Кровь и пламя

– Так вылавливаем же, – пожал плечами мужик, – и на кухню ее сразу, родимую. Так что сильно оголодать не успевает! И жирок не теряет. Хе! Можно бы и засолить, да с солью у нас туговато, господин.

– Понятно. – кивнул я и, коротким жестом попрощавшись, направился к гномьему городку, расположенному выше береговой кромки.

Прошел шагов двадцать и остановился, в полном изумлении изучая две стоявшие рядком каменные статуи.

Изумление было настолько большим, что на несколько минут у меня из головы напрочь вылетели все заботы и дела.

На небольших каменных постаментах стояло две статуи в полный рост, выполненные мастерски, неизвестный скульптор обладал большим талантом. Обе фигуры полностью узнаваемы. Одна изображает обычного человека с ничем особо не примечательной внешностью. Другая – закованный в полный доспех кошмар с десятком застывших каменных щупалец над головой, выстроившихся в неровный веер. В обоих скульптурах был запечатлен никто иной как я. Собственной персоной. В камне. Первая статуя, судя по всему, относилась ко времени, когда мы только познакомились, и гномы начали осваивать приозерную пещеру. Только тогда я и носил кожаный доспех и обладал нормальной внешностью. Вторая статуя… тут и думать нечего. Нежить в ниргальем доспехе со щупальцами-убийцами за плечами и в черном рваном плаще. Таким я был совсем недавно.

Внизу, на постаменте уходящем в землю, были выбиты какие-то заковыристые руны, но о чем именно они оповещали, я узнать не смог, ибо данным языком не владел. И посему ухватил за плечо ухмыляющегося Тиксу, легко подтащил его к себе и мрачно вопросил:

– Это еще что такое?

– Друг Корис! – радостно отозвался гном и, ткнув пальцем в другую статую, повторил: – Друг Корис Сильный!

– Так и написано?

– Ага! – еще радостней заулыбался Тикса. – Оченно красиво, да?

– Не знаю, что и сказать. – признался я, вглядываясь в темные и узкие смотровые щели глухого шлема. Хорошо, хоть не светятся.

– Я говорил – надо наверх поднять! На стену! Пусть все видят!

– Нет уж! – категорично отрезал я. – Как-нибудь перебьемся!

Не знаю, кто скульптор – а я обязательно узнаю! – но пусть эти два образчика искусства продолжают стоять на песчаном берегу подземного озера, мрачно вглядываясь в низвергающуюся с водопада воду. Вдруг чудом уцелевшие и выползшие на берег шурды при виде моих статуй – особенно второй – разом окочурятся от страха. Хоть польза будет.

– Теперь ко мне в гости? – с надеждой осведомился плутоватый гном.

– Пошли. – со вздохом согласился я, отводя взор от скульптур.

– Грибная настойка есть! Оченно хорошая!

– Пожалуй, я выпью. – задумчиво отозвался я, все еще не придя в себя после ознакомления с местным творчеством.

– Не иначе как идолопоклонничеством гнусным попахивает. – сварливо проворчал хриплый голос, рядом со скульптурами остановился седоволосый худощавый старик, с неопределенным выражением синих глаз принявшийся оглядываться статуи. Особенно внимательно он смотрел на статую с вздыбившимися над головой щупальцами.

Засмеявшись, я оглядел отца Флатиса, отмечая произошедшие за последние дни изменения. Балахон тщательно отстиран и аккуратно заштопан, седая борода и волосы хорошо расчесаны, кожа лица хоть и не розовая как у младенца, но и не серая как у мертвеца. Наш священник пришел в себя после тягот путешествия. Оклемался старче.

В десятке шагов позади него стояло еще трое человек – два брата-монаха и седоволосый юноша-фанатик.

– Как спалось, отче?

– Твоими молитвами, Корис. – тонко усмехнулся отец Флатис, по-прежнему глядя на статую.

– То есть кошмары мучали всю ночь? – с надеждой предположил я.

– Узнаю прежнего ершистого юнца. – парировал старик и, наконец-то повернувшись ко мне, предложил: – Прогуляемся по бережку?

– Да мы только что… хотя можно. – пожал я плечами, прикидывая назначенный самому себе график. – Вот только с очередной закавыкой непонятной разберусь и сразу пойдем по бережку гулять.

– Закавыкой? Какой?

– А вон. – угрюмо кивнул я на стоящую поодаль троицу и, повысив голос, рявкнул: – Эй, бездельники! Какого Темного вы тут прохлаждаетесь?! У нас работы на всех хватит! А если не хотите работать, то я вмиг покажу, где выход из нашего дома!

– Мы сопровождаем святого отца…

– Я его сам сопровожу! – рыкнул я, приходя еще в большую ярость. – Три здоровых мужика! Слоняются без дела! А на кухню за обедом и ужином приходить не забываете! Ложками бодро стучите! А как работать – так сразу в сторонку отбегаете! Отец Флатис! Либо эти трое бездельников сейчас же берутся за дело, либо мне придется поступить по-своему. А вы меня знаете!

– Всем надлежит трудиться, спорить не буду, – кивнул священник, – но наш разговор был важен, Корис. Пока мы шагали, успели обсудить защитные меры, что следует предпринять в случае атаки нежити. Нет пользы в громком чтении отгоняющей зло молитвы, если она читается не там, где следует. Каждый должен точно знать, что ему делать и куда идти в случае нападения.

– Хм… – я начал остывать, но все же не удержался и добавил: – Так и надо было говорить: «обсуждаем защитные меры!». А то заладили одно и то же какой день подряд: «сопровождаем… сопровождаем…». Успели все обсудить? Вот и хорошо – а теперь за работу! И подумайте вот о чем, монахи любезные – если церковная братия каждый день будет просто шататься по поселению и всячески избегать работы, то какой пример вы подадите людям?

– И гномам! – радостно поддакнул Тикса. – Оченно плохой пример! Бездельники!

– Тикса! – одернул я коротышку и, позабыв о монахах, спросил священника: – А может, в гости к Тиксе заглянем? Посмотрим, как гномы живут. Только прошу, не надо здесь поминать Создателя – гномы молятся своему богу.

– Знаю. – вздохнул святой отец, потрепав молодого гнома по плечу. – Закоренелые язычники. Еще с древних времен существует договор между людьми и гномами касательно веры. Мы не пытаемся обратить их в свою веру, а они нас в свою. Именно о вере я и хотел с тобой побеседовать, Корис. И о твоей душе.

– О спасении моей души от геенны огненной? Может, сначала расхлебаем уже заварившуюся кашу, а потом уж будем печься о вечном спасении моей души?

– Нет. Просто о твоей душе. Непринятой «туда», как ты сам говорил. Пошли, прогуляемся.

Ведомые Тиксой мы вступили в черту строящегося города гномов. Города не по размерам, а по внешнему виду. Солидные каменные дома и выровненная скалистая поверхность единственной улицы прямо кричали об этом.

Приветственно кивая встреченным женщинам гномов, занятым хозяйством, мы медленно шли вперед. Я внимательно слушал священника, зашедшего слишком издалека.

– Начну я, пожалуй, с веры. Долгое время я убеждал себя, что вступил в светлые ряды Церкви по одной единственной причине. Потому что это – мое призвание. – говорил отец Флатис. – Если же говорить истину, то первые годы моей стези Искореняющего Ересь я вообще не задумывался о причинах, слепо выполняя приказы и везде, где только можно, находя и выжигая ересь и тьму. Моя душа разрывалась на части, ведомая местью и поиском утешения. Сейчас же, постарев, потеряв истовость и фанатичность, я начал задумываться о прошедших годах. Я начал задумываться о Церкви. И осознал одну ужасную правду, познанную мною уже давно, но старательно загоняемую в самые далекие уголки моей души. Светлая Церковь вот уже долгие века печется не об окончательном истреблении тьмы в нашем мире, а лишь о своем благоденствии. Впервые я об этом задумался, когда мы преследовали отряд еретиков, пытавшихся скрыться от кары в далеких предгорьях Йердорахона, что высятся неподалеку от тех мест, откуда родом Рикар. Мало того, что они ускользнули от нас, так еще и силой захватили с собой нескольких ни в чем неповинных людей – женщин и детей. Мы почти нагнали приспешников тьмы, но в этот миг пришла «весть» от одного из иерархов Церкви, и наш старший приказал прекратить преследование и свернуть в сторону на более срочный и важный зов. Мы подчинились приказу. Мы свернули. И, не щадя лошадей, добрались до места, указанного «вестником». Знаешь, что именно мы там обнаружили?

– Боюсь, что нет. – пожал я плечами, коротким жестом одергивая попытавшегося было высказать предположение Тиксу.

– Мы обнаружили очень богатое поместье. – зло сверкнув глазами изрек отец Флатис. – Высокие стены, огромный цветущий сад, белокаменное здание посреди этого великолепия. Куда не глянь – цветы, фрукты, тугие струи фонтанов и беседки под сенью деревьев. Настоящий рай на земле. И портила его тишину и покой только крупная банда разбойников, среди которых был маг, перебившая охрану поместья и принявшаяся его разграблять. Мы как раз подоспели к моменту, когда из дома выносили награбленные вещи и грузили в две большие повозки – золото, картины, оружие и все прочее ценное. Разбойники были хороши в ратном деле, но противостоять ударному отряду Искореняющих Ересь не могли. Большую часть мы уничтожили, остальные разбежались кто куда. Вот только во время короткой битвы меня не оставляло чувство недоумения – ведь мы карали не приспешников тьмы, мы убивали простых людей. Пусть они преступники, пусть они убийцы, но это обычные люди. И для таких случаев существует мирская стража, которой должно найти и покарать негодяев. Это не дело Церкви! Но приказ мы выполнили. Пресекли грабеж, уничтожили и рассеяли разбойников. А затем выяснилось, что это отдаленное богатейшее поместье принадлежит одному из важных церковных иерархов. Он сам был в полной безопасности – скрылся в специальных потайных покоях вместе с челядью, где и переждал все неприятности. Он появился лишь в конце, небрежно одетый, распоясанный, брызгающий слюной и вопящий о том, что мы торопились слишком медленно и что многие картины и другие предметы искусства безнадежно испорчены. Он стоял посреди двора, окруженный окровавленными трупами своих стражей и разбойников, и орал на боевых священников, многие из которых получили серьезные ранения, защищая его дом! Он не обратил внимания на молоденькую служанку с раскроенной головой, с задранной юбкой, жестоко изнасилованную. Его не печалило тело старого слуги, умершего на ступеньках дома с топором в руках, до последнего пытающегося защитить своего хозяина – выходя он попросту переступил через труп, брезгливо поддернув края богатого халата. Церковного иерарха волновали лишь испорченные вещи. И в тот миг, зажимая рукой рассеченное плечо и теряя кровь, я впервые задумался – почему мы пришли на его защиту? Ведь он из рядов Церкви! И если уж пришла беда, он должен был достойно принять разграбление или даже свою собственную смерть! Но вместо этого он с помощью «вестников» остановил отряд ордена Искореняющих Ересь, преследующий темных!

Замолчав, священник утер ладонью рот и машинально принял от Тиксы пузатую кожаную флягу. Сделал глоток и тут же поперхнулся и надсадно закашлялся.

– Крепкая! – довольно заулыбался гном, забирая флягу обратно. – Друг Корис? Пробовать?

– Пробовать. – кивнул я и приложился к горлышку фляги. Закашляться не закашлялся, но брага на самом деле крепка. И явственно ощущается вкус грибов и чего-то еще.

Дождавшись пока я проглочу, отец Флатис продолжил:

– Последней каплей оказались две девушки, выбежавшие вслед за иерархом. Хоть и молоденькие, но явно не его внучки, судя по откровенным нарядам и поведению. Провожаемые гневными криками хозяина поместья мы вскоре покинули его дом и продолжили преследование. Но время было упущено. Приспешникам тьмы удалось добраться до предгорий и затеряться в горах. Мы вернулись ни с чем. Эту горстку еретиков удалось выследить снова лишь через пару лет, в тот раз я вел Искореняющих, и после изнурительных поисков мы нашли их проклятое гнездо. Во время допроса я выяснил судьбу похищенных женщин и детей. Всех их жестоко замучили до смерти! А тела обратили в мертвяков! Ты когда-нибудь видел восставшего из мертвых ребенка пяти лет, Корис? А ведь тогда мы могли бы их спасти, могли бы успеть! Это был первый раз, когда я усомнился. И видит Создатель, за следующие годы мне приходилось терзаться сомнениями еще много раз. Не пойми превратно – я не усомнился в вере в Создателя Милостивого, но я усомнился в Церкви. Это был долгий путь, начавшийся со слепой веры и закончившийся тяжким потрясением всех моих духовных основ. А последние дни лишь утвердили меня в осознании самой главной истины – Церковь прогнила до самого основания. В ней еще остались честные и светлые люди, истовые служители, пытающиеся защитить и спасти души. Но очень много и тех, кто лишь изображает веру, скрывая свою темную натуру за маской священника. В том небольшом прибрежном городке, где ты впервые увидел костяной кинжал, практически на том же самом месте я собственноручно испепелил предателя, перекинувшегося на сторону ереси. Именно тогда я и осознал окончательно – Церкви верить нельзя. И это откровение наполнило мою душу печалью…

– И снова – боюсь, не знаю что сказать…

– А и не надо. Я лишь хотел выговориться. – открыто признал священник, вновь беря флягу и делая большой глоток. – Иногда мне кажется, что я растратил свою жизнь зря. Но порой вспоминаются лица спасенных людей, и чувство тоски отступает. Я веду речь к тому, что больше не считаю себя священником, Корис. Меня не отлучили от Церкви, не лишали сана, но выполнять их приказы я больше не собираюсь. Ибо нет во мне доверия к их словам.

– Вы кому-нибудь еще это говорили, отче?

– Нет. А что?

– И не говорите. – попросил я. – Люди обрадованы возвращением сурового, но справедливого святого отца. Пусть так и остается.

– Это звучит мудро. – кивнул старик. – Многие нуждаются в согревающих душу ободрениях. Многие нуждаются в исповеди. И раз меня не лишили сана, я все еще остаюсь священником, хотя мои устои заметно поколебались. В свое время вера спасла меня, спасает и сейчас. Почему мы остановились?

– Мой дом! – радостно осклабился Тикса, указывая на совершенно пустой участок, находящийся промеж двух домов.

Впрочем, не совсем пустой – внутри имелась каменная лежанка, сложенный из камней невысокий стол и несколько хорошо обтесанных камней в качестве стульев. На лежанке имелось одеяло и несколько шкур.

– Это и есть твой дом? – оценив представшую взору картину, осведомился я.

– Да! Хороший дом! Кровать есть, стол есть! И шкаф есть!

Точно, за лежанкой спрятался сложенный из каменных плит шкаф с тремя полками, заполненными всякой всячиной. Какие-то камешки, глиняная посуда, наконечники для стрел и еще много-много чего.

– А стены? Крыша?

– Нету! – развел руками коротышка. – Я еще не женат! Дом строить некому.

– Весело вы живете. – признал я. – Точно… дома-то у вас жены строят.

– Снимать обувь! – потребовал Тикса.

– Это еще зачем?! У тебя дома нет!

– Это дом! Хороший дом! Если обувь не снимать – хотя бы вытирать! Вот половичок!

Тщательно вытерев ноги о действительно обнаружившийся у едва намеченного входа половичок, мы вошли «внутрь». Строго тут у них… нет ни малейшего уединения для холостых гномов, перешагнувших подростковый возраст. Четкое разделение по статусам. Хочешь собственный дом – женись. А если не думаешь о продолжении рода, то и дом тебе не нужен, хватит каменной лежанки и пары звериных шкур. Суровая правда жизни…

Тикса хлопотал как радушный хозяин, ничуть не смущаясь отсутствием стен и прочих непременных атрибутов жилища. Нас усадили на стулья, на столе появилось несколько мисок и три кружки. Сноровисто орудуя ножом, гном быстро нарезал ломоть вяленого мяса, добавил пару лепешек и разлил по кружкам гномью брагу. Можно приступать к скромной трапезе. Чем мы и занялись, не забывая о разговоре. Вернее, я больше слушал отца Флатиса, сегодня оказавшегося неожиданно разговорчивым.

Неспешно пережевав волоконце мяса, священник продолжил ненадолго прерванный разговор:

– Все изменилось. Обросший щупальцами ледяной мертвец всеми силами защищает людей от нежити и шурдов. А светлые священники осознанно примыкают к приспешникам тьмы, начиная творить страшное зло. Скажи мне кто подобное лет двадцать назад, я бы приказал казнить его за столь еретические безумные слова. Теперь же эти слова слетают с моих собственных губ. Воистину, мы живем в ужасные времена, Корис.

– Не буду спорить. – пожал я плечами, в свою очередь подхватывая кусочек мяса и отправляя его в рот.

– Здесь не с чем спорить. И не о чем говорить. Я стал стар и брюзглив, совсем как те деревенские старики, над которыми мы любили подсмеиваться втихую и беззлобно, когда были детьми…

– Не думаю, что деревенские старики успели уничтожить столько нежити и прочей тьмы за свою жизнь. – заметил я. – Мечом, огнем и верой.

– Мечом, огнем и верой. – повторил отец Флатис. – Девиз ордена Искореняющих Ересь. Не знал, что ты его знаешь.

– Просто всплыло в памяти. – признался я. – Словно выплыло из какого-то темного закоулка души.

– Это хорошо, что ты вспомнил про свою душу. Именно о ней я и хотел с тобой побеседовать, Корис. О твоей бессмертной душе. На самом деле бессмертной, это не просто красивые слова, взятые из сочинения богослова. В отличие от тела, от бренной оболочки, душа существует вечно. И для тебя, Корис, это означает долгие годы, наполненные мучениями.

– Вот тут я несколько недопонял, отче. – удивленно произнес я. – Пророчите мне попадание в ад?

– Хуже! Гораздо хуже! – буркнул старик. – Тебе нет ходу ни в ад, ни в рай! Ведь ты уже умирал, верно?

– Было дело. – кивнул я, начиная понимать, куда клонит старый священник.

– И тебя вернули. Потому как нет места твоей душе ТАМ. Я могу поверить, что душа вернулась из ада или рая. Так уже случалось. Тот же Риз Мертвящий скорбный тому пример – при помощи темной магии некромантии можно вырвать оттуда душу и при помощи мерзких ритуалов вселить в тело другого человека. Так было и с тобой, когда душа незнакомца была помещена в тело юного барона Кориса Ван Исер. Тем незнакомцем был ты… и раз уж после смерти твою душу не приняли, то возникает лишь один вопрос – откуда же ты взялся? Душа твоя пришла не из ада, не из рая… но откуда?

– Я не знаю. Либо знаю, но не помню. Память моя еще не вернулась, она словно бы повреждена и я никак не могу воскресить свои истинные воспоминания.

– Вот! – мне в лицо уткнулся сухой палец священника. – Верные слова! Твоя память повреждена, Корис! Она словно бы выжжена, словно бы стерта, но еще не до конца, ведь изредка ты вспоминаешь и говоришь странные и никем ранее не слышанные слова. Например, словечко «сталагмит», коим ты нарек эти светящиеся каменные сосульки. – священник кивнул на величественные каменные колонны покрытые светящимся мхом.

– Гериста. – тихонько пробубнил Тикса, называя созданные природой колонны на гномьем языке.

– Прошли долгие месяцы, после твоего появления здесь. Ты был ранен, затем выздоровел, снова получил ранение, умер, воскрес, превратился в ледяную нежить, избавился от своего страшного недуга, но ты так ничего и не вспомнил… – помолчав, священник спросил: – Что ты знаешь о том, куда душа отправляется после смерти тела?

– В раю прекрасные гурии и цветущие сады. – пожал я плечами. – В аду огонь и котлы с кипящей смолой, где варятся грешники.

– Это лишь сказка для мирян! – отмахнулся отец Флатис. – Но в ней есть изрядная доля правды. В аду – страдания и ужас. В раю – бесконечная радость. А на самом деле это все едино!

– Рай и ад едины? Святой отец, а вы, случаем, с гномьей брагой лишку не хватили? – изумился я.

– Слушай! Я пытаюсь донести до тебя свои мысли о твоей бессмертной душе! И не учи меня пить! Уж хмельного я побольше твоего выпил в своей жизни!

– Слушаю. – примиряющее произнес я. – Прошу прощения.

– Для мирян сия истина немыслима – что рай и ад едины, что это одно и тоже место. Но Церковь знает. Или верит в это… Представь себе вот такой большой круг. – обмакнув палец в брагу, отец Флатис вывел на столешнице довольно ровную окружность. – Теперь представь, что внешняя, самая большая и самая удаленная от ярко сияющего центра часть – это ад. Именно туда попадают грешники. Эта часть самая темная, но, если верить словам побывавших в аду и вернувшихся, там воистину адское пекло. Вечная тьма и вечный обжигающий жар, пронизывающий тебя до самого нутра, опаляющий и одновременно очищающий твою душу. Средняя часть куда более светлая, но все столь же жаркая. У самой середки ослепляющий яркий свет не обжигающий, а согревающий душу и наполняющий ее великим ликованием и счастьем. Это и есть рай. А сама середка… это путь назад, путь вниз, в мир живых. Именно оттуда приходят новые и полностью очищенные души. И рождаются заново невинными младенцами, вновь начиная свой жизненный путь. Наши предки были куда более сведущи в этих делах. И они называли круг Великим Круговоротом, ибо все души умерших людей постоянно движутся по все сужающейся спирали, ведущей к центру, ведущей к выходу. Конец путь знаменует очищение и новое рождение. Такова истина, Корис, такова правда о рае и аде.

– Вот это да… – протянул я, ошарашенный нарисованной картиной.

– Самое главное в моих словах – очищение. Именно эти слова для тебя наиболее важны, Корис. Ты понимаешь, что значит очищение?

– Очищение от грехов. – предположил я.

– Да. И не только. – кивнул старик. – Душа бессмертна. И обязательно вновь вернется назад, обязательно познает новое рождение в новом теле. Но прежде чем вернуться, она должна быть очищена. И от грехов, и от старых воспоминаний, и от старой личности. Ибо рожденный младенец невинен, память его пуста, он как книга с чистыми страницами, на которых лишь предстоит написать новые строки. Первый шаг, первое слово, лицо матери, первая любовь, первое убийство… Самые страшные грешники попадают во внешнюю часть Великого Круговорота и они медленно плывут по спирали сквозь тьму, постоянно ощущая немыслимую боль от выжигающего из их душ всю скверну пламени. Говорят, что самые страшные грехи, такие как детоубийство, оставляют на душе самые глубокие следы и воспоминания. Они как безобразные шрамы и раны на бестелесной бессмертной душе. Требуются столетия, чтобы выжечь эти следы без остатка. Одновременно с этим выжигаются твои воспоминания… это как медленно тлеющий пожар в библиотеке памяти. Все книжные тома медленно горят, сгорает страница за страницей. Вот ты уже не помнишь, как звали твоего отца, а теперь напрочь забыл, как выглядит лицо любимой женщины, с которой прожил всю жизнь. И под конец, когда душа подплывает к самому центру Великого Круговорота, она не помнит вообще ничего, пребывая в божественном экстазе и ликовании, пронизанная слепящим сиянием. А затем и новое рождение… новая смерть… и снова назад в Великий Круговорот.

– Погодите! Святой отец, хотите сказать, что именно поэтому моя память…

– Верно! Твоя душа пребывала в Великом Круговороте, Корис! Все же она там была! И была уже очень давно. Возможно, тысячи лет. Ведь воспоминания не могут стереться так быстро. На это требуется очень долгое время адского огня, медленно сжигающего самую твою суть, оставляя после себя лишь девственную чистоту. И снова на язык просится Риз Мертвящий – этого рыжего еретика, сумасшедшего детоубийцу и палача Тарис вернул из ада. Но Риз не превратился в ничего не помнящего недоумка. Хотя он пробыл в аду целых два столетия! Двести лет безжалостное пламя выжигало его душу, испепеляя его воспоминания миг за мигом. Но и он не мог не измениться! Возможно, он стал куда ущербней, чем раньше. Немного глупее, что-то забыл, что-то словно в тумане. Точно так же как и ты, Корис. Он тоже потерял часть себя навеки, ибо адское пламя на то и пламя, чтобы выжигать все без остатка. Вы оба, словно побывавшие в пылающей кузнечной домне корнеплоды – верхняя часть сожжена, превратилась в пепел, уцелело лишь самое нутро. Риза достали из печи гораздо быстрее, чем тебя. А вот ты до-о-олго пылал, Корис. Ты потерял куда больше. И только Создатель Милостивый ведает, что именно ты потерял, какие именно части твоей души превратились в прах.

– М-мать… то есть я…

– Ты жестоко обожжен, Корис. – с печалью кивнул священник и, ненадолго припав к глиняной кружке, добавил: – Твоя душа почти сгорела, почти очистилась. До возвращения в мир живых оставалось всего ничего, каких-то пару столетий безудержного ликования в раю, но тебя выдернули оттуда, силой заключив в тело барона Кориса Ван Исер.

– Но ведь я умер! И меня не вернули.

– Да. Не вернули. Что может говорить только об одном… что хоть ты и был в Великом Круговороте, вот только не в том, куда отправятся все ныне живущие после своей смерти. Твоя душа пылала где-то еще. И хотя мой разум подсказывает ответ, моя душа содрогается от нежелания принять его…

– Моя душа была выдернута из совсем другого Великого Круговорота… не из того, куда попадают все души этого мира…

– Моя душа в смятении… но во всем есть замысел Создателя! И не будем же сейчас рассуждать, откуда именно ты явился. Я завел речь об адском пламени лишь для того, чтобы дать тебе понять – если я прав, то твои воспоминания не вернутся никогда! Ибо они сожжены и развеялись прахом! Да, кое-что все же остались – твои странные словечки, твои рассуждения об обороне, о тактике ведения боя, твое поведение. Дорожи тем, что осталось, Корис. И не печалься, если мои предположения окажутся истиной. Ведь каждый день ты получаешь новые воспоминания. Чего тебе стоит бояться, так это смерти.