Окулист

В то утро я вышел пораньше специально, чтобы не встречаться с матерью. Часов в шесть незаметно прошмыгнул на кухню, быстренько намазал тост ореховым маслом, уложил всё в старый потрёпанный портфель и сделал ноги. На пустынной улице никого, только редкие фонари, похожие на худых, скелетообразных великанов из страшной сказки, слабо освещали путь. Добравшись, до пекарни Тодда, я внимательно посмотрел на огромного облезлого пса по кличке Гром. Он гордо задрал свою взлохмаченную морду и с презрением глянул на меня, такими умными глазами, что я даже вздрогнул. Но, как уже говорил ранее, я очень люблю животных, и они любят меня… По крайней мере, мне всегда, казалось, что между нами есть некая связь, позволяющая не бояться друг друга и может быть даже доверять. Собака кидается на того человека, которому не доверяет! Гром знал меня и стоило ему услышать мой голос, он слабо улыбнулся и завилял хвостом.

– Приятель! – воскликнул я и протянул к нему руку.

Он ещё раз глянул на меня, встал на ноги и, лизнув кончик указательного пальца, фыркнул. Затем смачно зевнул и улёгся на своё место досыпать. Демонстративно отвернувшись в другую сторону. Таким образом, пёс дал понять, чтобы я убирался восвояси и не мешал ему отдыхать. Я возражать не стал, потащился дальше по улице в гордом одиночестве. Передвигаясь по всё ещё спящему городку мне вспомнился сегодняшний ночной кошмар, от которого я проснулся посреди ночи едва дыша.

Мне казалось, что мать обнаружила очередную лужу мочи на моей простыне. Рассвирепев, она схватила меня за волосы и поволокла на кухню. Я, как всегда, плакал, умолял о прощении, но она не желала слушать.

– Я предупреждала тебя вонючка! Ты знал, что будет, если я ещё хоть раз это увижу! Предупреждала ведь? – визжал её голос прямо возле уха.

Моё тело колотила странная, неконтролируемая дрожь, когда я увидел в руке матери огромные кухонные ножницы, которыми она обычно разделывала курицу, то заревел в голос. Её это не остановило! Последнее, что я помню, это как она стащила мои мокрые штаны и оттяпала мой малюсенький член почти полностью. Резкая боль пронзила всё моё тельце, кровь хлынула фонтаном, я завизжал что есть мочи и проснулся. Открыв глаза первое, что я сделал, ощупал сморщенный от страха писюн, а затем простыню, на которой спал на предмет лужи. Слава богу, всё оказалось на своих местах, и кровать была сухой, не считая влаги от липкого пота.

– Это не беда! – подумал я радостно улыбаясь.

– Это не моча… – мысль о том, что я проснулся сухим, радовала несмотря на кошмарный сон.

Также я часто думал, что будет, когда я вырасту, а ещё о её смерти… Да, мне постоянно, казалось, что она вперёд убьёт меня тем самым, счастливый день похорон матери, я никогда не дождусь. А мне очень хотелось увидеть её мёртвой и безопасной.

– Я буду стараться выжить мамочка… – бормотал я задумчивым тоном.

Размышляя на все эти темы, я незаметно для себя дошёл до развилки и обернувшись посмотрел на пустынную улицу. В этом городишке в моё детство было не людно, шлёпая в час пик по дороге, насчитаешь от силы два фермерских грузовичка и то, если повезёт. Не машин, не прохожих… редкий рыбак с деревянной удочкой через плечо, горбатой походкой проволочится в сторону Канейдиан-Риверс. На этот раз я шёл в гордом одиночестве погруженный в свои ватные (сонные) мысли. Очнулся, только когда добрался до кладбища.

– Марджори! – позвал я.

Почему-то её нигде не было, мне стало не по себе, такое необъяснимое беспокойство разгулялось внутри.

– Кис-кис… – звал я внимательно осматриваясь.

Неприятная волна страха и волнения поднималась из груди, обдавая моё лицо огненным потоком. Спустя минут пять эта волна меня буквально накрыла, сердце забилось будто колокол в церкви Адвентистов седьмого дня. Внезапная мысль, возникшая из воспоминаний на мгновение, парализовала.

– А что, если Долговязый всё-таки выполнил задуманное и утопил Марджори? Она доверчивая и совсем глупая ещё! – подумал я и зажмурился от страха.

Постояв так ещё немного, я вздрогнул, будто получил пинка под зад, бросил портфель с учебниками и помчался к тому самому колодцу, о котором говорили эти недоумки в тот день. Дальше я смутно помню, бежал, не чувствуя землю под ногами, пульс долбил в ушах, а перед глазами крупным планом мордашка моей любимой кошки. Всё как в тумане, как в кино с замедленной плёнкой… В колодце было темно, но я увидел железную, узкую лестницу по которой спустился внутрь. Мне пришлось немного посидеть в темноте, чтобы глаза привыкли и начали что-то различать. Спустя минуту я увидел её. Она действительно была там, мёртвая и жалкая. Я заплакал…

– Марджори… миленькая… – проскулил я, и слёзы ещё сильнее потекли по моим щекам, подбородку.

Не задумываясь о последствиях, я прыгнул в воду, схватил её худенькое тельце и после кое-как зацепился за лестницу. Мокрый и абсолютно уничтоженный изнутри, я отправился на кладбище. Моё тело бил озноб, но не от холода, а от нервного потрясения. Дрожащими руками я прижимал её к груди и плакал. Было так жаль, что я не успел спасти существо, которое любило меня, которое любил я и которое приносило радость. Наверное, в то утро в моём мозгу что-то щёлкнуло, я просто сошёл с ума. В голове зрел план, как убить этих ублюдков, всех и самый первый должен был сдохнуть Долговязый упырь.

Хотелось похоронить мою любимицу у её мёртвого друга Уолиса. Добравшись до его могилы, я бережно положил Марджори на изголовье, рядом с памятной плитой и стал рыть ямку. Копал руками и палкой, найденной там же.

– Я отомщу за тебя малышка и никогда тебя не забуду. – бормотал я, давясь слезами и соплями.

Грязный и до нитки промокший я не пошёл в школу, но и домой идти было нельзя.

– Останусь тут. – промелькнула мысль.

Свернувшись калачиком рядом со свежим бугорком, где покоилась Марджори, я думал о несправедливости мира. Во всяком случае, того мира в котором были мы с ней!

– Если Мир, это то, что нас окружает, то он ужасен! Для такого малюсенького городишки, как этот, у нас слишком много дерьма.. Слишком много… Почему всё так?

Вся правда заключалась в том, что в это кошмарное утро меня лишили последнего друга и последней надежды на нормальное взросление. Может быть, это повлияло на последующие события, может быть ключевую роль в моей жизни, сыграла мать, судить не берусь, ибо психологией не увлекался… Думая о мести, дрожа всем телом от холода, я каким-то образом умудрился уснуть. Мне ничего не снилось, но даже в полном отрубе я ощущал холод, пронизывающий до костей. Спустя несколько часов я очнулся и почувствовал себя пустым. Показалось, будто в груди, зияет дыра со штат Вайоминг, чёрная пропасть во мне была такой же бескрайней и необъятной. Различие только в одном, Вайоминг-это место, где живут разные люди и хорошие и плохие, а дыра во мне была местом, где поселилось нечто отвратительно ужасное. Оно шевелилось внутри, вызывая тошноту и головокружение. Я знал, что оно там, рычит, беспокоится, ждёт подходящего момента, чтобы выбраться наружу и отомстить.

Я встал с примятой травы, облизнул пересохшие губы и пошатываясь пошёл по направлению к дому…

– Я убью вас долбаные ушлёпки! Я убью вас! – прорычал тот, кто поселился внутри, и я даже улыбнулся.

Эта улыбка была натянутой и ненормальной, похожей на улыбку психбольного, позже я часто видел её на своём лице. Обычно она возникала, когда оно пыталось выбраться или когда внутри меня тихим бесом скрипел его шёпот. Эх… в тот день, его осипший тихий голос успокоил меня, цель была поставлена.

По дороге домой я от стресса блеванул раз пять и всё какой-то зелёной жижей. В башке трещало, в носу появилась дикая заложенность. Еле передвигая ватные ноги, преодолевая последнюю милю до двери спальни, я сгорал, как свеча в подсвечнике перед алтарём. Одним словом, купание в колодце нефига неполезное занятие. Я дико простыл, затемпературил, рассопливился, чуть не подох вообще. Но… НО! Чёрт побери я выжил! Самое интересное, что пока я подыхал от заработанной простуды, моя замечательная мать отсутствовала! До сих пор не понимаю, где она была, да и хрен с ней!

Колыхаясь во всей этой агонии, я думал, что если завтра всё-таки наступит и я поправлюсь…

– Уничтожу всех этих упырей, словно мстительный Джокер! Порву каждого. Они всё равно конченые, мир ничего не потеряет, если их не станет! – бормотал я в бреду.

Перед заплывшими отёкшими глазами мелькала мордашка Марджори, а иногда слышалось её жалостливое мяуканье. Громкий омерзительный гул раздирал тишину забытья. – Что это за ГУЛ? – спросите вы.

Да чёрт его знает… Возможно, это кипели мои мозги или трещала по швам голова… Помню, что черепушка тогда очень болела! Невыносимые волны накрывали внезапным приступом, было хреново… О-о-очень хреново, у меня даже закладывало уши. Когда мяуканье и гул затихли, из шкафа, стоящего в углу моей комнаты, послышался голос Долговязого и его дружков.

Я был в шоке, не поверил своим ушам! Но обосраться мне на месте, это был точно их голос.

– А-а-а-а! А-а-а-а! Зашибу твари!!! – заорал я что есть мочи, и ринулся в атаку.

– Вы!!! Вы, уроды! Долбаные уроды, я достану вас! – повторял мой сорвавшийся на крик голос.

Распахнув дверцу шкафа, я увидел там только свои немногочисленные вещи, в основном уже маленькие мне. Больше там никого не было… НИКОГО! Через секунду, всё, что там висело, лежало и хранилось годами, летело на пол, издавая при этом странные кашляющие звуки. Я буйствовал! Казалось, издевательские насмешки уже прекратились, всё стихло вокруг, и безумие отступило. Вместе с безумием и последние силы покинули моё тело, и я стал задыхаться, от какой-то панической атаки! Удушливая волна обессилила меня окончательно. Сделав несколько огромных глотков воздуха, я глянул на шкаф и подумал, что в таком состоянии он выглядит жутковато, как выпотрошенный великан с кишками наружу! Одна тёплая толстовка, красного цвета с длинным рукавом, свесилась с полки и походила на разорванный внутренний орган. Верхние опустевшие полки напоминали пустые глазницы и смотрели они на меня с удивлением. Он будто спрашивал.

– Ты что спятил?

Или.

– За что?

– Бррр! – вырвалось с моей глотки.

Голова закружилась, силы покинули, и я оказался там же где мои ничтожные пожитки. Обморок застал врасплох, он всегда случается не вовремя… Очнулся к вечеру и понял, что на ухе образовалась огромная шишка и бок саднил кровоподтёком. Скорее всего, падая, я зацепился за стол, а затем, наотмашь шарахнулся о пол. В конце концов, потихоньку я пришёл в себя. Температура шпарила полночи… Ну и что с этого? Главное, наутро мне стало несколько легче. Когда я пошёл в школу, моя учительница Миссис Долорес Стрип задала мне один напрашивающийся вопрос.

– Почему ты отсутствовал целых 3 дня? – сказала она невозмутимым тоном.

Сначала я удивился и даже испугался, но потом взял в себя в руки и просто ответил.

– Болел. У меня была простуда, сопли и щипало горло. – бормотал я, виновато пожимая плечами.

Она посмотрела на меня более чем внимательно и махнула головой, показывая, что понимает.

– Надеюсь, тебе уже лучше? – поинтересовалась Миссис Долорес.

Я охотно замотал головой, и она улыбнулась, записывая что-то себе в журнал.

– Ступай на своё место Питер.

Она поверила мне! Наверное, потому что хорошо учился, я был жутким зубрилой, заумным додиком, которых никто, кроме, учителей не любит. К тому же я не прогуливал школу, за исключением тех дней, когда был поколочен матерью. Но всё дело в том, что такого давненько не случалось, да и время тогда было совсем другое. Ещё и маленький городишка, если не сказать больше! Кстати, и сейчас он не дотягивает до многих известных мне близлежащих мегаполисов. Но дело даже не в этом, люди, живущие в моём детстве, были проще. Уж, без сомнения, проще и доверчивее… ммм – да…

Теперь вы знаете, с чего всё началось, а уж кто в этом виноват судить человечеству, психологам, экспертам и всей этой научной шушере, заумным выскочкам думающим, что они всё и про всех знают и понимают больше чем остальное население нашей многострадальной планеты. Самодовольные дураки!

Кое-как отсидев уроки, я не останавливаясь медленно побрёл по тропинке домой. Сегодня не хотелось провожать Милдрет Харис, не хотелось ехать на автобусе, не хотелось разговаривать, общаться и вообще… мне не хотелось видеть счастливые улыбки на лицах людей и самих людей не хотелось видеть тоже. Всю дорогу я шёл, сгорбившись, опустив голову, смотрел себе под ноги и считал шаги. От школы до могилы Мистера Уолиса и Марджори получилось 8794 шага. Как я уже говорил, возможно, у меня слегка поехала крыша… А у кого бы она ни поехала?

– Нахрена ты попёрся на кладбище? – спросите вы.

Возможно, мне было одиноко и после того, как единственное дорогое сердцу существо было убито, хотелось навестить могилу… А может быть… и даже, скорее всего… я надеялся, жаждал встретить этих ушлепанов. Не знаю, чтобы случилось, если бы они действительно там оказались… Возможно, юные убийцы кошек, замочили бы и меня! Утопили в том же колодце, и дело с концом. Но нет… нет… Волей случая или судьбы там никого не оказалось, было тихо и только сверчки напевали свои спокойные дребезжащие песенки. Воздух сырой и на удивление тёплый. Ночью прошёл небольшой дождь и в кладбищенском лесу теперь парило словно в бане. Я посмотрел на надгробие Мистера Уолиса и уважительно поднял руку в знак приветствия. Рядом с его могилой темнел бугорок, где покоилась Марджори, а ещё я заметил, что с правого бока, довольно-таки высокая трава была изрядно примята.

– Это я спал тут. – подумалось мне.

Присев на это место, я открыл свой портфель и достал пакетик с сморщенным брокколи.

– Я тут принёс… – прошептал мой дрожащий голос.

– Сегодня на завтрак мать опять дала это отвратительное дерьмицо и я подумал, я вдруг вспомнил… что ты любишь… – еле слышно прошептал мой тихий и очень печальный голос.

– Подумал… к чёрту! Я просто спятил! Ты мёртвая, мёртвая! А покойники не едят… – говоря это моя рука всё сильнее сжимала салфетку с брокколи.

От давления капуста раздавилась превратившись в пюре и частично выскочила из крепко сжатых пальцев. Я этого даже не заметил, снова расплакался, как настоящая обиженная девчонка. Дело в том, что я ревел, потому что понимал… Меня никто не любит, я никому не нужен. Моя мать ненавидит меня, одноклассники кошмарят чуть ли не с первых дней, родственники делают вид, что я вообще не существую, а государству просто насрать! Весь мир забил на маленького человечка свой жирный болт и живёт себе в тепле и сытости! Я прямо слышу, как всё моё окружение говорит.

– Слышь Ты, нюня, хорош ныть, как баба! Распустил сопли и скулишь целыми днями! С такими высерками, как Ты вечные сложности! Вы ошибка природы и проблема общества! Вас не должно быть, слабакам не место в нашем мире!

Думаете легко так жить? Каждый день просыпаться идти в школу, потом на работу, понимая, что ты изгой общества, ошибка природы, сбой программы, если хотите! То есть некий человек-глюк! Каждый день умываясь смотришь в зеркало и осознавать, что из зазеркалья на тебя пялится ничтожество! Я долго вынашивал свой план по уничтожению кучки живодёров, но не находил способа осуществить задуманное. Они всегда ходили группой и нападать снова на всю толпу было глупо. Тут нужен был целый план. Я составил его и осуществил задуманное гораздо позже, подонкам тогда исполнилось аж по 15 лет. Возраст, когда спермотоксикоз ударяет в голову, которая никогда и так не соображала. Именно в это время живодёры начали гулять поодиночке, провожая своих цыпочек домой. Мы ещё вернёмся к долговязому и другим членам его шайки.

А пока поговорим о моей первой жертве… Расскажу всё без прикрас, от и до!

ГЛАВА №2

НОМЕР 1

Возможно, я плохой человек… не исключаю такой вероятности, но вот… одна мысль всё время крутится в моей голове. Она прямо как навязчивая идея постоянно маячит на горизонте сознания, не давая расслабиться. Я вот что думаю: «Убивать плохо! Это противоестественно… Это не правильно и возможно чудовищно… Наверное… чёрт побери! Но, если человек совершивший всё это умеет любить, разве он плохой? Разве в жестоком сердце может поселиться любовь?»

Со дня смерти Марджори, до моего первого убийства прошло совсем немного времени. Думаю, мне нужно было выпустить пар! Высвободить изнутри зверя, скребущего мою плоть. Но думаю, я смог бы его удерживать ещё долго, если бы не определённые обстоятельства. Если бы… это хорошее слово! К сожалению, или к счастью, за эти месяцы обстоятельства сложились в пользу зверя.

В общем, позже после смерти моей кошки, я всё реже заходил на могилу. Становилось грустно… Придя, я рассказывал ей, как прошёл мой день. Было больно ежедневно ковырять эту рану, к тому же вскоре наступило долгожданное время каникул и поводов посещать кладбище было всё меньше. Лето желанное время года для всех детей на земле. Я же боялся вынужденного отдыха, как огня. Но в том году моя мать постоянно принимала успокоительное и от этого походила на овощ, что радовало и давало надежду. Мне удавалось много гулять, по большей части во дворе собственного дома, но друзей у меня всё равно не было, а территория, принадлежавшая нашей семье, была огромной. Когда-то цветущий сад, всё ещё давал редкие плоды. Если их не съедала тля или черви, удавалось полакомиться кислючими яблоками, одичавшей сливой и грушами. Мать ничего не обрабатывала и поэтому найти вкусную не почиканную паршой грушу было делом не из лёгких. А я не боялся непростых дел. Искал и находил! Одичавшие груши, растущие у нас во дворе, были твёрдыми, но сладкими. Хотя от некоторых не совсем спелых вязало во рту, мне они всё равно нравились. К тому же на одном из деревьев я заметил маленького рыжехвостого бельчонка. Он проворно скакал с дерева на дерево, изредка поглядывая на меня своими хитрыми глазками. Пушистик был такой хорошенький, просто, как игрушечный с крохотными поблескивающими, внимательными угольками глазками. Через пару недель нашего знакомства я впервые услышал его голос. Это был тоненький писк ни на что не похожий. До этого я никогда не встречал белок и не находился с ними в столь близком знакомстве.

Услышав рыжехвостика впервые, я подумал.

– Как интересно он общается! – и ещё.

– Какой он красивый…

Запомнилась наша третья встреча, я тогда сделал себе огромный бутерброд с сыром, сбежал из дома в сад и, устроившись поудобнее под раскидистым одичавшим деревом груши, принялся уплетать его за обе щеки. Достал второй кусок и уже хотел сделать огромный кусь, как передо мной появился он. Рыжик с глазками угольками так грустно на меня посмотрел, что кусок не полез в горло. Я почти сразу его понял! Без слов… мы общались впереглядку.

– Привет, Кевин! – еле слышно сказал я.

Не спрашивайте, почему именно Кевин, а не Крис, например… не знаю, с чего я вообще взял, что его так зовут. Наверное, это получилось само собой.

– Хочешь сыру? – спросил я и кинул небольшой кусочек в его сторону.

Бельчонок радостно пикнул, схватил кусочек, признательно посмотрел мне прямо в глаза, и на секунду исчез в зелени груши. Не успел я откусить, как рыжий бесёнок появился вновь. В двух словах пришлось скормить ему и сыр и весь хлеб. Казалось, мы оба были рады этому факту. Погревшись немного под солнцем, съев несколько вязких груш, я отправился домой.

– Пока Кевин! До завтра! – выкрикнул я и услышал писк в ответ.

Мы стали встречаться каждый день, лазали по деревьям, ели всякую всячину и грелись на солнце. Вскоре Кевин стал бесстрашно таскать еду из моих рук, а иногда просто садился рядом, замирал, поглядывая вдаль, нам было здорово молчать вместе и греться под лучами ласкового солнца. Мы подружились, боль от потери Марджори будто немного сгладилась и отступила на несколько шагов. Это позволило насладиться каникулами и общением с бельчонком. Но я не забывал о ней ни на секунду, господи… нет! План мести оставался в голове, даже когда я спал, и ничего не могло изменить моих намерений. В этом году я позволил себе расслабиться и ненадолго забыться…

Моя мать поспособствовала этому! Она почти не издевалась, почти не била меня, почти никогда не появлялась в моей комнате… На какое-то время я даже забыл её тяжёлый смрадный запах. Шлейф чего-то скисшего, вперемежку с грязным бельём и немытыми гениталиями, это существо (мама) будто выпало из моего мира, исчезла. Я всё ещё боялся её, но именно тогда мои ночные кошмары стали слабее, возможно потому что я к ним привык… ведь люди ко всему привыкают… А может быть, я стал чуточку взрослее. В любом случае ночные сновидения были уже не столь пугающие и мокрые лужи по утрам наконец-то прекратились!

Чёрт побери, это было счастливое время! Я ничего не просил у жизни! Мне просто хотелось думать, что я нормальный мальчишка, а не загнанное в угол, затравленное обществом ничтожество.

– Я мальчик! Ребёнок! Позвольте мне быть счастливым… – иногда кричал мой внутренний голос… В такие моменты предательские слёзы подступали к глотке, не давая вздохнуть.

Позже я научился не плакать! А пока мог себе это позволить, ведь на тот момент мне было всего лишь 10 лет. От постоянного недоедания я был худой, маленький и жалкий. Мне даже стало казаться, что я вообще никогда не выросту, так и останусь скелетообразным карликом с грустными глазами. Только когда я вспоминал о Марджори, чувствовал себя сильнее сильного, и эта невиданная сила растекалась во мне, заполняя каждый уголок моего существа! Чем дольше я думал о ней и чем больше, детальнее прорабатывал план мести, тем ужаснее болела моя голова. В такие моменты, тот, кто поселился внутри меня не живой и не мёртвый, злой сгусток чего-то ужасного, начинал беспокойно шевелиться, скрестись по моей плоти своей когтистой лапой. Он рычал от нервного нетерпения, и чаще всего это заканчивалось обмороком, всё же иногда удавалось его утихомирить и тогда меня просто рвало какой-то серой жижей! Но сразу после избавления становилось легче.

Вы можете подумать, что я нытик из тех слюнтяев, которые постоянно жалуются и всему не рады… Счастливых дней в моей жизни, действительно можно пересчитать по пальцам. Но всё же они были.

Как-то раз ближе к концу каникул я сидел под деревом во дворе и читал книгу (Грёзы) в ведьмином доме. Её написал гениальный Лавкрафт Говард Филлипс, я обожаю его и по сей день! В 60—70 годах его книги произвели фурор, в будущем он стал основателем нового жанра, Лавкрафтовые ужасы, но к тому времени он давно умер и не узнал об этом своём достижении! Вообще, я считаю, он пожил совсем мало каких-то 46 лет, вот если бы ему довелось дожить до 100, сколько бы крутых книг он успел написать! Эх, ну да ладно… в двух словах книги его имеют свойство погрузить читателя в другой мир, полный удивительных теней и опасных загадок. Я был поглощён рассказом полностью и даже не заметил, как появился Кевин. Очнулся, когда он прыгнул мне на плечо и заглянул в глаза. На его мордашке читалось недоумение, он будто говорил.

– Ты что не видишь, что я уже давно тут? Ты что, вздумал игнорировать меня?

– Привет, Кевин! – воскликнул я.

Глянув на него одним глазком, я аккуратно и как можно бережнее погладил его указательным пальцем. Боялся, что укусит, но он не укусил, только от удовольствия зажмурил глазки. Думаю, это означало безграничное доверие!

– Ты, наверное, голоден? – еле слышно прошептал я.

Он открыл глазки-угольки и пристально посмотрел на меня понимающим взглядом.

– Я не забыл про тебя дружище! Посмотри-ка, что у меня есть… – бормотал я, поднимаясь с травы.

Кевин спрыгнул и занял ожидающую позу на задних лапках. Немного покопавшись в рюкзачке, я нашёл сырого арахиса, штук десять фасолин и полпочатка сладкой кукурузы. Он моментально подскочил, как это умеют делать только белки, взял кукурузу, почему-то я знал о его выборе, и поспешил в свою нору, расположенную в старом полузасохшем дереве.

Я подумал…

– Какой он классный! – но сейчас не об этом.

Наблюдая за Кевином, я знал, где его домик и в этот раз решил помочь ему с фасолью и арахисом. Взял запасы в кулачок и отправился за ним. Добравшись, протянул руку так, чтобы ему было легче перетаскивать. Кевин принял эту заботу с удовольствием, мне даже почудилось, что он улыбнулся. В общем, я молча стоял с протянутой в вверх рукой, а бельчонок таскал с неё зёрна в нору и возвращался за новой порцией. Наверное, на второй или третий его заход, до меня донеслось слабое пищание. В норе моего друга кто-то болтал, по звукам кто-то очень похожий на него!

Знаете, кто это был? Аха-а-ах! Кевин оказался девочкой и у него родились малюсенькие детки-бельчата! Да, да! Он был женщиной! Я так удивился…

– Кевин… что там у тебя? А? – бормотал я не своим голосом.

– Ты что девчонка? Ну и ну… дружище! Это как-то совсем неожиданно! -засмеялся я.

А он только пикнул и ещё раз улыбнувшись скрылся в норе. И только тогда его дети успокоились и затихли, а я почему-то опять расплакался… На меня нахлынуло такое счастье, которое выплеснулось ручейками из глаз.