Призрачный мир

– Болит?

– Вообще нет. Но не чувствую руку. Вот тут, – Крот потрогал себя за середину предплечья, – еще да, а выше, будто нет ее.

– Идем к медикам, – громко сказал командир, – собрание окончено.

***

– Лиза часто принимала холодный душ с самого утра. Это настраивало на день, заряжало хорошим настроением. Это утро не было исключением. Шесть утра, душ, хорошее настроение. День обещал быть приятным. Серафиму не было необходимости просыпаться так рано. Его профессия в отличие от профессии медсестры позволяла нежится в кровати хоть до обеда. Вечерний концерт. Сегодня Лиза на него не успеет. Смена еще не закончится, когда концерт будет в самом разгаре. Перед тем, как покинуть квартиру, девушка прошла в спальню, чтобы поцеловать на прощание спящего почти мужа. Тот лежал на животе, одеяло сбилось в ногах. Она любила заботиться о Серафиме. Тот никогда не отказывался от этого. Поправляя одеяло, она посмотрела на место укола. Черная рана под правой лопаткой смотрела на нее зияющим отверстием. Маслянисто черные края обваливались вовнутрь. Лиза аккуратно прикоснулась к неповрежденной плоти, рядом с раной. Серафим не отреагировал. Она толкнула сильнее. То же самое.

– Серафим, – нервно вскрикнула Лиза и встряхнула его за плечо.

Испуганно открыв сонные глаза, почти муж приподнялся.

– Да, любимая, что такое?

Девушка выдохнула.

– Спина не болит?

Он отрицательно покачал головой.

– Там рана. От иглы. Сходи к врачу. Обещай, что сходишь. Только обязательно.

– Конечно.

Лиза наклонилась, поцеловала его в губы и отправилась на работу.

***

Затевать скандал вчера, оказалось бессмысленным занятием. Супруг спал в полумертвом состоянии. Ольга несколько раз порывалась поехать к маме или подруге, но, не желание выглядеть в их глазах женщиной, не справляющейся со своим супругом, остудило ее пыл. К утру злость несколько поутихла, и все свелось к обиженному молчанию во время завтрака. Муж суетился, исправляя свой проступок, сготовил завтрак, побрился. Теперь ждал, пока она накрасится, чтобы отвести на работу.

Отражение в зеркале намекало женщине, что за последние годы она превратилась из привлекательной пышки, в несколько неуклюжую толстушку. Не было смысла себя обманывать. Ольга еще носила достаточно короткие юбки, ярко красилась, но возраст не шел ей на пользу. Она поправилась и уже не была так интересна мужчинам как раньше. Она начала расчесывать уже приведенные в порядок волосы и в глаза бросилось темное пятно на шее под правым ухом. Правой рукой Ольга дотронулась до него. Указательный палец провалился на глубину фаланги.

– Чертов бомж, – выругалась она, вспомнив, что именно в этом месте почувствовала вчера укол после неожиданных объятий.

На кончике пальца капля черной жидкости переливалась маслянистыми боками.

***

– Это мое место.

Ольга громко опустила свою дорожную сумку на лежак.

– Мое этажом выше. Я временно занял, – ответил ей, излишне робкий, молодой человек.

Мужчина напротив, закинул свой рюкзак на верхнюю полку и кивком головы предложил присесть на его сторону.

– Серафим, будем знакомы.

Мужчина протянул для приветствия левую руку.

– Кротов Александр. Друзья и коллеги зовут Крот. Я уже привык, так что как будет удобнее.

Поезд отсчитывал стыки рельс сталью колесных пар. Слабый свет по вагону еще не отключили. За окном в свете уличных фонарей мельтешили провисшие провода. Женщина приготовила себе место и, устроилась, полулежа в углу купе. Она листала страницы соцсетей, и краем глаза наблюдала за попутчиками. Четвертое спальное место оставалось свободным. Мужчина напротив, что пожал руку левой, от Ольги это не ускользнуло, смотрел в окно. За час, что она уже находилась в поезде, она успела заметить, что он крайне бережно относится к правой руке. Несколько раз аккуратно дотрагивался до кисти, скрытой под длинным рукавом. Напряженное лицо выдавало его тревожность.

Второй, более молодой попутчик, смотрел в экран своего смартфона. Время от времени его глаза начинали закрываться, и голова резко опускалась вниз, отчего приходилось выпрямляться, и в этот момент Ольга отчетливо видела. У него проблема со спиной.

– Не сочтите за наглость, – начала она неожиданно для спутников разговор, – вы как далеко направляетесь.

– Счел за наглость, – тут же ответил мужчина у окна.

– Тем не менее. Не в одно мы место с вами следуем?

Мужчины переглянулись.

– Если вы так привыкли беседу начинать, то хочу расстроить, собеседников вам трудно найти будет, – не громко, чтобы не привлекать внимание соседей с боковых мест, ответил ей второй, как она слышала ранее Серафим.

Она приняла сидячее положение, поправила нелепый в данной ситуации шарф, окутывающий всю ее шею, немного наклонилась, упершись грудью в стол.

– Меня зовут Ольга. Мне пришло сообщение, что у меня будут попутчики, и информацию о конечной точке моей поездки я получу в поезде. Если у вас что-то из этого совпадает, сообщите сейчас.

Серафим посмотрел на Крота.

– Мне тоже было сказано, что сообщение о месте прибытия получу в поезде. Билет до конечной купил. У вас как?

– Хмм. Странное совпадение, – ответил тот, – только про попутчиков ни слова.

Наступила неловкая пауза. Напрашивалось продолжение беседы о причине путешествия. Явно, что при таком стечении обстоятельств она должна совпадать, но никто первым не начинал.

– Ладно, – решился Крот, – я на работе руку наколол.

Он натянул повыше правый рукав и повернул руку ладонью вверх. Черное отверстие размером с дно стакана в запястье почти перекрывало всю ширину его крупной руки. Почти до локтя кожа почернела и покрылась маслянистой жидкостью.

– Я ее вообще не чувствую. Будто отмерла. Врачи говорят анализы неделю ждать, будем изучать, а это за двое суток от укола иглой произошло. Не думаю, что времени у меня столько есть.

Ольга повернулась боком, чтобы не было видно с боковых мест, и размотала шарф. Ее шея отсутствовала почти на четверть. В дыре с черными обвалившимися краями покрытый такого же цвета слизью, просматривался позвоночник.

– Какой-то бомж уколол. Вломился в офис, скотина. И ведь тоже ничего не чувствую. У тебя, – она посмотрела на Серафима, – как понимаю, та же история?

– Я не знаю что там сейчас, но утром уже смотреть было страшно, – ответил тот , поворачиваясь и задирая рубашку.

Спина Серафима оказалась самым страшным зрелищем из того, что можно было сегодня увидеть. Кожа, мышцы и часть органов сгнили и опали внутрь его тела. Правая лопатка, позвоночник и ребра можно было потрогать рукой.

– Как там? – с затаенной надеждой спросил он.

– Тебе лучше не знать, – мрачно констатировал Крот.

– Если судить по себе, то все мы получили сообщение, куда и на каком поезде ехать, если хотим выжить, или превратимся в гниль, – спросила Ольга, – так?

Все кивнули.

– Надеюсь, от моей шеи останется что-то, прежде, чем я попаду в эту лечебницу.

– К шаману. В моем сообщение указывался шаман.

– Да какая разница. Если шаман поможет, то пусть так и будет.

***

– Вставайте.

Крот растолкал спящих. В вагоне темно. За окнами тоже. Медленное перестукивание колес сообщало, что поезд замедлил ход.

– На выход.

– Ты что подорвался? – не понимая, со сна что происходит, спросила Ольга.

– Этот бомж приходил. Я думал сниться. Когда осознал, что не сплю, за ним в коридор метнулся, а его нет уже. Вот. Смотрите.

Он протянул лист бумаги.

«Выходите сейчас».

***

Темная низкая платформа погрузилась в полную тьму, как только последний вагон поезда скрылся в ночи. Водяная пыль окутала все. Полнейшую тишину нарушало неестественное дыхание Ольги и Серафима. Легкие одного и воздуховоды второй уже начали гнить.

Крот достал из-за пазухи пачку сигарет.

– Курящие есть?

– Я бросила. Год уже где-то.

– Думаю, что если когда-то жалела об этом, то есть смысл начать. Кажется, что мы серьезно влипли, и насладиться даже этой дрянью, – он показал зажженную сигарету, – наверное, не так много раз осталось.

– Я подумаю.

– И думаю не мне одному интересно, пойдет ли у тебя дым горлом, – Крот хохотнул.

– Ха – ха, – грубо ответила Ольга, – юморист нашелся.

– Никому сообщений не приходило? Куда нам дальше? – спросил Серафим.

Смартфоны все как один показывали полное отсутствие сети.

– Зашибись! Во мы в жопе, – выругался Крот.

– Не могу выразиться более лаконично, поэтому промолчу, – слегка улыбнулся Серафим.

– Еще один юморист. Чего нам не хватает, так это хорошей порции шуток, – иронично заметила Ольга, – дерзайте мальчики.

– Тут же должна быть хотя бы тропа. Перрон, ну или его имитация имеется, значит и люди к нему ходят.

Едва различимая, скрытая в поваленной в нее длинной траве, тропа нашлась. Она уходила через рельсы в темноту ночного леса.

– Такое чувство, – произнесла Ольга, переступая через них, – что расстаюсь с цивилизацией.

Крот хмуро хмыкнул, Серафим не произнес ни слова. Мокрую траву приходилось раздвигать ногами, чтобы не сойти с тропы, отчего ботинки и брюки по колено промокли и ужасно холодили ноги. Через некоторое время шедший первым Серафим уступил место Кроту. Спустя некоторое время всех остановил его радостный голос.

– Свет. Вон недалеко, – он указал на крохотный желтый прямоугольник в непроглядной чаще.

Это событие подстегнуло уже спустившуюся ниже плинтуса веру в положительный исход на пару ступеней вверх. Теперь они уже не двигались по тропе, опасаюсь пройти мимо, а перемалывая попадающиеся под ногами опавшие ветки, неслись напрямую. Неожиданно свет пропал.

– Ну нет! – воскликнул Крот, – ваше вонючее величество, только не сейчас.

Сориентировавшись по последнему месту, где был замечен свет, уже не торопясь, чтобы только не пройти мимо, Крот сумел вывести уставшую компанию к небольшому деревянному дому. Рассмотреть в коротких лучах фонарей было сложно, но из того, что удалось увидеть, строение больше подходило на лесную заимку, дом в лесу для рыбаков, охотников, или просто путешествующих, да только кто тут в здравом уме соберется на экскурсию.

– Пойду, постучу. Раз свет горел, значит, есть кто, – Крот уверенно шагнул за импровизированную изгородь из переплетенных кустов.

– Стой. Вдруг собака! – остерег Серафим.

– Нормальная собака давно бы нас учуяла.

Сильные удары в невысокую дверь отдались металлическим звоном внутреннего засова.

– Хозяева! Есть кто? – голос Крота отозвался под сводом деревьев и где-то вдали отозвался филин.

– Жутко тут, – тихо прошептал Серафим.

Дверь с легким скрипом приоткрылась и на пороге показалась низкая сгорбленная старушка.

– А, Гнилушки! Долго вы. Я уж свечу погасила, не дойдете, думала.

***

В темной, с невысокими потолками комнате стоял спертый запах. Он исходил то ли от развешенных травяных веников, которые начали преть, то ли от самой старухи. Она скрюченными кистями поправила нечто похожее на скатерть на столе и жестом пригласила присесть.

– Чем тут у вас тут воняет, – морщась, спросил Крот.

– Тленом да гнилью. Неужто, до этого не замечали?

Крот поднес к носу правую руку и отшатнулся. Смрадный запах разлагающейся плоти добрался до легких. Он надрывно закашлялся.

– Ну, показывайте, – хриплым голосом ехидно произнесла она.

– Что показывать? Мы расспросить вас хотели.

– Расспросить? Это про знахарку то? Так вот она, – старуха слегка склонила голову, – пред вами собственно. Не тяните. Долго ль вам осталось.

Уставшие путники неуверенно переглянулись.

– Ты тот, кто нам сообщения слал? – недоверчиво спросил Крот, – тут связи нет. Скажи лучше, где тут лечебница. И не юли, старуха. Я сейчас не посмотрю, кто ты. Я в таком положении, что заберу с собой, грехом не посчитаю. А дорогу глядишь, и сами найдем.

– Грех он все одно – грех. А идти желаешь, так дверь не заперта. Как мимо песиков прошли, только не ведаю. Помог, может кто, – она старчески хихикнула.

С улицы раздался долгий протяжный вой. Несколько голосов ответили ему тем же. Один раздался прямо за дверью. Испуганно Серафим отпрянул от нее внутрь комнаты.

– Как же вы сообщения слали? – спросила Ольга.

– Не слала ничего. Грехи сами вас ко мне приводят.

– А бомж, которого мы все видели прежде, чем с нами это произошло? Кто он?

– Таки тоже не ведаю я. Я вас жду с каждым поездом. Песики зимой и летом тропку проминают, а осенью тут уж слишком темно и мокро вот и ленятся. Не тяните уже. Снимайте одеяния, пока говорить можете, да гниль до связок не добралась.

***

Комната, предоставленная старухой, ни в коем разе не напоминала больничную палату. Если это и была лечебница, в которую, не давшая время на раздумья черная напасть, их направила, то надежды на выздоровление эти едва очищенные от еловой коры стены, не предвещали. Уходить до рассвета не было никакого смысла, волчий вой за стенами тонко на это намекал. Что до расписания поезда? Кривила ли душой старуха, говоря, что просто ждет таких, как они и не знает, когда поезд появится в следующий раз, было не понятно. В любом случае получить от нее какую-либо информацию на эту тему не удалось.

Покрытые жесткими, давно не видевшими ни воды, ни мыла одеялами нары, оказались единственным предметом мебели. Ширина их оказалась достаточной, чтобы провести тут остаток ночи и не жаться друг к другу. Свет от керосиновой лампы больше создавал тени по углам, чем разгонял тьму.

– Как старуха там сказала? Кайтесь друг другу, если избавиться от гнили хотите, Бог вас услышит? – спросил Серафим, не для того, чтобы уточнить, а чтобы начать разговор.

– Ага. Расскажем все, за что нас покарали и если поздно не окажется, то процесс остановится, – добавила Ольга, – все всё слышали, все всё поняли, какой смысл друг друга обманывать.

Крот и Серафим уже растянулись на кровати, подложив под голову скрученную уличную одежду, Ольга села на краю.

– Что говорить? – неторопливо начал Крот, – курю по две – три пачки в день. Выпить? Так не откажусь никогда. Кто у нас не пьет? Только если уже отпили свое. Работа у меня связана с дегенератами разными. Наркоманы, притоны, мошенники, отморозки. Чего скрывать? Человек двадцать точно вспомню, кому до срока на тот свет отправиться помог, но думаю, что больше.

Он немного помолчал.

– Не всегда случайно. Мужику лично хозяйство отстрелил, а потом, дождавшись его слез и раскаяния пулю в лоб пустил. Он девочку лет тринадцати неделю прятал. Насиловал гад. А когда нас услышал, задушил и в окно с… не помню с какого этажа скинул. Всмятку. Так вот.

Он затих.

– Да за это можно и в рай, как по мне. Не грехи это. Если нас за такое тут обрекли, то не справедливо как-то.

– А у тебя что, спина дырявая?

– Чем я провинился? Актрис молодых совращал, – Серафим непроизвольно улыбнулся, но тут же его лицо приняло серьезный вид, – но это разве грех? Я ж не насильно. По согласию. Что еще? Был грешен в не совсем… Как сказать? Ну, если…

– Гомосятиной что ли баловался? – с омерзением спросил Крот.

– Пробовал, – сквозь зубы ответил Серафим, не поднимая глаз.

– Вот ты гандольер рваный, – Крот демонстративно отодвинулся на самый край кровати, а затем встал, – какого я вообще с тобой тут рядом сижу.

– Я не так чтобы втянулся…

– Завали свой рот, – Крот подлетел в момент к кровати и ударил Серафима в лицо. От такого удара, учитывая специфику работы нападавшего, тот мог получить травму, но в пылу все забыли, что правая рука на половину состояла из сгнивших мышц, и пострадавший отделался забрызганным черной слизью лицом и испугом.

– Твою мать, – заорал Крот и стянул рубашку. Остатки черной плоти свалились на пол. До самого локтя остался только скелет, разрушится которому, не давала все та же липкая слизь.

– Наказал, да? Остынь. Ему нужно было это сказать. Есть еще что-то? – вопрос предназначался Серафиму.

– Пока все. Ваша очередь.

– Не ну угораздило меня с дырявым в одном купе сидеть! – злобно сверкая глазами, не унимался Крот.

– Забудь уже, – спокойно проговорила Ольга, – у нас сейчас проблемы похуже.

Она немного задумалась и начала.

– Я в конторе не дешевой работаю. И должность имею. Вторая после директора. Если учредителей в расчет не брать, то так сказать наверху. Деньги соответственно тоже получаю приличные. И отложить и по миру покататься хватает. Муж. Он нормальный мужик, но так уж получается, что мало мне его одного. Пользуюсь услугами мальчиков по вызову.

Она посмотрела на мужчин в комнате, ожидая реакции, но они не проронили ни слова.

– Я уж постараюсь все сказать. Не надеюсь, что если что утаю, то процесс, – она указала на закутанную в шарф шею, – остановится. Мы лекарства производим. Только как производим? Из Китая, Тайланда везем. Дрянь честно говоря всякую. А здесь реклама, акции и все это расходится по аптекам. И берут. Там половина пустышки. То же самое от наших, Российских, производителей в пять – десять раз дешевле, но реклама свое дело делает. Что еще точно знаю, так это то, что от некоторых болезней наши лекарства не только не помогают, а наоборот, ускоряют развитие. Можете считать меня убийцей, тварью, я должна была сказать…

Она не успела договорить. Ее голова начала запрокидываться назад, и если бы не реакция Крота, который отошел подальше от Серафима, то возможно это были бы последние ее слова. Крот левой рукой схватил голову и остановил падение.

– Дырявый, сюда метнись, шарф снимай.

Он отодвинулся подальше, чтобы ненароком не соприкоснуться с Серафимом. Под шарфом оказалось все очень плачевно. Между головой и плечами не было плоти. Сгустки черной субстанции покрывали позвоночник, челюсть уже оголилась, снизу виднелись ключицы.

– Ты еще говорить можешь?

– Вроде да, – прошептала Ольга, но ее голос стал едва различим. Где – то под подбородком вибрировала и опадала вниз кусками слизь.

Ее положили на нары и с двух сторон подперли голову сумками, чтобы она не завалилась вбок.

– История с таблетками, конечно, тебя не красит, – сказал Серафим, – еще что расскажешь? Покуда голос есть?

Теперь Ольга шептала, едва различимые фразы. Удалось разобрать немного.

– «отказалась от дочери предыдущего мужа, когда тот умер», «случайно отравила соседских собак», «в школе издевалась над одноклассницей, что привело к ее самоубийству»

Дальше ее речь превратилась в хрип шелест. Лежащий рядом Серафим засыпал. Крот пристроился на полу около стены, не желая находиться рядом с ним, и слушал шепот.

***

Спал Крот или лежал в полудреме, то проваливаясь в неспокойное забытье, то снова вырываясь из его объятий, он не осознавал. Мысли о том, что происходит с ними сейчас и какой срок им еще отведен, не давали забыться. Холодный ветерок изредка проносился по полу, на котором ему пришлось расположиться.

Тихие шорохи и хрипы время от времени мерещились где-то поблизости, или это воображение рисовало свои картины.

Отчего-то долго не наступал рассвет. Небольшое окно, что можно было рассмотреть в полумраке, никак не предвещало признаков наступления нового дня.

Шорохи раздавались где-то неподалеку. В комнате? Это было странно, но звуки были рядом. Негромкий скрип и удар двери о косяк заставил его вернуться к реальности.

– Спите? – в полголоса спросил он.

– Как сказать? – голос Серафима отозвался сразу, – прислушиваюсь. Тут кроме нас кто-то еще есть.

Крот поднялся на ноги, потянул затекшие от неудобного положения и прохлады мышцы. На кровати загорелся фонарь телефона.

– Поможешь мне? Или это выше твоих моральных устоев?

Крот подошел к нарам. Поверх одеяла лежало нечто, чего нельзя было себе и представить. От торса Серафима осталось не так уж много. Покрытая слизью грудная клетка просматривалась насквозь, лохмотья, оставшиеся от легких, висели черными соплями, обволакивая едва бьющееся сердце. От пояса до нижней границы ребер оставался только позвоночник и что-то отдаленно напоминающее разорванный желудок.

– Почему ты еще жив? – спросил Крот, – Я не в обиду, но твои раны!

Серафим пытался на руках приподняться ближе к стене, чтобы опереться на нее.

– Кто ж знает! Ты на Ольгу посмотри.

Черный череп направлен в их сторону. Челюсть шевелиться, будто пытается что-то произнести, но комок слизи на месте языка издает только слабый шелест. Из черных глазниц вытекает жижа, напоминая слезы. Объемная грудь, что при полноте Ольги была ее гордостью опала, а сама футболка пропиталась черным.

– Даже не спрашиваю как ты, – извиняющимся голосом сказал Крот.

Когда Серафиму удалось опереться на стену, он снова завел разговор.

– Я не все рассказал. Ну, о грехах, если вы вдруг забыли. Я человека сбил. Насмерть. Почти насмерть. Я после этого больше за рулем не езжу. Не ездил. Теперь-то уже, наверное, и не поеду. После концерта возвращался домой. Не трезв был, если вдруг хотите знать. А она по обочине шла. Ночь. Старушка, лет за семьдесят. Отвлекся магнитолу покрутить и вильнул. Я ее и не успел увидеть. Только когда уже от удара она на отбойник летела, увидел. Хотел бы сказать, что первой мыслью была, а что же с ней и как ее спасти. Как бы не так! В голове только «Меня посадят».

Серафим замолчал, вспоминая.

– Ты тело там и оставил?

– Хм… Конечно, нет! Она живой еще оказалась. А я ее в лес оттащил, чтобы никто не нашел. Машина с тех пор в гараже закрытая стоит. Старуха ко мне до сих пор приходит по ночам. Сейчас, правда, реже. Но вот сегодня я ее видел. Этот мой скелетик в шкафу не так-то просто отмолить. Я ж ее там, в лесу задушил, чтобы точно никому ничего не рассказала.

Крот смолчал. Оскорбления рвались наружу, но и у него еще оставалась тайна. Он начал стаскивать с себя куртку, которую надел перед сном. Не хотелось видеть, что произошло с рукой, но глядя на преобразования его собратьев по несчастью, понял, что нужно и себя осмотреть.

Рука совсем истлела. Черная гниль прогрызала дорогу в его груди. Крот засунул пальцы под кожу за край раны к ребрам почти на всю глубину ладони.

– Вообще ничего не чувствую. Может это и правда кара господня?

– Я не верую, – ответил Серафим, – но если во что-то не веришь, разве этого нет? Так ведь говорят?

– Что-то похожее.

– Не рассветает.

– Я обратил внимание.

– Давай уже закончим со всем этим, – Крот настроился рассказать свою последнюю тайну, которая, как он считал, могла встать между его превращением в груду гнили и возможным излечением.

– То, что ударил тебя за гомосятину, не извиняюсь. Это уже выше моих принципов. Не приемлю этого, а за все остальное, если было что не так, не обессудь. Мог быть не прав. Есть и мне в чем еще покаяться.

Он немного помолчал.

– Я ждал, пока моя мать умрет. Корил себя за эти мысли, пил много, но каждый раз, убирая за ней больной обосраные тряпки, думал, «когда же»? Она долго болела, и какое же я облегчение почувствовал, в тот момент. Ее не стало. Не верю я, что можно такое отмолить. Она меня родила. Она не была плохой матерью. Не она, а я. Я был плохим сыном.

Здоровой рукой Крот со всего размаха ударил в стену. Послышался хруст. Он не закричал, но по лицу определенно можно было рассмотреть боль.

– Наверное, нас не зря наказывают.

Приглушенный лязг железного засова раздался где-то рядом.

– Я всю ночь, что-то подобное слышал. Прямо тут. В комнате, – сказал Серафим.

– Мне тоже, то шорохи, то стуки снились.

Скрип двери заставил их вздрогнуть. Скрюченная старуха вошла в комнату. Дорогу она подсвечивала экраном крупного планшета.

– Я считал, что вы тут зелья варите. Вы в этой штуке точно разбираетесь? – спросил Серафим.

– Немного, – хитро улыбнулась старуха, и ее лицо в свете экрана на миг омолодилось, – все покаялись? Или есть что рассказать еще?

– Да вроде как нет.

Старуха, подсвечивая стену экраном начала водить рукой по ней.

– Никак к этим выключателям не привыкну.

– Выклю… – Крот не успел спросить.

***

Комнату залил яркий свет из потолочных светильников. Старые деревянные стены исчезли и все увидели новые, выкрашенные в серый цвет. Вместо двери и стены появилась решетка. На старухе в миг образовался белый халат, и сама она вытянулась, представ яркой женщиной средних лет. Она стояла за решеткой, что-то набирая на планшете. Двое мужчин в халатах подошли со спины.

– Дашенька, что тут у нас?

– Гниют Валерий Иванович. Семь часов прошло, а от них скелеты да жижа на полу осталась.

– А рассказать все успели?

– Эти прямо как на исповеди. Я и не знала, что в одном человеке столько гнили духовной быть может. Мерзко в это даже верить.

– Интересные опыты вы тут, Валерий Иванович, ставите. Жуть.

– Ну, до ваших с генами, Алексий Афанасьевич, нам далеко.

Мужчины рассмеялись.