Путь домой

Вот только с червоточинами при ближайшем рассмотрении все иначе. Чем ближе подходишь, тем ярче свет. Когда подходишь к границе – свет становится невыносимым, слепит, и разглядеть что-то с той стороны нереально. Многие боятся этого. Другие опасаются. Я знаю, что свет безобиден. И та жуть, что творится за светом – тоже.

Иллюзия не может быть опасной, хотя может напугать.

Я остановился и снова поглядел на Звезду.

– Готова?

Тайская девочка-мальчик кивнула. Как обычно не сказала ни слова, но в глазах ее сквозил привычный испуг. Она всегда относилась к светящимся стенам с большой опаской, но сдерживалась и не говорила об этом.

Я закрыл глаза и шагнул в свет. Шаг, еще шаг. Накал света стал нестерпимым, затем пошел на спад.

Что слой грядущий нам готовит?..

Я осторожно приоткрыл веки. Свиста больше не было, красного свечения тоже. Зато город преобразился. Здесь и сейчас он выглядел так, словно ничего не произошло. Будто не было тридцати лет анабиоза, не появлялись червоточины, не оккупировала города матушка-природа.

Город жил.

Светило обманчиво-теплое осеннее солнце. Желтели листья на деревьях, срывались от мельчайшего дуновения ветерка и опадали на землю, устилая ее ярким ковром. По улочкам бегали люди, обычные, живые, в нормально сохранившейся одежде – они спешили по своим делам. Ездили машины. Возвышались нетронутые временем дома.

Я такое уже видел один раз. И это тоже морок. В это хочется верить, но этого на самом деле нет. Будто подтверждая мысли, шедший прямо на меня и не замечающий препятствия на пути прохожий, рассыпался на тысячи золотистых искорок, облаком окутавших меня и Звезду.

– Khīnk![9] – пробормотала моя спутница.

Понять я не смог ни полслова, но, если судить по интонации, мысли у нас текли сейчас примерно в одном ключе. Самые гадостные иллюзии не те, что пугают, а те, в которые хочется верить.

Ну что, условия известны, теперь начиналось самое противное. Если повезет, то точка перехода нащупается быстро. Если нет – можно протоптаться здесь и несколько суток.

Я отступил чуть в сторону, зажмурился и шагнул обратно в стену света. Последовала вспышка, и снова послышался свист. Не перепрыгнул. Вышедшая из света, подсвеченная красным, Звезда опять напоминала персонажа, сбежавшего из японского комикса.

Еще шаг в сторону и новый нырок в свет. И снова мимо. Так можно обойти по периметру всю стену. И даже тогда точка может не найтись. Тогда придется идти до следующей стенки и начинать все заново.

Шаг в сторону. Шаг в свет. Вспышка. Свист.

Если до заката не прыгнем, придется ночевать здесь. Вопрос, что приятнее: слушать свист при кровавом освещении или заснуть и проснуться в несуществующем прошлом?

Можно, конечно, поставить метку, выйти из червоточины и ночевать снаружи, но общаться с Балодисом и прочими ему подобными отчего-то не хотелось.

Я оглянулся на Звезду. Она не отставала. Мы с ней вместе с самого первого дня, с того момента, как проснулись посреди Паттайи возле «Тиффани».

…Пробуждение было жутким. Не стану расписывать все те сюрпризы, которые выкидывал очухавшийся после многолетней спячки организм. Кто проснулся, тот знает, каково это. А других уже не осталось.

Мне повезло особенно. Причем во всех смыслах. Я проснулся в чужой стране на пороге «Тиффани» в обнимку с трансвеститом. И это на самом деле было удачей, потому что вокруг не нашлось ни единой живой души.

Смердело. Рядом валялись не очень свежие трупы, совсем уже истлевшие скелеты. А живых было только двое: я и Звездочка.

Потом я много думал, как так вышло, что все умерли, а мы остались живы. Быть может, за тридцать лет Паттайю накрывало цунами или ливни в сезон дождей затопляли город. Не сильно. Ведь лежащему лицом вниз человеку не нужно много воды, чтобы захлебнуться. Наверное, эти несчастные, что отключились на улице рядом с «Тиффани» просто утонули. Причем кто-то утоп давно, других накрыло позже. Нам со Звездочкой повезло. Невероятно повезло. Но эти объяснения пришли намного позднее.

А тогда в чугунную голову лезли поочередно две фразочки из совершенно несовместимых песен: «нас оставалось только двое из восемнадцати ребят» и «верхом на звезде». Сквозь эти не к месту вылезшие музыкальные темы пробивался единственный здравый вопрос, не имеющий ответа: «Что за на хрен?»

Звезду тошнило, рвало желчью. Я чувствовал, что близок к тому же, но каким-то чудом сдерживался. Кругом были только трупы. Звездочка тоже обратила на это внимание.

Вывернувшись наизнанку, она начала лопотать что-то на своем мяукающем языке. По-тайски я не понимал ни единого слова. Звезда почти не говорила по-английски, а из русского тогда знала только тексты «Калинки-малинки» и «Катюши», под которые артисты травести-шоу выкаблучивались на сцене «Тиффани». Да и то знала больше на слух, не особо понимая смысл.

В итоге излияния желудка оказались куда как понятнее излияний души. Я пробовал говорить по-русски, по-английски. Понимания не было. Звезда в свою очередь мяукала безостановочно. Наконец я не выдержал:

– Так, тормози, Звезда.

Та запнулась. Вероятно, услышала знакомое слово. Еще бы, если она каждый вечер слышит раскатистые вопли конферансье: «а теперь вы можете сфотографироваться со звездами нашего шоу» – наверняка давно запомнила. Может даже понимает, что «звезда нашего шоу» это она и есть.

Я потянул клеенчатую отельную браслетку с надписью «Ambassador City Jomtien» на запястье, не особенно думая о том, почему название отеля на ней так сильно выцвело. Если нельзя изъясняться словами, значит можно жестами. Потеребив браслет, я ткнул пальцем в логотип отеля и сказал раздельно, дублируя слова жестами и мимикой.

– Где. Это? Мне. Туда. Нужно.

Звезда выслушала мои, произнесенные как для дебила, слова и снова замяукала, активно размахивая руками. Единственное, что я понял из ее жестикуляции – это направление, в котором находился отель.

– Тормози, – попросил я, выставляя руку ладонью вперед.

Звезда снова притихла.

– Ты, – я ткнул пальцем трансвеститу в грудь, – меня, – тычок себе в грудь, – туда проводишь.

Я махнул рукой в указанном направлении и изобразил пальцами топающие ножки. Звезда мгновенно взорвалась долгими тирадами. Параллельно она мотала головой и размахивала руками настолько яростно, что нежелание работать проводником стало очевидным.

– Я заплачу, – пообещал я, тыкая себе в грудь и делая характерный жест пальцами. – Money. Деньги.

Чтобы не выглядеть голословным я запустил руку в карман, но вместо денег нащупал там размякшую влажную труху.

– Черт! В отеле отдам. В отеле есть деньги. Там мои вещи. Там мой друг.

«Там всё, – пронеслось в голове, – вещи, Олег, деньги, документы, паспорт. Интересно, что с вещами. И с деньгами. И с паспортом. Паспорт по-любому должен быть цел, в биометрическом самая важная страничка пластиковая, спасибо высоким технологиям».

Звезда снова что-то замяукала. А потом к ее голосу добавился второй, погуще и побасовитее. Смутно знакомый. Голос звучал с другой стороны, в нем сквозило недовольство. Звездочка замолчала. Я повернулся к дверям «Тиффани».

В проеме стоял могучего сложения мужик в истрепанном пропыленном костюме, и я понял, почему голос показался знакомым. Конферансье.

Не обращая на меня никакого внимания, будто меня здесь не было, не обращая внимания на кошмар, происходящий вокруг, мужик, набычившись, двинулся к трансвеститу. Все это время он говорил. Резко, зло, будто во всем произошедшем была виновата Звезда. Так оборзевший от вседозволенности хозяин высказывает нерадивому сотруднику. Вот только ни один хозяин не поднимет на сотрудника руку.

Мужик не просто высказывал, продолжая ругаться, он приблизился к пытающейся оправдаться Звезде и отвесил ей смачную оплеуху.

– Дядя, не надо так, – попытался вмешаться я.

Звезда что-то лопотала. Конферансье обернулся, смерил меня взглядом и сказал по-русски, хоть и с чудовищным акцентом:

– Отвали.

Сердце забилось чаще. Смысл сказанного прошел мимо, сознание вцепилось в сам факт того, что рядом есть кто-то способный говорить по-русски.

Я подошел ближе и подхватил распекающего Звезду мужика под локоть. Не стоило этого делать. Мужик резко развернулся, сбрасывая мою руку, ощутимо пихнул меня в грудь и вполне внятно отчеканил:

– Пошел на хер!

На этот раз смысл дошел до мозга мгновенно, вгоняя меня в состояние ступора. Что происходит? Я отдыхал на другом краю земли, зачем-то решил сфоткаться с трансом и отключился. Когда прочухался, кругом, кроме транса, одни трупы. Город, обычный современный город, зарос, почти превратившись в джунгли. Все обветшало, ничего не понятно. И единственный человек, который может если не объяснить что-то, то хотя бы поговорить, орет как ненормальный и посылает меня на три буквы. Меня, русского, какой-то таец посылает на три русских литеры!

Бред.

Между тем конферансье, или кто он там был на самом деле, отвесил Звезде еще пару пощечин. Та сжалась и что-то тихо бормотала. Я видел, что физически она может ответить мужику. Но почему-то не отвечала. А мужик…

Хам. Быдло узкоглазое.

Ступор закончился, внутри вскипело. За полторы недели нашего отдыха я привык к тому, что быдлом в этой стране выглядели разве что мои соотечественники, да еще немецкие туристы. Тайцы всегда были приветливы, улыбчивы и интеллигентно-беззащитны перед натиском наших уродов, решивших, что за свои паршивые несколько тысяч баксов они купили не путевку в Таиланд, а кусок страны вместе со всем народонаселением.

Несколько раз собратья-россияне настолько гнусно хамили непонимающим их тайцам, что я едва сдержался, чтобы не накостылять хамам-соотечественникам. От драки удержало только одно: виноватым буду выглядеть я, а знания языка, чтобы объяснить почему я устроил драку, у меня нет.

Наши туристы злили. Но конферансье из «Тиффани» побил все рекорды. И главное, сейчас, в сложившейся ситуации, где не было ни охраны, ни полиции, а из свидетелей наличествовали только Звезда и трупы, меня не сдерживало ничего.

Я резко ухватил мужика за плечо и развернул к себе. Судя по лицу, тот этого явно не ожидал, но быстро сориентировался. Не успел я и рта раскрыть, как мне в челюсть прилетел кулак.

Зря. Лучше бы он меня убил, честное слово. Я всегда готов к мирным переговорам, я умею убалтывать. Я могу оттягивать драку, даже если меня стукнут. Но только не по лицу. Один даже легкий удар по щеке и все. Перед глазами поднимается кровавая пелена, и я не успокоюсь, пока не засвечу тому уроду, что дотянулся до моей физиономии. Это еще со школы.

В голове затуманилось, перед глазами поплыло. И я кинулся на тайца.

Ударил. Попал.

Конферансье, однако, вернул мне зуботычину.

Мы быстро обменялись еще парой коротких ударов и сцепились. Таец оказался тяжелым. Очень. Мгновение – и мы уже валялись на растрескавшемся, поросшем травой асфальте.

Я больно ударился спиной. Мужик приземлился удачнее и мгновенно оказался сверху.

Попытка стряхнуть его не увенчалась успехом. Куда там! В нем было килограммов сто, если не больше. Невероятная для тайца туша.

Я попытался вывернуться. Бесполезно. Ткнул наудачу куда-то рукой и получил с маху по роже. Затем еще. Мужик заорал яростно, уже не по-русски.

Ну вот, сейчас он меня забьет и будет в этой клоаке одним трупом больше. Никто и не заметит.

Сквозь шум крови в ушах прорвался негромкий тупой звук. Что-то тюкнуло. Крик оборвался. Мой противник повалился на меня и обмяк. Чертыхаясь, я не без труда выполз из-под туши.

Звезда стояла рядом. В руках она сжимала солидных размеров булыжник. На орудии пролетариата виднелась кровь и несколько прилипших волосинок.

Я покосился на мужика. На затылке у того чернела кровью рана.

Звезда протянула руку, предлагая помощь. Я покачал головой и поднялся самостоятельно. Ткнул кулаком себе в грудь.

– Я – Сергей, – представился медленно, чуть ли не по слогам.

Звездочка откинула булыжник и повторила жест.

– Я…

Далее последовало такое непроизносимое мяуканье, что я лишь отмахнулся:

– Понятно. Звезда, короче говоря.

Звезда кивнула, опять заговорила что-то на своем родном наречии. Ткнула себя в грудь, тиснула меня за отельную браслетку и показала пальцами правой руки идущие ножки.

И мы пошли.

К пришибленному булыжником конферансье мы более не возвращались. Почему он себя так вел, и кем он вообще был, я не интересовался. Звезда не рассказывала, а я не спрашивал. Честно говоря, мне это было уже неинтересно. Какой смысл в информации, если она не несет практической ценности?

А Звездочка так с тех пор со мной и ходила. Почему? Может, потому, что я за нее вступился перед тем мужиком…

Шаг в сторону, и я, зажмурившись, вошел в стену света. Который раз – не знаю. Может, трехсотый, может, пятисотый, может, вовсе тысячный. Я не считал. Если считать, можно спятить.

Красный свет остался с той стороны, свист оборвался. Но и шума живой улицы не было слышно. Замутило.

Я сделал еще пару шагов для верности и открыл глаза. В груди екнуло.

Мы стояли на мосту. Помимо нас здесь застыли разве что ржавые остовы нескольких машин. Было утро. Хотя еще секунду назад по ту сторону стены солнце клонилось к закату. Теперь небо золотилось на востоке. Прохладный ветерок гнал редкие, но плотные облака. Шуршали кусты и ветви молодых деревьев. Склоны над рекой заросли по полной. Еще бы. Здесь не было асфальта и бетона, которые могли бы удержать природу.

В стороне от моста над рекой, на взгорке, высились обшарпанные серо-красные стены кремля, вгрызались зубчатым краем в осеннее небо. Деревянные крыши на башнях потемнели, прогнили, провалились.

На небольшом открытом пространстве у стены тлело несколько костров. Видно, с ночи. У одного согнулась человеческая фигурка. Человек подремывал.

От проплешины с кострами в стороны разбегалась буйная поросль.

Берега речушки заболотились. Поодаль от кремлевских стен и по другую сторону реки высились дома вполне себе современного города. С поправкой на тридцатилетнюю спячку естественно.

Но самое главное: это был наш кремль. Отечественный. Не знаю, в каком городе, но в русском. Русским здесь было всё – от очертаний архитектуры до засранного пейзажа.

Гой ты, Русь, моя родная, хаты – в ризах образа…[10]

– Khīnk, – ругнулась за плечом Звездочка.

Я обернулся. Стена света шла точно по краю моста, по всей длине. Удачно. Будь она на пару метров дальше, мы бы вышли не на мост, а в воду. Купаться в сентябре ранним утром – не самое большое удовольствие.

– Мы где? – мягко поинтересовалась Звездочка.

– В России, – я пытался сказать это как можно спокойнее, но дыхание перехватило, и в голосе прозвучала ненужная патетика.

Вдалеке скрипнуло. Распахнулись ворота кремля и наружу с резкими криками погнали людей. Звуки в прохладном утреннем воздухе над рекой разносились удивительно далеко. Да и ветер был в нашу сторону, так что происходящее на взгорке было слышно так, словно я стоял рядом.

Впрочем, можно было ничего и не слышать. Картинки было вполне достаточно для понимания расстановки сил. Несколько вооруженных, уверенных в себе людей командовали толпой простых смертных. Народ со стороны напоминал покорное стадо. Гаркающие приказчики – пастухов.

Извечная беда русского народа – терпеть, пока совсем не припрет. Терпеть все что угодно, пока есть опасение потерять хоть последнюю рубаху и черствый сухарь с водой, но гарантированный и по расписанию. Вот если отобрать эти последние крохи и уверенность, что их выдадут по расписанию, тогда стадо звереет, и, как рассказывали в школе, ярость благородная вскипает как волна.

Здесь до ярости было далеко. Людское стадо под присмотром погонщиков разбрелось по склону и занялось выкорчевыванием кустов и молодых деревьев.

– Сережа, – мяукающее позвала Звезда.

Я продолжал разглядывать крепость и работающих людей. Происходящее мне не очень нравилось.

– Знаешь что, – ответил я, – не нравится мне здесь. Пойдем-ка в другую сто…

Я обернулся и осекся. Звезда сверлила меня глазами, будто пыталась на что-то намекнуть. Намеки были уже излишни. На другом конце моста, там, куда я собирался уйти подальше от кремля, стоял крепкий парень лет двадцати пяти с ружьем. Ружье смотрело на меня. Кажется какой-то ТОЗ. Но с нескольких десятков шагов, что гладкоствольное, что нарезное – радости мало.

– Привет, – улыбнулся парень, не опуская ружья.

Ощущения были странными. С одной стороны, я чувствовал радость оттого, что впервые за полтора месяца слышу родную речь без акцента. С другой – ни соотечественники у кремля, ни братан с ружьем, готовый сделать во мне дырку, счастья не добавляли.

– Здорова, земеля, – нарочито простецки отозвался я. – Ты ствол-то опусти.

– Со стволом-то я разберусь, – так же улыбчиво сказал парень. – А ты арматурку-то бросай. Земеля.

Последнее слово прозвучало с издевкой.

– Сережа? – Звезда вскинула бровь в непонимании. Видимо мягкий тон и улыбки сбили ее с толку. – Что случится?

Знать бы что случится, соломки б подстелил.

– Ничего не случится, – спокойно сказал я и отбросил арматуру.

– Вот это правильно, – благосклонно кивнул парень. – Серега, значит?

Я кивнул. Парень подошел чуть ближе, но расстояние выдерживал и ТОЗ не опускал.

– Я Толян, – представился он небрежно. – А бабу как звать?

Моя спутница привычно замяукала. Толян изменился в лице, крякнул, озадаченно посмотрел на меня.

– Звезда, – пояснил я.

– Окейно, – кивнул Толян. – Ну чо, топайте, звёзды. А я следом.

Сказано это было все в той же ненапряжно-опасной манере. Я кивнул и пошел вдоль светящейся стены по мосту, в сторону кремля. Можно, конечно, в стену метнуться и снова уйти, но далеко ли? И потом – какой в этом смысл? Все-таки здесь свои. Не тайцы, не китайцы и прочие Балодисы. Со своими договориться можно завсегда.

В последнем я далеко не был уверен, но шарахаться еще и от своих совсем не хотелось. Устал я шарахаться. Такая хрень.

Парень позади будто споткнулся, сбился с ходу. Звякнуло. Снова зашуршали шаги. «Подобрал мою арматурину, – пришла догадка. – Бережливый».

Мост закончился. Я хотел оглянуться на Толяна, но тот сам подал голос:

– Левее забирай.

Я послушно повернул влево. Сквозь асфальт растительность пробивалась не шибко сильно. Зато дальше, где раньше видимо было что-то типа парка, теперь поднимался натуральный лес.

– Там тропинка будет, – пояснил словоохотливый Толян.

Он был мил и любезен, но я чувствовал прицел ТОЗа настолько, что чесалось между лопатками.

– Опусти ружье, – попросил я.

– Не ссы, стрелять не стану, если вы дурить не будете, – усмехнулся Толян. – Фара велел тех, кто на мост приходит, в целости и сохранности доставлять.

– Часто приходят? – заинтересовался я.

– Нечасто, но всегда из каких-то других краев. Странное там место. Обычно, когда за свет ходишь, только голоса слышатся. А в этом месте, если кто из-за света выходит, то всегда из другого города. Вот вы откуда?

Я повел плечами.

– Из Бремена, – мягко, с мяукающим акцентом вклинилась Звезда, которой, видимо, надоело молчать.

– Крутоташечки-тата, – обрадовался Толян. – А это где?

– Где музыканты бременские. А что, если в том месте обратно через свет идти? Тоже в другой город попадешь?

– Ага, щаз! – фыркнул Толян. – Раскатал губень. Если обратно, то с моста в речку навернешься. А там все то же самое. Только голоса шепчут.

– Чего шепчут?

– Анекдоты рассказывают, – буркнул Толян. – Много спрашиваешь и не по делу. Запоминай: Фара пустых вопросов не любит. Запомнил?

Слева мелькнула тропинка, если это можно было так назвать. Я повернул, выставил руки вперед, чтобы защититься от лезущих в лицо веток.

– Запомнил.

– И бабе своей объясни, – продолжил наставления парень.

– Она своя собственная. И по-русски сечет.

Сзади послышалось довольное сопение.

– Не твоя, значит?.. А сиськи у тебя классные.

Последняя реплика относилась явно не ко мне. Я украдкой улыбнулся себе под нос. Звездочка сама решает, кто ей нравится, кто нет. Если Толян ей не придется по нраву, то получит в пятак совсем не по-женски. А если он ей понравится… Я улыбнулся шире. Сюрприз Толика ждет в любом случае.

Моей ехидной лыбы парень не видел, а потому подвоха не заподозрил. Растительность пошла гуще. Я замолчал и какое-то время активно работал руками.

– А Фара – кто? – спросил я, когда кущи немного поредели.

– Григорий Фарафонов. Большой человек. Вся кремлевская община под ним.

Во как! Община, значит. Посмотрим.

– Понятно, – сказал я только для того, чтобы что-то сказать.

– Что тебе понятно? – в голосе Толяна появились высокомерные нотки. – Фара здесь решает всё. Прикажет тебя, к примеру, со стены скинуть – полетишь, не сомневайся.

– Меня вроде не за что.

– Вот и старайся, чтобы причин не появилось. Здесь все стараются.

Впереди приближались голоса и треск подрубаемых веток. Тропинка провела нас сквозь заросли и вынырнула на белый свет ровно в том месте, которое просматривалось с моста.

Поодаль, ближе к воротам, дымили остывающими углями кострища. У ворот стояли вооруженные крепкие мужики на одно лицо. Еще несколько таких безликих взирали, как работают десятки людей.

Кромка зарослей и открытое пространство напоминали муравейник. Здесь каждый был занят своим делом. Люди рубили деревья и кусты. Выкорчевывали корни. Отволакивали срубленное и выкорчеванное в сторону, расчищая пригорок у крепостной стены. Работали большей частью старики и подростки, пару раз мелькнули женские фигуры.

Толян свистнул. На резкий звук вскинулся и подбежал один из вооруженных мужиков. Видно, парень не последний человек, раз на его свист тут так подрываются.

– Стопорни, Серега, – благодушно окликнул меня Толян.

Я послушно остановился. Обернулся. Толян о чем-то тихо переговаривался с мужиком. Ствол ТОЗа по-прежнему ненавязчиво смотрел в мою сторону. Милый парень.

Звездочка стояла между мной и Толяном и, судя по выражению лица, с каким она смотрела на нашего конвоира, думала примерно о том же. Только в слово «милый» Звезда явно вкладывала несколько иной смысл, нежели я.

Толян закончил разговор и зашагал к воротам.

– За мной, – бросил он на ходу.

Неужели мы больше не под прицелом и он нам спину подставит? Осмелел, не иначе. В безопасности себя почувствовал.

– Не понял? – рыкнули сзади. – Топай.

Я оглянулся. Мужик, с которым говорил Толян, качнул стволом обреза, приказывая идти за нашим конвоиром.

Нет, не расслабился и спину не подставил. Хитер Толян. Косит под простачка деревенского, а сам тот еще лис.

Мы прошли через ворота. Звезда вертела головой, с любопытством разглядывая незнакомую архитектуру. Я тоже не удержался от пары уважительных взглядов, оценивая толщину крепостной стены. Умели наши предки строить. И воевать умели, если умудрялись брать такие крепости, владея лишь примитивным оружием.

Внутри кремля тоже кипела работа. Вообще древняя крепость напоминала муравейник: жесткая иерархия, четкое разделение, все при деле. До спячки бы где с таким энтузиазмом и покорностью работали. Хотя до спячки многие пинали в свое удовольствие, а здесь лица не сказать что радостные. Видно, многие пашут из-под палки. Да и надзиратели с обрезами и ружьями явно не для красоты стоят.

Справа от ворот высилась звонница, дальше торчали соборные маковки, проржавевшие крыши внутренних построек, судя по архитектуре понатыканных здесь сравнительно недавно.

Деревьев и кустов внутри крепости было сравнительно немного, но, судя по рыхлой земле, здесь тоже пришлось попотеть, чтобы от них избавиться.

Я ждал, что Толян потащит нас в одно из наиболее сохранившихся зданий, но ошибся. Он забрал правее и потопал вдоль стены, не углубляясь в дебри внутрикрепостной застройки.

– Мы куда? – не выдержал я.

– К Фаре. И я предупреждал тебя про глупые вопросы, Серега.

Остановился Толян у крохотной кривой не то церквушки, не то часовни. Постройка была перекошена настолько, что у нее не осталось, кажется, ни одной ровной стены. Я с удивлением поглядел на проводника. Не хочет ли он сказать, что их главный живет в этом кривом сарае с луковкой на крыше?

Толян ничего говорить не собирался. А так как он советовал не спрашивать лишнего, смолчал и я.

– Ждите здесь, – велел парень и, отворив низкую дверь, нырнул внутрь.

Я переглянулся со Звездой. Та смотрела настороженно, непонимающе. Подбодрить бы ее надо, все-таки не дома. Для нее русские должны быть такими же инопланетянами, как для меня тайцы. Я подмигнул Звездочке, она вяло улыбнулась в ответ, поежилась.

Время шло, ничего не происходило. От нечего делать я принялся изучать мужика с обрезом. Тот изображал эталон отстраненности.