетами. Тогда он стал бить оставшиеся яички прямо на пол и глотать желтки.

За этим увлекательным занятием и застала его мать, возвратившаяся из магазина. Она всплеснула руками, бросила сумку на стол и принялась спасать сына, вошедшего в кулинарный раж. Сунула лицом в тазик с водой, похлюпала как следует и больно обтёрла шершавым вафельным полотенцем, а потом дала сыну и пару ощутимых шлепков по мягкому месту.

После этой истории у Егорки недели две шелушилась кожа на щеках, чесалось всё тело.

А что же стало с Егоркиным тестом? – спросите вы.

Мать размешала его как следует, плеснув немного водицы, и напекла крендельков. Вечером, после того как отец возвратился с работы, они всей семьёй пили чай с новым печеньем. А когда отец поинтересовался, почему крендельки отдают рыбой, мать указала на сына:

– Спроси кондитера.

Сын промолчал, только засопел в две дырочки, как паровозик.

Отец всё понял и погладил чадо по вихрастой голове:

– Помощник растёт.

Карта страны

На двери, ведущей из комнаты в кухоньку, висела карта Советского Союза. Изображение великой Родины прикрепили с внутренней стороны, и когда требовалось выйти из комнаты, надо было толкать дверь наружу. Получалось так, словно ты покидаешь страну, отправляясь в огромный окружающий мир.

Как-то отец показал Егорке место на карте, где находится село, в котором они живут. Карта была большая, но сёла на ней не обозначались: не хватило бы места на бумаге. И города тоже не все поместились, только крупные. Ну а самые главные были обозначены кружочками с чёрными точками посредине. Они-то и привлекли внимание малыша.

Для удобства обучения отец поставил сына на стул и сверху вниз стал указывать пальцем на кружочки:

– Ленинград… Москва… Минск… Киев…

Егорушка громко повторял за отцом эти слова. Поначалу не все они получались у него внятными. Легче всего он овладел названиями, включавшими протяжный и звонкий звук «и».

Застав их за этим занятием, мать добавила к уроку океаны и моря, омывающие страну и находящиеся в ней. Егорка внимательно слушал:

– Тихий океан… Ледовитый… Балтийское море… Каспийское… Берингово…

С той поры Егорка веселил гостей, как заправский артист. Забравшись на стул, он начинал водить ладошками по карте и выпевать полюбившиеся слова:

– Ми-и-нск… Ки-и-ев… Ти-и-би-и-ли-и-си-и.

Гости дружно хлопали в ладоши:

– Умница, Егорушка!

Вдохновлённый похвалой, малыш добавлял в «концерт» названия акваторий с любимым звуком. Напоследок он дотягивался ладошками до голубой «шапки», покрывающей страну сверху:

– Я-до-ви-и-тый а-ки-и-ан.

Аплодисменты и смех венчали триумф артиста.

Через много лет он напишет:

Хоть не все ещё дороги пройдены,

Истину я всё-таки познал:

Мир огромен, но не больше родины,

Где я счастье жизни испытал…

Пыль столбом

Дом стоял не на центральной улице села. Тротуаров и в помине не было, люди ходили по заросшим травой обочинам дороги. Тут были свои плюсы и минусы.

Достоинство зелёных обочин заключалось том, что они были довольно широки. Иди себе да сшибай на ходу розоватые головки бессмертника и белые шапочки клевера, топчи на здоровье гусиную травку. Ноги не устают от ходьбы, землица пружинит, травка ласкает босые ступни.

Можно было и взапуски бегать по траве, не боясь пораниться осколками стекла или, допустим, ржавым гвоздём. Народ не то чтобы аккуратно себя вёл, соблюдая чистоту и порядок, – просто все жили скудно, берегли стеклянную посуду, не разбрасывались нужными в хозяйстве железками. Да и консервных банок не валялось без дела в зарослях полыни или чабреца: в банку ведь можно положить тот же гвоздик, гайку или болтик – в хозяйстве всё пригодится.

Правда, когда дождь ливанёт, вода тут же сплошь покроет обочины. О кюветах речи тоже не было. Прыгай через лужи, раз тебе надо куда-то двигаться.

Это летом. Другое дело зимой. Сугробы наметало у каждого забора чуть ли на высоту жердяных прясел, переплетённых ивняковыми лозинами. Редкие тропинки от калиток и ворот вели прямиком к дороге, которую худо-бедно расчищали иногда от снега тяжёлым деревянным стругом, волочившимся за трактором «Сталинец». А если забуранит на неделю, то и на дороге такие сугробы наметёт, что не узнаешь сразу, где тут проезжая часть.

Но сейчас июль – макушка лета, как говорит отец. Жара стоит такая, что все куры попрятались под терраску, лежат там в пыли и прохладе, даже не квохчут. Егорушка заглядывал за крыльцо, где был лаз под настил. Куры разевали клювы и закрывали серой плёнкой глаза. Наверное, смотрели свои куриные сны, даже яички нести не хотели в гнёздах, которые отец им сделал из старого сена. Егорушка любил яички, еда сытная. Мама с яичками вкусные калачики да плюшки печёт, хотя и не так часто, как хотелось бы.

И соседский Шарик забрался в тенёк за домом. Лежит на боку, лапы вытянул, тощенький живот выставил. Красный язык с белёсым желобком посередине вывалил чуть ли не до земли. Дышит часто: «А-ха-ха-ха-а…»

Всем жарко!

Вдруг в конце улицы заурчал грузовик. Егорушка знает, что сейчас за полуторкой потянется клубом пыль. А это интересно. Машины по их улице ездят нечасто, развлечений мало. С соседскими мальчишками он любил встречать проезжающие автомобили. Особенно нравились грузовики: они так напылят, что аж до неба достаёт. Легковушки так не могут, да и появляются редко, не каждый день увидишь «эмочку», на которой ездит главный начальник района. Чего ему тут делать? А за трактором пыль слабенькая, ползёт как черепаха, можно даже бегом обогнать.

Выйдя за калитку, Егорка стал ждать полуторку. Вон и соседский Васька тоже выглянул.

Как только грузовичок проехал мимо, оба мальчика кинулись на дорогу – и исчезли в клубах пыли. Васька не видит Егорку, Егорка – Ваську. Пыль забивает нос и слепит глаза, забирается в рот и скрипит на зубах. Вкуса у неё никакого. Зато так славно пахнет отработанным бензином. Голова кружится, и в носу чешется, хочется чихать.

– Ап-чхи! – принялся Егорка прочищать носопырку.

Пока он чихал, мать выглянула из окна и увидала эту картину. Не мешкая прибежала и ухватила сына за руку.

– Ждёшь, когда тебя микробы съедят? А ну-ка – домой, мыться!

В гостях хорошо…

Сызмала Егорушка сообразил, что ходить в гости не только интересно, но и полезно. Особенно когда в Сосновку приехали две выпускницы из московского медицинского института, которых отец пригласил на работу в районной больнице. Поселили молодых врачих в избушке напротив дома заведующего райздравотделом. Тесновато, но для незамужних да бездетных это не в тягость.

В новеньких женщинах всё было необычно. Среди деревенских обывательниц они резко выделялись модными шубками, лакированными ботиками и пуховыми шапочками. На руках – кожаные перчатки. И волосы москвички завивали в мелкие кудри. Это тебе не овчинные полушубки носить, топотить по снегу валенками и кутать голову в шерстяной платок грубой домашней вязки. Про перчатки у деревенских и речи нет, обходились рукавичками из козьей шерсти. Не так фасонисто, зато тепло.

А какие у них имена! Одну из подружек, высокую и светловолосую, звали Римма. Звучно, не правда ли? И у второй, пониже ростом и брюнетистой, имя было тоже необычное – Нелли.

Было это зимой, когда Егорка осваивал жизненное пространство по третьему году после появления на свет. И так вышло, что однажды тётя Римма и тётя Нелли пригласили Егорку к себе, после того как вечером, после дежурства в недавно построенной больнице, они погостили у Егоркиных родителей. Мать не возражала, отец тем более. Пусть начинающие медики привыкают к детям. Возможно, кто-нибудь из них станет педиатром – в таёжном краю детских врачей вообще не было.

В гостях Егорке очень понравилось. Правда, игрушек не имелось, зато на этажерке стояли толстые книжки. А в журналах на тумбочке было много цветных рисунков и фотографий.

Особенно понравился Егорке чай, которым его угостили. И даже не сам напиток, а печенье и конфеты, купленные в столичном «елисеевском» магазине. Новизну новых ощущений малыш воспринимал прямым способом – на вкус и цвет. Ещё бы! Печенюшки, посыпанные маком, он доставал из круглой коробочки, а каждая конфета оказалась завёрнутой в две обёртки. Сверху была бумажка с медвежатами на поломанном дереве, а снизу похрустывала блестящая фольга.

– Ешь, кареглазик! – потчевала Римма, целуя Егорку в пухлую щёчку. – От шоколада ещё никто не заболел.

И сама не забывала лакомиться.

Нелли с другого бока подкладывала да подливала. Тут же стояла вазочка с мёдом, которым девушек угостил местный пасечник, приезжавший на медосмотр. Мёд Егорка особенно любил.

Наевшись до отвала, Егорушка начал помаленьку клевать носом. Подружки о чём-то пошушукались и закончили тайные переговоры довольными улыбками.

После этого гостя уложили на кровать и укрыли тёплым одеялом. Наш герой тут же и заснул.

Тётя Римма оделась и быстренько сбегала через улицу к родителям Егорки. Не знаю, о чём она там говорила с матерью уснувшего «мужичка», но решено было не тревожить малыша до утра.

Проснулся Егорка между двух тёплых женщин. Это его весьма поразило, поскольку вчерашний вечер растаял в памяти, как снежинка на ладошке. Но где было ложиться хозяйкам – ведь кровать-то в доме одна. Хорошо, что большая.

Пока топили печку и грели чай, Егорка оставался в постели, не решаясь выбраться на холодный воздух, которым тянуло от заиндевелых окошек.

За этим занятием и застала его мать, прибежавшая спозаранок забирать сына. Она наотрез отказалась от угощенья:

– Чай и у нас есть!

Егорка был быстренько облачён в зимнюю одежонку и доставлен домой.

Так закончился первый выход Егорки в гости. К сожалению, второго случая не представилось. Что-то маме не понравилось во всей этой истории. Только вот что? Этого Егорка долго не мог понять. В гостях ведь так хорошо… Лишь много позже узнал он поговорку: «В гостях хорошо, а дома лучше».

Правда, не было дома таких вкусных конфет и таких симпатичных тёти Риммы и тёти Нелли. Но это не беда, мама всё равно самая красивая на свете, даже если и сердится.

Уголёк из печки

Вечером отец растапливал печку. Егорушка любил смотреть, как это делается. Много интересного происходило на его глазах.

Вначале отец приносил со двора охапку поленьев и сбрасывал на жестяной лист, прибитый перед печкой. Ещё осенью отец привёз на Гнедке берёзовые брёвнышки, а потом распилил их на небольшие чурки. Вообще-то пилил он не один. Поскольку пила была двуручная, Егорушка ухватывался за рукоятку и помогал по мере сил.

«Вжик!» – пила уходила от Егорки. «Вжик!» – прибегала снова. И хотя работать одному было гораздо легче, чем тягать сына вместе с пилой туда-сюда, отец довольно улыбался. Помощник растёт!

Колоть чурки острым топором Егорке не разрешалось. Зато таскать чистенькие белые полешки к забору – это пожалуйста. Здесь они укладывались одно на другое между вбитых в землю кольев. Получилась дровяная стенка выше Егоркиного роста. Колья не давали сооружению рассыпаться. Сверху дровишки накрыли от непогоды старыми досками. Всё, поленница готова!

Вот из этого запаса и брались зимой дрова.

На растопку холодные и заснеженные поленья не годились. Для этого дела у дымохода возле трубы на припечке со вчерашнего дня сохли три полешка. Отец брал большой кухонный нож и принимался щипать лучину.

Затем открывал дверцу, сгребал в кучку оставшуюся после утренней топки золу, большая часть которой проваливалась сквозь колосники в поддувало. Остатки железным совком ссыпал в ведро. На очистившееся место клал скомканный газетный лист и поверх него строил из лучины некое подобие колодца.

На самом верху печной трубы вытягивалась наружу закопчённая чугунная вьюшка.

Дальше начиналось самое интересное. Из небольшого кожаного мешочка, затянутого ремешком, отец вынимал маслянистый серый камень кремень. Вслед за ним появлялась острая железячка, так называемое кресало. И напоследок извлекалась лохматая обгорелая тряпочка – трут. Приладив тряпочку поудобнее, отец принимался чиркать кресалом по камню.

Весёлым снопом сыпались искры. Тряпочка начинала тлеть. Отец раздувал огонёк и быстро совал в печку. Вспыхивала бумага, среди лучин занимался маленький пожар. Сбоку придвигались принесённые поленья. Дверца захлопывалась, зато открывался вход в поддувало. Воздух устремлялся вверх, и в печи начинался весёлый треск.

Мать ставила на плиту чугунок с очищенной картошкой, залитой водой. Это значило, что на ужин будет любимая Егоркой толчёнка. Корова Зойка доилась хорошо, хотя давала меньше, чем летом, зато погуще и посытнее. «Молоко у коровы на языке», – говорила мать. Сколько Егорушка ни смотрел, но на языке у Зойки ничего, кроме сена, не видел. Но мать зря говорить не станет, приходилось соглашаться.

В кухне постепенно делалось теплее. Чугунок начинал булькать и пускать пар. Рядом закипал чайник. На сковороде шкворчало сало и жарился лук.

Отец присаживался на корточки, доставал из кисета сложенную гармошкой газетку, отрывал листок и сгибал его. Потом ухватывал щепоть махорки и сыпал дорожкой на получившийся желобок.

Егорке нравилось наблюдать, как отец проводил языком по краю листочка, ловко закручивал махорку в длинную колбаску и зажимал один конец пальцами. Не первый раз видел Егорка эту картину, но всё-таки волновался, получится ли у отца хорошая папироска-самокрутка.

Открыв печную дверцу, отец, поплевав на пальцы, вытаскивал мерцающий чёрно-красный уголёк и прикуривал от него. Щипцы, стоящие в уголке у печи, оставались без дела.

Выпустив первую струю дыма в печку и кинув туда же уголёк, отец вставал и, накинув полушубок, выходил на крыльцо.

– Шапку надень! – ворчала вдогонку мать.

Отец возвращался и нахлобучивал на голову рысий малахай.

Мать обращалась к сыну строго и внушающе:

– Не учись дурному. Мало ему язвы желудка, так туберкулёз решил заработать.

Она толкла в чугунке сварившуюся картошку, накладывала в тарелку и придвигала к сыну.

– Хочешь быть здоровым, никогда не кури!

Егорушка лил из кружки в тарелку молоко, мешал ложкой и начинал уминать содержимое. Сегодня и пшеничного хлеба вдоволь. Не беда, что серый, зато вкусный.

Вскоре возвращался отец, пахнущий морозом и табачным дымом. Они с матерью заправляли картошку жареным луком со шкварками и принимались догонять сына, уже стучавшего ложкой по очищающемуся дну тарелки.

Напоследок стоит сказать, что многих слов, которыми мы описали всё происходившее, Егорушка ещё не знал. Это позже он проведает про кремень, кресало и трут. И про печную вьюшку на трубе, и про кисет с махоркой.

В похвалу нашему герою скажем, что, как бы ни был ярок и увлекателен пример отца, серьёзным курильщиком Егор не стал. Так, побалуется в подростковую пору да на том и успокоится.

Зато научится на рыбалке по-отцовски вынимать из костра уголёк и перебрасывать его с ладони на ладонь, восхищая и пугая дочек. Для него это был не простой уголёк, а родной, отцовский.

Чья мама красивей?

Сосед Колька Кугаёв всего-то на полгода старше Егорки, а постоянно задаётся. Всё ему не так, всё поперёк сказать норовит. Хлебом не корми, а дай проныть противным голосом: «И не-е-ет…»

С чего он взял, что самый умный?

В этот день спорить было особенно некогда. Играли в жмурки с Колькиной сестрёнкой Валькой и Мишкой, который через дорогу живёт. А потом Федька Чучук пришёл. «Чуча вадя! Чуча вадя!» – закричали все и побежали прятаться в заветные уголки большого двора. Пока Федька озирался своими узенькими китайскими глазками и заглядывал в стайку, каждый застукался. Но смышлёный новичок быстро сообразил, кто где прячется, и во второй раз не оплошал.

Чаще всего теперь вадить доставалось Вальке. Девчонке угнаться за быстроногими пацанами нелегко, чего там.

Потом матери закричали детей на обед. Двор опустел.

Первыми возвратились на арену игр Колька и Егорка.

Сыто отрыгивая наглотанный в спешке воздух, Колька почему-то заявил:

– Моя мамка самая красивая!

«Чем это она его так накормила?» – подумал Егорушка. Но спросил о другом:

– Новое платье, что ли, пошила?

Колька поморгал выцветшими ресничками, наморщил лоб и ответил по-взрослому:

– Она воопшэ.

– Киселя сварила, наверно? – продолжал догадываться Егорушка.

– Компот у нас. С погреба, холоднючий!

Аргументы вроде бы весомые, но не убедительные. У Егорушки, например, за обедом была вкусная окрошка на домашнем квасе, со сметаной и укропчиком – только что с огорода. И кисель голубичный с тарочками. Не хуже компота.

Пришлось ещё уточнить у задравшего обгорелый конопатый нос Кольки:

– Конфету дала?

Колька почмокал губами, сглотнул слюну и признался:

– Я уже съел. Больно сладкая, чтобы сосать долго!

– Дунькина, что ли, радость?

– Ага, Катькина… – хмыкнул задавала.

Получилось смешно, потому что в большой семье Кугаёвых кого только не было: и дед Василий, и бабка Капка, старший брат Вовка и младшая сестра Валька, и кривая на один глаз тётка Катерина, холостая девушка средних лет. И отец с матерью, понятное дело. Если на каждого по конфете, большущая горсть получится даже самых дешёвых подушечек под народным названием «дунькина радость».

Облизав липкие от съеденной конфетки пальцы, Колька уставился на Егорку. Чего, мол, скажешь?

Пришлось Егорушке напрячь извилины. Для начала он дожевал вынесенную из-за стола тарочку, хотя мать строго запрещала таскать еду во двор. Потом с гордостью сказал:

– А у моей мамы коса толстая. И длинная. Гребёлкой до-олго расчёсывает.

Против этого крыть Кольке нечем. У его матери, тётки Василисы, волосы короткие. И чёрные, будто она только что вылезла из-под своего ЧТЗ. Трактористке длинная причёска ни к чему. Гребёлка нужна только держать волосы на затылке.

Какая уж тут красота…

Пока Колька хлопал глазами, Егорка соображал дальше.

Его мать работала бухгалтером, поскольку после школы-десятилетки окончила курсы счетоводов. Вообще-то мечтала поступить в институт на химика, но война помешала. Правда, об этом Егорка узнал позже. А тогда он нашёл другие доводы, самые веские:

– Моя мама добрая! И поёт красиво.

Колька мысленно согласился: добрая, это правда. Егорку не бьёт. Самому-то Кольке нередко доставалось от уставшей мамки шлепков за проказы. Но отступать в споре он не привык. И крикнул во весь голос:

– И моя тоже! Как заспивает «Роспрягайтэ, хлопци, коней…», так дед с бабкой плачут. Вот какая!

Вот и поспорь с этим Колькой. Ох и вредный!

КУДА ВЕДУТ РЕЛЬСЫ

Паровоз закричал

Окончилась большая война, во время которой появился на белый свет Егорка. Только-только исполнилось ему в начале мая два года, как через пять дней в измученную страну пришла Победа над немецкими фашистами. А там и Япония капитулировала в начале сентября.

В ту пору родители надумали навестить бабушку Марию, проживавшую в Хабаровске. Первое серьёзное путешествие ошеломило малыша, столько прибыло новых впечатлений.

Потрясения нахлынули с самого начала. Очутившись на перроне станции, откуда им надо было отправляться в путь по железной дороге, первым делом Егорушка увидел паровоз. Оправдывая своё название, большущая машина выпустила облако пара и оглушительно закричала страшным железным голосом.

Егорушка испугался и крепко прижался к матери. На глаза навернулись слёзы, а когда паровоз дал второй гудок, герой нашей повести и вовсе реванул. После знакомства с локомотивом долго ещё в последующие годы он боялся приближаться к страшной машине и, завидев клубы пара, спешил закрыть ладонями уши.

Дальнейшие детали поездки поблёкли в сравнении с первым впечатлением. Хотя ещё один эпизод впечатался в сознание. Уже внутри вагона Егорушка прищемил в дверях палец. Хорошо, что пальчик был мал, – кость осталась цела, лишь кожу поцарапал в расхлябанном дверном проёме.

Сын с матерью расположились вдвоём на нижней полке. Отец устроился над ними на верхней. Егорушка угрелся под маминым боком и быстро заснул. Наверняка ему приснился паровоз, но не будем догадываться и делать из себя всезнаек. Свои ночные видения он ещё не научился рассказывать. А мать, лёжа на краю постели, поправила подушку, чтобы сыну осталось на ней побольше места. Себе же под голову приспособила прикрытую полотенцем сумочку, в которой лежали документы и деньги.