Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности

Аарон Комель

Сверкающие бездны лабиринтов, или Прикосновение к вечности. Мистическое фэнтези

Моим детям Ульяне и Ивану

© А. Комель, текст, 2023

© Издательство «Четыре», 2023

Необходимые пояснения

Выделенные жирным шрифтом или написанные с Заглавной Буквы слова, словосочетания, предложения и абзацы – это то, что названо мною знаково-смысловыми доминантами (далее – ЗСД). В них, по моему замыслу, заключается главная суть книги, главная идея и главный смысл, который сохранится, даже если убрать весь остальной текст.

Это, если говорить образным языком, может быть сопоставимо с мерцанием (сверканием) далеких звезд, которые никогда не горят ровным светом. Звезды подают нам сигналы…

Человеческая жизнь, мысль, душа, Вселенная (космос) – это образцы мерцаний.

В случае с жизнью человека – это мгновения неподдельного человеческого счастья и радости, мгновения вечной любви, мгновения скорби и горя, мгновения преодоления и противостояния, мгновения удовлетворения от полноты жизни, от труда, от физической усталости, мгновения испытаний силы характера и силы воли, мгновения творческого порыва, моменты поэтического вдохновения, мгновения патриотической одержимости и безграничной веры в правоту своего дела, атака в бою, геройский поступок, акты гражданского неповиновения, мгновения восторга, удивления, благоговения перед красотой природы и женщины, открытие родственной души, открытие Бога, акт выбора (политического, социального, психологического), молитва, моменты исповеди, мгновения душевного расстройства и одиночества, смерть…

В случае с мыслью – это крылатое свечение мысли, прорыв, озарение (инсайт), интуитивное прозрение, акт целостного познания и достижения целостности (каталепсия), акт даймонии (обновления мысли), акт рождения новой идеи, момент просветления.

В случае с душой – это полет души, боль души, дыхание и свечение души, прикосновение души к душе; слушание тишины; мечтание; жажда исповеди; приступы сострадания, жалости, нежности, откровенности, искренности, доброты.

В случае со Вселенной – это дыхание (вдох-выдох) самой Вселенной, галактические и космопланетарные циклы, являющиеся причиной солнечной активизации и глобальных земных геологических процессов и катастроф, приводящих к биологическим, психосоциальным и политическим катастрофам и кризисам.

ЗСД – это еще и попытка возбудить интерес к чтению печатных бумажных книг!

Курсивом (тонким и жирным) выделены, преимущественно, дневниковые записи героев, иногда их внутренние переживания, бред, размышления про себя, монологи-исповеди, письма.

В книге (глава XV) процитированы следующие произведения:

• Филип Тосио Судо. Дзен-гитара. Пер. с англ. – К.: «София», 2001.

• Чогъям Трунгпа. Преодоление духовного материализма. Миф свободы и путь медитации. Шамбала: священный путь воина. Пер. с англ. – К.: «София», LTd., 1993.

• Ошо. Абсолютное Дао. Беседы о трактате Лао-Цзы «Дао Де Дзин». Пер. с англ. – СПб.: ИГ «Весь», 2008.

• Ошо. Творчество. Высвобождение внутренних сил. Пер. с англ. – М.: ACT, 2010.

• Томас. Обещание силы. Пер. с англ. – К.: София», 1996.

В главе V использованы графические изображения из книг:

• Родольфо Р. Практический курс медитации: абсолютно новые мандалы для рисования и раскрашивания. Пер. с англ. Д. А. Маркина. – М.: ACT: Астрель, 2009.

• Франсис Дж. Книжка с картинками по топологии. Пер с англ. – М.: Мир, 1991.

• «Иература Прорыва» художника Михаила Шварцмана (по материалам интернет-сайтов).

Основные идеи книги почерпнуты из источников:

• Комелягин А. И. Жажда Исповеди. Опыт свободомыслия. – Абакан.: Издательство Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова, 2005.

• Комелягин А. И. Лабиринты Вечности. Автобиография в стихах с комментариями. – СПб.: На правах рукописи, 2014.

• Комель А. Мыслеобраз Новой Вселенной. Каталепсия – жизнь в Новой Вселенной. Манифест Свободомыслия. Каталепсия: новая боль души; патология мировосприятия. Трактаты. – СПб.: На правах рукописи, 2014.

О, как близка и недоступна сердцу!..О, как таинственно чиста и животворна!..Как целостно пуста и до безумия понятна!..Бесчувственна до боли! Бездыханна!..О, как смертельно притягательна она —Зияющая бездна мирозданья!..

Между Бытием и Вечностью существует «зазор», который позволяет им дышать, изменяться, превращаться в совершенно противоположное самим себе (Небытие) и даже в Иное (Инобытие), т. е. творить себя. Этот «зазор» и есть сама Жизнь.

Бытие от Вечности, в человеческом измерении, отделено одним прикосновением («броском в неизвестность»), которого бывает достаточно для того, чтобы Жизнь продолжалась вечно…

«Откровение, пророчество, Бог, молитва, храм, поэзия, музыка, душа, исповедь… Придуманные и сотворенные людьми, они не нуждаются ни в оправдании, ни в утешении, ни в оценке, ибо они принадлежат не людям, а Вечности».

Разве ты не знаешь?Не хочешь, или не желаешь знать? – Война:За каждый вздох, за каждый взгляд,За каждую живую душу – Священная война…Бой длиною в жизнь…

Глава I

Скулд

…На Земле было холодно, неуютно, неприкаянно, враждебно.

Но могло ли быть иначе, если на небольшом, крохотном в масштабе планеты клочке Земли шла война?.. Это была не просто война – узаконенное убийство людьми друг друга. Гражданская война – это необъяснимое ни с какой точки зрения братоубийство. Самое страшное, что может случиться с государством, с нацией.

По понятным причинам никто не называл подавления кучки сепаратистов гражданской войной, но по сути дела это и была самая что ни на есть настоящая гражданская война.

…Холода в этом году пришли слишком рано. Казалось, наступивший сентябрь принес с собой еще неистраченное за лето тепло. Но не прошло и десяти дней, как на землю свалился холод, а вместе с ним явились колючий снег и пронизывающий ветер.

…Первый клин журавлей неспешно проплывал по небу, что-то курлыкая.

И этот не то прощальный, не то призывный крик летел по-над землей, поднимая в душе вихрь необъяснимых и неизведанных ощущений.

…Обо всем происходящем в городе с красивым названием Эвриз кладбищенский смотритель Скулд узнавал из уст приходивших к нему людей.

…После того как ажурные железные ворота и часть железной ограды были срезаны и куда-то увезены, а деревья спилены на дрова, домик Скулда стал хорошо виден с дороги. Очень быстро люди окрестили сторожку смотрителя кладбища «Домом для бродяг».

…Один из снарядов упал в метрах двадцати от железной ограды, образовав в земле глубокую воронку диаметром пять метров и около двух метров глубиной.

Скулд первым делом начинал осмотр своих владений, подходя к этой единственной воронке: всматривался вглубь нее, словно пытался отыскать там что-то. А потом садился на один из многочисленных пеньков, оставшихся после варварской валки деревьев, и смотрел на раскисшую и разбитую дорогу, по которой длинной вереницей шли беженцы – в основном это были женщины с детьми и старики.

Это унылое и душераздирающие зрелище: передвижение людей, пытающихся спастись бегством… в никуда. Особенно было жаль женщин с младенцами на руках. И таких было немало.

…Мог ли он еще вчера думать о том, что так долго вынашиваемая в душах, так длительно зревшая в умах ненависть и злоба вырвались из плена заскорузлых, сморщенных мозгов, совсем недавно уверенных, что война в принципе невозможна?..

Война всегда принадлежит к разряду феноменов – возможных невозможностей.

Вот так неожиданно на маленьком клочке земли развернулось темное кровавое шоу с душещипательными аттракционами – убийствами, беззаконием, мародерством, экзекуциями.

Столь долго томящиеся внутри людских душ злоба и ненависть вырвались наружу и расцвели пышным цветом вооруженного противостояния.

«Я так и знал, что это случится», – думал Скулд, сидя долгими вечерами на лавочке возле своего жилища, плотно укутавшись в меховую куртку.

Воздух был наполнен ненавистью, и он чуял, что какая-то тяга к смертоубийству крепла в людях, некая вера в то, что только война может решить все проблемы.

Ах, с каким удовольствием, наслаждением люди, еще вчера мирно жившие по соседству, убивали друг друга!.. Смертоубийство заманивает, как азартная игра.

Сначала все шло по неписаным, интуитивно улавливаемым правилам: на любой гражданской войне бедный убивает богатого, ученик – ненавистного учителя, работяга – работодателя-душегуба, сын – отца, брат – брата, бандит – миллионера.

Но скоро все начали убивать всех. Просто так, ради интереса.

Скулд просыпался каждое утро с мыслью-предчувствием, что это последний день его жизни. Руки слабели, зрение ухудшалось, что уж говорить о негнущихся ногах, которые он еле-еле переставлял по полу, – каждое движение давалось ему с большим трудом.

И Скулд каждый вечер перед сном, сидя в тишине перед свечой, радовался как ребенок: вот и еще один день прожит…

…Каждый день Скулда начинался с обхода кладбища, с осмотра могил. Даже сейчас, в столь смутное время, старик с сознанием дела выполнял свой долг, ибо считал, что в чем бы то ни было где-то всегда должен быть порядок. И этот порядок впоследствии может оказаться опорой – точкой отсчета, начиная с которой люди смогут перейти от разрушения к созиданию, от само-развращения к само-сотворению и само-воскрешению.

Завершался каждый день… звездным небом.

…Скулд устремлял взгляд в бездонное черное небо, полное сверкающих точек.

…И небо падало к его ногам…

Скулд был неисправимый, неистовый мечтатель! Эти сохраненные в глубине души детскость и непосредственность поддерживали его и вдохновляли к жизни.

Он запрокидывал голову до предела вверх и так шел к своему жилищу – шел по небу. И слезы, скопившиеся в уголках глаз, высыхали, постепенно теряя силу, горечь иссякала, ком в горле начинал таять.

По натуре своей Скулд был мыслитель – вечный искатель правды. Несмотря на свой возраст (семьдесят три года) у него был свежий, подвижный ум.

…Вечером двадцатого сентября Скулд записал в своем дневнике:

«Долго смотрел на беженцев. Прошло около тысячи человек. Никто ко мне не подошел. Видимо, не внушил я им доверия».

У Скулда была собственная теория насчет возникновения гражданских войн. Он ее для себя придумал на второй день после вооруженного столкновения.

Скулд, сколько себя помнил, вел дневник. Все возникающие мысли он тут же превращал в строчки своего дневника, которому изливал свою душу. Таких тетрадей за всю жизнь накопилось около пятидесяти штук.

Скулд любил иногда перечитывать свои дневники. Человек он был сентиментальный и от этого часто плакал над своими записями.

Из дневника Скулда:

«Гражданская война всегда неожиданность для тех, кто начинает убивать друг друга. Помимо там разных причин, как-то: нищета, резко-контрастное расслоение общества на бедных и богатых, экономическая зависимость государства в целом, религиозная нетерпимость, этническая чересполосица, идеологические распри – главной и основной причиной является борьба капиталов, подогреваемая еще и страшной местью отдельно взятых олигархов (финансово-могущественных персон). Это ведь ясно: какому-то богатому человеку с амбициями тирана, задатками властелина, способностями вождя и привычками дерзкого подлеца захотелось иметь во власти не только деньги, людей, заводы, машины, но и целое государство. И, конечно, центральной власти не могло понравиться то, что во вновь организуемом государстве должно быть всё по-другому: общественное устройство, система власти и все законы, и другой уклад, и религия, и наука, и искусство, и воспитание, и идеология. Другое – значит лучшее. Когда-то обиженный официальной, как говорят законной (легитимной) властью, на его взгляд, незаслуженно, олигарх сколотил вокруг себя оппозицию, захотел взять реванш за прошлое поражение, оскорбление, обиду. Да попросту решил отомстить.

Одной мести, конечно же, мало. Для любой гражданской войны как минимум необходимы два лагеря воюющих. Чтобы их получить, следует как можно больше людей обработать идеологически, т. е. нужна какая-нибудь (любая: плохая ли, хорошая) доселе неизвестная идеология (фактор новизны для мыслящих существ – главный). Идеология – система взглядов, придерживаясь которой человек сможет обеспечить себе достойную жизнь.

В новом образующемся государстве людям всегда обещают райскую жизнь, безмерное благополучие. Новая власть всегда сначала берет инакомыслящих в свои ряды, под свое крыло, практически опираясь на идеи и энергию этих мыслителей, совершающих прорыв, а потом этих Инаков уничтожают. Почему инакомыслящих? Да потому что творение нового – удел инакомыслящих. Только инакомыслящие способны взглянуть на старое по-новому. Без этой способности мы всего лишь «подделываем» старое – делим, переставляем его, но толку нет. Новое – это всегда прорыв! Прорыв – это что-то необъяснимое еще».

Отдельная запись: «Меня посетила странная мысль: я жил в Новом времени».

…Вот уже как два дня беспрестанно моросил унылый, монотонный, сплошной дождь. Поток ручья, стекающий с небес, своим заунывным звучанием успокаивал душу и одновременно тревожил. Дождь приносил тоску…

Скулд стоял у окна, курил, глубоко затягиваясь, смотрел на одинокую дорогу. Так он мог стоять долго, до тех пор, пока засевшая в голове мысль не побудит его в резком порыве схватить дневник и начать выплескивать на бумагу наболевшее, изрыдавшееся…

– Чего стоит моя жизнь? Вся жизнь моя – кладбище, – Скулд ухмылялся. – Пятьдесят лет! – подумать только! Пятьдесят лет рядом с покойниками. Да ведь они мне как родные!

Здесь, рядом с прахом умерших, думы о смысле жизни и смысле смерти – чуть ли не главные задачи бытия. С поиском ответа на эти извечные вопросы смотритель и засыпал, и вставал. Видимо, энергетика кладбища так сильна, что волей-неволей подчиняешься ритму этих вопрошаний.

– Что стоит жизнь? Вот жил, жил человек – и не стало. А для чего жил?..

Он постоянно начинал свои длинные, утомительные размышления-путешествия с этого вопроса. И без оглядки бросался в неизвестность!

– А если задать вопрос иначе? Не так – «зачем, для чего?» А может, «для кого?» Тогда это тупик. Вот для кого я жил?.. Для покойников?.. Одинокий, бездетный, заброшенный, покинутый и оставленный всеми. Кому я был нужен?.. Родственникам умерших?.. Или душам усопших?..

Последние года два-три Скулда стали навещать разного рода кочевые люди: бродяги, странники, путешественники, пилигримы. Число их за последнее время стремительно росло. Люди пытались спастись бегством. Бежали от всего: от себя, от нужды, от неразрешимых проблем, от болезней, просто от нечего делать. В последние шесть месяцев, естественно, – от войны.

…Скулд всегда был рад встрече с путниками и скитальцами, ибо был в вечном восхищении перед мужеством отважных, молчаливых, суровых и угрюмых людей, рискнувших, бросив всё, отправиться в неведомый путь – не в поисках приключений, а скорее в поисках себя.

Сухонький, со впалыми щеками, с худым, морщинистым продолговатым лицом, с болезненными, слезящимися глазами немного навыкате, с дряблым, изможденным, сгорбленным телом, едва носившем себя… Таким представал перед приходящими людьми кладбищенский смотритель Скулд Раппэ. Одетый в замусоленный, потрепанный балахон, свисающий до колен, драные, заштопанные во многих местах штаны и шапку-колпак, смятую в гармошку; обутый в огромные башмаки – все это могло вызвать только смех, не более. Но здесь, среди великолепных могущественных склепов и памятников, – фарс, да и только!

…Когда раздавался глухой, тяжелый стук в дверь, Скулд стряхивал с плеч усталость и принимался хлопотать по хозяйству, как всегда, бурча что-то неразборчивое себе под нос.

Порой Скулда охватывало неодолимое, нестерпимое желание отправиться в дорогу вслед за путником – испытать себя! Но ноги отказывались его слушаться, и он сидел возле окна, утирая слезы и, раскачиваясь взад-вперед, стучал ладонью о колено. Так он обычно подавлял смятение и взволнованность.

«На всё воля Божья… На всё воля Божья», – приговаривал про себя.

Корза́инское кладбище (в народе «Корза́иха») – элитное. Не каждому было суждено быть похороненным здесь.

Когда-то, лет сто пятьдесят назад, основал его первый богач и промышленник этого еще небольшого тогда городишки, первый управляющий Денфир Корза, – человек, который начинал свою карьеру, играя шутов и паяцев в бродячем цирке, и ставший впоследствии самым влиятельным и богатым человеком во всем государстве – Федеративной Республике Америнии.

Вся династия Ко́рзов покоилась здесь. Последний из этой влиятельной семьи – внук Денфира Корзы Артунс – умер пятьдесят лет назад. В своем завещании он велел установить в часовне электроорган, дабы провожать умерших грандиозной, величественной музыкой.

Полвека назад, двадцатилетним юношей, Скулд Раппэ случайно получил возможность присутствовать при отпевании и прощании с самым близким ему, рано умершим поэтом, который был почитаем и любим самим отцом – основателем династии Корзов. И тогда (пятьдесят три года назад), впервые находясь в кладбищенской часовне, Скулд услышал звуки органа и понял, ради чего можно и нужно жить. Музыка органа стала для Скулда объектом святого поклонения, необъяснимого восторга и удивления.

Так Скулд стал сначала «могильщиком» (копателем могил), потом устроителем склепов, а по прошествии двадцати лет – смотрителем. И всё ради той органной музыки, которую он смог впервые услышать во время скорбного прощания в часовне.

…На Корзаихе покоились тела некогда суперизвестных и суперпопулярных (и не очень) артистов, политиков, писателей, художников, музыкантов, одним словом, людей, принесших некую пользу государству, – из сферы элиты, богемы.

В последние годы к творческой интеллигенции и высокопоставленным чиновникам стали потихоньку подкладывать «авторитетов», крупных бандитов и воров в законе. Как часто говорил господин директор кладбища: «Умершие все равны перед Богом, кем бы они ни были. Земля – она что богатому, что бедному и мать, и последний приют».

Но бедняков всегда неисправимо больше, чем богатых. Да и сможет ли бедняк поддержать высокий роскошно-шикарный стиль кладбища, не нарушит ли образцовую гармонию, рисунок?..

Во время обязательных (хотя и никем не проверяемых) утреннего и вечернего обходов Скулд всегда шел, тихо разговаривая сам с собой. Глядя, скажем, на соседство двух могил, в одной из которых покоился народный, всеми любимый артист, а в другой – вор в законе, смотритель успокаивал себя: «Бог им судья. Может, в другие бы времена эти бандиты были бы самыми что ни на есть истинными патриотами. Стремление к деньгам и богатству вторично. В основе стремления – как к справедливости, так и к богатству – лежит неистребимая человеческая жажда свободы, порой патологическая, смертельно-притягательная, азартная, сладкая и горькая одновременно – жажда свободы…»

Месторасположение кладбища было чересчур живописным и располагало к неспешному раздумью и светлой скорби. Могильный бело-черно-золотистый ландшафт был украшен вкраплениями различной растительности: от стройных голубых елей и кедров до берез, кленов и кустов калины, черемухи и сирени.

Какое благоухание разносилось поздней весной от цветущих кустов сирени! – невозможно было описать… И такой фейерверк жизнеутверждающих ароматов никак не мог ужиться с местом, где он зарождается, и с легким ветерком улетал прочь, на волю…

Часовня для отпевания и прощания – небольшое кирпичное здание, метров десять высотой и тридцать метров в диаметре, под остроугольной крышей пирамидальной формы с крестом в самой верхней точке. За восемьдесят лет своего существования часовню несколько раз перекрашивали. В последний раз, пять лет назад, ее перекрасили в небесно-синий цвет. А крыша была покрыта сусальным золотом высокой пробы.

Когда грянула война, Скулд больше всего боялся за крышу. Ждал, что вот-вот придут ушлые ребята и снимут ее – с целью перепродать. Эти опасения и тревога стали посещать старика после того, как на следующий день после вооруженного переворота из города приехали пять дюжих молодцев на грузовой машине: срезали ворота и десять пролетов резной ограды кладбища и увезли в неизвестном направлении.

Два или три раза приезжали молодчики, которые пытались вскрыть и разобрать склепы богатых покойников. Но ничего так и не нашли.

Основатель кладбища Корза-старший завещал никаких ценностей с умершими не закладывать, ибо был лишен предрассудков, коими страдали египетские жрецы. Он твердо знал, что на том свете ничего не надо, кроме чистой души и светлой памяти, и ничто не пригодится. Чем больше покойник будет обременен, скован всякого рода вещами, тем менее свободным будет его дух. Такая свобода от материального необходима, чтобы не помешать душе на сороковой день легко оставить мертвое тело и вознестись в вечность.

Вообще у Скулда была своя теория насчет воскрешения.

«Душа умершего постоянно бунтует против того, что тело, в котором оно жило, умерло (омертвело) и, лежа под землей, начинает гнить, – совершенно серьезно думал Скулд. – И душа, теряющая свое вместилище, мечется».

Священнослужитель, на котором лежала обязанность отпевания, возражал Скулду: мол, душа отлетает на сороковой день и полностью покидает тело. Но смотритель, непоколебимый в своей вере, с пеной у рта, до хрипоты спорил и доказывал, что души умерших в любви и от любви никогда не покидают людей.

«Таких, кто любил по-настоящему, очень мало. По большому счету, неистовая, безумная любовь венчается смертью. Да и вообще… – был уверен Скулд, – душа рождается лишь у небольшого числа людей. У третьей четверти ее нет, у одной четвертой – это лишь зачатки души, которые так и не успевают стать душою. Душа рождается преимущественно в творцах, в людях, которые способны испытать, претерпеть и вытерпеть рождение души. Ведь рождается душа, как и дитя, в невыносимых муках. И такое рождение – всегда на пределе (или даже за пределом) всех человеческих сил, возможностей и способностей».

Когда случилось первое вооруженное столкновение, священнослужитель тут же собрался и, повесив на дверь часовни большой замок, бежал ночью в неизвестном направлении, по-тихому, даже Скулду ничего не сказав.

…И каждый вечер Скулд садился за стол и начинал перечитывать газеты и свои трудноразборчивые дневниковые записи, и каким-то невероятным, нечеловеческим усилием воли заставлял себя искать ответы на несуществующие вопросы. Отчего так случилось?.. Что с нами произошло и происходит?..

А началось всё с громкого, скандального, потрясшего всю страну судебного разбирательства над археологами и примкнувшими к ним Вольными учеными.

Случилось это за полгода до вооруженного восстания. Археологи откопали в непосредственной близости от города фрагменты каких-то подземных строений, сверху напоминавших лабиринт.

Поводом к началу раскопок послужило еще ранее высказанное предположение инакомыслящего ученого Дантелиима Эзида о том, что люди в прошлом строили города, похожие на лабиринты. Далее Эзид высказал предположение, что города-лабиринты связаны с существованием высокоразвитой космической инопланетной цивилизации, жители которой были уничтожены другими соседствующими с ними цивилизациями – из-за зависти и недоразвитости.

Еще за пятнадцать лет до начала раскола Дантелиим Эзид написал небольшую книгу «Зов лабиринтов, или Введение в Лабиристику», которая была приобщена к делу по обвинению археологов в подрыве основ государственности и разложении базы государственной науки. Книга эта считалась в принципе запрещенной. Ее просто запретили. Хотя нашлись и последователи, и ученые-энтузиасты, за свой счет принявшиеся разрабатывать странное, непонятное никому учение о лабиринтах.

Потом Дантелиим Эзид таинственно куда-то исчез. Поговаривали, будто он тронулся рассудком: свихнулся, полностью погрузившись в созданную им самим науку. Но вот что удивило впоследствии: места, где археологи находили города-лабиринты, были указаны Эзидом с поразительной точностью. Еще люди говорили, что обезумевший ученый, презрев сей бренный мир, удалился в какую-то лесную глушь. И с тех пор его никто не видел.

Археологов обвинили во всех смертных грехах и сатанизме. Обвинения были не совсем голословными. В раскопанном лабиринте пропало и погибло пять человек – просто любопытных, – четверо из которых были детьми. Трое из десяти археологов, принимавших участие в раскопках, покончили с собой, двое сошли с ума, еще двое сменили сферу своих интересов. Трое из уцелевших были арестованы.