Воспитание ангела. Сборник повести и рассказов

Для Сергея не стало неожиданностью, когда переходивший предпоследним Юрик, добравшись до противоположного берега, вдруг сбросил конец одной из слег в реку. Сергей потоптался на месте, потом перебросил свой рюкзак через реку. Остался ещё один. Он сам настоял, чтобы Ирина Николаевна отдала ему свой рюкзак, прежде чем ступить на мостик. Она сначала удивлённо, а затем, вдруг заговорщицки улыбнулась и скинула поклажу к его ногам.

Сергей потряс рюкзак, там что-то звякнуло. Он вспомнил про маленькую фляжку и решил не рисковать. Накинул рюкзак на плечо и медленно, широко расставив руки, перебрался по игравшей под его тяжестью слеге на другой берег. Трофимов всё это время наблюдал за ним недобро ухмыляясь. И как только нога Сергея коснулась земли, он сдёрнул рюкзак со спины Сергея и быстро пошёл прочь. Потом вдруг резко остановился.

Трофимов вплотную к ничего не понимающему Сергею, поднёс к его лицу свой кулачище, сжимающий лямки рюкзака Щёлкиной, и процедил сквозь зубы:

– Только попробуй её закадрить. Убью!

– Юра, ты чего? – крикнул ему в спину Сергей, но Трофимов только ещё раз показал ему со спины кулак и побежал догонять отряд.

Широкий шлях, на который собирался вырваться Шпагин, на деле оказался бескрайним болотом.

Они долго шли посуху в обход заросшей осокой и хилыми деревцами зыби. В воздухе кружили и кусали через лёгкую одежду гигантские комары. Девчонки каждый раз громко взвизгивали и хлопали друг друга ладонями по недоступным для самообслуживания местам.

Сергей настоял на том, чтобы мальчишки забрали у них рюкзаки. Он носился между измученными и откровенно недоумевающими ребятами, пытаясь сохранить быстро убывающий боевой дух.

Шпагин шагал далеко впереди, улавливая напряжённым слухом возмущенные возгласы своих подопечных. Не успевая за ним, Ирина Щёлкина присоединилась к девчонкам. Юрик, пользуясь отвоёванной ролью почётного носильщика, теперь находился всегда рядом со старшей пионервожатой, решив, при наличии неожиданно нарисовавшегося соперника, не обращать внимания на возможные инсинуации Мирошкиных и им подобных.

Ленка Елина подвернула ногу. Сергей крепко стянул ей лодыжку бинтом и теперь шёл рядом, готовый в любой момент поддержать девчонку.

Пока Сергей бинтовал ей ногу, Ленка смотрела на его смешную двойную макушку и думала, что, возможно, следует пересмотреть отношение к этому недотёпе.

Было уже пять часов вечера, когда они оказались на другой стороне болота. Похолодало, в опускающейся с неба темноте смешанный лес на глазах превращался в сплошной высоченный забор, на болоте вместе с загадочными пузырями на поверхность зеркал редких водных промоин выползала серая зыбкая патина тумана.

Остановились на ночёвку. Разбили палатки, собрали валежник, разожгли костёр.

Всеми этими работами руководил Сергей, он просто сбился с ног то и дело освобождая из под завалившейся палатки хохочущих и визжащих девчонок и пацанов или раздувая всё время гаснущий, неумело составленный из сырого валежника костёр. Эти заботы напрочь вымели из его головы тяжёлые мысли о сложившемся любовном четырёхугольнике, где ему, похоже, сразу определили место «у параши». Только иногда он поглядывал в сторону уже обустроенной фирменной палатки Шпагина, изнутри которой через тент пробивался уютный свет карманного фонарика.

Ирина Щёлкина сначала обрадовалась, что рюкзак ей принёс Трофимов, а не Чаплыгин, с постоянным присутствием которого она, подчиняясь воле Шпагина, уже готова была смириться. Но быстро поняла, что просчиталась.

Юрик теперь не отходил от неё ни на шаг. Предугадывая, как ему представлялось, каждое её желание, он неожиданно появлялся между ней и Павлом, то со стаканом воды, набранным Бог знает из какой лужи, то накидывал ей на плечи плед, конфискованный у Сазоновой, то предлагал помыть кеды. И сейчас он сидел с ними в палатке и разрезал, как он сказал, приготовленную его матерью волосатую и вонючую колбасу, на самом деле купленную в гастрономе на углу за два тридцать.

В результате, время шло, а продуманный Ириной в деталях апофеоз её дневных стараний и страданий всё откладывался и откладывался.

А Паша был очень доволен. Уже с момента встречи с этой девушкой на вокзале он подумал, что, если она пожелает, то ему будет трудно устоять под её чарами, как мужчине. И испугался. Во-первых, у него уже была девушка, отношения с которой полностью вписывались в его планы стать младшим тренером сборной страны по плаванию; во-вторых, этот случайный роман будет происходить на виду у всех ребят и не останется тайной. Тогда что скажет дядя и руководство института? И потом, есть же принципы – полюбил, значит женись!

Тут он представил своего отца – заслуженного мастера спорта по классической борьбе, тяжёлый взгляд его маленьких хищных глаз за толстыми стёклами пенсне, которое своей дужкой глубоко врезалось в переносицу мясистого сломанного носа, с шумом выпускавшего мощные струи, подаваемые мехами гигантской грудной клетки.

Но атака Щёлкиной была столь мощной, изощрённой и в то же время искренней и немного наивной, что Александр почти сдался.

Поэтому появление ревнивого Трофимова сейчас было как нельзя кстати.

Когда Павел, вместо того чтобы выгнать наглеца и «заняться делом», снова достал эту проклятую карту и предложил Трофимову провести рекогносцировку, Ирина поняла, что сегодня апофеоза не будет.

Она молча собрала свои вещи и пошла в палатку девочек.

Утром встали рано. Пока ребята убирали лагерь Павел решил размяться и восстановить свой пошатнувшийся авторитет. Он нашёл подходяще дерево и стал ловко бросать в него свой топорик.

Постепенно, по мере завершения сборов вокруг него собрались ребята. Кто-то достал свой ножик и пару раз метнул в дерево.

Лучше всех получалось у Трофимова, но потом и другие приспособились втыкать ножи с пяти шагов.

И Сергей неожиданно обнаружил, что его охотничий нож чаще других и глубже всех входил в пористую кору израненного дерева.

Шпагин решил усложнить задачу. Он установил в расщелине дерева на уровне головы спичечный коробок. После того, как все мальчишки промазали, он с семи шагов, почти не целясь, метнул топорик и рассёк мишень пополам. Все восторженно закричали и зааплодировали. Только стоявшая в стороне Щёлкина громко и скептически хмыкнула, вызвав громкий насмешливый шёпот в стане девчонок.

Юрик, который не спускал с неё глаз, решил, что пришло его время. Он попросил у Шпагина топорик, долго целился и наконец метнул. Но не попал даже в дерево. В бешенстве он с трудом отыскал в густой траве топорик и теперь уже с пяти шагов повторил попытку. Топор ударился резиновой ручкой ниже коробка и отскочил, чуть не поранив парню ногу. Елина испуганно вскрикнула.

– Ну, ладно, – сказал Шпагин, – давайте заканчивать.

– А можно мне? – вдруг попросил Сергей.

Шпагин молча протянул ему топор.

Сергей встал на семиметровую отметку, повертел в руках топорик, примериваясь к его тяжести и удивляясь удобной ручке. Затем прицелился и с силой бросил. В конце броска он довернул кисть так, что топор вместо одно оборота сделал два.

Лезвие с бешеной скоростью сверкнуло в воздухе… – коробок разлетелся на части, а топор глубоко застрял в древесине, так что Шпагин приложил немалое усилие, чтобы вытащить его. Сергей сначала даже испугался, а потом ощутил дикий восторг, и впервые за долгое время прямо взглянул в глаза старшей пионервожатой. Но там он увидел почему-то слёзы.

Трофимов, сжав кулаки, бросился к нему, потом резко развернулся и побежал в лес. На поляне повисла тишина. Все молча разошлись готовиться к дороге.

Шпагин похлопал Сергея Ивановича по плечу.

– А ты молодец. Не ожидал.

Когда добрались до места слёта, бывшие там ребята уже собирали инвентарь. Взрослые сгруппировались под навесом, чтобы подвести итоги.

Из-за опоздания двух команд соревнования закончились на час раньше. Чтобы не обижать опоздавших, им дали возможность подтянуться на турнике – победил Лёха Агафонов; забраться на скорость на дерево – здесь всех обошёл длиннорукий и необыкновенно ловкий парень противников, к которому тут же подбежали сёстры Мирошкины; печёная картошка получилась вкуснее у Сазоновой; перетягивание каната закончилось вничью – сгнивший инвентарь не выдержал и порвался.

После ужина стали готовиться к торжественному закрытию слёта. Замзав РайОНО, толстая тётка, в туфлях на высоком каблуке и на босу ногу, с трудом забралась на импровизированную дощатую трибуну и произнесла речь, из которой Сергей вынес, что советские школьники – самые лучшие школьники в мире, что только советскому человеку присущи такие качества, как чувство локтя и товарищества, и в этой стране нет места безответственности и разгильдяйству. При этом она в упор посмотрела на Шпагина. В конце под дребезжащий из репродуктора гимн она объявила победителя – команду 75-ой спецшколы с математическим уклоном.

Когда совсем стемнело, разошли гигантский костёр и устроили танцы.

Шпагин вышел в круг первым и пригласил замзава. Явно польщённая вниманием статного молодого человека, она скинула туфли, и пара в одиночестве провальсировала по поляне. В третьем подходе под песню Окуджавы «Возьмёмся за руки друзья» замзав совсем растаяла и тайком от остальных вручила ему почётную грамоту участника слёта, после чего довольный Шпагин переключился на спортивного вида физручку из 75-й школы.

Ирина ревновала Павла и ждала «белого танца», чтобы объясниться с ним. Несколько раз подходил Трофимов, но она даже не взглянула в его сторону.

Юрик был в отчаянии. Как нельзя кстати подвернулся Агафонов. Заговорщицки, как артист Никулин в недавно вышедших «Приключениях Шурика», он издал губами писклявый звук и пошевелил тремя пальцами, прижатыми к обшлагу куртки.

У них было! В кустах ждал Серёга Каретин, приставший к их отряду «ашник». В руках он держал бутылку портвейна. Трофимов молча выхватил бутылку, зубами сорвал пластмассовую пробку и одним глотком понизил уровень содержимого сосуда на треть. Вытер рот рукой и вернулся на танцплощадку. Под ужасную запись Чака Берри «Back in the U.S.A.» все лихо отплясывали рок-н-рол.

В прыгающей и извивающейся – кто как может – толпе Юрик увидел Щёлкину. Подошёл к ней, не говоря ни слова и не глядя в глаза, взял за талию и прижал к себе.

Трофимов умел танцевать, и сначала пытавшаяся его оттолкнуть девушка невольно поддалась задаваемому партнёром ритму. В объятиях Трофимова, пятнадцати летнего юноши, но необыкновенно сильного и на голову выше её, она ощутила совсем малюсенькую толику того, о чём мечтала, общаясь с этим предателем Шпагиным.

Сейчас, когда никто не мог видеть выражения её лица, она закрыла глаза и представила себе лицо Павла. Это его руки прижимали её к себе, это его губы были совсем рядом. Но тогда они пахли хорошим коньяком и одеколоном «Красная Москва»?!

«Боже мой, что я делаю! – очнулась Ирина, – это вовсе не коньяк, а какой-то жуткий запах. И что делают эти руки».

Захмелевший Юрик в каком-то бреду засунул руку, обнимавшую партнёршу за талию, за пояс юбки и ощутил влажную от пота кожу. Ирина громко вскрикнула, но на её счастье из-за грохотавшей музыки её никто не услышал.

Она собрала все свои силы и оттолкнула Трофимова.

Сергей с неведомым ему до сей поры чувством какой-то животной ревности наблюдал как танцует – нет, обнимается с этим гадом! – его любимая женщина. Вдруг, что-то произошло, ему показалось, что женщина закричала, потом Юрик упал, а Ирина Николаевна вырвалась из толпы и побежала прямо на него.

Сергей приготовился ей что-нибудь сказать, но она оттолкнула его и понеслась куда-то в темноту.

От бьющего в лицо света от костра он не мог видеть её лица, но расслышал или почувствовал, что она плачет.

Утром следующего дня все погрузились в автобусы и под вой гаишных сирен колонна быстро полетела в Москву.

Щёлкина устроилась спиной ко всем на переднем сиденье, с самого начала положив на соседнее кресло рюкзак, чтобы никто не смел покушаться на её одиночество.

Павел приземлился среди ребят на широком диване в конце салона и объяснял как лучше метать топорик и ножи.

Трофимов, мучимый похмельем, – после своего «падения» он ещё добавил «Тринадцатого» – всю дорогу хмуро смотрел в окно. Сначала он напряжённо пытался восстановить в деталях, что произошло между ним и старшей пионервожатой, – от этого теперь зависело, как он только что осознал, его будущее нахождение в школе, – но так ничего толком не вспомнил, плюнул и сосредоточился на машинах, пролетавших с огромной скоростью по встречной полосе.

Ленка Елина уселась спиной к движению у окна напротив Агафонова.

Светка Сазонова почти упиралась в ноги Сергея своими большими круглыми коленями. Она перестала ненавидеть Сергея и теперь настойчиво пыталась втюхать ему двух недавно родившихся хомячков, семья которых в составе пяти толстых особей проживала у неё в доме. Сергей Иванович лениво уворачивался от её дурацкого предложения.

Лена искоса рассматривала Сергея. За эти два с половиной дня он резко похудел и как-то вытянулся. На руках и ногах рельефно и красиво проступили мышцы. Лицо вытянулось и стало как-то строже. Серые глаза глубоко утонули в глазницах, а нос, наоборот, удлинился и выступил вперёд. Тёмные волосы выгорели на солнце, отрасли и стали волнистыми. Не изменились только губы – такие же пухлые и ярко красные.

Сам Сергей давно не видел себя в зеркале и поэтому, не понимая столь пристального внимания со стороны Ленки, по привычке, с несильным раздражением ожидал от неё просьбы снова потрясти головой и растопырить пальцы. Куда сильнее его раздражала голова Сазоновой, которая из-за гигантского роста её хозяйки мешала следить за Ириной Щёлкиной. С одной стороны, он очень переживал за неё, а с другой немного гордился тем, что кроме него, Трофимова и вездесущих сестёр Мирошкиных никто больше не знает, что произошло со старшей пионервожатой в эти дни.

***

Мать Сергея, Мария Ивановна, открыла дверь и какое время стояла на пороге, не пропуская сына, пытаясь рассмотреть в сумраке коридора, кто это ещё пожаловал.

Из-за неурядиц на работе и проклятой телеграммы, которую она получила позавчера, она совсем забыла, что сегодня последний день похода.

Сергей немного удивился, когда родная мать, сказав короткое «здравствуй», повернулась и пошла на кухню. Зная характер матери, он не бросился сразу задавать вопросы, а сначала заглянул в родительскую комнату – отца там не было, затем прошёл к себе, быстро разделся и побежал в ванную. Там Сергей долго и с удивлением разглядывал себя в зеркале, напрягая то одну, то другую мышцу. Потом вдруг упал на пол, быстро отжался десять раз, сел и, довольный, рассмеялся. С наслаждением помылся и в одних трусах зашёл на кухню.

Мать что-то сосредоточенно мыла в раковине. Сергей увидел на столе тарелку с пирогами.

– Не хватай, – не оборачиваясь окоротила его мать, – иди лучше оденься.

– Очень надо, – беспечно сказал Сергей, но остался на кухне.

Некоторое время он постоял у окна, сел на стул, снова встал. Постепенно в нем стала нарастать обида. Всё это время он ждал, когда же мать соизволит объясниться.

Мария Ивановна краем глаза наблюдала за сыном. Она его не узнавала. Её первое впечатление полностью совпало с картиной, которую нарисовала бы ей Ленка Елина, будь она её подругой. Она бы ещё добавила, что он возмужал и стал похож на своего отца.

Ох уж этот отец!

Сергей всё-таки не выдержал и целиком засунул в рот пирожок.

– Мам, – спросил он с набитым ртом,– а это что такое?

Мария Ивановна обернулась – Сергей держал в руках измятый бланк телеграммы. Она со звоном бросила в раковину половник и тяжело села за стол.

– Читай.

Сергей надкусил второй пирожок. Начал читать вслух:

– Мария, я в Мурманске у Тани. Есть работа. Вышли тридцать рублей подъёмных. Устроюсь, сообщу.

Сергей понял, что никаких объяснений не последует. И в то же время почувствовал облегчение, что причиной холодного приёма в кои веки был не он.

– Ну и отлично, – как можно увереннее сказал он, – наконец-то. А Таня – это…?

– Сестра его, тётка твоя. Она там в порту главбухом работает.

С того момента, как они получили от издательства квартиру и переехали в Москву из Наро-Фоминска, где отец работал инженером на знаменитом на всю страну шелкопрядильном комбинате, с работой у него не заладилось. Со своей узкой специальностью он уже три года не мог устроиться на нормальную должность. Метался, часто менял работу. Когда мать получила серьёзную прибавку в зарплате, вовсе расстроился, что теперь не он в семье главный. Начал попивать, и это ещё мягко сказано.

Один раз Сергей нашёл отца навзничь лежащим на полу в коридоре в заляпанном грязью белом плаще. Тогда он почему-то запомнил его широко раскрытый, ставший неожиданно круглым и чёрным рот, откуда раздавался жуткий храп и несло перегаром.

«Господи, похудел-то как!»

Мать смотрела на сына и тяжело соображала, что теперь нужно сделать, чтобы заново его приодеть. Она по привычке и с надеждой, что всё не так уж далеко зашло, поставила перед ним стакан сметаны.

Сергей с осуждением посмотрел на мать и вдруг отложил в сторону третий, едва надкушенный пирожок.

– Не надо, мама, – сказал он строго.

Но увидев её глаза, всё-таки съел пару ложек.

– Чаю будешь?

Она встала и наполнила чайник водой, зажгла конфорку, делала всё медленно, боясь смотреть на сына. Ей вдруг стало страшно неловко, как она его встретила: не обрадовалась и даже не поцеловала. И тут же для себя нашла объяснение, что просто испугалась при виде совершенно другого, почти взрослого человека. Тяжело вздохнула и вдруг ощутила прилив радости и огромной гордости за своего бесконечно любимого сыночка.

Она бросила с высоты на плиту чайник, вдруг обернулась, кинулась Сергею на грудь и заплакала.

Через несколько минут за чаем она, продолжая оправдываться, рассказала сыну, что отец ни о чём её не предупредил и страшно напугал, неожиданно исчезнув на два дня. Хорошо хоть телеграмму прислал, и то, она думает, что это сестра его заставила. Он всегда был такой невнимательный!

– Ты не знаешь, а к нам исполнитель судебный приходил, хотел описать имущество по судебному постановлению. Твой отец на общественном транспорте без билета катался, а штрафы не платил. Я и не знала – он квитанции прятал. Еле отговорилась. Теперь плачу неустойку.

Господи, как хорошо, что сын её совсем другим стал.

– Я тебя не узнала Серёжа, правда! Но теперь придётся покупать новый школьный костюм.

Да что там – и трусы, и майки, и пальто, в общем-всё. Голова кругом идёт. И эти тридцать рублей – откуда она сразу возьмёт такие большие деньги? Но есть и хорошие новости – она получила дополнительную работу.

Мария Ивановна вышла и быстро вернулась, трепетно держа в руках небольшую книжку с замятой, какого-то ядовито зелёного цвета мягкой обложкой.

– «Маленький Есенин», – прочитал Сергей теснённые серебром буквы на обложке. – Автор: Леонид Фурсов.

– Член Союза писателей, – сказала мама. – Ты его знаешь?

– Откуда? А почему Есенин маленький, он же вели…

Сергей открыл книгу. На первой странице с размытой фотографии на него уставился маленький кудрявый мальчик. Почему-то в девчоночьей одежде он в пол-оборота стоял на стуле.

– А…а, тогда понятно, – ухмыльнулся сын.

– Ничего тебе не понятно, – сказала мать и выхватила у него книгу. – Ты, смотри, не вздумай так шутить, когда встретишь его.

– А чего мне с ним встречаться?

– А того… – губы матери немного дрожали, – Подруга с работы «сосватала» меня этому Фурсову. Он теперь собирается издавать пятитомник стихов поэта, а я буду ему помогать перепечатывать рукописи. За деньги, конечно. Ты представляешь, как повезло. Это же надолго!

– А я-то здесь при чём?

– А вот как раз сегодня я должна была забрать у него первую часть рукописи. Живёт он на той стороне в «двадцать первом». Ты знаешь – где кинотеатр «Пионер». Ты, милый, сходи, пожалуйста, забери у него, а я позвоню, предупрежу. Мне-то далеко. Ноги что-то болеть стали.

– А что с ними?

– Не знаю. Врачи говорят артрит какой-то. Откуда ему взяться? Ведь я не старая ещё, поди.

– Моложе не бывает, – сказал Сергей и поцеловал мать в глаза. – И очень хорошо, будет чем заняться, а то все мои друзья разъехались кто куда.

Добраться до Фурсова матери действительно было бы непросто, подумал Сергей.

Всю длину проспекта прокладывали новую «Филёвскую» линию метро. Посредине самой широкой улицы в Москве на дне широкого котлована устанавливали железобетонные стены туннеля. Перебраться на другую сторону, чтобы сесть на автобус, можно было, пройдя метров пятьдесят и затем пересечь мост. Но Сергей решил идти пешком по своей.

Из арки «двадцать шестого» неожиданно вынырнул Юрик Трофимов.

– Серёга! – как ни в чём не бывало, обрадовался он, – а ты что здесь делаешь?

– Да так, по делам, – осторожно ответил Сергей, привычно ожидая от Юрика подвоха. В то же время он с удовлетворением отметил, что Юрик оценил его постройневшую фигуру, и тут же смутился, когда тот перевёл взгляд на висевшие на нём мешком брюки.

– А я тут… – почесал голову Трофимов, немного помялся, оглядываясь по сторонам. – Слушай, ты тогда здорово так ножи-вилки метал.

– Это случайно вышло, Юрик, не волнуйся.

– И я думаю случайно. Ну куда тебе. Впрочем, – он выразительно посмотрел на ни с того ни с сего ставшие широкими плечи Сергея и вдруг нарочито пафосно произнёс, – вот что большая любовь с человеком делает.

– Это ты о чём, – спросил Сергей, и твёрдо посмотрел в глаза Юрику, решив защищать до конца доброе имя Ирины Николаевны.

Трофимов не выдержал его взгляда и, кажется, смутился. Немного потоптался.

– Слушай, – вдруг сказал он. – Купи нож, деньги позарез нужны на подарок одной дамочке.

Он ждал реакции Сергея, но тот был готов к такой провокации и был абсолютно спокоен.

– Денег нет.

– Да ты только посмотри, что я у папани надыбал!

Он достал из кармана какой-то плоский, похожий на футляр для авторучки предмет. Сергей удивлённо поднял брови.

Внезапно Трофимов куда-то нажал и из футляра прямо Сергею в живот с лёгким щелчком выскочило длинное узкое лезвие. Сергей отшатнулся.

– Да не боись ты. Смотри, оно фиксируется.

Трофимов сильно пошатал лезвие которое осталось абсолютно неподвижным.

– Клёвая штуковина! Это тебе не простая «бабочка», а оружие спецназа вермахта. Видишь.

На рукоятке ножа Сергей различил свастику.

– Ну как, берёшь? Двадцатку давай.

– Да пошёл ты к чёрту, – раздражённо сказал Сергей: Юрик, похоже, специально не убирал нож от его живота.—У меня дела. Извини.

– Ну, была бы честь предложена. Пока.

Юрик без особого усилия надавил на лезвие и нож снова превратился в безобидный пенал. Пошел в сторону «тридцатого», не оборачиваясь, махнул рукой с зажатым в ней ножом, а Сергей, во избежание ещё каких либо неожиданных встреч, перешёл на другую сторону проспекта. Вспомнил намёк Трофимова на счёт большой любви, подумал: «Как там Ирина Николаевна? Наверное переживает? Хорошо бы её повидать».

В «Пионере» шла «Великолепная семёрка». В кассу вытянулась огромная очередь. Над гомонящей ребятнёй рыжей башней возвышалась голова Светки Сазоновой. Может успею к ней подсоединиться, подумал он.

Он прошёл в арку, нашёл шестой подъезд и поднялся на третий этаж.

Такой входной двери как у члена союза писателей Фурсова он никогда не видел. Железная, обитая кожей, изощрённо перехваченной серебряной витой проволокой. Посредине двери глазок, который приоткрылся почти сразу, как только Сергей позвонил.

– Это я, товарищ Фурсов, Сергей Чаплыгин, – крикнул он зачем-то в глазок, – меня мама прислала.

Дверь залязгала затворами, приоткрылась на цепочке.

– Вы от Марии Ивановны? – спросил настороженный глаз через открывшуюся щель.

–Да, пришёл за руко…

Дверь захлопнулась и вновь открылась нараспашку.

Перед Сергеем в блестящем халате и домашних тапочках с загнутыми по-турецки носами стоял высокий, под два метра ростом, мужчина, лет пятидесяти. Большая высоколобая голова покрыта седой щетиной. Короткий маленький нос. И совсем некстати – маленький ротик с по-детски пухлыми красными губами. Из под белесых бровей на Сергея в упор смотрели два немного мутных и бесцветных глаза.

– Проходи.

Фурсов величественно развернулся и двинулся по коридору. Сергей, уже успевший привыкнуть к своему новому физическому состоянию, теперь сравнивал себя со всеми встречными мужчинами именно в этом плане. Ему понравилось, что, несмотря на преклонный возраст, со спины Фурсов выглядел по-спортивному. Жалко, что у Сергея нет таких широких плеч, но ничего, это дело наживное!

В комнату, куда его привёл Фурсов, свет с улицы едва проникал через тяжёлые шторы. Посредине стояло глубокое кресло с высокой спинкой. На полу шкура медведя с головой и лапами. По стенам расположились шкафы с бесчисленным количеством ящичков.