Серая крыса и другие рассказы

– Конечно, – проговорил Виталик, который до этого от волнения и смущения ни разу ещё и рта не раскрыл, с гостями поздоровался и то кивком головы. – Я же говорил, что моя мама кого хочешь может вылечить.

Посидели девушки для приличия ещё пару минут и ушли. А на следующий день с самого утра отправились вместе с братьями пропитание для чайки добывать и затем с удовольствием наблюдали, как птица с рыбьей мелочью расправляется. Так и стало день за днём повторяться. Чайка уже совсем освоилась и по утрам даже стала своим криком братьев будить. Тем тут же вставать приходилось, ведь чайка затихала, только когда Виталик или Сергей ноги с кровати спускали. А если никто этого делать не желал, то она начинала всё пронзительней и пронзительней кричать.

И кто бы мог представить, что через пару дней эта почти идиллия закончится. Вечером домой к Виталику пришла двоюродная сестра Натка с необычной просьбой. Нашла она в траве ежа и принесла домой, а мама её вместе с ежом выгнала. Вот Натка его к братьям своим и притащила. Тут надо пояснить, что Натка чуть ли не с рождения домой всякую живность волокла: собак бездомных, кошек бродячих – в общем, всех подряд. Тёте Зине это, конечно, не нравилось, а девочка никак понять не могла, чем провинились все эти бродячие да бездомные, что для них даже вот такой капельки места жалко. И Натка всегда пальцами показывала, насколько эта капелька мала.

Пожалел Виталик сестру и взял ёжика на постой. Как оказалось, зря. Знал бы, чем эта жалость обернётся, с крыльца бы её вместе с ёжиком спустил. Но вместо этого Виталик ежу домик в коробке из-под телевизора оборудовал, а коробку к себе в спальню затащил – захотелось ему посмотреть, чем же этот зверёк заниматься будет. Ёжик первым делом в сено залез, которое Серый с чердака приволок, да там и затих. «Заснул, наверное», – решили братья. Ежи же сумеречные животные, им полумрак нужен. И действительно, как только на улице смеркаться стало, ёж из сена вылез и давай по коробке топать. Маленький, маленький, а таким топотуном оказался.

Нина Архиповна пришла на шум и велела ежа на улицу вынести. Пусть там топает. Виталик подумал-подумал да и решил коробку с ежом на терраске оставить. Не беда ведь, если он там топать начнёт: в доме стены толстые, ничего не будет слышно. Налил он ежу целое блюдечко молока и долго любовался, как ёжик молоко лакает, прямо как кошка, только у него это смешней получалось. Молоко закончилось, ёж вроде бы успокоился и вёл себя вполне прилично, пока на терраске свет горел и люди мимо ходили. Наконец, свет погасили, и все спать отправились.

Не успели взрослые с детьми по кроватям улечься, как их поднял на ноги дикий крик. Выбежали на терраску – а там жуткая картина. Ёж чайке в больное крыло вцепился и давай его трепать. Птица уже вся в крови, а ёжик всё никак не успокоится. Еле-еле его оторвали от бедной чайки. Пришлось даже ножом зубы ежа разжимать, так сильно он в жертву вцепился. Оказалось, что он в коробке, где сидел, дырку прогрыз, выбрался оттуда и на чайку напал.

Выбросили ежа с высокого крыльца. Чайку от крови отмыли, перевязали. Всё терпеливо перенесла птица, даже когда ей раны йодом дезинфицировали, лишь немного подёргалась – и всё, ни разу не пикнула.

Дверь на улицу закрыли поплотнее и снова спать улеглись. А утром обнаружили чайку мёртвой, обгрызенной со всех сторон. Добрался всё же ёж до своей добычи. Уж как ему это удалось, никто не знает. И вроде терраска высоко над землёй расположена, но вот случилось так…

Когда горе немного утихло, папа Виталику сказал:

– Видишь, каким жестоким финал всей этой истории оказался. Жестоким, но поучительным. Теперь ты знаешь, что, прежде чем помощь кому-то предложить, узнать надо, а нуждаются ли в ней те, кому ты помочь хочешь, чтобы историй вроде той, что сегодня произошла, с тобой больше не случалось.

Бывают чудеса на свете

Весь вечер Иван Александрович занимался делом, которое он терпеть не мог, – писал отзыв на очередную кандидатскую диссертацию, слепленную наспех из каких-то разрозненных кусков с разным стилем изложения. «Любопытно даже, сколько же человек приложило руку к этому научному шедевру, – подумал профессор, но так и не смог сосчитать. – Как минимум трое, а может, и больше».

Директор института, он же председатель учёного совета, передавая ему рукопись, тихонько попросил:

– Иван Александрович, ну ты там не очень воюй. Важный человек этот соискатель, очень большую помощь может нашему институту оказать. Зная твою принципиальность, я бы тебе эту галиматью не дал, но у всех уже лимит на оппонирование израсходован, ты один остался. Вот и придётся теперь тебе отдуваться, – с напором произнёс он последнюю фразу.

– Помощь, помощь… – ворчал про себя профессор. – Сколько уже таких обещальщиков через наш совет прошло – пальцев не хватит сосчитать, но большинство свои слова забывают, лишь дверь за ними после защиты захлопнется. Хотя, чего греха таить, ведь работает совет, да и институт, слава богу, никто закрывать не собирается. А всех соседей одного за другим прикрыли, аттестацию они в министерстве и ВАКе не прошли – вот их лицензии и лишили. Придётся помочь человеку, ведь если и не сам писал, то докладывать результаты всё равно самому придётся.

И он, вооружившись хорошо отточенным карандашом, опять начал продираться сквозь запутанные мысли автора. Или авторов – кто ж там разобраться сможет.

– Ванечка, а я твой любимый салатик приготовила, – неслышно подошла к нему жена, – пойдём покушаем.

– Люба, ну сколько можно просить – не подкрадывайся ты так ко мне. Меня же от испуга кондратий хватить может.

– Да я и не подкрадывалась вовсе. Кто ж виноват, что ты, как увлечёшься, и слышать, и видеть перестаёшь. Пойдём-пойдём. Пообедаем, заодно отвлечёшься от дел праведных. Да, может, мне ещё какую-нибудь историю поучительную поведаешь.

– Ну, Люба, ну, лиса. Знаешь мои слабости, вот и пользуешься ими. Люблю я истории разные рассказывать, люблю. Ничего не могу с этим поделать. Всю жизнь пытаюсь это искоренить, но всё без толку. Истории эти сами меня находят, за семь с лишним десятков прожитых лет столько накопилось, что остатка жизни, чтобы их выговорить, уже не хватит.

Они сидели на застеклённой террасе своего двухэтажного кирпичного дома, который находился на краю большого коттеджного посёлка, выросшего сразу за Московской кольцевой дорогой несколько лет назад. Жителей таких поселков, разбросанных во множестве на всех выездных автомагистралях, да и небольших шоссе, вырывающихся на простор из перенаселённой Москвы, в столице шутливо прозвали «замкадыши». В переводе на человеческий язык это указывало, что проживают они за МКАД, условно служившей административной границей и отделяющей Москву от остальной страны незримым, но весьма ощутимым по уровню жизни барьером.

Любовь Петровна готовить умела, а самое главное, делала это, оправдывая своё имя, с любовью и большой фантазией. В результате получалось вкусно и красиво. Внешний вид и запах еды пробуждали аппетит, а вкус довершал дело гастрономического соблазнения. Поэтому стоило только приступить к трапезе – и оторваться от тарелок было уже невозможно, пока они не оказывались пустыми. Вот и в этот день профессор, опустошив свою тарелку, откинулся на спинку стула и, задумчиво поглядывая на пробуждающуюся за ещё закрытым окном природу, собирался начать своё обещанное неспешное повествование. Жена, привычно подперев подбородок правой рукой, смотрела на мужа в ожидании неведомых ей пока фактов или домыслов – кто же это мог знать – из жизни людей, никогда ею не виденных, но близких мужу, а потому ставших близкими и ей.

– О чём тебе сегодня рассказать? – задумался Иван Александрович. – Даже не знаю, столько всего было. Ну, давай вот эту печальную повесть со счастливым концом вместе вспомним. Настоящую мелодраму. Ты же любишь мелодрамы? – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал профессор, даже не глядя на жену, прекрасно зная, что в ответ она согласно кивнёт головой.

Он устроился поудобней в плетёном кресле и начал рассказывать:

– История, которую я хочу тебе поведать, началась летом 1923 года. В 1921-м и особенно в 1922 годах случилось небывало жаркое лето. Во всей европейской части СССР разразилась страшная засуха, начался голод. Народ опасался, что всё это будет продолжаться. Поэтому, когда в июне 1923 года Вера, мамина старшая сестра, окончила педагогическое училище и получила диплом учителя начальной школы, дедушка решил, что надо уберечь дочерей от возможной беды, и попросил то ли родственников своих, то ли хороших знакомых, проживавших в Сибири, помочь найти для неё работу. Ты спрашиваешь, при чём тут Сибирь? Да всё просто: засуха за Урал не пошла, урожай там собрали хороший, а значит, и вероятность голода была минимальной. Учителя в стране в то время были нарасхват, и, естественно, место нашлось сразу. Вот в конце июня или начале июля Вера вместе с моей будущей мамой, тогда шести годов от роду, отправилась в длительное путешествие. В то время семья жила в Иваново-Вознесенске (теперь Иваново), поэтому сёстрам вначале предстояло добраться до Москвы. В те далёкие годы поезда ходили настолько медленно и с таким количеством длительных остановок, что расстояние в 400 километров они преодолевали чуть ли не за двое суток. Вспомни эпизод из фильма «Офицеры». Там комвзвода Варавва на полном ходу спрыгивает с поезда, рвёт большой букет полевых цветов и без особых трудностей вскакивает в последний вагон. Вот тебе и иллюстрация, подтверждающая мои слова. Поняла?.. Тогда продолжим. На несколько дней сёстры застряли в Москве – не могли достать билеты на поезд, следующий на восток. Благо в ближнем Подмосковье жила тётя Оля, бабушкина сестра, вот у неё девочки и перекантовались, пока билеты не купили. Ну а потом в путь: несколько дней до Ново-Николаевска (теперь Новосибирск), а затем на колёсном пароходике неспешно вверх по реке до цели своего путешествия – небольшого волостного центра под названием Камень (теперь Камень-на-Оби). В общем, долго пришлось им ехать.

В отделе народного образования молодую учительницу встретили с распростёртыми объятиями и тут же дали ей направление в школу, расположенную в большом и очень богатом старообрядческом селе на другом берегу Оби. К направлению полагались небольшие подъёмные, для того чтобы учительница смогла добраться до школы и дожить до начала учебного года. Больше ничего учителя от государства не получали, ни о какой зарплате и речи не шло, селяне сами должны были их обеспечивать всем необходимым: и продуктами, и одеждой, и дровами.

Подхватились девочки, добрались до берега широкой и не такой уж спокойной, как казалось на первый взгляд, реки, нашли лодочника и вскоре оказались на околице села.

Первое, что поразило сестёр, это внешний вид местных жителей. Мужчины все поголовно были с густыми, окладистыми, хорошо расчёсанными бородами. Несмотря на тёплый солнечный день, они были одеты в длинные кафтаны тёмного цвета, на головах у большинства картузы. На женщинах, даже совсем молодых, почти девочках, были настолько длинные и широкие сарафаны, что скрывали все особенности женской фигуры, даже ног из-под них не было видно. И у всех волосы были прикрыты платками, причём у пожилых они были тёмными, а молодёжь щеголяла и в цветных, но платки были на всех.

Вера выяснила, где находится школа, и сёстры пошли на другой край села – разыскивать тот дом, где им теперь предстояло и жить, и работать. Увиденное их не обрадовало. Полузаброшенный дом с начинающей разваливаться печкой. Ни матрасов, ни подушек, ни одеял. Нашлась, правда, кое-какая хозяйственная утварь: пара чугунов, несколько оловянных тарелок да самовар с вмятиной на боку. Пришлось в буквальном смысле засучить рукава и приступить к наведению порядка. Уборку начали с жилой половины дома – до первого сентября времени оставалось ещё много, вот Вера и приняла такое решение. Для начала избу вымели, а затем нагрели воду и выскоблили пол в горнице. Подмазали и побелили печку, очистили от сорняков огород, на котором, как оказалось, ничего съедобного не росло. Из привезённой с собой ткани сшили большой мешок, набили его травой и на получившемся матрасе спали в обнимку. Затем взялись за учебное помещение. Как и во многих сельских школах, это была большая комната, где одновременно приходится учиться школьникам всех четырёх классов.

Никто из селян ни разу не подошёл к девочкам, которые чуть с ног не падали от усталости, не предложил помощи. Так, иногда, мимо проходя, бросали внимательный взгляд на копошащихся во дворе девчонок – и всё.

На большом куске бумаге, выданном ей ещё в Камне, Вера написала поздравление с началом учебного года и, украсив его незамысловатыми рисунками, вывесила на фасаде школы, у самого входа.

Утром первого сентября молодая учительница проснулась ещё затемно, придирчиво осмотрела классную комнату и начала ждать учеников. Но ни в этот, ни на следующий, ни в другие дни никто в школу не пришёл. Тогда Вера сама пошла по селу. Хоть её никто и не прогонял, но не предлагали даже присесть, не то чтобы чаем угостить. Везде вроде бы внимательно выслушивали, но в каждом доме Вера слышало одно и то же: «В ваших школах мы не учились, а Закон Божий знаем назубок, считать и писать умеем, а большего крестьянину и не нужно. А вот как коров доить да пшеницу растить, в школе никто научить не может, так что и делать там нашим детям нечего. Нет, ты, дочка, живи, никто тебя не гонит, изба всё равно пустая стоит. Но наши дети ходить в школу не будут, а значит, и кормить-поить тебя мы не обязаны. Девочка ты трудолюбивая, не белоручка, как до тебя была, выдюжишь».

– Время шло, – продолжал Иван Александрович, – заканчивался октябрь. Погода резко изменилась. Подул сильный холодный ветер, временами моросил противный дождь. В воздухе всё чаще летали белые снежные мухи. В избе стало холодней, чем на улице, дуло изо всех щелей. Девочки затыкали их сухой травой, но это мало помогало. Но самое страшное – есть им было практически нечего. Иногда какие-то добрые души подбрасывали то хлебушка немного, то тарелку с полузасохшей кашей – этим и жили. Печь вроде работала исправно, да беда – дров не было. Там ведь лесов нет, за хворостом не сходишь. Степь да степь.

И тогда Вера… Я её так по-простому называю, как постороннюю, а на самом деле это же моя тётя. Ну да пусть она меня там извинит.

Иван Александрович поднял голову и, посмотрев в потолок, помолчал немного, а затем продолжил:

– Так вот, решилась Вера на немыслимый шаг. Пошла она к лодочнику и попросила её на тот берег, в Камень, отвезти. «И, дочка, – ответил старый лодочник, – кто ж в такую погоду в воду суётся. Ты сама посмотри, волна какая. Я ещё пожить хочу».

Но Вера очень настойчивая была. Уж чем она смогла старика уговорить, никто не знает. Дал он ей весла от старого челна, который на берегу вверх дном лежал. Помог перевернуть его, на воду спустить да от берега оттолкнул. Вера на берегу Волги выросла, река, конечно, по сравнению с Обью не такая уж большая, но тоже своенравная, а Вера в свои семнадцать очень даже любила лодкой в ветреную погоду управлять, гребцом отличным была, да и Волгу без всякого спора не раз туда-сюда переплывала. Вот она и начала грести. Всё село собралось на берегу – стояли, молча смотрели, как учительница с волнами ловко борется. А Вера, преодолев реку, в наробраз – так в те времена роно назывались – заявилась да всё там и высказала. Ей новое направление дали – в другую, бедную и дальнюю деревню, где учителя тоже надолго не задерживались.

Любовь Петровна сидела молча. У неё было очень хорошее воображение, и она явственно представляла себе широкую реку с казавшейся чёрной от нависших туч водой, с белыми гребешками пены и маленькую, утлую лодчонку, в которой, вцепившись руками до побеления пальцев в вёсла, молодая девушка перебирается на другой берег.

– Ну так вот, – продолжал Иван Александрович, – темнеть уже начало, а народ на том берегу всё не расходился, разговоры разговаривал, ждал, что же дальше будет. И моя будущая, тогда ещё шестилетняя, мама среди них ходила, то плакала тихонько, чтоб никто не заметил, то прислушивалась, о чём люди гуторят. Наконец вдали, на левом берегу появилась маленькая женская фигурка. Видно было, как лодку от причала отвязала, сама в неё запрыгнула, от берега оттолкнулась, а норовистая река её опять к берегу прибила. Ещё попытка, ещё – и наконец лодка вырвалась на простор. Началась упорная борьба и с ветром, и с волнами, а самое главное – с течением. Река всё пыталась унести лодку туда, куда она стремилась сама, к океану, но гребец попался упорный и сильный. В этой борьбе Вера сумела победить, и лодка ткнулась носом рядышком с тем местом, откуда несколько часов назад отплыла. Старый лодочник Вере руку протянул, она вылезла, шатаясь от усталости и напряжения. Подошли мужики, молча вытащили лодку на берег, перевернули, и осталась она там до весны – пережидать надвигающуюся зиму. А Вера через раздвинувшуюся перед ней безмолвную толпу прошла, сестру разыскала, обняла её, поцеловала да сказала так, чтобы всем слышно было:

– Пойдём, собираться будем, нас в другое место переводят, на этом же берегу. Далеко отсюда, но ничего, доберёмся. Завтра и уйдём, – да в избу школьную повела.

А утром случилось чудо. На рассвете девочки обнаружили у дверей поленницу сухих берёзовых дров. Рядом лежали мешки с продуктами. Кто доставил всё это богатство, так и не удалось узнать. А затем в школу пришли дети – большая часть из значившихся в списках. А ещё через несколько дней и остальные ходить стали. Учительницей Вера была хорошей. Её лёгкое волжское оканье было настолько заразительным, что скоро половина села вполне заметно окать начали – у детишек своих переняли.

Весной 1924 года жильцов в избе прибавилось: к сёстрам приехали из Иваново-Вознесенска на постоянное жительство остальные члены семьи – дедушка с бабушкой и тремя другими детьми. Я не раз задавал вопрос, что заставило их перебраться в Сибирь, но дедушка всегда отвечал односложно: «От голода бежали». Я удивлялся, ведь в последующие годы засухи не было и страна вздохнула с облегчением – голодная пора закончилась. Но дедушка повторял и повторял, как заученное: «От голода бежали», – и всё.

Летом семье удалось и в большую избу перебраться, и урожай хороший снять – на зиму должно было хватить. В общем, жизнь налаживаться начала. Но судьба-злодейка настигла их и здесь. В начале осени бабушка заметила, что младшая дочка начала ни с того ни с сего прихрамывать. Дальше – больше: появилась боль, которая день ото дня только усиливалась.

Пришлось снова воспользоваться услугами лодочника и отправиться на приём к доктору в волостной центр. Доктора не нашлось. Вернее, в штате-то он вроде бы числился, но на деле его не существовало, а роль врача исполнял пожилой фельдшер. Он ничего путного сказать не смог, лишь ценный совет дал:

– Езжайте вы в губернию, там дохтуров много.

Пришлось бабушке с дочкой вновь садиться на пароход, который соединял Камень с Ново-Николаевском. В губернии доктора действительно были, нашёлся даже профессор, который, изучив рентгеновский снимок, поставил весьма неутешительный диагноз:

– Вероятно, у девочки начал развиваться костный туберкулёз, но точно это можно будет сказать месяца через три, поэтому в конце января жду вас снова.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.