Кровавая весна

Все просто. Все прозрачно. Чем больше мы уничтожим шурдов, тем меньше их пожалует к стенам нашего дома. Тем меньше будет отравленных игл и стрел, пущенных в моих людей. Тем меньше будет смертей в нашем доме. И тем больше у нас будет надежды… Поэтому война на истребление – это мой осознанный выбор. Другие поселения пытались жить тихо и незаметно, ограждали себя артефактами, прятались в глухих лесах. Не помогло. Темные шурды нашли их и уничтожили. Поработили и сожрали.

И всему этому кошмару виной он.

Тарис… Тарис… будь же ты проклят, имперский принц, принесший столько бед!

Окажись я у Ильсеры сейчас в своем нынешнем обличье, я бы непременно открыл саркофаг, поднял бы тяжелую каменную крышку. Чтобы собственными заледеневшими руками выдавить из Тариса последние капли жизни! Теперь я бы не побоялся встретиться с этим чудовищем – потому как сам превратился в чудовище.

– Углубились еще на пять локтей! – с гордостью произнес Койн, возвращая меня в реальность. – Уже и несколько ступенек видать!

Старший гном указывал на дно ямы, на основание будущей сторожевой башни и одновременно на наш будущий выход на вершину Подковы. Внутри башни будет скрыта верхняя часть широкой вертикальной шахты, в которой разместится лестница и новый подъемник. Тем самым я получу гарантию, что никто не помешает нам свободно перемещаться по своим владениям в случае осады. А это очень и очень немало – подъемник, закрытый со всех сторон, надежно защищенный от непогоды и от атак осаждающих. Внутри нашей невероятно расширившейся жилой пещеры уже выделено место, где будет заканчиваться вертикальный колодец. Но это в далеком будущем. Рабочих рук не хватает.

– А стены? – спросил я, покосившись на не слишком большие достижения в постройке сторожевой башни.

– Все будет, – успокоил меня Койн и тут же развел руками: – Но не быстро.

Кивнув, я сменил тему:

– Внизу у вас все хорошо? Давненько я там не был.

– Все хорошо, – успокоил меня гном. – Потихоньку обживаемся. Пока особо хвалиться нечем, но стараемся!

Хвалиться нечем – ага, как же! Любит Койн прибедняться.

Хоть я сам давно не спускался к подземному озеру, но вот мои люди были там частыми гостями. И каждый раз возвращались с ошарашенными лицами. Потому что на их глазах в сталактитовой пещере рождался город. Маленький, но основательный. Все как положено. С широкими прямыми улицами, ладными каменными домами, аккуратными дорожками, ведущими в стратегических направлениях: к озеру, к тоннелю в верхнюю пещеру, к грибнице и к Каменной длани – храму гномов. Вернее, алтарю, на котором оставлялись мелкие подарки Отцу. Как говорили видевшие, сначала это был просто здоровенный камень, отколовшийся от потолка, но теперь, стараниями коротышек, он с каждым днем все больше походил на гигантскую каменную ладонь с короткими толстыми пальцами.

Каждодневными стараниями – по кусочку, по щепотке песка…

Большая часть построек была в черновом варианте, но такова уж самая суть гномов. Они предпочитали доделывать на ходу. В буквальном смысле. Не перечесть, сколько раз я видел подобное. Бежит коротышка и, не сбавляя шага, наклоняется за куском камня, лежащим под ногами, либо же тюкает молотком по выступу. А иногда и черкает зубилом обычную черту на стене. Бегущий следом добавляет еще одну черту, затем третий вносит свою лепту, четвертый не забывает добавить штришок – и смотришь, на камне виднеется замысловатая гномья руна. Даже на защитной стене поселения появились подобные руны и рисунки. Как снисходительно заметил Койн: для красоты и исправления огрехов. Братья Древин и Дровин насчет огрехов категорически не согласились, но я бы на их месте спорить с гномами на «каменные» темы не стал. Потому как они знают о камне все.

– Рыба не кончается, – продолжал загибать пальцы Койн, – грибы растут, слава Отцу, не хиреют. Пока камень крепок и добр, все будет хорошо!

«Камень крепок и добр» – любимая и самая частая поговорка наших гномов. В ней выражается самое главное. Пока окружающий камень крепок и добр, все обязательно будет хорошо, а все невзгоды успешно будут преодолены. Гном без камня не гном – существо без роду и племени, без крова над головой.

За прошедшие недели и месяцы я постепенно начал понимать философию этого работящего народца.

Окинув долгим взглядом заснеженный гранит вокруг, я посмотрел вниз, на оживший двор поселения. Самое мое любимое зрелище. Видеть, как живет основанное тобою поселение, видеть, что жизнь не угасает, что мы продолжаем бороться… Ради этого стоило жить дальше.

– Можно ли уже дойти до конца ущелья? – спросил я у замолкшего гнома.

– Пока нет, – вздохнул Койн. – Но скоро!

Каждый день я задавал этот вопрос, и каждый день получал тот же ответ. Речь шла о парочке гномов-каменотесов, перед которыми по моему приказу поставили задачу довести дорожку до самого края скалы – до выхода из ущелья. Чтобы мы могли по вершине, не спускаясь на опасную землю, добраться самого отдаленного от нас участка Подковы. Туда, где я планировал поставить еще одну мощную стену, должную окончательно запереть собой ущелье и тем самым расширить наши владения.

– Правда скоро! – живо добавил Койн, приняв мое молчание за недовольство. – Работают каждый день без отдыха!

– Нет, – тяжело качнул я ледяной головой, – пусть отдыхают! Не надо загонять людей, Койн.

– Гномов. – хитро блеснув глазами, поправил меня тот.

– Я не делаю между вами различий. – хмыкнул я, тяжело разворачиваясь к метателю.

– Знаю, – в спину сказал мне Койн. – И за это тоже ты получил уважение подгорного народа, друг Корис. Ты не смотришь на нас свысока.

– Сегодня ты необычайно льстив. – усмехнулся я, вновь разворачиваясь к собеседнику. – Я уже успел выучить твои привычки, Койн. Если льстишь – значит, тебе что-то надо. Да?

– Ну…

– Говори прямо. – велел я, глядя на покрывший камень снег.

Ноздреватый снег – не плотный, уже без блестящей ледяной корочки… Весна не за горами. Еще совсем немного, и снег с холодом исчезнут надолго. Вместе со сгархами. И вместе со мной… созданиям стужи нечего делать во время жаркого лета.

– Мы замуровали пролом, ведущий в старый оловянный рудник. – после небольшой заминки продолжил Койн.

– Знаю. – кивнул я.

– Но разве это дело?

– Поясни.

– Мы, гномы, народ непоседливый. Вечно что-то достраиваем, переделываем, расширяем… Это касается общих вещей, а не личных, – широко улыбнулся Койн. – Такова уж наша натура. Мы всегда чем-то недовольны. Знаешь, там, где мы жили раньше, существовал определенный знак, выбиваемый на здании, стене, резьбе или даже на полу. Это знак означает запрет на переделывание или дополнение под страхом смерти. Если видишь его, сразу понимаешь – трогать нельзя! И этот знак знают все гномы от мала до велика.

– Вы как каменные термиты, – задумчиво почесал я щеку. – Все сточите до пыли. Если не запретить…

– Верно. – легко согласился Койн. – Так вот, друг Корис. Точно такой же знак я приказал выбить рядом с замурованным проломом. Иначе кладка не простояла бы и дня. Говорю же – мы народ непоседливый.

– Но ведь сейчас кладка на месте? – с проснувшейся тревогой спросил я.

– О да. На месте. И одним своим существованием сводит нас с ума. – тяжко вздохнув, признался Койн. – Я видеть ее не могу! А ведь мы проходим мимо каждый день…

– Так чего же ты хочешь?

– Дозволь нам сломать стену и осмотреть заброшенный оловянный рудник. – взглянув прямо мне в заиндевелые глаза, попросил Койн.

– Вам мало хлопот? – хрипло отозвался я, делая большой шаг прочь от будущей сторожевой башни. – Койн, не буди лихо, пока оно тихо!

– Как-как? – переспросил гном, припуская за мной.

– Есть такая поговорка, – пояснил я. – Как бы пояснить… Если ты идешь по лесу и видишь берлогу медведя, ты ведь не станешь тыкать в нее палкой, верно? Потому что медведь проснется, выберется наружу и оторвет тебе голову! А мне надо, чтобы твоя голова продолжала прочно сидеть у тебя на плечах, Койн. Еще долгие и долгие годы.

– Спасибо! – с чувством поблагодарил гном, невольно прикасаясь к своему лбу. – Но… это сжигает нас изнутри, друг Корис!

– Койн! Мы не знаем, что может ожидать по ту сторону стены! – по слогам, жестко проговорил я. – Не знаем! Ты помнишь, что мы нашли у входа? А если там замурована древняя темная тварь? Хочешь, чтобы она сначала закусила первой группой веселых исследователей, а затем сожрала и всех остальных?

– Упаси Отец от такого! Но там может и не быть никого! Кто выживет после века заточения без воды и еды?

– Тарис, к примеру, – буркнул я, с лязгом ступая по дорожке. – Койн, я уже сказал – нет. Пока нет.

– А когда?

– Когда я смогу пойти с вами, – глухо ответил я. – Если сможешь обеспечить для меня холод и снег там внизу, в сердце Подковы – то сможешь сломать кладку, закрывающую путь в оловянный рудник, хоть сегодня! Без меня в передних рядах вы туда не сунетесь!

– Нельзя каждый раз идти в первых рядах, друг Корис!

– Работа у меня такая. – хмыкнул я. – Если меня ударит темная тварь – я выживу. А ты умрешь. Именно поэтому я и шагаю в первых рядах, Койн. Проклятье… мне бы еще щит побольше и покрепче…

– Ростовой? Целиком из толстого металла? – оживился Койн, почему-то покосившись на мою грудь, закованную в доспех ниргала. – Надо сделать! Мы выкуем для тебя щит! И доспехи! Когда наладим кузню… эх…

– Доспехи есть. – заметил я, ударяя бронированным кулаком себя по плечу. – Крепкие.

– Но не наши! – презрительно и обиженно буркнул Койн. – Чужая работа! Разве это честь для нас, когда покровитель ходит в доспехах чужой работы? Как плевок в лицо!

– Ты меня сегодня просто удивляешь. – улыбнулся я. – Когда появится кузня, выкуете доспехи. И щит. Щит нужен позарез.

– С красной дланью Каменного Отца посередине! – подхватил гном. – С серебряной окантовкой, гравировкой, а с внутренней стороны…

– Койн!

– Ладно, это потом. – покладисто согласился гном. – Есть ли какие пожелания, друг Корис?

– Одно. – после короткого раздумья ответил я, тяжело ступая на платформу подъемника.

– И какое же?

– Хочу тюрьму. – признался я.

– Тюрьму? – поразился Койн.

– Да. Вернее, всего одну камеру. Небольшую комнату, выбитую в скальной толще. Каморку. Чтобы можно было вытянуться в полный рост. Каменная решетка с одной стороны и каменная же дверь. Прочные, чтобы не сломались.

– А для кого? – не удержался от вопроса гном, смотря на меня с жадным любопытством.

– Для шурдов. – не скрывая, поведал я. – В следующую вылазку хочу поймать парочку этих тварей живьем и притащить сюда. Сделал бы это и раньше, но держать негде.

– Но зачем?

– Знания. Я хочу знать врага. Их быт, привычки, ритуалы, места регулярных сборищ, местонахождение поселений, внутреннюю иерархию до тонкостей, что едят, когда нет вкусных людей в запасе, как охотятся, как ремесленничают, как организована разведка и система оповещения… я хочу знать о них все!

– Но… к чему?

– Знать врага, значит победить его. – угрюмо произнес я. – Шурды для нас как закрытая книга. Это плохо. Пора побеседовать с парочкой этих тварей. Неделю, две, три, месяц! Каждодневная беседа с врагом – это именно то, чего мне не хватает.

– Если они захотят беседовать…

– О, поверь мне Койн, они захотят, – хищно оскалил я покрытые серым инеем зубы. – Они обязательно захотят со мной побеседовать!

– Мы сделаем тюрьму. Крепкую и надежную. – коротко ответил Койн.

– Вот и славно. А я позабочусь, чтобы она не пустовала слишком долго!

Я хотел добавить еще пару слов, но за нашими спинами раздался пронзительный тревожный свист.

Рывком обернувшись, я увидел стражей, продолжающих свистеть и указывать вниз в ущелье.

На этот раз я развернулся так быстро, что доспехи застонали от напряжения, а мои заледеневшие суставы противно затрещали. Один миг, и я увидел несколько крошечных черных точек, медленно тянущихся по дну ущелья и направляющихся прямо к поселению.

Гости!

У нас гости!

– Тревога! – рявкнул я. – Вниз!

С коротким треском платформа подъемника провалилась, неся нас к вершине защитной стены. Все это время я не отрывал взгляда от ущелья, не обращая внимания на двор форта, откуда доносились тревожные крики. Поселение готовилось к бою. А я все смотрел и смотрел в ущелье, пытаясь понять, кто именно пожаловал к нам в гости.

Кто?!

Шурды?

Отец Флатис с отрядом неизвестных мне спутников?

Даже и не знаю, какой вариант для меня будет лучше…

Но, честно говоря, я никаким гостям не рад. В Диких Землях прибытие гостей всегда к беде.

Отступление первое

Затерянное среди заснеженных пустошей здание пустовало.

Да и какое там здание – так, не более чем основательный двухэтажный дом с парой ветхих пристроек. Некогда здесь был трактир у оживленной дороги, ведущей прямиком в Западные Провинции, теперь превратившиеся в Дикие Земли. И сейчас ни дорога, ни трактир уже никому не были нужны. Добавьте к этому бесплодность местных каменистых земель – и получите практически необитаемое место. На лиги вокруг никого, кроме зверья. Однообразная унылая местность с редкими чахлыми деревцами, пригнутыми к земле порывами воющего ледяного ветра. Ни малейшего намека на скорую весну – здесь все еще всецело хозяйствует суровая зима.

Ледяной холод чувствовался и внутри старого дома, несмотря на ярко пылающий огонь в большом камине. Дом уничтожал сам себя – бушующее пламя сейчас пожирало остатки деревянной облицовки одной из стен. В большой комнате, некогда служившей трактирным залом, за покосившимся столом сидело пятеро мужчин в совершенно обыденной, мирской одежде. Среди них своей необычной внешностью выделялись старик с пронзительным ярко-синим взором и совсем еще молодой парень с полностью седой головой. Рядом с пылающим камином, прямо на грязном каменном полу сидел еще один человек. Средних лет, коротко стрижен, набрякшие веки налиты кровью, взгляд покрасневших глаз безумен. Завернутые за спину и туго связанные руки сотрясает периодическая дрожь, с жестоко искусанных губ срываются нити тягучей слюны вместе с глухими безумными стонами. Ноги также перетянуты веревкой в нескольких местах. Человек старается встать, раз за разом повторяя свои настойчивые попытки, но каждый раз его вновь отбрасывает назад, из его горла выбивается сдавленное хрипение – вокруг шеи виднеется еще один виток толстой веревки, другим концом привязанной к стене. Он словно связанный бешеный пес, рвущийся с привязи.

Сидящие за столом при каждом сдавленном кашле и хрипе нервно вздрагивают, бросают мимолетные взгляды на несчастного и вновь переводят внимание на стоящие перед ними деревянные тарелки. Невозмутим лишь старик – на его лице не дергается ни единый мускул, во взоре холодное спокойствие. Ложка мерно зачерпывает густую кашу.

– Надо бы его покормить, – глухо обронил один из трапезничающих.

– Надо. – ровно ответил старик. – Покормите.

Над столом повисла гнетущая тишина. Взоры всех сидящих невольно устремились на руку одного из мужчин – туго перемотанную серыми тряпками с темными пятнами просочившейся сквозь повязку крови. Под слоем материи – рваные раны. Отметины человеческих зубов, глубоко впившихся в плоть. Нормальный человек так укусить не сможет, равно как и вырвать из руки кусок мяса. Но связанный человек у камина нормальным не был.

– Втроем. – добавил старик. – Один прижимает к стене, другой держит голову, третий кормит.

– Его надо в город, – тихо произнес еще один, с обширными залысинами на большой голове. – В церковную лечебницу. Отче… зачем мы забились в эту глухую дыру?

– Мы ждем. – столь же лаконично ответил седой старик, медленно откладывая ложку. – Я сыт, благодарение Создателю нашему.

– Благодарение Создателю нашему. – хором отозвались остальные.

– В городе безопасней, – не сдавался мужчина с залысинами, нервно утирая взопревший лоб. – Здесь же… здесь же…

– Ты устал ждать, сын мой? – приподнял бровь старик.

– Нет! Не устал! Но… отец Флатис! Если так продолжится дальше, мы просто сойдем с ума один за другим! Потеряем рассудок, как брат Луриацис!

– Незавидна и страшна его участь. – вздохнул старик, бросая короткий взгляд на связанного узника. – Он поддался…

При этих словах взгляды остальных будто сами собой переползли на трухлявый потолок бывшего трактира. Там, высоко на крыше, прямо под тусклыми лучами зимнего солнца лежала открытая шкатулка с двумя обломками. Если составить оные вместе, получится замысловатой формы кинжал с поблескивающим в навершии рукояти драгоценным камнем. Младший Близнец. Страшное оружие темного прошлого. Детище Тариса Некроманта.

Так высоко кинжал оказался расположен по прямому приказу сухощавого старика. Расположен с умыслом. Туда никто не сможет забраться незамеченным, да и не так уж это и легко – карабкаться по обледенелым стенам, не имея под рукой лестницы, или иного какого приспособления. Нет, забраться, несомненно, можно, но растрескавшаяся глиняная черепица отзывалась на каждый шаг звонкими щелчками и грохотом, а давно подгнившие потолочные балки отвечали натужным стоном и громким хрустом. Весь дом прогнил насквозь. Годы без заботливого присмотра сделали свои дело.

Тот несчастный безумец, связанный, словно больное животное, был пойман именно на этом – черная магия, источаемая обломками кинжала, поработила его разум. И прошлой ночью безумец попытался завладеть Младшим Близнецом, но потерпел неудачу. Его нога соскользнула, и с протяжным воплем он рухнул спиной на промерзшую землю двора. Будь на его месте обычный человек, надолго бы оказался прикован к постели после такого тяжкого удара. Но магия некромантии страшна. Оказавшийся в ее власти человек даже не заметил ран и ушибов. Мгновенно вскочив и тяжело припадая на одну ногу, он вновь кинулся к стене. В этот миг его и взяли проснувшиеся от шума люди. Скрутили веревками, обездвижили, старый священник прочел молитву, изгоняя черноту из его души… Чернота отступила, затаилась где-то в глубине окончательно спятившего рассудка. Отступила, но не ушла. Скверна – штука цепкая. Запусти она свои коготки человеку в душу – пиши пропало.

Обломки кинжала можно было спрятать и в другом месте. Во дворе есть глубокий колодец, имелся и погреб с тяжелой крышкой, да и других мест хватало. Вот только у всех них был один существенный недостаток – туда не попадали лучи солнца, ослабляющие любую темную волшбу. Сопровождающие отца Флатиса люди, да и он сам, были вынуждены постоянно находиться поблизости от сломанного кинжала. Рядом с кинжалом – значит, рядом с темной магией, неуклонно воздействующей на умы находящихся вблизи. Младшему Близнецу немного бы крови, чуток бы жизненной энергии, и его мощь возрастет многократно.

Но все это не объясняло решения отца Флатиса. Даже привыкшие к строгой дисциплине и иерархии братья-монахи начали роптать и задавать вопросы.

Почему священник не пытается уничтожить темный артефакт?

Почему не пытается узнать ничего о происходящих событиях?

Чего он ждет в этой глуши? Ведь прошло столько времени, но ни один «вестник» так и не пришел.

Не роптал только лишь один человек. И не выказывал ни малейшего неудовольствия.

И это был Миргас. Юноша с седыми волосами и фанатично преданным взором. Невольный убийца, присягнувший на верность даже не Святой Церкви, а отцу Флатису. Кощунственно? Быть может. Но Миргаса это не смущало. Его преданность не могло пошатнуть ничто.

Обоих, отца Флатиса и Миргаса, отличало и то, что они спали спокойно. Их не мучали страшные кошмары. Они не просыпались с криком и каплями холодного пота на перекошенных от ужаса лицах. В их ушах не звучал сладкий шепот Младшего Близнеца.

Как бы то ни было, смирение братьев-монахов давно уже дало трещину. Их страшила подобная участь – стать безумным зверем, привязанным к стене. Их мучил холод. Их одолевала простуда. Их убивало бесконечное ожидание.

А больше всего их страшило другое, хотя они никогда бы не признались в этом. Впервые за долгое-долгое время Святая Церковь пряталась. Пряталась! Скрывалась!

Все церковные лица давно уже привыкли к всеобщему уважению и почитанию. К низким поклонам и радостным улыбкам. К почтительному шепоту за спиной и гостеприимно открытым дверям любого дома, будь то деревенский домишко или каменный особняк знати. А сейчас случилось страшное – церковники вынуждены скрываться! Забились в темную нору, будто крысы, и со страхом ждут будущего дня!

Где огромная мощь Святой Церкви?

Почему к ним еще не прибыл большой отряд из священников и церковных воинов в сверкающих доспехах и белоснежных рясах?

Почему невесть откуда появившихся еретиков еще не сожгли живьем на пылающих кострах?

Что случилось со Святой Церковью, раз она не может совладать с горсткой ничтожных преступников?

Как вообще могло произойти немыслимое, как еретики сумели взять штурмом церковную цитадель? Как?!

И раз так… то прибудет ли помощь? Быть может… Неужто…

– Покормите его. – властно велел седой старик, поднимаясь из-за стола. – Сейчас!

Встал… внезапно вздрогнул всем телом и круто развернулся к глухой стене трактира, за которой жалобно стонал зимний ветер.

– Вот и они, – тихо прошептал отец Флатис. – Вот и они.

– Подмога? – подскочил с радостным воплем монах с обширными залысинами. – Братья пришли на подмогу! Слава Создателю! Возрадуемся, братья!

– Нет, – глухо ответил старик, для чего-то опуская взгляд на трухлявые половицы. – Не они. Готовьтесь, братья. Нас ждет бой. Каждый помнит, что делать?

– О Создатель, – запричитал пошатнувшийся монах, – милостивый Создатель! Нам конец! Конец!

– Умолкни! – тяжелая пощечина швырнула оступившегося на пол. – Если умрем – пусть будет так! На все воля Создателя нашего! Все на колени!

Грохочущий голос и пылающий взор ярко-синих глаз обладали такой силой, что все братья мгновенно рухнули на колени и сложили руки на груди. Отец Флатис широко распростер руки, в гулком зале трактира зазвучала громкая молитва, преисполненная торжественности и силы.

Вот только не было благости на лицах монахов. Не было спокойствия и смирения. На их лицах явно читались обуревавшие их сомнения и страх. Долгое ожидание и влияние разбитого Младшего Близнеца сделали свое черное дело.

Впрочем, отца Флатиса искаженные лица братьев-монахов, судя по всему, особо не тревожили. Он продолжал читать молитву, поочередно обходя каждого преклонившего колени, и касался их голов кончиками пальцев, окутанных ясно видимым белоснежным сиянием.

Если бы монахи обладали способностью видеть магическую суть мира, они бы узрели, что под прогнившим полом трактира, в подполе, весело крутится и подпрыгивает водоворот магической энергии, от которого к голубоглазому старику тянутся и тянутся многочисленные нити.

Закончив молитву, отец Флатис тихо добавил:

– Их восемь. Лучше, чем я ожидал.

– Лучше? Вы ждали этого? – воскликнул один из монахов, бросаясь к лавке около стены, где было сложено оружие.

– О да, я ожидал. – широко улыбнулся старик, и от этой, казалось бы, обычной улыбки у братьев пробежал холодок по спине.

Отец Флатис сильно изменился с тех пор, когда впервые применил свою долго скрываемую магию огня. Изменился очень сильно. Стал еще более суров и мрачен. Все помнили, как пылало здание точно такого же трактира, как вопили заживо сжигаемые люди, и как весело прыгала по камню пылающая голова казненного священника.

– Всем занять уговоренные позиции. – продолжал командовать священник. – Пока я не подам сигнал, чтобы никто не высовывался! Вы двое! – сухой палец поочередно указал на монахов. – На задний двор! Оседлать лошадей! Быстро!

Гулко звякнуло, по залу трактира пронесся странный мелодичный звон – будто бы лопались туго натянутые струны, голубые глаза старика начали изменять свой цвет. Несколько мгновений, и они полыхнули настоящим огнем, от сухой фигуры потянуло мощным потоком тепла, отчетливо послышался треск волос, скручивающихся от жара.

– Потерял сноровку, – сокрушенно пробормотал отец Флатис, делая несколько загадочных пассов руками, – ну да ничего… вспомнится…

Тепло угасло, глаза вернули свой первоначальный голубой цвет, а священник легко ступил к дверям трактира, увлекая за собой остальных. Сразу за спиной старика пристроился Миргас, держа в руках простенький арбалет.

Открытый всем ветрам двор встретил людей лютым холодом и снегом. Не останавливаясь, отец Флатис миновал его и остановился у ворот – накренившихся, одна створка давно упала на землю, столбы глубоко ушли в землю. Здесь, под прикрытием единственной воротной створки, священник остановился и пристально вгляделся вдаль. Среди заснеженной пустоши смутно виднелось несколько черных точек, быстро приближающихся к заброшенному трактиру.

– Я ждал вас. – прошептал старик, растягивая губы в улыбке.

В отличие от своих спутников, спешно занимающих уговоренные места у забора и среди хозяйственных построек, старый священник видел куда больше, чем просто несущихся во весь опор всадников.