Разговоры о (не)серьезном

Год пролетел незаметно. Муж уже конкретно заявлял, как это мы раньше жили без собаки, как я обнаружила у себя задержку. Надеясь, что муж уже готов, сделала тест, он все подтвердил.

Вечером, еле дыша от волнения, я позвала мужа на разговор.

– Если ты опять о детях, то я… – он выдержал театральную паузу, – готов. А Чуба будет его на себе катать.

– Почему его, а вдруг девочка.

– Ну, значит, ее.

Я достала тест и положила перед ним. Он сначала замолчал, но потом:

– Ну я не думал, что это будет так быстро, но от слов не отказываюсь.

Тут в кухню влетел Чуба и опрокинул стоящий на полу (убирала при мытье подоконника и забыла поставить) горшок с цветами.

– К счастью, – в один голос заявили мы с мужем.

Первый мужчина

Коля Канарейкин учился уже в 11 классе и твердо знал, что будет программистом. Все точные науки сдавались перед ним, как французская армия перед Кутузовым. А Леночка Еремина была дурочкой, по крайней мере, так считал Коля. Красивой, но дурочкой. Она училась в совсем уж параллельном классе и постоянно фоткала еду, и вела инстаграмм, что уже говорило о том, что у нее не может быть ничего в голове, кроме ватрушек и бубликов (опять же, по мнению Коли). Но Леночка постоянно просила парня то переустановить Винду, то настроить какую-нибудь сложную программу для обработки фотографий. И как назло, ее родителей никогда не оказывалось дома и слинять быстро не выходило, Леночка вечно начинала его кормить своими кулинарными шедеврами. Вкусно, конечно, но столько и не съешь, а если съешь, до дома приходилось катиться.

Однажды девушка подошла к Коле и предложила настроить ей новый телек, «а потом мы вместе кино посмотрим» – невинно захлопала глазами она. – «Я тебе на новый жесткий диск докину» – наконец вымолвила она, и сердце парня растаяло, и он согласился.

В 21-00, как договаривались, он стоял на пороге квартиры девушки. Надо сказать, что так поздно потому, что после уроков помогал родителям собирать мебель в кухню и устал, как тысяча собак, но договор дороже денег.

Леночка была в коротеньком шелковом халате, в зале накрыт стол с первым, вторым и компотом (точнее, вином, которой она стырила у родителей из заначки).

– У меня там цыпленок табака в духовке, разбирайся пока с телеком, я не могу на нем вай-фай настроить, тебе это раз плюнуть.

Коля быстро справился с задачей, но Лены все не было. Он заглянул на кухню, но ее там не обнаружил.

Парень жутко хотел есть, так как из дома торопился к Лене. «Ну она же не обидится, если я положу себе ложку салата» – решил он, и пока ждал девушку, ухлопал весь тазик крабового, два пирожка с картошкой, и даже налил себе вина попробовать, благо, оно было благоразумно открыто.

После всех этих действий на парня напал зверь под названием «вырубает». От усталости и вина его разморило и он заснул прямо в кресле. Сквозь сон он улавливал, как его тормошат, терпкий аромат духов под носом, попытку поцелуя с языком, и мелькающие на экране груди. Но у Коли была особенность – если он заснул, то хоть потоп, хоть боеголовки над головой, его разбудит только будильник, ко всему остальному у него иммунитет.

Наутро Леночка, вся какая-то грустная и помятая, выгнала Колю, даже не поблагодарив за настроенный вай-фай.

Больше она до конца школы к нему не подходила и ничего не просила.

Прошла весна, выпускной и экзамены в институт. Конечно, Коля поступил. А в сентябре он обнаружил, что Леночка учиться с ним в одной группе, да еще и ЕГЭ у нее выше по баллам.

–О, а это мой первый мужчина! – громко засмеялась Лена.

Коля ничего не понял и покраснел.

– Я всю ночь проплакала, потому что я всю дорогу притворялась дурой, не понимающей в компах, чтобы соблазнить его, а он просто наелся и заснул. Непередаваемые ощущения!

Коля покраснел еще больше и понял, что он, как мужчина, действительно совершенно не понимает намеков.

Детские травмы

– Мама мне в детстве говорила, что жр… ой, простите, есть свои козявки плохо. А они вкусные, ну правда, похожи на краковскую колбасу. – Я подняла левую бровь, но промолчала. – Так вот мне было пять лет, и она застала меня за поеданием. И сказала, что если я не прекращу так делать, то… – она всхлипнула и ее глаза наполнились слезами, – что я никогда не выйду замуж. – Она всхлипнула еще раз и потянулась за платком. – И вот мне 30 и я до сих пор не замужем. Я ненавижу свою мать, она-то в моем возрасте уже троих родила.

– Стоп! Вы хотите сказать, что не вышли замуж потому, что ели козявки, а не потому, что последний ваш ухажер сбежал с дикими криками, когда вы потребовали от него Айфон за то, что он просто вас поцелует?

Девушка напряглась.

– Анна, вы знаете, что такое: брать-отдавать? – девушка заинтересовалась. – Так вот, представьте, что у вас есть яблоко, а у вашего друга груша. Вы поделили яблоко и грушу пополам и съели по половинке. Равноценный обмен? – девушка кивнула. – Теперь представьте, что ваш друг достал для вас яблоко с самой высокой ветки, и вы решили разделить его пополам. А теперь представим, что ваш друг достал с пальмы, рискуя жизнью залез на самый верх, связку бананов, бросил их вам, вы подобрали и пошли по своим делам. «Эээ, а я» – кричит ваш друг, но вы уже далеко. Это про то, что за внимание мы платим внимание, за заботу – заботой, один приготовил ужин, другой помыл посуду. А вы хотите все, ничего не отдавая взамен. И еще: какие у вас интересы? Козявок есть?

Девушка покраснела.

– Нет, конечно. Я танцами занимаюсь, музыкальную школу окончила по гитаре, но это же никому не интересно. Им всем было интересно футбол посмотреть или на рыбалку съездить. Я с ними таскалась, и мне было скууучно.

– И это чувствуется. Потому что замуж надо выходить не за вешалку, а за человека. Если у вас настолько разняться интересы, так что вы будете делать остальные 23 часа 59 минут после того, как позанимаетесь сексом?

– Я не думала.

– Так подумайте. У вас на танцах парни есть?

– Есть, но они такие красивые, а я уродина.

–Ага, опять козявки вылезли. Во-первых, в зеркале надо искать не недостатки, а плюсы, а во-вторых, встречают то по одежке, но вы знаете поговорку до конца. Вы не представляете, насколько вам будет легче заинтересовать человека, который с вами на одной волне: интересуется тем же, нравится то же, что и вам. Ну или сходите в гитарную школу, устройтесь туда преподавателем.

– Так значит мама не при чем.

– Не, ну мамы всегда при чем, но мы же уже взрослые, давайте как-то сами. Детство прошло, и вы его изменить не в состоянии.

– Ой, спасибо, а сколько я вам должна.

– Сегодня акция – каждый десятый клиент бесплатно.

Девушка радостная вышла из кабинета.

***

– Юль, ты давно здесь сидишь? Ко мне должна была дочка маминой подруги прийти на первичную сессию, а мне Леша позвонил, 30 минут мне мозги куковал. Если она не придет, пойдем кофе пить.

– Она не придет.

– Почему ты так уверена?

– Потому что козявки совершенно не при чем, – сказала я, взяла сумку, и мы пошли пить кофе.

Кофейное свидание.

Каждое утро Маша просыпалась только для того, чтобы выпить кофе. Тот самый, из кофе-машины, со свежими сливками, карамелью и вишневым сиропом. Необходимость идти на работу была на втором месте, и, если бы ни этот кофе, Маша, возможно, и не поднимала бы свою тушку с кровати в 7 часов утра и постоянно бы опаздывала. Но кофейня открывалась в 7 и закрывалась в 10 утра. Ведь именно по этой улице проходит большинство офисных работников, и именно в это время всегда заходит за кофе. А он там просто божественный. На любой вкус. И прожарка зерен самое оно, и время приготовления, и жирность сливок (а именно сливки, а не молоко, они использовали), и топпинги, все один к одному, как по линеечке, и каждому свой.

Эта кофейня стала для Маши просто манной небесной. Весь институт она отучилась во вторую смену, и была просто заправской совой, махровой такой, что с постели без острой необходимости раньше двух дня не встанет. Но, увы, эта необходимость была острой, так как нужно было платить за съемную квартиру, да и кушать, как-никак.

Маша готовилась к приему кофе тщательно – красила глаза, гладила платье, чистила зубы и умывалась. Она просто летела эти два дома на своих огромных каблуках, ведь любовь к кофе была сильнее ее «совиности».

Однажды это должно было случится – она проспала. Будильник на телефоне звонил-звонил, но не смог прорваться сквозь тяжелый и сладкий утренний сон, и обреченно замолчал. Когда сам будильник снова проснулся, чтобы бить тревогу (некоторые будильники не звонят непрерывно, а через какие-то промежутки), Маша уже безбожно опаздывала. Девушка подскочила, вдела ноги в тапки, перепутав их местами и понеслась в душ. Оттуда, не успев как следует вытереться, влетела в платье и туфли (на этот раз правильно), схватила сумочку и выбежала на лестничную клетку, чуть не забыв закрыть за собой дверь.

Пробежав эти два дома до кофейни, она поняла, что кофе сегодня останется без нее, точнее, она без кофе, глубоко вздохнула на лету и промчалась мимо.

Маша работала обычным администратором – самая непримечательная должность на свете. Все девушки похожи одна на другую – все высокие, худые (не больше 44 размера) и всегда в платьях или юбках и блузках. За редким исключением, в пятницу, можно надеть джинсы – по американской привычке, когда строгие офисные клерки в конец недели могут оттянуться и надеть так неполагающийся деним. Маше ничем бы не запомнился этот день – один из величайшего множества рабочих дней, что она провела за год работы, но внезапно на пороге нарисовался клиент, совсем не похожий на тех, что приходят к ним в автосалон: не строгий дядечка в костюме или, наоборот, весь такой в потертой коже, ни юный мажор, ни блондинка с 45-м размером груди и губ, а просто обычный студентик в синей футболке-поло и драных джинсах. В руках он держал стаканчик, который показался Маше знакомым. Он безоговорочно подошел к ней и протянул этот стаканчик со словами «Вам просили передать», и, пока девушка хлопала ресницами, испарился. Горячий стаканчик обжег пальцы. В нем был тот самый любимый Машин кофе: латте с мятным сиропом из зерен средней прожарки и мелкого помола.

– Признавайся, это твой новый кавалер? – захихикала коллега Арина, оттопырив свои и так большие (без всякого ботекса и гиалуронки, на зависть клиенткам) губы и сложив их в поцелуй.

– Нет, я не знаю, кто это. Видимо новый официант, я его не помню. – на полном серьезе ответила Маша.

– Какой-такой официант, куда это ты без меня захаживаешь? – не унималась Арина. Ее любовь ко всему с приставкой Эко не допускала наличие кофе в рационе, тем более с жирными сливками.

– Кофейня через дом. Я там просыпаюсь, – ответила Маша, наслаждаясь божественным напитком.

– Какая гадость. Вот получишь целлюлитную попу 56-го размера, тогда поймешь, как кофе пить.

– Это ты зря. В тебе говорят предрассудки и отсутствие современных научных исследований в вечернем чтении. – Ответила Маша, допивая свою порцию наркотика, и, выбрасывая стаканчик в урну, заметила – Именно благодаря кофе я еще тебя не убила.

Арина пробубнила что-то невнятное и показала язык. Девушки засмеялись.

До вечера Маша не вспоминала об этом случае, и, только проходя мимо занавешенных окон кофейни, вспомнила, что надо бы завтра спросить, кто послал ей ее любимый кофе, и как он узнал, где она работает.

На следующее утро она пришла перед работой в кафе, как всегда, заказала кофе, и всерьез задумалась, не примут ли ее за дуру, если она начнет выспрашивать о вчерашнем визите, тем более, что того официанта не было. Но, с горем пополам решившись, сделав глубокий вдох и последний глоток, Маша подозвала девушку за стойкой и спросила, стараясь делать это как можно естественней:

– У вас принято постоянным клиентам заносить кофе на работу?

Глаза девушки-официантки округлились.

– Неет, я такого не припомню.

– Но мне вчера принес кофе парень. На работу, в вашем фирменном стаканчике – осмелела Маша, чувствуя подвох.– Такой молодой парнишка в синей футболке поло.

– Я не знаю, у нас никто так не ходит. Может быть, это кто-то из посетителей.

– Ладно, спасибо! – Девушка оглядела Г-образный зальчик кафешки, но никого похожего на вчерашнего визитера не увидела.

Несколько дней она носилась с идеей выяснить, кто принес ей кофе. Арина даже начала шутить: «Твоя жизнь настолько скучна, что это главная твоя загадка?», но Маша будто зациклилась. Но решение так и не приходило, и знакомого лица, кроме тех, что захаживали каждый день, она так и не увидела. Она помнила, что парнишка – коротко стриженный брюнет, глаза широко открыты и улыбаются, но больше ничего из памяти не смогла выудить. «Может, ты уже видела его сотни раз, но не узнала» – говорила она себе. И решилась на отчаянный шаг – обойтись один день без кофе и посмотреть, принесут ли его снова.

В тот день Маша ждала до 11 утра, не отходя от своего места ни на шаг, но, так как девушка не была роботом и естественные потребности взяли верх, ей пришлось покинуть свой пост. Вернувшись, она обнаружила горячий дымящийся стаканчик с прекрасным утренним ароматом.

– Кто его принес? – накинулась она на Арину.

– Я почем знаю, я ногти красила, а он мгновенно поставил стаканчик и ушел.

– Как он выглядел? – не унималась Маша.

– Отвяжись, сумасшедшая – отмахнусь Арина, всерьез надув и без того надутые губы.

Маша пила кофе и думала, что на следующий день повторит практику. Но что ей делать, памперсы для взрослых купить, что ли?

История повторилась, но теперь с новыми подробностями. Менеджер Саша принес девушке кофе, сказав, что ему его передали. Парень себя не назвал, просто просил передать «рыженькой, в зеленом платье».

– Брюнет, со смеющимися глазами? – чуть не за грудки схватила Маша несчастного менеджера.

– Я на внешность парней не смотрю. – Обиделся тот, поставил кофе на стойку и пошел дальше работать.

– Ты, я смотрю, совсем со своим кофе в дурку ляжешь. Переходи, как я, на жасминовый чай. – заметила Арина.

Маша промолчала. Маша думала.

Всю неделю Маша игнорировала кафе, и всю неделю к ней приходил ее любимый кофе. В пятницу она получила свой стаканчик от девочки-подростка в желтой бейсболке, которая передала ей дозу любимого напитка и записку. В записке было напечатано: «Надеюсь, Вас не уволят за опоздания. Сегодня я добавил в кофе кардамона».

Девочка испарилась так же быстро, как парень в первый свой визит, пока Маша читала записку.

– Да что ж это за «Амели»? – крикнула Маша в ухо ничего не подозревающей коллеге.

– Может, ты просто перестанешь обращать на это внимание? – потерла оглохшее ухо Арина. – Хотя, может, это твоя судьба. Ты ведь до сих пор после Артема не нашла никого? Или, может, это он так над тобой прикалывается? Мстит за то, что ты его бросила, хочет тебя до дурки довести.

– Нет, Артем слишком жадный, он бы денег пожалел. – Задумалась Маша. А на следующий день кафе закрылось.

Она не верила своим глазам. Маша прожужжала все уши всем, кто попадался, о том, как ей теперь плохо без кофе. Саша, тот самый менеджер, пожалел ее, и приносил термос, но это было не то. Да и понятно, что на работу кофе ей никто не приносил. Она уже выкинула историю из головы и привыкла к той бурде, что приносил Саша, так как за неимением королевы все средства проснуться хороши.

Однажды Маша, возвращаясь домой, почуяла аромат того самого, горьковатого, свежесмолотого кофе, который так любила. Она попыталась понять, откуда идет этот аромат и поняла, что он сочится из-под ее двери. Она с настороженностью и ожиданием чуда открыла дверь.

Квартира была полна волшебного запаха. На кухне, в фирменном переднике кафе, стоял парень в футболке-поло, и разливал из кофемашины в чашки божественный напиток.

– Вы кто? – спросила растерянная Маша.

– Я ваш ангел-хранитель. Ваша мама впустила меня сюда.

– А откуда здесь кофейная машина?

– Я выкупил ее, чтобы сделать вам сюрприз. Я давно за вами наблюдаю, кофейная нимфа.

– Дочка, садись пить кофе, – мама вышла в кухню и потянула носом яркий аромат. – Я вам плюшек напекла. И мне бы чашечку. – Обратилась она к гостю.

Маша сняла огромные каблуки и вздохнула с облегчением. То ли ноги от каблуков устали, то ли почувствовала надвигающееся счастье.

Сказка про жизнь

Лето. Вечер набухает спелой ягодой за окном. С ногами забравшись в плюшевое кресло, словно на спину пантере, я слушаю бабушкины сказки. Ее рассказы нельзя назвать выдумкой, но и правдивостью они вовсе не отдают. Словно из глубин старческой, набрякшей со временем, памяти выползают полулегендарные образы, сами позабывшие, существуют ли они на самом деле.

Особенно одна история полюбилась бабушке. Она рассказывала ее с настойчивостью лектора, наверное, потому что я девочка. У нее был только сын – мой папа и она была в свое время лишена возможности женского нравоучительства. Я помню ее наизусть, так как детская память, словно губка для посуды, вбирает в себя все самое замысловатое и менее всего нужное.

«Я была молода, когда началась война – полушепотом говорила бабушка, сложив руки на животе на манер Будды. – Тогда я еще не знала, что такое любовь, и какая любовь самая настоящая на свете. Я говорю не о любви мужчины и женщины, нет. Эту любовь испытывает большинство или думает, что испытывает. Я говорю о любви, доступной только женщине. Ей одной дано испытать подобное.

Меня забрали санитаркой на фронт. Я плакала на плече матери, а она говорила, что все мои сестры уже там и я должна выполнить свой долг перед отечеством.

Нас погрузили в огромный, словно кит, поезд, отражавший на своем боку копоть и смерть. Я забилась в угол вагона и сидела тихо, как мышка, прижав к груди скромные пожитки.

Его я увидела сразу. Он вошел, словно герой кинофильма. Статный, русые волосы аккуратно, по-киношному, пострижены, квадратный волевой подбородок, орлиный нос. Он бросил на меня усмехающийся взгляд и сел рядом.

Не скажу, что я была красавицей. Наверное, это было не так. Но у меня были некоторые черты, которые так ценились в наше время – толстая коса до пояса, румяные щеки, раскрасневшиеся еще больше от волнения, и большое, сочное тело.

Мы болтали с ним до ближайшей станции. Потом нас выгрузили, как дрова, и заставили перейти куда-то на ночь. Там все и случилось.

Он пах березой. Не смейся – это родной наш запах, запах нашей земли. Он был, словно только что срубленное дерево, не ставшее еще поленом, но уже и не живое. Он двигался, словно автомат – точно, четко, по плану, известному ему одному. Я не боялась, я знала – он все может, ему можно доверить свою жизнь.

Наутро нас погнали в какой-то Богом забытый, разбомбленный город, в котором остался только госпиталь, да пару домов с уцелевшим скотом. Госпиталь походил на осьминога, окаменевшего за тысячелетия, с добычей во рту. Он словно отрывал куски от вопящих раненых, а медсестры выполняли роль зубов. Эти обшарпанные стены отваливались кусками штукатурки, словно сквозь иллюзию светлого будущего выступала жестокая, местами смертельная правда жизни.

Нас заставили переодеться в грубую одежду, а мужчин зачем-то направили сдавать анализы. Все ровной очередью выстроились в больничный туалет. Моего любимого схватил за руку один из пациентов и сказал, что если тот не хочет ждать, он может сходит в туалет в соседнем крыле. Но пусть пеняет на себя, если не вернется. «Что за чушь – отмахнулся он.» «Туда никто из нас не ходит – был ответ- никто из мужчин оттуда еще не возвращался, пропадали все». Любимый посмеялся над глупыми суевериями, и мы направились в соседнее крыло, потому что я не хотела оставлять его одного, точнее, я прилипла к нему, как осенний лист к подошве.

Мы без труда нашли нужные двери.

«Не пугайся, кнопка. Это же просто туалет, а не старый английский замок» – улыбнулся он и вошел. Больше я его ни разу в своей жизни не видела.

Я проработала медсестрой всю войну, кроме нескольких месяцев. Сначала я думала, что поправляюсь от голода. Но более старшие товарки просветили меня, отвели к врачу нашего госпиталя. Я родила мальчика. Часто я просыпалась ночью и слышала собственный крик. Но не от постоянных взрывов, стрельбы, стонов раненых и крови, а от того страха у дверей туалета, которою я не смогла открыть и за которой навеки исчез мой любимый. Его записали в дезертиры и мне потом строго-настрого наказали не указывать имя отца. Да я его и не знала полностью. Только то, что он – Алексей, Лешенька. Такое отчество я и дала твоему отцу.

Я твердо решила вернуться в то место, где потеряла любимого, когда закончилась война. Сын спал у меня на руках, а сердце колотилось, словно желая опередить меня. Здание готовили к реконструкции, но еще документы не были готовы, и я вошла без проблем. Рука, открывавшая дверь, похолодела, словно был мороз. Я вошла, и дверь захлопнулась за мной, словно от ветра.

Я плохо помню этот момент. Было темно, а в моей голове раздался голос: «Ты сейчас умрешь! Боишься смерти?» У меня в голове вертелась одна мысль: «Только бы ребенок остался жив, сынишку сохраните». Потом меня нашли у закрытой двери в общем помещении. Сын плакал и дергал меня за рукав.

С тех пор я так и не вышла замуж. Я не жалею. В то время с войны приходило много одиноких девушек с детьми или в положении. То было время коротких встреч. Одно я могу сказать точно – только любовь к сыну сохранила мне жизнь. Дети – главное для женщины. Главнее ее собственной жизни».

Завтра мне исполняется восемнадцать лет. Я давно уже взрослая. Вспоминая эту историю, я тихонько смеюсь над бабушкиной выдумкой.

Вечер. Лето набухает, словно желатин на кухне.

Что такое любовь?

Она вошла как-то по-солдатски в маленький прокуренный начальником кабинет, поморщилась. Анастасия Дмитриевна, хоть ее только потерпевшие и обвиняемые так и называли, а все остальные Настенька, была из тех, что прячут свою красоту на все пуговицы – на все пуговицы застегнутая рубашка, ни приведи Господь кто-нибудь заметит грудь 4-го размера, на все пуговицы застегнутая душа, не открывавшаяся никому, кроме своего жениха. Но еще эта душа верила в справедливость, наверно, была еще слишком молода.

Привели женщину с бегающими глазами, следами былой красоты, и одетую как-то очень уж аляповато. После изучения дела Анастасия Дмитриевна начала допрашивать женщину, но у той как прорвало сливную трубу:

– Вы не понимаете, вы просто не понимаете. Он был как картинка, в костюме, Шанель не Шанель, но что-то такое, пах вкусно, а не как мой обормот, пил только сухое вино и никогда не напивался. А еще он поэт, понимаете, поэээттт!!!!!! У вас было такое, что вам посвящали стихи? Понимаете, настоящие стихи, с рифмой, ритмом, и что там должно быть, как в книжке в школе. Белеет парус одинокий… только там про меня, про мои голубые глаза…

– У вас серые глаза, – поправила Анастасия.

– Про мои голубые глаза, – как будто не заметила женщина, – ну и интимные части, ну вы понимаете.

– Нет! – строго сказала следователь.

– Эх вы, молодая еще, не понимаете. Мужик хоть у тебя есть? – наклонилась обвиняемая к Анастасии, как бы спрашивая тайну.

– Не фамильярничайте! – отстранилась следователь. – Вы ударили мужа ножом пять раз. Вы были пьяны, он тоже. Давайте вернемся к делу. Что вы делали вечером 28 сентября, когда все произошло?

– Он сказал, что я шалава, и ему изменяю. А я сказала, что я уйду от него к Вальдемару (это мой поэт). Он схватил меня за руку, больно, и тряханул, я упала, а он развернулся и пошел из кухни. Я схватила нож и начала бить его им, куда попала. Потекла кровь, руки в крови, он упал, а я бросила нож и побежала из дома к Вальдемару. Он жил рядом, в соседнем квартале. Но пока я бежала, меня поймали ваши, потому что руки у меня были все в крови. Спросили, что со мной, и я все сказала, не знаю почему, и вот я здесь сижу уже три месяца, ко мне только сын приходит, но ваши долго с ним говорить не дают.

Когда женщину увели, после еще некоторых вопросов, позвали мужчину лет 45, весь потрепанный, как будто перемолотый жерновами жизни, с лысиной и редкими волосами пыльного цвета на затылке, выглядящий много старше своих лет, он вошел, согнувшись, будто волок тяжелый мешок на плечах.

– Отпустите ее, – неожиданно пискляво взмолился он, – отпустите, я ее люблю, у нас сын.

– Она вас чуть не убила, и сын уже совершеннолетний. – Возразила Анастасия. – Давайте вернемся к материалам дела.

– Эх ты, молодая еще, ничего не понимаешь.

– Ну и парочка! – выдохнула Настенька, – а вы, Семен Алексеевич, не курили бы в моем присутствии, вы заставляете быть меня пассивным курильщиком.

– Лучше ты будешь пассивным курильщиком, чем пассивной женщиной, – возразил начальник, туша сигарету. – Вот как сможешь сама справляться, я и не буду тебе в кабинете курить.