Лицо. Джазовая фантазия

Размышляя о непредсказуемой судьбе представителя интеллигенции двадцать первого века, принял душ, переоделся, включил телевизор. Набор каналов впечатлял. Начинался со стандартных: НТВ, «Россия», Первый, и продолжался европейскими, арабскими, китайскими, индийскими, американскими в широком смысле этого слова. Компьютер с интернетом… Число нынче сегодняшнее… Интересно, каким оно будет завтра?

– Где ты там? Иди ужинать!

Анюта предстала в пестром домашнем платьице. На столе дымился мой любимый борщ, а из кухни просачивался запах жареного мяса.

– Погоди жрать! – достала из шкафчика бутылку вина и штопор.

– Это что, израильское? – спросил, разглядывая этикетку.

– Ага, из Верхней Галилеи. Мое любимое…

Вино и вправду порадовало богатым букетом.

– Вкус, как у домашнего, – заметил, выгребая из тарелки остатки борща. – Как у маминого.

– Обижаешь! Я доставкой не пользуюсь.

– Так ты сама готовила?

– Конечно! Между прочим, владею рецептами всех уголков мира. Могу готовить блюда французские, польские, итальянские, японские, тайские…

– Стоп, стоп, стоп! А то у меня желудок закружится.

– Между прочим, идеальная жена. Вкусно готовлю, стираю, глажу, шью, штопаю, вышиваю и прочее, прочее, прочее.

– Ты и носки штопать умеешь?

– А как же! Лучше новеньких получаются.

– Знаешь, идея интересная. Вроде бы в Индии люди женились на богинях.

– Богиня?.. Меня никто еще так не называл.

– А твоих подруг?

– Ну… Всякое случалось.

– Сколько тебе лет?

– Разве такие вопросы прилично задавать женщинам?

– Кандидаткам в супруги – можно.

– Скажем так… В относительном смысле я моложе тебя.

– В относительном?..

– Прикинь, стара ли черепаха в сто лет и молода ли собака в четырнадцать?

– Ты что, у греческих философов училась?

– И у них тоже.

– Так тебе две тысячи лет???

– Ну… значительно меньше, – Аня даже смутилась.

– Разве вы не живете вечно?

– Все в мире имеет начало и конец.

– А Создатель?

– Давай оставим теологические споры на потом. А то мясо остынет.

Анюта была права. На женщине, которая умеет готовить такое мясо, надо срочно жениться. Пока не увели.

                                 * * *

Ночью снился свист. Тихий, но настойчивый. Будто воздыхатель призывал возлюбленную появиться на балконе. Потом я проснулся.

Люблю просыпаться в деревне. Дом у тети хоть и древний, но основательно подправленный. Солнечные клетки рамы на печке и потолке, колышущаяся занавеска на окне, соловей, или щегол, или еще кто-то раз за разом повторяет слова своей песенки. Всегда хотел, но так и не научился различать голоса птиц. И воздух! Утренний деревенский воздух… И ощущение бесконечности, которое бывает в детстве. Бесконечности дня, лета, жизни…

Тут кто-то услужливый изнутри подсказал, что я вовсе не в тетиной деревне, а совсем в другом месте. Может быть, и деревня, но другая. А может быть, приснилось? Всё приснилось. И тот, что внутри, тоже? Должно было присниться, потому что такого не бывает. А если бывает, то все очень, очень плохо…

Я закинул голову и обозрел комнату. Точь-в-точь как во сне, то есть вчера. Быть может, я еще сплю?.. Вряд ли. До сих пор я запросто отличал сон от яви. Наверное, такой рационалистический строй сознания. Кто-то, возможно, заявит, что вся наша жизнь – сон. Но я на этом не зацикливаюсь, поскольку такая гипотеза неконструктивна.

Вчера я, наверное, был в шоке, потому и воспринимал всю эту галиматью как должное. Прозрачные девицы, параллельные миры. Такое хорошо в фантастическом романе, а реальность должна быть реалистична. Неплохо сказанул! С другой стороны, летающие тарелки, исчезающие люди… Вот и я, наверное, исчез. Или сошел с ума… Пусть лучше исчез. Хотя сумасшедшие по-своему счастливы – никто не может разрушить их мир. Если не вылечат, конечно. Однако и эта гипотеза неконструктивна, поскольку от больного ничего не зависит.

Значит, меня похитили. А чего здесь удивительного? Каждый год на Земле исчезает несколько десятков тысяч человек. Все идет к этому. Раз похитили, – значит, с какой-то целью. Проводить жестокие опыты? Возможно, но маловероятно. Зачем тогда так со мной нянчиться? Психологические эксперименты? Да ради бога! Будущая докторская диссертация: «Психологическая устойчивость типичного Гомо Сапиенса». А чем я не типичный? Типичный системный администратор. Не богатый, но и не бедный. Квартира есть. Машины нет – на фиг она мне! По центру на метро удобнее…

Снова свист. Тот, что мне снился. Значит, не снился. То ли доносится с улицы, то ли рождается у меня в голове. Второе предположение мне решительно не понравилось, потому решил проверить первое.

Тихонько приоткрыл дверь в гостиную, чтобы не потревожить Аню, но на диванчике ее не было. Не было Анюты и на кухне. Выйдя во двор, ощутил ту утреннюю свежесть, какой никогда не бывает в городе. В деревне, в лесу – да, на даче чуть-чуть, и никогда в городе.

Выдохнул с облегчением – звук был здесь. Доносился из-за живой стены, только непонятно откуда. То ли справа, то ли слева…

Присвистнул в ответ. Свистеть я не умею, но изобразить нечто в стиле соловья-недоучки могу. Зачем свистнул, – понятия не имею. Наверное, неизжитые жизнью хулиганские наклонности. Из-за кустов донеслось нечто удовлетворенное, и среди листьев появилась рука, которая поманила меня. Только кисть, висящая перед зеленой стеной. Жутковато выглядело…

Несколько секунд на размышление. По законам фантастического жанра сейчас должно произойти повторное похищение. Или нет? Играют, сволочи… Ладно, будь что будет!.. Коготок увяз – всей птичке пропасть.

Я подошел и сделал единственное, что пришло в голову, – пожал руку. А что сделали бы вы? Обращаться с приветствием к холеной, не знавшей грубого физического труда ладони было как-то противоестественно.

Вторая возникшая из кустов конечность ухватила меня за шиворот, и вместе они выдернули меня из поляны. Да так энергично, что я покатился по земле, больно ударившись плечом.

– Извините, я не навредил вам?

Надо мной склонилась странная фигура в шлепанцах, подшаркавших к моему носу, клетчатой шотландской юбке, игривом турецком пиджачке с бабочкой на голой шее и огромном черном английском цилиндре. Громко откашлявшись, будто перед микрофоном, фигура изрекла:

– Я решил принять наиболее официальный вид, чтобы подчеркнуть крайнюю серьезность предстоящей беседы.

Дипломат изысканно присел и протянул мне руку. Вероятно, прочитав в моем взгляде некоторое изумление, пояснил:

– Быть может, я не вполне точно выбрал костюм. Мне посоветовали… Извините, но я не специалист по вашему времени.

– Ваши советчики с разветвленным чувством юмора… – Я продолжал демонстративно изучать незнакомца. Пусть растеряется. Пусть оправдывается. Может, сболтнет что-нибудь.

– Э-э-э… Наша встреча чрезвычайно важна! Не знаю, насколько вы в курсе…

– В курсе чего? – Железный взгляд и металл в голосе. Недаром провел несколько лет в театральной студии.

– Не знаю, ввели ли вас в курс цели вашего пребывания… Э-э-э…

– Кто ввел? – Игра все больше увлекала меня.

– Э-э-э… Ваши… э-э-э… куратор…

– Вы имеете в виду Анну Иоанновну? – отчество я сам придумал для понта. Давно так не забавлялся.

– Иоанновну?… – на лице собеседника сложилось страдальческое выражение.

– Анну, – подчеркнул я.

По-видимому, разговор потек по неожиданному для визави руслу. Однако он сглотнул пару раз и улыбнулся:

– Значит, теперь мы представляемся Анной.

– Не мы. Она, – поправил я.

– Значит, на этот раз она, это Она.

Мяч явно перешел на половину противника. Надо менять тактику.

– Разве она не всегда Она?

Собеседник хитро прищурился:

– Молодой человек, не надо считать меня глупее, чем я есть на самом деле. Просто я немного не в курсе. Перестаньте ерничать, и мы скоренько найдем общий язык.

– Поскольку я тоже не вполне в курсе, давайте двигаться встречными курсами.

– Хочу сообщить вам, что приглашение вас в данное… м…м…м… место известной особой, хочу подчеркнуть – частное приглашение, – он ядовито улыбнулся, – имеет строго определенную цель.

– Возможно, – серьезно отпарировал я.

– Не «возможно», а железноточно. И эта цель может принести вам некоторые неудобства, точнее, большие страдания.

– Согласитесь, что между неудобствами и страданиями есть некоторая разница, – мне не слишком понравилась развернутая лжедипломатом перспектива.

– Эта разница зависит исключительно от вас. Прежде чем соглашаться на что-нибудь, обязательно хорошо обдумайте и взвесьте.

– О'Кэй! Если мне что-то предложат, обязательно хорошо обдумаю и взвешу.

– Вы опять ерничаете.

– Если бы вы сообщили мне хоть какую-то информацию…

– Наш принцип заключается в том, чтобы не сообщать никакой информации. Самое разумное, что вы можете сделать, – окончательно и бесповоротно потребовать своего полного возвращения!

Последняя фраза меня очень заинтересовала:

– А что, возвращение может быть «неполным»?

– Не цепляйтесь к словам. Я же сказал, что не являюсь специалистом по вашему времени.

Не затруднив себя прощанием, незнакомец повернулся и пошел по дорожке, кстати, не той, где мы были вчера с Аней. Эта была покрыта старым потрескавшимся асфальтом с пучками смелых цветов в трещинах. Удалялся, помахивая невесть откуда взявшейся тросточкой. Нелепый, похожий на Чарли Чаплина.

Вдруг обернулся:

– Кстати, когда-то вашу Анну Иоановну звали Клеопатрой.

Оп-па! Как жирная коровья лепешка, шмякнувшаяся об асфальт. И вправду, надо все хорошенько обдумать и взвесить, как говаривал известный персонаж.

Хотя более всего мне хотелось догнать негодяя, врезать ему по морде, а потом пытками вырвать из него несколько гран информации.

Кстати, а как мне попасть домой? Я прикрыл глаза, вслушался в неслышимые шорохи, шепоты и свисты, почувствовал… наверное… и направился туда, где дорожка кончалась. Не сбавляя шага, закрыл глаза, врезался в сплетение веток, готовый к тому, что сейчас издеру лицо длинными шипами, и без проблем оказался напротив дома.

«Все тщательно обдумать и взвесить…» – отбросил мешавшую мысль далеко-далеко и, повернувшись на левый бок, наверное, заснул…

                                 * * *

– Сколько можно дрыхнуть! – Аня за ногу стянула меня с кровати.

– Боялся разбудить тебя.

– Я сплю крепко! Не захочу – даже щекоткой не поднимешь!

– А это мы проверим.

– Разбежался. Не заслужил еще проверять!

– Давно поднялась?

– Да нет. Только завтрак успела приготовить.

А вот и врете, уважаемая принцесса. Ровно в шесть в опочивальне вас не было. Зато завтрак плутовка приготовила отменный. Жареная картошка со свининой исчезала со сковородки стремительно.

– Жрать много вредно, – съязвила Анечка. – Не то пузо нагуляешь.

Насчет нагуливания пуза я мог бы ее, пожалуй, просветить, но решил не вредничать.

– Какие игры нам сегодня предстоят? – спросил, выпив кружку парного на вкус молока. – Корову сама доила?

– Корову?..

– Молоко дает корова. Для этого ее доят.

– Правда? – она вскинула свои шерстяные ресницы. – Я думала, его в магазине покупают.

– Ты правда дурочка или прикидываешься?

Аня расхохоталась.

Кто-то деликатно постучал в дверь, а потом весьма неделикатно распахнул ее. Явилось нечто кошмарное: лохматое, бородатое, в рваных наотмашь джинсах, черной майке с Чегеварой на груди (так и подписано было: «Чегевара»), ржавых цепях, будто пулеметные ленты пересекающих оную грудь, и в татуировке во все плечи: «С.С.» – на левой руке и «С.Р.» – на правой. Все это громоздкое сооружение венчал лиловый ирокез, непонятно как приляпанный на макушке. Вид гостя был столь несоответствующим, что я бы меньше удивился, если бы явился он на ядовито рычащем «Хаммере».

Не здороваясь, я заметил:

– У нас СССР писали одним блоком, без точек.

– Да? – псих посмотрел на футболку, будто впервые увидел ее. – А мне стремается, так прикольнее, – и протянул волосатую руку, – Владик.

Не вставая, ответил рукопожатием:

– А-фи-но-ген!

– А-ФИ-НО-ГЕН! – загоготал Владик, – А-ФИ-НО-ГЕН! Укопал! Афиногенно! В натуре укопал! Афиноген Первый! Звучит!

– А что, – подала голос Аня, – такого еще не было. Нестандартно и весело.

– Не трогайте мое имя! – я решил стоять до последнего. Ни пяди врагу.

– Позже зачекиним, – миролюбиво заметил Владик.

– И не надоело вам комедию ломать? – я решил слегка перевести стрелки.

– Так веселее, – пожала плечами Аня. – Мы же просто шутим.

– А что, потом пошутить не получится?

– Потом может и не получиться…

– Жизнь, блин, – это банальная пьеса с известным концом, – изрек Владик (оказывается, он и на нормальном языке изъясняться может). – Зачем же делать из нее трагедию?..

– По-вашему, трагедий не бывает?

– Зачем же заранее мучиться?

– Хотите сказать, что все в жизни предопределено?

– Не все, но многое.

– Вам что-то надо от меня? Валяйте, рассказывайте.

Владик взял со стола вилку, размял ее как пластилин, вытянул в струну, свил из нее цветочек, повертел в пальцах, подбросил – и вилка со звоном и привычным видом упала на пол.

– Все очень серьезно, – улыбнулся он мне. Встал, взмахнул руками – и уши залепил тяжелый рок.

– Анька! Долго еще ждать?! Выпивон гони! И закусь! Травка есть? Оторвемся!

– Владик, угомонись! – вздохнула Аня.

Громила небрежно махнул рукой, и какофония заткнулась:

– Тоже жизнь! Это как – комедия или трагедия? А он прикидывается, что ничего не понимает.

– Он правда не понимает.

– Не понимает – потому что не думает. Спрашиваешь, зачем ты здесь? А мы-то откуда знаем. Ты подумай, да у себя спроси. А потом нам расскажешь.

Владик встал, опрокинул в глотку чашечку кофе, что твою стопку водки, крякнул и шумно вышел, так что аж горница затряслась. Не успели мы вздохнуть, как вновь раздвинул дверной проем плечами:

– Обрыдло все! Вот так обрыдло! – провел ладонью поперек горла и, наконец, исчез окончательно.

– Землетрясение, – констатировала Аня, глядя на качающийся абажур, – семь баллов… Шучу. Как всегда. Здесь все шутят. Иначе тошно становится.

– Почему тошно?

– А потому, что все, что ни делаешь, – псу под хвост.

– Не понимаю.

– Потом поймешь.

Подошла и прижалась щекой к моей груди. Странно. Вчера она казалась высокой – выше меня.

– Дура твоя Алла. От такого мужика уйти!

– Ты и про Аллу знаешь?

Аня не ответила.

– Ты знаешь про меня все?

– Нет, – она серьезно посмотрела снизу вверх. – Но сейчас, наверно, узнаю. Поцелуй меня…

Прежде чем мы окончательно лишились разума, мне удалось спросить:

– Ты же говорила, что не из тех, кто проводит с парнем первую же ночь…

– Так ведь сейчас уже утро, – беспечно прошептала она.

                                 * * *

«Уже и не утро, – подумал я, обретя возможность связно мыслить. – Да и не день, пожалуй». – Часы показывали половину шестого.

Либо она и вправду не притворялась, либо я ничего не смыслю в женщинах. Почему-то это было важным. Должно ведь быть в их мире что-то настоящее. Иначе ничто не имеет смысла и жизнь – просто фарс. Черточка между двумя датами.

Я поднялся, открыл шкафчик, заглянул в печку, зажег керосинку – боже, какая древность, – постучал по стене…

– Здесь все настоящее, – оказывается, Аня внимательно наблюдала за мной.

– Не заметил, как ты проснулась.

– Я не спала.

– Притвора! – я обнял и поцеловал ее. – Что же ты делала?

– Думала.

– О чем?

– О нас.

– Что? Так серьезно?

– Серьезнее, чем ты думаешь.

– Ты меня любишь?

– Глупее вопроса не придумаешь.

– Любовь – это глупость?

– Спрашивать об этом – глупость.

– Понимаю. Соблазнение – необходимый этап на пути установления контакта.

– Дурак! Если бы я была обычной женщиной, то сразу бы ушла. Как Алла.

– Почему же не уходишь?

– Во-первых, я умнее, а во-вторых, у тебя действительно есть повод так думать…

– Ладно. Проехали. Что делать будем?

– Обедать. Я проголодалась.

– Ты уже и обед успела приготовить?

– Я успела о нем позаботиться.

Обед и вправду томился на столе. Вот этого она точно не успела бы сделать.

– У тебя есть служанка? Где ты ее прячешь?

– Тебе что, одной меня мало?

– Много. Кто все это устроил? – я обозрел рукой стол.

– Как-то само получилось, – Анюта прыснула со смеху.

– Ты чего смеешься?

– Так. Давно не общалась с людьми.

– Так ты не человек?

– Я – Аня. Этого тебе достаточно?

– Вполне. Главное – не трехглавый дракон.

– Хочешь, чтобы я стала драконом?

Я почувствовал, что мне надо аккуратнее подбирать слова.

– Мы ждем кого-нибудь к обеду?

– Почему ты так решил?

– Потому что ты не ешь.

– Я на тебя смотрю. Человек лучше всего проявляется в самых мелких мелочах.

– Ешь и смотри.

– Я не голодна.

– Только что ты другое говорила.

– Правда? Значит, я могу съесть слона, – и она наполнила тарелку до краев.

Судя по красно-белой супнице, сегодня у нас польская кухня.

Когда желудок не только наполнился, но и раздулся, будто аэростат, я откинулся на спинку стула.

– Уф-ф-ф! Теперь чем займемся? – и выразительно посмотрел на Анюту.

– Давай перерыв сделаем. Хотя бы часа на четыре. У меня чувство, будто меня пропустили через камнедробильную машину.

– Я не о том! Мыть посуду, стричь траву, рассматривать фотографии, читать семейные письма?..

– Думаешь, ты здесь, чтобы мыть посуду?

– Думаю, ты втюрилась в меня по уши и завлекла в этот омут, чтобы я больше никому не достался.

– Индюк самонадеянный! Сеть событий значительно сложнее. Вдруг тебе предписано исполнить миссию.

– Не говори страшных слов, тем более я не слишком-то верю в судьбу.

– Значит, чуть-чуть все-таки веришь! Задавай квестчены, вдруг ответ получишь.

– Дни идут – овощ зреет… Хотел бы посмотреть, как вы здесь живете.

– Каждый – как хочет.

– Это кукольный домик – предел твоих желаний?

– Я его для тебя сварганила. Нравится?

– Твой дом можно посмотреть?

– Быть может, позже… Ты не поймешь.

– Спасибо за откровенность.

– Не обижайся! В восемнадцатом веке не смогли бы оценить Пикассо.

– Я его и в двадцать первом не слишком люблю. Уж очень он искусственный. Хотя фантазия потрясающая. Покажешь, как твои друзья живут?

– Пошли!

– Постой! Ты так собираешься идти?

Аня критически оглядела свой полупрозрачный халатик и щелкнула пальцами.

– Так лучше?

Теперь на ней были джинсы в рваных дырах и растянутая футболка.

– Сойдет.

– Кстати, тебе тоже стоило бы приодеться.

– Так сделай так, – и тоже щелкнул пальцами.

Анька покрутила головой:

– Не дорос еще. Бегом переодеваться! И перед дамами больше в таком виде не показывайся.

                                 * * *

– Долго ехать? – спросил, когда вышли из дома и подошли к изгороди.

– Нет, тут рядом, – и шагнула в зеленое месиво.

Я рванул следом, но вышагнул не на ожидаемой веселой тропинке, а на каменном уступе под фиолетовым, вышитом молниями небом. Тропинка сбегала в мрачное ущелье, а потом карабкалась по отвесным стенам утеса к замку, в котором светилось одно-единственное окошко.

– Он помешался на шестнадцатом веке.

– Заглянем в гости?

– Там сейчас никого нет.

– Окно ведь светится…

– Это для одинокого путника.

– И кто-нибудь заходит?

– Случаются психи…

Она потянула меня за руку и вернула на лужайку перед домом.

– А какие-то общественные места: ну… музеи, театры, рестораны у вас есть? Старинные города, архитектура, монументы?..

Анюта задумалась:

– Музеи… Зачем? Есть учебные зоны…

– Мне казалось, высшая цивилизация должна была создать потрясающую архитектуру: города, здания…

– Вот ты о чем… Здесь живут те, кто занимается вашей Землей. Специалисты по разным векам: десятому, восемнадцатому, двадцать первому…

– Двадцать второму…

– Нет. Он ведь не наступил.

– Значит, в будущее вы не путешествуете?

– Как можно путешествовать туда, чего нет.

– Забавно. Значит, все фантазии о путешествиях во времени – вранье?

– Фантазии.

– А вы живете здесь и сейчас?

– Отчасти.

– Не понял.

– Это место для тех, кто занимается вашей Землей.

– Значит, есть планета, где живут остальные?

– Нет.

– Как же это? – мне показалось, что мозги начинают деформироваться.

– Ну… Они не на планете. Это трудно объяснить.

– А ты попробуй. Не то мозги свихнутся.

– Можешь представить, что ваша Вселенная – только часть нашего мира?

– Ладно… Проехали… Значит, мы на испытательном полигоне. Он далеко от Земли?

– Он на Земле.

– На Земле??? – такого я не ожидал услышать. – Где же вы его спрятали? В Антарктиде или джунглях Амазонки?

– В одной миллионной секунды, – улыбнулась Алена.

– Издеваешься?

– Ни капельки. Ты же знаешь, как устроено кино. Зрителю кажется, что на экране протекает непрерывное действие, а на самом деле ему показывают двадцать четыре кадра в секунду. А между этими кадрами пустота. Там можно показывать другой фильм, миллион фильмов, если один кадр длится миллионную долю секунды. Но мы способны видеть из них только один фильм. Это не очень точная аналогия. Представь черный сантиметр, разрезанный на миллион кусочков. Эти кусочки раздвинуты, и между ними ничто, в которое можно поместить обрезки другого сантиметра, красного. А мы об этом красном сантиметре ничего знать не можем. Для нас сантиметр один – черный, сплошной, без дыр. Так и время. Оно дискретно. Каждая наша секунда состоит из миллиона отдельных кусочков. И мы не можем воспринимать то, что между ними…

– Феноменально! То есть ты утверждаешь, что мы живем в коммунальной квартире, где кроме нас толчется еще миллион жильцов?

– Да! Но поскольку ты никак не воспринимаешь их, они тебе ни капельки не мешают.

– А я сейчас могу находиться на месте своей квартиры?

– По сути, да. Хотя и не вполне точно.

– И я могу шагнуть в заросли и оказаться дома?

– Все несколько сложнее. Вспомни, как трудно мы сюда добирались.

– Но ты способна найти дорогу назад?

– Конечно.

– А ваша Обитель, ваша Родина? Ты покажешь ее?

– Нет… Может быть… Не знаю, как это сделать.

– Ладно. И это проехали. Что будем теперь делать?

– Разговаривать.

– Просто разговаривать?

– Да, просто разговаривать. Человек ведь для этого создан.

– Я думал, для созидания.

– Это метод для достижения цели.

– Забавно.

Легкое облачко колыхнулось в ее зрачках.

– Я должна… Обдумай все, что случилось сегодня.

Махнула мне рукой, отступила в заросли и исчезла. А затем исчезло и все остальное. Наступила пустота…

                                 * * *

Пустота и голос. Так я представлял Небытие.

– Здравствуй, человек!

– Не вижу, с кем здороваться.

– А если Я – Господь Бог?!

– Тем более ты можешь явиться, чтобы поздороваться.

– И ты не боишься?

– Чего? Боятся известного. Неизвестности глупо бояться, – здесь я сблефовал. Поджилки у меня ходуном ходили.

Громыхнул гром, сверкнула молния, давешний голос изрек: «Да будет Свет!» – и свет явился. Такой яркий, что я зажмурился. Послышалось: «Хм!» – и свет немного приутих.

Сцена была явно содрана с «Матрицы». В белом Ничто и Нигде висели два шикарных кресла из реквизита восемнадцатого века. Или девятнадцатого – в этом я не слишком разбираюсь. В одном из них сидел благообразный старец, над головой которого вращалось нечто, более всего походившее на белую фарфоровую тарелку без дна.

– Теперь-то можешь поздороваться?

Пижон, хам, плагиатор, к тому же и вкус пошаливает. Я посмотрел под ноги – белесая муть, как и везде. Но я же не вишу, а стою на чем-то! По этому «чему-то», стараясь не показать, что руки дрожат и коленки трясутся, шагнул к стулу – ничего, держит – шагнул еще раз, уселся в кресло (жутко неудобное) и слегка поклонился:

– Здравствуйте! (Хотел было по-украински поздороваться, но решил, что перебор будет.)

– Нешто не подобает с Господом стоя разговаривать?

– Так я ведь не верю в вас, батюшка, – нахально закинул ногу на ногу и добавил: – Мне это напоминает какую-то среднюю постановку.

Собеседник громко расхохотался, белая муть стала кочковаться и оформилась во вполне официальный кабинет. Визави мой тоже преобразился и стал походить на банального премьер-министра.