Молодая рыжая сука, жившая в покосившейся хибаре одной деревенской четы стариков, как-то обрюхатилась на стороне, не понятно от кого – собак в этой части деревни почти что и не было. Но, так или иначе, живот у неё вздулся, а сама она остервенела. Никого не подпускала близко к себе, рычала, еду требовала со злобой, жрала жадно, торопясь. Стариков своих запугала до полусмерти. Милая пушистая зверюшка вдруг превратилась в косматого волка. Хозяева обходили собственную собачку, прижавшись задами к стенам.

Прошло время, сука, поняв, что «час настал», слабыми лапами неуклюже поволокла огромное, жирное и сальное, брюхо в подвал.

Старуха тем временем шла на завод. Дед оставался дома, он не работал. Вернувшись под вечер, старуха застала мужа на крыльце дома, дрожащего от холода, дымящего вонючую самокрутку, с идиотским выражением лица. Она уже решила, что он пьян, уже завелась, уже ведь и замахнулась, не обращая внимания, на странный жест старика в сторону дома, как вдруг на весь их двор раздался звонкий младенческий рёв. «Проснулся…!» – простонал старик и наглухо закрыл ладонями уши. Старуха побледнела, платок вдруг скатился с её дыбом вставших длинных бесцветных волос. Она боязливо спустилась в тёмный подвал и то, что она там увидела, приняла сначала за обман зрения, морок. Но глаза постепенно привыкали к темноте, картинка становилась только чётче, не желала обращаться во что-то иное. В огромной, вонючей и сырой куче рваного белья лежал новорожденный человеческий ребёнок, его вылизывала, как щенка, вдруг похудевшая рыжая сука. Пуповина была перегрызена. Тут ребёнок прижался к собачьему соску и замолчал, закрыв свои тёмные глазки. «Ну и что думаешь?» – раздался голос мужа из-за спины старухи, та в ответ рухнула без сознания.

***

В ту ночь в злополучном подвале перебывала половина деревни. Выдумывая, что да как, несли ужаснейшую чушь и ни к какому человеческому общему мнению не пришли. Павел Хват даже напился чего-то вдруг.

Ребёнка у собаки забрать не получалось. Она рычала, лаяла и даже пару раз пыталась укусить деревенских. Так прошло несколько самых бредовых в жизни тех стариков дней. Оба они поседели ещё больше и едва не спятили. Безымянная сука, казавшаяся им теперь едва ли не сатаной, как ни в чём не бывало приползала, слабая, на террасу, жрала и уходила обратно к детёнышу.

Ребёнок по виду был обычный новорожденный человечек, этакий мясной овощ; без силы сжимал кулачки, зевал, широко открывая пустой рот и громко, истошно, безумно орал, когда хотел собачьего материнского молока, а суки не было рядом.

Однажды старики схитрили: позвав несколько крепких, дубоватых деревенских забулдыг, поставив им по бутылке, попросили поймать в руки одичавшую тварь-суку, чтобы они смогли вынести ребёнка из затхлого сырого подвала. У плана не было логического финала: мужики сподобились и впятером схватили собаку за лапы и даже хвост, но что с нею делать дальше они не знали. Старики шустро вынесли ребёнка вместе с частью невыносимо вонючего обосранного тряпья на улицу. Сука тем временем, взбесившись, вдруг вырвалась из некрепких посиневших рук, повалив всех мужиков на грязь. Одного укусила за ногу, второму оцарапала рожу, другому прокусила ухо и что было сил рванула на улицу, проломив доски в низу непрочной деревянной подвальной двери.

Старики разворачивали один вонючий слой импровизированных пелёнок за другим, как вдруг на них напрыгнула сзади рыжая псина, повалив на грядки. Собака, рыча, скрипя зубами, оглядела ненавистных хозяев и, взявшись зубами за край пелёнок, подняла всего ребёночка и, медленно, осторожно, втащила его в дом, на кухню.

***

Так у стариков и появился этот мальчик. Имени у него поначалу тоже не было, поскольку ни старики, ни кто-либо из деревенских не ассоциировали пацана ни с человеком, ни с животным. Он был как странного вида собака, которая вдруг могла встать на задние лапы и приняться самозабвенно и с вдохновением ковыряться пальцем в носу. Однажды дед, влив в себя бутылку-другую, резко схватил пацана (которому пошёл тогда уже пятый год), дико нёсшегося на четвереньках по дому, поднял перед собой и принялся за что-то там отчитывать. В ответ пацан впился зубами старику в шею. Так и родилось броское и навсегда прилипшее к пацану имя-прозвище: Сучара.

Сучара носился голый по деревне, то на четвереньках, то на задних лапах, играл с собаками, иногда рычал и лаял на них или с ними – на прохожих. Другие дети, не местные жители и всякие чиновники из обкомов, приезжавшие на различные проверки и семинары, не знали всей правды и, не без основания, считали парня просто сумасшедшим. А тому было наплевать: он спокойно себе валялся в лужах и гонял кошек. А вечно пьяный с тех пор Павел Хват всегда махал этому маугли рукой, когда замечал. Тот же Хвата почему-то боялся. Ни о школе, ни об образовании, ни о чём-либо подобном для пацана старики и не думали. Конечно, нет, это никак невозможно. Это просто пёс, сучий выблядок. Хотя кое-как разговаривать, носить одежду, ходить на ногах и даже по-человечески ходить в туалет парень немного выучился, но всё равно от зверя в нём было больше, чем от самого гнилого человека.

***

Когда Сучаре исполнилось тринадцать, рыжая сука, за всю свою жизнь так и не заимевшая самой паршивой клички, сдохла. Сын её тогда впал в апатию. Молча, совсем по-человечески, он взял лопату, тело матери, отнёс в лес и там закопал. Можно сказать, по-христиански. Вернувшись домой, он, опять-таки совсем как человек, напился, расплакался, дрожа обнимал своих осунувшихся за эти годы стариков. Те всё боялись, что он их сейчас же съест. Потом вдруг решительно собрался и, шатаясь, куда-то вышел в ночь.

Двинулся он к дому Павла Хвата. Тот много лет назад переехал в деревню из соседнего города, приобрел на все сбережения домик, нашёл работу и тихо себе жил, никого не зная, ничем не интересуясь. Пока вдруг лет десять назад не запил горькую и не скатился в какое-то бесноватое состояние.

Хват молча, не удивляясь, впустил пьяного Сучару и усадил за стол.

– Мать умерла, – тихо, глядя в стол, сказал пацан.

– Знаю, – ничуть не смутившись, ответил Хват.

Он закурил сигарету и хитро поглядел на Сучару, даже не пытаясь скрыть ухмылку.

– Она всё объяснила…

– А что, собаки умеют разговаривать?

Сучара злобно воззрился на мужика. Тот, крепко затянувшись, не удержался и подавился, хохоча. Кулаки пацана инстинктивно сжались.

– Ой, пацан… Что-то не то, на самом деле, с природой. Совсем не то… – проговорил, успокоившись, Хват. – Я кажется, вижу, что ты задумал… Не смей даже, я сам когда-то своего отца…

Он не успел договорить: Сучара вскочил с места и перегрыз мужику горло. Кровь брызнула на рябое чёрно-белое изображение Пугачёвой в телевизоре, табачный дым заструился из рваных ран. Хват рухнул, булькая кровью, на пол. Сучара, вытер рукавом окровавленную пасть, отдышался, выключил старый телевизор и вышел из хаты.

***

Убийство Хвата ни на кого не произвело впечатления. Белые халаты увезли его синий труп, и хрен с ним. Ментам всей деревней мозги пудрили. Все ведь понимали, кто учудил, но никто не хотел ничего менять, никому не нужны были проблемы, и пьяницу этого никто не жалел.

Парень, лишившись суки-матери, стал постепенно очеловечиваться: одевался, ходил по-человечески, речь его становилась понятнее, старикам стал помогать с огородом и хозяйством. Те себе ощущали точно бы гусями на откорм, всё ещё не доверяя своему домочадцу.

Но всё оказалось непросто для парня: жизнь не предоставила ему возможности начать всё с нуля. В это время у него началось половое созревание, и животные гормоны, дикие инстинкты показали, так сказать, собачий оскал. Его распирало от незнакомого ему злобного, агрессивного чувства. Он хотел грызть, рвать, крушить и не мог понять ни капельки, что с ним происходит. Он бился с разбегу о стены, терся об них пахом, кусал свои руки до крови, но ничто не могло унять его. А потом он почувствовал Запах. Запах собачей течки. Весной собаки воняли этим гипнотическим ядом на километры. Так же воняли и деревенские девушки, те же суки, только в юбках. Раньше он этого не замечал. И постепенно в его полузверином мозгу начала выстраиваться картина земного бытия. А главное – он осознал поступок своего отца.

***

С тех пор к деревенскому доктору сплошным потоком идут беременные девчонки, девушки и даже взрослые женщины. Все суки в округе и даже в соседних деревнях принялись нести потомство безостановочно. Всех этих никому не нужных слепых щенков уже даже не выбрасывали в реку, как раньше. Её воды живо заполнились их шерстяными трупами, и походить это всё начало на какое-то зловонное болото. Теперь щенков закапывали, держа бесящихся матерей на поводках, прямо живыми, на садовых грядках или задних двориках – в качестве удобрения.

Пока что все собаки рожали собак, а немногочисленные девушки, решившие сохранить в живых плод, – маленьких людей. Но, говорят, в лесу стало слишком много волков. Постоянно слышен их вой, один огромный, несмолкаемый, заполняющий собою весь лес. А может, это и не волки уже, а нечто совсем иное?

Москва

Осень 2009

В свете звезды Новый Афон

Анечке

По дрожи в ногах моё сознание определило, что капсула сна уже «откинулась», сквозняк вентиляции защекотал мне пятки, и я проснулся. Я медленно раскрыл веки, и тяжёлый искусственный свет гирями рухнул на мои глаза.

Некоторое время я тупо смотрел вверх, в некогда стерильно-белое покрытие капсулы, и думал: «Где я? Это не похоже на мой дом! Что такое случилось? И где мама?». Постепенно я вспоминал, что всё это уже в прошлом. Постепенно, медленно-медленно, год за годом, всё восстанавливалось в памяти, как бы не было это грустно. Да, это не Питер, это не мой дом, не моя квартира, не общежитие и даже не та комнатка, что я снимал некогда со своей девушкой. Это снова тот же подсвеченный потолок, всё той же капсулы для сна, который я вижу, просыпаясь, уже несколько лет, и я всё не могу привыкнуть к этому. Мне пришлось пожертвовать Землёй, чтобы найти новую Землю… Тьфу! Каждый раз, когда я объясняю это самому себе, у меня ничего не выходит.

Выбрался из капсулы, размял спину, потряс поочередно всеми частями тела – руки, ноги, голову – и огляделся. Как и было запрограммировано, в очередное моё искусственное утро пела группа «Браво»: «Любите, девушки, простых романтиков, Отважных летчиков и моряков…”. Я сонно, весь почёсываясь, осмотрел центральную панель – цифры сквозь полузакрытые веки рассмотреть не получилось, но я увидел, что все датчики горят зелёным, а значит, сбоёв нет. Впрочем, если бы они и произошли, бортовой компьютер разбудил бы меня пораньше. Хотя эта штука, конечно, называется не «бортовой компьютер», но я уже и забыл? как именно, да и без разницы – главное, что эта штука работает.

Оглядев все до одной лампы и панели, я убедился, что пока я спал мой «Хаммурапи» верно двигался сквозь парсеки космической пустоты по назначенному курсу. Настроенный мною будильник продолжал петь песни древней-предревней группы, а я принялся за зарядку. Через некоторое время, когда я даже немного вспотел, принялся отжиматься, и вдруг, оттолкнувшись в очередной раз от пола, я оттолкнулся так сильно, что взлетел и, опешивший, повис в воздухе, посреди корабля. «Опять вырубилось притяжение!» – подумал я, и, словно ныряльщик, погрёб руками к центральному пульту.

– Ты мой драндулетик, ты мой маленький вредина…! – ласково обратился я к панели и, в частности, к самому кораблю и врезал, как смог в невесомости, по уже отбитой кулаком и поломанной части панели.

К сожалению, как-то, в нештатной ситуации, я в запале ударил по этой части основной панели запасной трубой, и с тех пор единственный способ взаимодействовать с ней – только удар кулаком. Просто под панелью находится пучок проводов, который из-за моей глупости теперь повреждён, и по-другому теперь по этим проводкам нужный сигнал никак не послать. После удара послышался странный звук, будто старый автомобиль заглох. Хотя я слышал подобное уже много раз, я всё равно испугался, что система выдаст какую-нибудь ошибку, или программа слетит, или вообще что-нибудь, действительно как в ржавой колымаге, заглохнет. Но всё обошлось. Удар, принятый консолью управленья за нужную команду, сработал как надо: корабль чуть тряхнуло, и я упал на пол. Я поднялся, осмотрел все данные на приборах – корабль продолжал двигаться по курсу.

– Дурак, – пропыхтел я и побрёл умываться.

Дезинфекция, рентген, душ и старая добрая чистка зубов допотопной зубной щёткой, словно обезьянка – прутиком.

– Выключить будильник! – крикнул я с полным ртом зубной пасты, заметив, что будильник продолжает петь.

– Этот город самый лучший город на Земле, – напевая, я вышел из душевых кабин – их в корабле по десять мужских и десять женских, впрочем, я ими всеми пользовался один.

Закрыв душ, я, в чём мама родила, пошёл к гардеробу, а из запертого душа послышалось шипение дезинфекции. Я нажал на еле приметную кнопку в стене, и из стены выдвинулся мой «гардероб» – штук двадцать-тридцать одинаковых униформ, очищенных и стерилизованных за «ночь» совершенно одинаковых комплектов. Кривляясь и хмыкая, я изобразил, будто выбираю, какой именно «костюм» надену сегодня. Всё-таки «определившись», я расчехлил один из пакетов – оттуда всё ещё несло хлоркой и мылом – и нарядился в свою стандартную форму.

– Зеркало! – крикнул я – отечественная техника не воспринимает тебя за человека, если на неё не наорать.

Передо мною возникла зеркальная голограмма, и я осмотрел свой внешний вид.

– Красавчик, – иронично подытожил я и отключил голограмму кликом пальца.

За эти… пять-шесть лет я приучился разговаривать сам с собой. А иначе просто никак в одиночку. Нет, вообще в систему встроен искусственный интеллект, но в отличие от западных «Jarvis» или «Gerty», наш «Иванушка» оказался и плохим помощником и плохим собеседником, тем более всё время выигрывал меня в «Эрудит», так что в тишине оказалось гораздо лучше.

Всё как всегда, несколько тысяч дней подряд – всё так же. Я устал. Я соскучился по Земле, по родной планете. Я соскучился по родному серому Петербургу. По семье. По друзьям. По моей любимой даче. Сейчас я бы всё отдал, чтобы собирать с бабушкой облепиху в саду, чтобы собирать колорадских жуков с картофельного поля и бросать их в ведёрко с бензином… Какой же я был тогда безрассудный. Ну с чего я взял, что выдержу всю эту космическую одиссею? Я помню, как плакали мои родные, а я, весь переполненный гордостью, что буду покорять космические пространства, убеждал их: «Да, меня не будет с вами много лет, но это того стоит! Я буду искать Новую Землю! Вы должны понять!». Они не понимали, и я теперь совсем не понимаю. Преодолеваю галактики, квазары, скопления звёзд разной степени развития… и ничего не понимаю.

Усевшись за основной пульт, я хрустнул пальцами, протёр глаза и, сделав пару махинаций пальцами в воздухе, запустил программу 3D-отображения карты. Когда-то давно – я уже и не помню, когда именно, – окончив Научно-исследовательский испытательный центр подготовки космонавтов имени Гагарина, я согласился на долгосрочное участие в экспериментальной научно-исследовательской программе под неприлично глупым названием «Searching for a New Life»… и умчался. Моя задача (как и многих других, мне подобных дурачков) – найти объект под кодовым названием «Первопланета». Не очень-то и кодовое название, да? Там ещё есть несколько дополнительных: «NewEarth», «Новоземля», «Титан», «Прометей» – суть ясна, да? Человечество ищет новое пристанище. Или просто ещё одно. Земля… или как теперь она называется у нас? Земля-1? Терра? В общем, Земля переполнена, и вся изрыта дырами чуть ли не до ядра. Вирус, под названием «люди» уже уничтожил один крохотный атом бытия и теперь хочет размножаться, а я – один из тысяч маленьких жгутиков, тянущихся во все стороны вселенной.

Не знаю, для чего я готовился быть космонавтом: с такой умной программой на корабле управлять им мог бы и школьник. Я здесь скорее выполняю функции охранника, или дворника – смотрю, чтобы всё было в порядке. В случае неполадок – жму нужные кнопки, и всё продолжает работать дальше. «День» (искусственный, конечно, симулируемый лишь для того, чтобы я не спятил от отсутствия дня и ночи) – мой корабль, «Хаммурапи», еле движется в очередной галактике, я считываю все данные и нажимаю кнопку «Двигаться к следующему объекту». «Ночь» – я сплю в защитной капсуле для сна, а корабль высчитывает по карте возможности максимального ускорения и делает моментальный скачок. «День» – я просыпаюсь и ознакомляюсь с описанием очередной галактики, сверяю данные… И так уже несколько лет. Я не жду сюрпризов от этой жизни. И… я вроде бы знаю, что выполняю великую благую цель, и что в космосе прячутся миллиарды нужных человечеству планет, и что есть где-то – обязательно! – инопланетная жизнь… вот только, боюсь, я раньше умру, чем достигну цели. Но я так хочу увидеть маму…! Я так хочу замёрзнуть и простыть под питерским дождём! А потом закутаться в плед, лежать на кровати и смотреть в серое окно, любимое серое окно, за которым любимый серый город…

– Итак… – я вгляделся в карту «звёздного неба» очередной галактики.

Галактика Змееносец-13… Названа так потому, что является тринадцатой идентичной по отношению к Змееносец-1 галактикой. Змееносец-1 находится недалеко от нашей, поэтому и назван более-менее благозвучно, а не как-нибудь наподобие «PXZR-878-9z». Я был в нескольких Змееносцах – им всем не повезло: каждая из этих галактик – это как будто проклятие целого рода – пережила какую-либо катастрофу, и ни жизни, ни пригодных для человечества планет там не оказалось. Объект интереса Змееносца-13 – вещала мне сводка – Possible Supernova – PSN2013Z второго типа, спектральный класс K, кодовое обозначение «Афон».

Миллиарды лет назад эта система имела две широкие двойные звезды – Афон и Новый Афон, вращавшиеся вокруг общего центра масс. Десять парных планет двигались вокруг двух звёзд этакой «восьмёркой», а не вокруг, как в нашей солнечной системе. Потом сверхновая Афон, будучи гораздо более старой звездой, нежели соответственно названная Новый Афон (не представляю, как уж так получилось – мало ли), коллапсировала, и её-то взрыв и зафиксировали наши спутники, и этот квадрат так же занесли в список на обследование. После взрыва одной из двух кратных звёзд, движение планет перестроилось – они, все десять, легли в одну плоскость, и движутся теперь по кругу вокруг звезды Новый Афон. История этой солнечной системы напоминает историю нашей, так что, почему бы здесь не зародиться новой Земле? По крайней мере, так всё высчитал компьютер, а теперь надо лично всё проверить и поставить очередную галочку в таблице.

Смотрю дальше: сверхдалёкая галактика Змееносец-13 (дополнительное наименование – Халкидика), Новоафонская планетная система… так… парсеки… отдалённость… десять планет… шесть экзопланет земного типа, четыре планеты-гиганта, кодовые обозначения: Ватопед, Хиландар, Кутлумуш, Ксиропотам, Зограф, Дохиар, Каракал, Ставроникита, Григориат, Эсфигмен. Тьфу! Они там с ума все посходили, что ли? Не устаю удивляться всем кодам, шифрам, обозначениям.

– Глубокий скан, – сипло шепчу я.

Встаю из-за рабочего места, шумно откашливаюсь и повторяю громче:

– Глубокий скан!

Слышу, что запускается нужная программа: грохот в моём «Хаммурапи» начинается такой, будто каждый болтик в нём просто необходимо задействовать для выполнения стандартных функций. Я уже привык называть корабль моим. Я не участвовал, естественно, в его проектировке и постройке, но – чёрт меня дери! – я с ним сжился. Я внутри этой моей любимой российской посудины уже много лет, а когда в неё врезались метеориты или внезапно выключалось притяжение, по-моему, я побился своей головой об каждый квадратный сантиметр корабля… Мы с ним через многое прошли. Главное – через скуку и одиночество. Да. Мы с ним уже довольно далеко от Земли. Как бы ни были совершенны наши технологии – сигнал с Земли до меня идёт около года, и, если я пошлю какое-либо сообщению штабу, они его тоже ой как не сразу получат. Меня ещё при подготовке программы предупреждали о подобных возможных проблемах, но я тогда «рвался в бой», и теперь – вот, я здесь.

Пока система сканировала химический состав планет и вообще всего, что тут есть, я побрёл в столовую, на ходу разминая успевшую затечь спину.

Однажды, давно, во время неисправностей, я в кромешной темноте и в невесомости, светя перед собой фонариком, оказался вынужден осматривать продовольственный склад, находящийся в задней части корабля. Я, конечно, видел его при подготовке к полёту, но он тогда был ещё пустой, а потом причин забираться туда не было – склад почему-то не приспособлен для пребывания там людей. В случае какой-нибудь тряски или, опять-таки, если отключится искусственное притяжение, существует большая вероятность быть размазанным по стенке одним из сотен огромных ящиков – уж больно ненадёжно они закреплены тросами, да и когда механизм вытаскивает и открывает очередной огромный ящик с едой, зачастую забывает вернуть его на место и закрыть. Но всё же один раз, во время сбоя системы, я туда забрался и был просто ошарашен количеством контейнеров, а, следовательно, провианта. Видимо, не зря на корабле столько душевых кабин. Скорее всего, и запас еды здесь был рассчитан на многолетнее пропитание от десяти до нескольких десятков человек экипажа. Мне кажется, что систему управления корабля кардинально переработали во время подготовки этой программы, и только ближе к её старту стало понятно, что такому умнице, как мой «Хаммурапи», экипаж не особо-то нужен. Хватило бы и дрессированного шимпанзе, чтобы нажимал нужную кнопку, если загорается красная лампочка.

Двери столовой плотно закрылись за моей спиной, послышалось шипение откачиваемого воздуха из шлюза перед входом. Ни в коем случае нельзя, чтобы крошки от еды или какие-нибудь жидкости вылетели при невесомости из столовой и потом попали куда-нибудь в маленькую щель в панелях. Поэтому столовая оборудована особенно, по сравнению с другими помещениями, более защищена.

Покопавшись в электронном меню, голограммой возникшим перед моим лицом, я выбрал себе плотный завтрак и пошёл к окошку доставки. Через минуту раздался сигнал, я открыл дверцу и взял поднос с едой. Две консервные банки (в одной – овощное рагу, в другой – харчо), пара маленьких пластинок, похожих на жевательную резинку (это сжатые кусочек бекона и хлеб) и два пакетика с серой и коричневой жижей (а это у нас – молоко и кофе). Осталось это всё приготовить: выпарить, залить кипятком. Это несложно и недолго. Уже через пару минут я сидел за столом и задумчиво уплетал свой завтрак, после готовки уже не умещавшийся на подносе. Жуя, я комментировал про себя всё, что происходит. Словно рассказывал это всё самому себе или как будто вёл очень дотошный личный дневник у себя в голове. О, это был бы очень скучный рассказ, но привычка выработалась – что поделать?

Исполнив весь стандартный утренний моцион, я стал думать, что делать дальше. Убрав за собой всё на кухне, я прошёл обратно через шлюз и двинулся шататься по коридорам «Хаммурапи» – как-никак осматривать корабль – это моя прямая обязанность. Конечно, создатели программы позаботились о том, чтобы на корабле было чем заняться в свободное от стандартных процедур время, но как-то мало позаботились, могли бы чуть ответственней подойти к этому вопросу. Всю библиотеку, состоящую в основном из школьной программы, я перечитал уже несколько раз, даже завёл цитатник, и от скуки написал пьесу про Пушкина, её, кстати, в случае контакта с инопланетянами нужно будет сразу удалить с компьютера, а то весь род людской опозорю. Есть несколько колод карт. Компьютерных игр в системе мало, и они все – лёгкие детские аркадки. А интернета у меня тут, ясен пень, нема. А настольный теннис, простите, с учётом, что я тут совсем один, это просто издевательство какое-то.

Пройдя несколько коридоров и осмотрев несколько пустующих кают, я подошёл к очередной панели и поводил пальцем по её стеклянной плоскости, чтобы запустить голограмму, как вдруг она загорелась ярко жёлтым, жёлтые же лампы выдвинулись с потолка и замигали, раздалась сирена, наподобие пожарной тревоги. Думаю, если бы в этот момент «Иванушка» был бы включен, то он бы просто спокойно сообщил мне, в чём суть дела, а я бы тут же мог отдать ему нужный приказ. Но, так как ИИ выключен, придётся скорее бежать к центральной консоли самому и поглядеть, что случилось. Впрочем, всякие внештатные ситуации и поломки уже не раз имели место, и потому я особо и не волновался, что случилось что-нибудь эдакое. Прикрыв по инерции уши ладонями, я не торопясь пошёл в центральный зал.

<1...4 5 6 7 >

На страницу:

Перейти

6 из 7