Проклятое ожерелье Марии-Антуанетты

Они вышли в теплый апрельский день. Удары колокола, доносившиеся из деревянной церквушки, не казались Юле торжественными. Сегодня, несмотря на светлый праздник, они били траурно, будто исполняли реквием по ее умершему деду.

– Сережа, ты ведь найдешь их? – Она прислонилась к его плечу, пока он заводил и прогревал машину. – Ну, этих отморозков.

– Это мой долг, любимая, – пообещал он, и автомобиль медленно поехал по проселочной дороге.

По дороге до агентства молодые люди молчали, и лишь высадив девушку, Сергей пожелал ей быть мужественной.

– Тебе понадобятся силы, чтобы помочь мне отыскать убийц, – напутствовал он любимую.

Она молча кивнула.

– Я тебе позвоню, когда что-нибудь выясню, – пообещал Плотников, затем еще раз коснулся бледной щеки девушки и сел в автомобиль, с грустью провожая глазами Юлю, поднимавшуюся по ступенькам в ритуальное агентство. И только когда стеклянная дверь за ней закрылась, он включил зажигание.

Глава 3

Париж, 1785

Гильом, прекрасно знавший Париж, не зря отметил убогость улицы Сен-Клод, где обитала Жанна де Ла Мотт. Кутаясь в теплое пальто, он остановился у почерневшего от старости и сырости дома, стряхнул снег с сапог и вошел в темный подъезд. Квартира графини находилась на втором этаже, и слуга, покряхтывая и считая вслух, принялся подниматься по крутым, довольно ветхим ступеням:

– Раз, два, три… Черт, да сколько их тут!

Преодолев ровно одиннадцать, Гильом замер возле черной исцарапанной двери и постучал. На его удивление, она сразу отворилась, и слуга нос к носу столкнулся с пожилой особой, облаченной в старый, линялый капор.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она строго. Гильом галантно поклонился, хотя ни минуты не сомневался, что перед ним не та, к кому его послал Калиостро. Скорее всего, эта пожилая особа – такая же служанка, как и он, но довольно противная.

– Мне нужна графиня де Ла Мотт.

– Зачем? – Красный нос женщины задергался от любопытства.

– У меня к ней поручение от очень важного человека, – ответил слуга уклончиво. – И говорить я буду только с ней.

Старая грымза не торопилась впускать непрошеного гостя, видимо, собираясь еще что-то спросить, но приятный голос, принадлежавший явно молодой женщине, вклинился в их пустую беседу:

– Кто там, Клотильда?

Старуха зашмыгала носом – тонким, длинным, в мелких морщинах.

– Он утверждает, что у него поручение.

– Впусти его.

Служанка немного поколебалась, всем своим видом демонстрируя, что от ее решения тоже что-то зависит, и пропустила Гильома:

– Ладно уж, идите.

Мужчина оказался в маленьком коридоре, в котором полностью отсутствовала мебель, и с удивлением заметил, что в квартире почти так же холодно, как на улице. Он решил не снимать пальто, тем более вешалка, подпиравшая стенку и кренившаяся набок, была пуста. Вероятно, обитатели холодной квартиры надели на себя все, что имелось в гардеробе.

– Сюда. – Пожилая особа отворила дверь в комнату, и Гильом предстал перед сидевшей на софе молодой черноволосой женщиной с тонкими, аристократичными чертами лица.

Она казалась довольно миловидной и приятной, но была одета столь же легко и бедно, как служанка. Ее наряд состоял из простого красного платья и черной шали, накинутой поверх. Парик дама не носила, и черная прядь волос оттеняла высокий мраморный лоб; тонкие губы слегка посинели, маленькие руки теребили дырявую муфту. Верный раб Калиостро поразился, как столь слабое создание выносит такой холод. Казалось, что какой-то знатный мужчина с темной бородой и узким лицом, строго смотревший с портрета, висящего на серой, с подтеками стене, тоже подергивался, пытаясь согреться. Гильом с удивлением узнал в нем Генриха Валуа, короля французского и польского. Он-то что делает в убогой квартирке?

– Я графиня де Ла Мотт, – представилась женщина и улыбнулась, продемонстрировав прекрасные ровные зубы. – Вы удивляетесь, почему я сижу в холоде? – Она словно читала его мысли. – А что делать, если денег на дрова не осталось? Правда, может быть, тот господин, которого вы представляете, подбросит мне немного? Он послал вас, получив мои письма, не правда ли?

– Мне только известно, что мой господин, граф Калиостро, желает завтра видеть вас на своем спиритическом сеансе, – мягко ответил Гильом.

Тонкие черные брови графини поползли вверх, как две змейки.

– Граф Калиостро? Это тем более удивительно, что я ему не писала. Маг и чародей никак не может выхлопотать мне достойную пенсию. Чего же он хочет?

Слуга «мага и чародея» повторил так же мягко:

– Чтобы вы были завтра на сеансе.

Графиня сжимала и разжимала маленький белый кулачок, вероятно, пытаясь хотя бы таким образом размять застывшие пальцы.

– Но, насколько я знаю, в его салоне собирается изысканное общество. Бедной женщине – такой, как я, – нечего там делать. – Она обвела взглядом комнату, в которой, кроме софы, накрытой выцветшим шелковым покрывалом неопределенного цвета, двух стульев с прохудившимися сиденьями, бесстыдно обнажавшими пружины, камина, который давно уже никто не топил, и маленького столика, ничего не было. – Кроме всего прочего, у меня всего два платья. Одно на мне сейчас. Видите, какое оно поношенное? Мне не стыдно выйти в нем к благотворительницам, чтобы продемонстрировать нищету, в которой я живу. Но явиться в нем в общество… Извините, но я вынуждена отклонить приглашение. – Жанна де Ла Мотт чуть приподняла подол платья, продемонстрировав Гильому стоптанные туфли. – А что вы скажете на это? Тем не менее это моя единственная обувь.

Мужчина застыл в раздумье. Разумеется, эта женщина наденет вуаль, но жалкая маскировка ее не спасет. За столом графа она станет всеобщим посмешищем, и острячки, подобные маркизе де Шалье, обязательно пустят в незнакомку парочку шпилек. Такие уж это создания – женщины. Они кричат на всех поворотах о своем щедром сердце, о добрых делах, но никогда не упустят случая унизить (причем с самым невинным видом) подобное им существо, в то время как мужчины, настоящие мужчины… Он запустил руку в карман и достал несколько монет.

– Думаю, здесь хватит на платье. – Гильом положил деньги на столик с изрядно потертой полировкой. – Конечно, оно не будет столь дорого и изысканно, как наряды некоторых из присутствующих дам, но, во всяком случае, будет новым и без заплат. Не знаю, хватит ли на башмаки… Впрочем, в комнате, где будет проходить сеанс, всегда очень темно. Кроме того, вы уйдете раньше.

Женщина лукаво улыбнулась:

– То есть вы намекаете, что к столу я не приглашена.

– Честно говоря, сударыня, я понятия не имею, что собирается делать граф после сеанса, – признался Гильом. – Иногда он так устает, что сразу удаляется к себе в спальню.

Графиня развела руками:

– Видите, до чего довела меня бедность… Приходится брать деньги у слуги. Однако помните: я беру их только потому, что ваш господин приказал вам передать его просьбу. Если я не приду на сеанс, вас сделают виноватым, а этого я не могу допустить.

Она мило улыбнулась, и Гильом ответил ей столь же милой улыбкой:

– К сожалению, вы правы, сударыня.

– Я всегда права. – Жанна поднялась, продемонстрировав царственную осанку. – Клотильда вас проводит. Передайте графу, что я обязательно буду.

Слуга поклонился и вышел в коридор, почти не скрывая радости. Обстановка этой убогой квартиры действовала угнетающе. От всего облика графини веяло какой-то тайной, однако Гильом не привык задумываться над непонятными вещами. С таким человеком, как его хозяин, непонятные вещи окружают всю жизнь. Разгадывать загадки – дело магов и чародеев, каковым и является Калиостро. Что касается его, Гильома, то он просто скромный слуга, никогда не совавший нос в дела графа. Если эта женщина нужна Калиостро, он ее получит.

Когда незнакомец ушел, сопровождаемый неодобрительным ворчанием Клотильды, Жанна с легкостью вскочила с софы и подбежала к заиндевевшему окну. Она видела, как мужчина, бросив быстрый взгляд на дом, поспешил по улице, кутаясь в пальто. Его визит ни о чем ей не сказал. Разумеется, как и все в Париже, она слышала про графа Калиостро, но никогда не ходила на его сеансы, которые он устраивал для парижской знати. Интересно, зачем она ему понадобилась? Может быть, кто-то из тех знатных особ, которые иногда посещали ее убогую квартирку и обещали выхлопотать ей достойную пенсию, упомянул о ней? Но это все равно не объясняло желания графа видеть Жанну у себя. Наморщив лоб, молодая женщина придумывала всевозможные причины и, так ничего и не придумав, вернулась на софу.

– Клотильда! – позвала она служанку.

– Слушаю, госпожа.

– Я подожду еще пару часов и больше никого не приму, – сообщила ей свое решение Жанна. – В квартире очень холодно, и нам следовало бы затопить камин. Мы сегодня достаточно заработали, чтобы позволить себе такую роскошь. – Она достала из муфты крошечный ключик и что-то ковырнула на поверхности столика. Потертая поверхность раздвинулась, обнажив нишу, и графиня вынула кошелек.

– Держи. – Жанна протянула Клотильде сто ливров. – Купи дрова, какой-нибудь еды и приличное, но скромное платье. Завтра я выхожу в свет.

Клотильда бросила плотоядный взгляд на кошелек.

– Госпожа, зачем же экономить на платье? Если вы решили наконец показаться в свете, нужно покупать лучшее.

Де Ла Мотт нахмурилась, поражаясь тупости служанки.

– О том, сколько у нас денег на сегодняшний день, знаем только ты и я, – раздраженно проговорила она. – За кредитом к банкирам принято ездить в шикарном собственном экипаже. А женщине благородного происхождения, если она хочет вернуть имения и титул, проще давить на милосердие знатных господ.

– Дешево стоит это милосердие, – прошамкала старуха, но спорить не стала. – Сию минуту выполню ваши приказания.

– Будь любезна.

Наконец дверь за верной служанкой закрылась.

* * *

Слуга Калиостро, увидев на стене портрет Генриха II, не стал долго думать и не поинтересовался (впрочем, проявлять интерес не позволял его ранг), что делает в квартире графини бывший король Франции. Но если бы он вдруг узнал правду, то был бы очень удивлен. Опальному королю молодая женщина приходилась самой настоящей внучкой. Да-да, в ее жилах текла королевская кровь, и графиня де Ла Мотт давно уже собиралась вернуть все, что принадлежало ей по праву. Хотя, наверное, сделать это было нелегко. Современный королевский двор ненавидел Валуа и не желал вспоминать о некогда всемогущем роде. Вот почему ни король, ни королева никогда не откликались на ее прошения. Возможно, они казались им смешными: родственники Валуа давным-давно пошли по миру.

Отец Жанны проживал в ветхом деревянном домике в одной из деревень под Парижем. Хоть он и являлся незаконнорожденным, он всегда помнил, к какому знатному роду принадлежит. Однако он никогда не помышлял вдруг оказаться при дворе, предпочитая голодать. Крошечная пенсия от королевской семьи и скудный урожай с участка земли позволяли ему не протянуть ноги. Сварливая жена, мать Жанны, в прошлом служившая привратницей, никогда не любила мужа. Соблазненная его рассказом о великих предках, женщина заставила супруга переехать в столицу, и там, в бедном парижском квартале, у них родилась дочь. Отец был для девочки единственным на всем белом свете близким существом в отличие от матери, которая то и дело сетовала на свою глупость – неудачное замужество – и глупость мужа, не умевшего прокормить семью. Голод и постоянные переживания добили несчастного, и он умер от воспаления легких. Жанне показалось, что мать даже обрадовалась. Она сразу выгнала дочь из нищей квартиры, и девочке пришлось просить милостыню.

Жанна сказала себе: сидеть на паперти или назойливо приставать к хорошо одетым прохожим, хватая их за одежду вместе с другими претендующими на такой же заработок калеками и убогими, от которых всегда пахло нечистотами, она не будет. Пусть сейчас она ничем не лучше их, такая же нищенка, но в ее жилах течет королевская кровь, и люди, подающие ей, должны знать об этом. Девочка по возможности старалась выглядеть опрятной и робко обращалась к проходившим по улице дамам:

– Подайте потомку королевского рода Валуа.

Прохожие вели себя по-разному. Некоторые откровенно смеялись ей в лицо, обзывали, гнали, и ей приходилось удаляться в подворотни под аккомпанемент веселого улюлюканья уличных мальчишек, сразу прозвавших ее «ваше нищее величество». В такие минуты ей хотелось броситься в мутные воды Сены, чтобы никогда больше не испытывать чувство стыда и унижения. Но, к счастью, насмешников было немного. Часто растроганные дворянки охотно платили девочке, и Жанна, с восторгом глядевшая на меха и золото, понимала: на их месте могла быть она. А раз могла, то должна оказаться, чего бы ей это ни стоило. Но как простой нищенке, даже королевской крови, стать с ними вровень? Ее маленький хитрый мозг работал денно и нощно. Маленькая бродяжка говорила себе, что ее день еще наступит, нужно только подождать.

Однажды холодной зимой, прислонившись к стене какого-то дома и пытаясь согреться в дырявой накидке, которая настолько прохудилась, что начала расползаться, Жанна увидела богатый экипаж. Кучер остановил лошадей у внушительного особняка и помог выйти из кареты шикарно одетой женщине.

– Узнайте, дома ли господин Буленвилье, – властно приказала дама, – и доложите ему о моем приходе.

В другой момент девочка ни за что не подбежала бы к обладательнице такого властного голоса, но сегодня выбирать не приходилось. Либо она замерзнет здесь, на пустынной заледенелой улице, либо отогреется в таверне и продолжит мытарства дальше. Оторвавшись от стены, Жанна рванулась к незнакомке и вцепилась в ее шубу:

– Сударыня, прошу вас, подайте мне, иначе я замерзну или умру с голоду.

Женщина, оказавшаяся довольно молодой и привлекательной, удивленно взглянула на нищенку, так неожиданно появившуюся у нее на пути.

– Жак, подайте девочке монетку, – приказала она кучеру и сделала несколько шагов к дому, но вдруг остановилась, словно передумав, и повернулась к оборванке:

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – покорно ответила Жанна.

– Ты сирота? Твои родители умерли?

– Мой отец умер. – Нищенка наклонила голову. – Он был королевской крови, из рода Валуа. А мать выгнала меня из дома, и вот уже год, как я о ней ничего не знаю.

Женщина сжала губы:

– Бедняжка! Пойдем со мной.

Она обняла девочку и повела в свой дом.

– Ты действительно родственница Франциска I?

Жанна смиренно наклонила головку:

– Да, сударыня.

Они поднимались по мраморной лестнице к тяжелой деревянной двери с ручкой, инкрустированной золотом, и девочке казалось, что сейчас начинается ее восхождение в рай.

– Как тебя зовут, дорогая? – поинтересовалась добрая волшебница. Именно такой она представлялась сейчас маленькой нищенке.

– Жанна де Сен-Реми Валуа, – покорно ответила девочка. – Мой отец пытался вернуть титул, но его старания не увенчались успехом, и он звался просто Сен-Реми.

Лакей в напудренном парике и голубом шелковом камзоле открыл перед ними дверь, и Жанна оказалась в такой огромной прихожей, какой не видела за всю свою короткую жизнь. Блестящие мраморные лестницы вели наверх. Высокие готические окна скрывались под малиновыми бархатными занавесками. Стены украшала причудливая лепка с позолотой. С потолка свешивались хрустальные люстры. Их висюльки блестели, как алмазы, привлекая пламя свечей.

– Жак, отведите эту бедняжку на кухню и накормите ее, – распорядилась дама, снимая с головы платок. – Потом попросите Адриану, чтобы она подобрала ей что-нибудь из одежды. – Она бросила взгляд на чумазые щечки девочки. – Да, и нагрейте воды. Она не мылась, наверное, несколько лет.

– Неправда, сударыня, – осмелилась возразить Жанна. – В теплые дни я всегда купалась в Сене. Отец учил меня следить за собой, ведь мы королевских кровей.

– Что ж, очень приятно слышать, что ты такая чистюля, – улыбнулась женщина. – И я не забыла о твоей родословной. Кстати, я тоже происхожу из знатного рода. Ты в доме маркизы де Буленвилье.

– О сударыня! – Жанна сделала реверанс, и маркиза, смеясь, подтолкнула ее:

– Ну, иди же. Жак устал тебя ждать.

Лакей в голубом камзоле увел девочку на кухню, которая произвела на нищенку не менее сильное впечатление, чем прихожая. Столько утвари и приспособлений для готовки она еще не видела. Ее мать довольствовалась одной закопченной кастрюлей, в которой варила неизменный луковый суп, и одной сковородой. Жак с удивлением наблюдал за странным хозяйским приобретением, рассматривавшим каждую поварешку, каждый прибор.

– Вижу, тебе не хочется есть, – насмешливо проговорил он, и Жанна оторвалась от созерцания роскоши:

– Простите. Каждая вещь в этом доме для меня в диковинку. Если бы вы знали, как жили мои родители…

Жак потер широкий, испещренный красными прожилками нос.

– Садись сюда. Это стол для прислуги.

Он вышел из кухни и через несколько минут вернулся с женщиной средних лет в белом чепчике и фартуке.

– Это Адриана, горничная. Адриана, госпожа приказала накормить эту девочку, вымыть ее и приодеть.

Большие голубые глаза горничной расширились от удивления, на гладком лбу собрались морщины, однако она ничего не сказала, лишь поставила перед Жанной большую глубокую тарелку и плеснула горячего супа. От него исходил такой запах, что девочку замутило. Она давно не ела ничего, кроме хлеба и лука. Схватив ложку, не деревянную и искусанную, как в ее доме, а оловянную, с инкрустированной ручкой, Жанна с жадностью принялась за кушанье. Адриана присела рядом и погладила ее по голове.

– Откуда ты появилась, прелестное создание?

– С улицы, – пояснила нищенка и, подавившись, закашлялась.

Горничная постучала ее по спине.

– Не торопись. Эту порцию у тебя никто не отнимет. Кроме того, тебя ждет кусок вкусного жареного мяса. Надеюсь, ты от него не откажешься?

Ловким движением она сняла со сковороды кусок мяса, полила его каким-то необыкновенно ароматным темным соусом и придвинула девочке.

– Правда, выглядит аппетитно?

Жанна что-то промычала, не в силах отвечать с набитым ртом.

Горничная лукаво подмигнула ей:

– Пойду нагрею воду и подыщу тебе что-нибудь из одежды.

Адриана удалилась, оставив нищенку совершенно одну, и маленькая Валуа принялась за второе. Блюда, которыми угощали ее в этом доме, казались созданными самим Богом. Белый нежный хлеб ничуть не напоминал расползавшиеся куски серого цвета из дешевой муки – постоянную пищу в ее бедной семье. Суп с шампиньонами зарумянил ее щеки и заставил кровь сильнее биться в жилах. Ну а мясо… Когда-то Жанна могла о нем только мечтать. В их семье никогда не было денег, чтобы купить хотя бы маленький кусочек. Неужели она в раю? Взяв в тонкие, изящные пальцы обгрызенную корочку хлеба, Жанна тщательно вычистила ею тарелку и отправила в рот. В этот момент в кухню вошел полный господин с выпуклыми серыми глазами и длинным горбатым носом. Следом за ним показалась маркиза Буленвилье.

– Это ваше приобретение? – Мужчина оглядел Жанну с ног до головы и, видимо, остался недоволен. – Эта жалкая нищенка – ваше приобретение? Дорогая, у вас достаточно денег, чтобы купить дорогого коня. На нем, по крайней мере, можно скакать по Булонскому лесу и выезжать на королевскую охоту. Но зачем вам этот заморыш?

– Эта девочка королевской крови, – пояснила женщина. – Она Валуа.

– То есть она вам так сказала. – Господин еще раз пробежался глазами по худенькой фигурке девочки. – Я не верю ни единому слову! Париж кишит нищими отпрысками знатных семейств, и кому-кому, а вам это должно быть известно. В общем, она не будет жить в этом доме!

Маркиза гордо вскинула голову:

– Ошибаетесь, сударь! Это мой дом, и я вправе принимать решения. Девочка останется здесь.

На удивление Жанны, с ужасом слушавшей их разговор и ожидавшей изгнания из рая, господин как-то съежился, словно сдулся, и проговорил уже более миролюбиво:

– Ладно, дорогая, в принципе я не имею ничего против. Но с детьми столько возни. Мы же не будем нанимать ей няню?

– Она достаточно взрослая, – возразила маркиза и потянула его за собой, уступая дорогу Адриане, возникшей на пороге с ворохом белья. – Пойдем поговорим в гостиной.

Радость и восхищение Жанны убавились почти вполовину. С присущей ей проницательностью она поняла, что господин де Буленвилье ее враг и ничто никогда не сделает их друзьями. Разумеется, маркиз выгнал бы ее немедленно и сделает это при любом удобном случае. Нужно быть крайне осторожной и снискать расположение маркизы. Тогда райская жизнь для нее никогда не кончится. И маленькая нищенка, выработав хитроумный план действий, приступила к его осуществлению. Она беспрекословно исполняла все поручения маркизы, восхищалась ее красотой, льстила ее женским достоинствам и действительно добилась любви и расположения богатой покровительницы.

– Мы вернем тебе титулы и имения, – обещала госпожа. – Только соберем необходимые документы и докажем твое происхождение. При моих связях сделать это будет нетрудно.

Умиротворенная Жанна спокойно засыпала в мягкой, душистой постели и видела сказочные сны. С каждым днем ей казалось, что ее положение становится все более и более прочным. Однако бедняжка ошибалась.

Маркиз, карточные долги которого оплачивала жена, не желал иметь конкурентку в своем мирке и тоже напрягал мозг, думая, как избавиться от этой самозванки. И ему это удалось. Он стал оказывать девочке такие знаки внимания, какие оказывают либо своей возлюбленной, либо женщине, которую намереваются сделать таковой, и доброе сердце де Буленвилье не выдержало. Напрасно несчастная Жанна уверяла, что это происки ее давнего недоброжелателя. Маркиза верила и не верила и под конец решила отдать девочку в монастырь и следить за ее судьбой.

Монахини с неулыбчивыми лицами рьяно взялись за ее воспитание, и это ей не понравилось. С богатыми отпрысками знатных семейств она тоже не нашла общий язык. Над ней смеялись, обзывая лгуньей, делали из веток корону и пытались надеть ей на голову. Девочка постоянно убегала в дальние аллеи старинного, густого, изобилующего заброшенными уголками монастырского парка и там, в тишине, под журчание ручья, окаймленного замшелыми камнями, давала волю слезам. Она чувствовала себя птицей в клетке, но не в золотой, где ей так хотелось оказаться, а в старой и ржавой. Жаловаться на свое положение было некому. Госпожа де Буленвилье регулярно навещала воспитанницу, но оставалась глухой к ее жалобам и просьбам, и Жанна понимала ее. Маркизе не хотелось скандала. В светском обществе любят мусолить разные скабрезности, и де Буленвилье всеми силами пыталась оградить себя и своего мужа от порочащих разговоров.

Шло время. Три года пролетели как один. Девушка нашла спасение в том, что, однажды обнаружив лаз в каменной стене под густым темно-зеленым с мраморными прожилками плющом, каждый вечер вырывалась на свободу. Она бродила по улицам, останавливаясь у витрин ювелирных магазинов, где изделия известных мастеров были выставлены напоказ во всей своей красе. Бедняжка жадно смотрела на драгоценности, представляя себя в них. Сапфиры ассоциировались у нее с голубизной моря, которое она ни разу не видела, изумруды – с сочной зеленой травой, ну а бриллианты, игравшие при свете фонарей всеми цветами радуги… Бриллианты заставляли ее затаить дыхание и позавидовать счастливым обладательницам камней. В их числе должна быть и она, урожденная Валуа. Но как добиться этого сказочного богатства? Жизнь предоставила ей такую возможность, но тут же дала обратный ход. Что же делать? Оставаться в этом ужасном монастыре, среди хмурых монахинь и чванливых девочек в серых платьях с белыми воротниками? Нет, нет и еще раз нет! Нужно что-то придумать. Но дни бежали, и ничего не придумывалось. Зато удары судьбы продолжали обрушиваться на девушку.

Однажды вместо маркизы к Жанне явился ее муж и сообщил ужасную новость. Любимая госпожа умерла от воспаления легких. Господин де Буленвилье с радостью сообщил, что теперь отпрыск королевской крови свободен от их опеки и может катиться на все четыре стороны. После его ухода Жанна побежала к ручью, где привыкла размышлять о своих проблемах, сидя на стволе дерева, и, к собственному удивлению, заметила, что не так уж сильно скорбит о доброй маркизе. Что ни говори, а та предала ее. Ну и бог с ней. Придется опять рассчитывать только на себя. Девушка решила уйти из монастыря при первой же удачной возможности, но не сейчас (все-таки монастырь давал ей пропитание и крышу над головой).